***
— Если ты хочешь обсудить дела, то не тяни, пожалуйста, — сказала Дана, сидя в кресле и делая глоток горячего чая, посматривая на Эстер, которая никак не находила себе места. Вероятно, её нетерпение и нервозность витали в воздухе и были заметны по рваным движениям, тревожным взглядам. Она отвела Дану в комнату, чтобы поговорить, но совершенно не знала, как начать и стоит ли, когда в душе той царила полная разруха и печаль. И облетевшие комнату слова принесли желанное облегчение, заставившее выдохнуть. Эстер прошла к столу и достала из ящика злосчастное письмо, которое никак не давало покоя. С Даной они не обсуждали информатора ранее, ограничиваясь лишь разговорами о сообщениях служанок — только сейчас тупик в поисках и сомнения вынуждали завести иной разговор. — Я нашла письмо, написанное молоком. Скорее всего оно адресовано Гейзенбергу, — Эстер протянула бумажку удивлённой Дане, которая взяла лист и рассматривала его несколько секунд. Её руки всё ещё подрагивали, и слабость после долгих слёз давала о себе знать. Краснота в глазах будет держаться пару часов, если девчонка вновь не сорвётся и не поддастся силе солёных ручьёв. — У Карла в замке есть свой человек, — Дана неслышно ахнула, отложив письмо. Её брови были сведены — задумалась. — Если ты нашла письмо в куче других, то логично, что это кто-то из девушек, знающих о тайнике, — пожала она плечами, вновь делая глоток чая и не задавая лишних вопросов. Это было ещё одно её качество, которое нравилось Эстер — безоговорочное принятие и понимание без лишних попыток узнать большее. В этом они отличались слишком сильно, невозможные противоположности. Эстер никогда бы не упустила шанс узнать нечто новое или до жгучего нетерпения в груди интересное, всегда шла на поводу у любопытства, обжигаясь или же взлетая, и сил противиться этому часто не было. Впрочем, слова Даны не стали чем-то новым — эта мысль уже была обдумана. — Это может быть Санда? — спросила Эстер нетерпеливо. У неё никак не получалось отделаться от идеи, что именно эта девчонка была той, кого она искала, словно свет клином на ней сошёлся. Наверное, Эстер лишь невыносимо хотелось, чтобы Санда оказалась информатором то ли из-за личной неприязни, то ли из-за изнурительных поисков, которые больше напоминали ленивое созерцание, а не действо. Может, Альсина справилась бы быстрее сама, и не стоило передавать это дело Эстер? Хотя после случившегося на собрании, Леди Димитреску полностью погрузилась в работу, отдавая экспериментам намного больше времени, чем ранее. — Меня смущает одна вещь. Я разговаривала с почтальоном, парень уверял, что не передавал никаких писем Лорду, — Дана в ступоре уставилась на Эстер, а потом вновь вернула взгляд к письму, сделав очередной глоток горячего напитка. — Либо врал, либо не знал, что передаёт. Письмо же ты нашла в общей куче, — проговорила она, как ни в чём не бывало, отгоняя все сомнения. Эстер лишь кивнула, продолжая слушать. — Не думаю, что это Санда… — после недолгого молчания сказала Дана, постучав пальцем по чашке. — Она слишком мало знает. И слишком глупа, безобидна, я говорила. Надо искать либо на кухне, у кого есть неограниченный доступ к молоку и к сплетням, либо смотреть на личных служанок — у человека должен быть доступ к информации. На самом деле выбор ограничен — у тебя же есть все имена, — Дана словно не видела в этом проблемы, и Эстер похмурилась. Может, она была права, и всё было намного проще. Стоило лишь проанализировать всех служанок, писавших письма, а после вычислить нужного человека. Да и с уверенностью девчонки тягаться не хотелось, чтобы не закопать себя мыслями ещё больше туда, откуда и выбраться не будет возможности. Всё же следовало поговорить этим вечером с Альсиной — может, поужинать только вдвоём в качестве очередного исключения, если та захочет и найдёт драгоценное время. Сегодня она целый день пропадала в небольшой лаборатории с Белой, попросив не беспокоить. От одной мысли о возможном свидании потеплело в душе, и Эстер улыбнулась, успокаиваясь. Вдвоём они придут к правильным выводам, не стоило даже переживать, и тогда всё закончится. — Хорошо… — задумчиво проговорила Эстер, а после резко опомнилась, возвращаясь в реальность после приятной выстроенной в голове картины, доставая из ящика стола снотворное. — Забери, вечерами я сейчас занята, — протянула она Дане пузырёк, которая взяла его с неуверенностью и печалью, но прошептала облегчённое «спасибо». Эстер забывала дать ей снотворное в последние вечера и, вероятно, девчонка отвратительно спала в последние ночи. Ночи. — Не знала, что Вы с Кассандрой так близки… — добавила Эстер, присаживаясь на подлокотник кресла рядом. — О, нет… — спокойно запротестовала Дана, тут же широко раскрывшая глаза. Смутилась и заволновалась, но не отвернулась. Наоборот, взглянула снизу вверх, начиная оправдываться искренне и немного сбивчиво, что заставило улыбнуться против воли. — Это было дважды… понимаешь, ничего такого. Мы просто провели время, — выдохнула она, вновь скрывая лицо в дрожащей чашке чая. Эстер ухмыльнулась. Она бы и в жизни не подумала, что Дана способна на подобную связь, ни к чему не обязывающую и более чем бесчувственную. При живом женихе. Впрочем, она вряд ли увидит его вновь. Кассандра явно дала понять, что общение с Даной являлось лишь приятным эпизодом, который не продлится и месяца. Средняя дочь Альсины была охотницей, которая переходила от жертвы к жертве, не задерживаясь и не чувствуя сострадания. Она брала всё, что возможно, от человека, и не испытывала ни грамма мук совести, принимая подобное поведение за естественное. Эстер лишь вздохнула с облегчением, неслышно радуясь, что Дана всё понимала и не относилась к этому иначе. К тому же эта связь поднимала к ней доверие — соломинка, за которую можно ухватиться, чтобы продержаться в замке дольше, если Эстер от неё откажется, не сдержит обещание. — А… давно? — спросила Эстер, когда Дана возмущённо поставила чашку на блюдце, давая понять, что дальнейшего разговора не будет, несмотря на разницу в их положениях. Почему она не могла быть чуть более открытой? — Это не моё дело, — вскинула руки вверх Эстер, вставая с подлокотника кресла.***
Эстер передала Альсине приглашение на ужин запиской, не пожелав отвлекать её лично. Утвердительный ответ пришёл через час и заставил широко улыбнуться, погрузиться в мечтания о грядущем вечере. И неудивительным оказалось то, что время с этого момента начало течь очень медленно и изнуряюще, словно издевалось, насмехаясь над своим слугой. И почему-то в последние дни мысль о времени никак не отпускала из тисков, сжимая крепко, не позволяя дышать. Разговоры о вечности и скоротечности, о конце успокаивали одних голодных зверей, но словно отнимали пищу у других, раззадоривая и выводя из себя. Эстер старалась прятаться от их жаждущих взглядов, игнорировать рычания, но всё же в полной тишине и одиночестве, реже во снах их глаза горели, а голоса оглушали. Она слишком легко распоряжалась им, раскидывалась драгоценными часами и днями, забывая обо всём на свете, когда жизненно необходимо было сосредоточиться на былом задании Леди Димитреску. Неужели она слишком расслабилась? Ещё вдобавок съедала неопределённость. В голове всё смешалось, казалось настолько неразборчивым, что Эстер не могла свести ни единой догадки воедино. Теперь же вместо азарта и опьяняющей мечты преподнести Альсине информатора на блюдечке, хотелось лишь завершить невыносимую погоню. У всего есть конец, и у этих поисков он должен быть. Ближе к вечеру Эстер собиралась медлительно, наслаждаясь каждым мгновением преображения. Тёплая ванная, принёсшая расслабление, чистое и красивое кремовое платье, второй кожей ласково лёгшее на тело, совсем немного косметики, с которой та всё ещё управлялась с трудом и незнанием. Служанки должны были подготовить обеденную комнату только для двоих и зажечь свечи, а после покинуть даже кухню, оставив Эстер и Альсину наедине. Этот вечер, несмотря на животрепещущие мысли об информаторе, должен был стать очередным прекрасным, особенным моментом, который будет храниться в душе. Эстер пришла первой, с трепетом ожидая Леди Димитреску, с трудом глотая секунды. Та пришла через пару минут после назначенного времени и извинилась за опоздание. Она казалась уставшей, но довольной. Вероятно, её работа начинала давать плоды — это радовало. Эстер не могла насытиться тем, как Альсина расслаблялась теперь в её присутствии, улыбалась и смеялась с простых шуток, как с искрами в глазах пила вино, поправляла волосы, постоянно спадавшие на лицо. В каждом её движении хотелось утонуть, буквально погрузиться, чтобы захлебнуться. Может, тогда душа перестанет бешеной птицей трепетать в груди? — Нам нужно поговорить о том, что происходит в замке, — проговорила серьёзно Эстер, переводя тему и проводя пальцем по столу. Тревожность никак не уходила, и хотелось излить её как можно скорее. Даже если придётся прогнать расслабление и веселье прочь, некоторые вещи должны были быть первостепенными. — У служанок была связь с внешним миром, — Альсина подняла брови после прозвучавшей фразы, но сдержалась, продолжив слушать. — Её удалось пресечь. Девушки оставляли письма в тайнике за виноградниками и передавали их с помощью того парня, которого я убила в деревне. В куче я нашла одно без адресата и отправителя, думаю, оно предназначалось Карлу, — Эстер встала и прошла к другому концу стола, передала бумажку Леди Димитреску, которая с интересом рассматривала её около минуты. В её глазах промелькнуло что-то похожее на недоверие или сомнение, а губы та вытянула вперёд, от чего уверенность в последующих словах увеличилась в разы. — Но Стелиан утверждал, что письма Лордам не передавал. Врал или не знал — предположения. У парня была связь со служанкой по имени Санда, она всё и начала, — напряжённо закончила Эстер, присаживаясь на женское колено. — Санда, — задумчиво проговорила Альсина, взглянув на Эстер и играясь с бокалом в руке. Её ладонь невесомо легла на талию для поддержки. — Думаешь, она информатор? — в ответ Эстер пожала плечами, разочарованно прошептав, что у неё множество сомнений и что у неё никак не получается разобраться. — Это же та девушка, которой ты искалечила руки? Буквы слишком ровные при её травмах, — Эстер взяла письмо и вновь всмотрелась в слова. Леди Димитреску была права. Почему же она этого не замечала раньше? — А какие ещё есть мысли? — Я разговаривала с Даной, мы пришли к выводу, что это может быть человек, у которого есть доступ к информации и к кухне, — Альсина откинулась на спинку стула, нежно поглаживая Эстер по талии, изредка спускаясь к бедру. Столь естественные касания посылали тепло по телу и заставляли тревожность улетучиваться. Может, всё это и не было столь важным в такие моменты? Разве не достойны они были того, чтобы в них утекало время? — На самом деле это может быть даже девушка, которая разливает вино — Вы часто в обеденной комнате говорите о новостях или делах. Только следует проверить, есть ли её имя в списке. Санда, кстати, тоже бывает на кухне, — добавила Эстер, похмурившись. — Я думаю, что Гейзенберг обзавёлся крысой ещё до твоего отъезда, — Альсина поджала губы, уставившись в узорный потолок, будто стараясь найти там ответы. — Санда появилась день в день. К тому же она слишком глупа для подобного, — Эстер усмехнулась. Уже три человека в этом замке поставили этой служанке диагноз, вряд ли они могли ошибаться. Может, и следовало оставить девчонку в покое. После того, как та получит наказание за письма. — Личные слуги… Рядом со мной работает девушка, её имя есть в списке, но близко к делам я её не подпускала. Впрочем, она убирала мои покои, так что нет труда читать переписки в моё отсутствие, — Эстер устроилась удобнее на колене, а после положила голову на грудь Леди Димитреску, закрывая глаза и слыша, как билось чужое сердце. Размеренно, тихо, но билось. — Девушка с вином… Честно говоря, я даже не помню, кто сейчас этим занимается. — Меня посещала мысль, что письмо было подложено, — выпалила она, пальцами играясь с кружевом чужого декольте. Альсина с интересом устремила глаза на Эстер, которая до сих пор не решалась произнести догадку вслух. — Слишком много несовпадений. Разговор со Стелианом опровергает то, что письма доходили до Карла, но бумага там лежала. Тайник был создан за виноградниками после появления в замке Санды, но Вы считаете, что информатор появился раньше, — Эстер отдалилась, когда в голове неожиданно начали развеиваться туманы. Неужели она всё время смотрела не туда? И почему зациклилась лишь на тайнике в виноградниках? — Может, стоит рассмотреть иной канал связи? — Альсина повела головой и облизала губы, выпрямляясь и вновь приближаясь телом к Эстер. — Ещё «они знают» — запоздалая информация, не находите? Карл и так дал Вам понять, что у него есть свой человек здесь. — Ты не проверяла другие варианты передачи информации? — задумчиво произнесла Альсина, и Эстер виновато помотала головой. Глупо. Ведь следовало сделать это сразу, чтобы перестраховаться, а не углубляться туда, где таились одни противоречия. Необходимо было проверить служанок, работавших с трупами, которые передавались Карлу, и все каналы с отходами. Но тогда сразу же вставал вопрос: каким образом девушка, полностью отрезанная от семьи Димитреску, могла собирать информацию? Чёрт, вывод напрашивался сам собой. — У Гейзенберга свои мотивы, Эстер. Я полагаю, что связь стала односторонней, — добавила Альсина. — Готов избавиться от крысы? Почему? — сперва спросила она, оборачиваясь и вглядываясь в Леди Димитреску. Она знала Гейзенберга намного лучше и дольше, могла оценить его шаги и понять, в то время как Эстер словно была отрезана от этого знания, шла на ощупь. — Два варианта: либо информатор бесполезен, либо Карл достиг своей цели. Мне кажется, что-то между, — Альсина осторожно подтолкнула Эстер, чтобы та слезла с колена и пересела на ближайший стул. — Он выдал информацию о тебе на собрании с целью подорвать доверие Миранды к моей персоне, что, кстати, у него получилось, — с отвращением добавила она, взмахнув волосами. Вероятно, это нанесло огромный удар по гордости и самолюбию, и Эстер ощутила себя виноватой за то, что она есть. — Но это не критично для тебя. Ты под моей защитой, и Карлу совсем не выгодно убивать тебя — без твоего присутствия рядом я вернусь полностью к Миранде, — слова прозвучали так естественно и просто, что Эстер опешила. Неужели Альсина после всего могла вновь встать лицом к Миранде, перечеркнув посеянные однажды наивными вопросами сомнения? — Он лишь поднял уровень доверия Матери к себе, когда рассказал, что ты не подвержена мегамицелию, а я скрывала этот факт — суть именно в этом. Но использовать тебя и информацию, которая уже была у него до появления своего человека, слишком лёгкий и очевидный способ. Вряд ли информатор был настолько полезен, как могло казаться изначально, — заключила она, отпивая вина. — Миранда ничего не может сделать? — неожиданно спросила Эстер, встревоженная успокаивающей фразой о собственной безопасности. — Она обещала, что не будет, — улыбнулась Леди Димитреску, и сердце резко перестало биться в груди, а воздуха в комнате будто и не осталось. — Мы разговаривали. Под мою ответственность, — добавила Альсина, и Эстер смогла выдохнуть удивлённо. Даже в самых ярких мечтах не мелькало и картины, где Леди Димитреску, её Леди, поручается за неё перед Мирандой. Момент искренности и открытия улетучился быстро, когда женское настроение сменилось. — Эстер, хватит тянуть с этим делом, пора заканчивать. Передай Беле, чтобы она допросила Санду. Девушка — не информатор, но если с помощью тайника письма доставляли Карлу, знать будет. Уверена, что служанки сначала отдавали свои… записки ей, а та клала в тайник, — с пренебрежением сквозь зубы проговорила Альсина. В это же время Эстер проверит другие возможные способы передачи посланий, чтобы больше не терять времени. Но был один вопрос, предположение, неожиданно появившееся на задворках разума. — А если он не один? — с опаской спросила Эстер, и Леди Димитреску лишь повела рукой. — Да, нужно найти хотя бы одного, — удручённо добавила она, поправляя платье на коленях. Эстер ощутила, что дело сдвинулось с мёртвой точки, когда Альсина приняла в нём участие, и чувство радости вместе с досадой от своей невыдающейся самостоятельности заполнили грудь. Она всмотрелась в статную фигуру, молча сидящую рядом, погруженную в только её мысли. Тёмно-синее платье с чёрными кружевами гармонировало со светлой кожей и смоляными волосами, подчёркивая нездоровую бледность и непревзойденную красоту. Плечи были открыты, и Эстер сантиметр за сантиметром изучала каждый изгиб, пока взгляд не зацепился за необычной формы шрам, похожий на небольшой рваный квадрат. — Шрам? — спросила она, привставая и дотрагиваясь до женского плеча пальцами. Как она раньше его не замечала? Леди Димитреску вздрогнула, слегка улыбнувшись и отдалившись, прерывая прикосновение. — Бурная молодость, — добавила она и вновь сделала глоток вина, очевидно, не желая продолжать эту тему. Очередная тайна, которую эта женщина не решалась раскрывать по неизвестным причинам. Эстер уяснила, что о прошлом вспоминать та не любит и желанием не горит, но неужели всё дело было в том, что «это непросто»? Спустя минуту молчания и отведённого задумчивого взгляда, в который и посмотреть было бы страшно — порежешься чем-то необъяснимым, — Альсина коснулась пальцев Эстер, возвратив пьянящее внимание. — У меня есть для тебя небольшой подарок. В ателье в шкафу на верхней полке есть коробка, возьми её и жди меня, я догоню, — прошептала ласково она, и Эстер натянуто улыбнулась, стараясь забыть о дребезжавшем внутри любопытстве. Ателье находилось в другом конце замка, но дорога до него показалась не столь уж и долгой. Желание узнать, что же за подарок был уготовлен, медленно перекрывало злосчастное любопытство, направленное к тёмным пятнам в прошлом Альсины. Сможет ли Эстер однажды привыкнуть к не дававшим покоя тайнам, утихнет ли жужжащий интерес, и придёт ли на его место смирение? Зайдя в ателье, она взглянула на громадный портрет Леди Димитреску, поражавший своей красотой и величием, а после вздохнула, проходя к шкафу. Небольшая коробочка действительно оказалась на верхней полке, а за ней блестела невероятной красоты серебряная шкатулка. Эстер без раздумий, оглянувшись, приоткрыла крышечку, заметив, что внутри лежали бумаги. Было ли у неё право посмотреть, что это такое? Альсина вряд ли придёт в ближайшие десять минут, а это означало время, возможность. К тому же, если ничего интересного в них не таится, если это лишь документы, то Эстер сразу же положит шкатулку обратно. Она пододвинула серебряный предмет ближе, пальцами чувствуя извилистый узор на стенках, а после открыла лежащий сверху лист. «Альсина, здравствуй. У меня всё в порядке, пусть я и не получаю ни единого ответа. Недавно с Аленом посетили Дом Мольера. Он настоял, а ты прекрасно знаешь, что к классике я равнодушна. Впрочем, актёры сыграли чудно, и спектакль был интереснее, чем я предполагала. Тебе бы понравилось многим больше! Могу заверить, что после ты ещё несколько часов делилась бы со мной своими мыслями как тогда, после балета, помнишь? По дороге Ален никак не унимался, всё спрашивал, отчего я задумчива, а после разозлился на молчаливость — им не понять, никогда не было дано. Ты снишься мне каждую ночь. Всегда твоя, до перевернутой Альгиз Родика Р.» Леди Димитреску хранила в шкатулке письма от той женщины, своё прошлое, самое тайное и сокровенное. Эстер отшатнулась, быстро положив лист обратно и захлопнув крышку, стараясь отдышаться. Ей нельзя было их читать — это слишком. «Иногда хочется всего лишь сбежать во Францию» всплыло в голове, и сердце бешено и больно застучало в груди, врезаясь в клетку из рёбер. Дыхание перехватило, а голова пошла кругом — как это понимать? Не то, что было в прошлом, не то, что давно было мертво, а то, что происходило сейчас. Эстер, вновь бросив взгляд на дверь, снова открыла шкатулку и взяла другое письмо. «Дорогая Альсина, Невыносимая неделя! Погода ужасает своей непредсказуемостью, отменилась поездка загород. Ален очень расстроен и не перестаёт говорить об этом — не понимаю, из-за чего моя голова раскалывается больше: из-за надоедливых жалоб или смены настроения природы. Здесь дожди воспринимаются иначе — один из минусов. И уже нет желания как раньше, в нашей юности, выйти навстречу холодным каплям и смеяться, потому что промокли платья. Но есть и хорошие вести. Теперь около моего дома растут белые розы, наконец-то удалось посадить их — совсем как дома. В письме ты найдёшь семена, можешь выкинуть или дать жизнь — как угодно твоей душе. Это уже давно наши цветы. Простишь ли ты меня однажды, Альсина? Всегда твоя, до последней розы Родика Р.» Эстер совершенно не понимала, что чувствовала, что читала. В груди разрывались одна звезда за другой, яркими вспышками, а после гасли и гасли. Мыслей в голове крутилось безумное множество, зацепишься за любую — умрёшь от пронзительной агонии, и Эстер старалась не думать. И она не знала, на кой чёрт продолжала глотать строка за строкой, которые причиняли лишь боль. Надпись на могиле, розы в саду, парфюм — чёрт возьми. О таком действительно не рассказывают, верно? «Здравствуй, Альсина. У меня всё в порядке. На днях устраивали приём, и ты даже не представляешь, кто его посетил. Нику заявился словно хозяин, спрашивал о тебе, был весьма удивлён, что ты жива — подлец, желал позлорадствовать. Насколько мужское самолюбие может быть задето, что спустя столько лет его никак не отпускает былое? Я выпроводила его с помощью Алена. Ты бы наслаждалась этим не менее, чем я, будь ты рядом. Мне очень не хватало тебя, дорогая, когда Нику вылетел из моего дома, как последний пёс. Жаль, но улыбку никто не смог разделить. Одна девушка играла нам на рояле. Её навыки хороши, но совершенно не годятся твоим в подмётки. Уверена, аплодисменты в твою честь были бы в несколько раз громче. Как бы мне хотелось вновь однажды услышать твою игру, исключительную. Может, пришлёшь мне что-то твоё, новое? Всегда твоя, до последней ноты Родика Р.» Неужели Альсина написала ту самую мелодию, которую они однажды играли вдвоём, после этого письма? Она не отвечала, но сажала розы, хранила молчание, но писала музыку. Её уничтожили, но она любила. Грудь словно сковали цепями, и вздохнуть оказалось невозможным. Сердце рвалось наружу, ведь внутри было по-больному тесно и грудная клетка мешала, а снаружи сдавливал мир в тисках, отнимая жизнь по крупицам. Когда Альсина перестала любить? «Моя дорогая, В последнее время мне нездоровится, и я боюсь, что история подходит к концу. Ален говорит, что переживаю напрасно, а мой лечащий врач — один из самых выдающихся. Буду надеяться, что его руки благословлены, иначе я не вижу смысла однажды с утра не проснуться и не встретить тебя на другой стороне. Ты обещала. На краю вечности. Стоит бороться, чтобы дождаться ответа. Всегда твоя, до последнего вздоха Родика Р.» — Неужели книг в библиотеке недостаточно? — громкий возмущённый голос эхом раздался в оружейной, и Эстер вздрогнула, роняя письмо. Сердце сделало кульбит, в очередной раз напоровшись на рёбра, но продолжив биться. Альсина стояла в дверях, прислонившись устало к стене, смотря в голубые тревожные омуты, заставляя их покрываться льдом. В её взгляде не было ни злости, ни обиды — всех тех эмоций, к которым Эстер была готова. В янтаре застыло разочарование, печальное и колкое, совершенно непривычное, вызывавшее волнение, ранее не испытываемое. — К чему мне готовиться? Слёзы? Оправдания? Извинения? — Леди Димитреску высокомерно подняла брови, осмотрев Эстер с головы до ног, у которых лежало старое интимное письмо. — Сейчас это вряд ли сработает. — Леди Димитреску, я… — ком застрял в горле, и впервые она не знала, что следует сказать. Казалось, что слова здесь помочь не могли, потому что прозвучали бы слишком тихо, были бы незначительными по сравнению с совершенным действом. Эстер закрыла глаза, стараясь побороть слёзы — нет, сейчас солёные капли сделают лишь хуже. А заплакать невыносимо хотелось. От прочитанного, от пульсирующих в голове страхов и догадок, от осознания совершенной ошибки, которое втыкало в душу иголки, бившуюся в конвульсиях от нетерпимой боли. — Мне жаль. — Я знала, что твоё любопытство безгранично, Эстер. Но я думала, что уважение ко мне всё же больше в своих размерах, — Альсина горько усмехнулась. — Как ты посмела?! — её настроение поменялось резко и неожиданно, злость, явившаяся взору и слуху, смешалась с разочарованием и принесла незримую боль. Брови теперь были сведены, а в голосе послышалось грозное непонимание и обида, от чего захотелось подняться по невидимой лестнице и сброситься вниз. Время отмотать назад было невозможно, о чём она только думала? Почему не смогла сдержаться? Какое право имела влезать туда, где пряталось личное, сокровенное? Тело бросило в дрожь, и Эстер трясущимися руками подняла письмо. — Мне не стоило, — голос звучал тихо и виновато, даже жалостливо, от чего стало не по себе. Смотреть Леди Димитреску в глаза было чересчур сложно, и Эстер отвернулась, стараясь вдохнуть полной грудью, чтобы сохранить спокойствие. Ужасная ошибка. Отвратительная. Что сейчас могла чувствовать Альсина? Было ли это сравни… предательству? Чёрт возьми. — Я не смогла удержаться. Вы рассказываете так мало, а здесь… Поверьте, у меня не было цели задеть, — дрожащие слова отдавались эхом в заложенных ушах. Мысли путались, хотелось оправдаться и сказать столь многое, только вот с губ срывались ошмётки. Да и недавнее предупреждение Альсины, что вряд ли хоть что-то способно сгладить ситуацию, давило невероятно, сковывало и не позволяло вздохнуть полной грудью. — Мне лишь хотелось узнать. — Узнала? — спросила нахально Альсина, и в ателье повисла тишина. Похоже та действительно ожидала ответа, и Эстер медленно и нерешительно кивнула. Молчание, неловкое и противное, хотелось уничтожить любым способом, в ином случае оно убило бы Эстер. — Почему Вы их храните? — быстро спросила она, взглянув с надеждой, когда в янтаре вспыхнул яростный огонь. Настроение, на мгновение просветлевшее, тут же вновь окрасилось в тёмный. Неправильный вопрос, слова или поведение — не так важно, когда Альсина сдвинулась с места и сделала в гневе шаг навстречу, заставив отшатнуться. Обе вновь замерли с двумя бьющимся в груди сердцами, измученными и ранеными. Напряжение, повисшее в воздухе, которое вот-вот бы своими заряженными молниями пронзило бы тела, только накалялось. — Думаешь, ты можешь сейчас задавать мне вопросы?! Вечер закончен, Эстер, — Леди Димитреску выдвинула приговор, а после вышла из ателье, когда Эстер закрыла глаза руками, погружаясь в темноту. В груди что-то стонало и скреблось невыносимо, заводя сердце. А вина и стыд выросли за несколько минут до небывалых размеров, что теперь собственная фигура казалась ничтожной и жалкой, которую и раздавить было бы слишком просто — может, Эстер даже осталась бы сейчас благодарной. За дверью неожиданно послышался девичий вскрик и клац железа о пол, заставившие вздрогнуть. Эстер выбежала из ателье и увидела служанку, сидящую на коленях и истошно кричащую, её платье окрашивалось в красный с невероятной быстротой, когда две другие девушки испуганно смотрели на сию картину, боясь даже подойти. Леди Димитреску удалялась, а из пальцев всё ещё были выпущены окровавленные лезвия. Неужели она так сильно сдерживала свою ярость, которой дала волю, выйдя из ателье? Эстер тяжело вздохнула, жмурясь и раздражаясь от противного крика. Её совершенно не интересовала жизнь девушки, попавшей под руку, в то время как в душе велась отвратительная борьба насмерть. — Помогите ей, — нервно скомандовала Эстер другим служанкам, с недовольством вновь взглянув на раненую. — И заткните, — продолжила она с пренебрежением, направляясь на кухню и оставляя крики, тело и испуганных служанок позади. Требовалось дать распоряжение убрать всё в обеденном зале, чтобы исполнить волю Леди Димитреску — заслуженное наказание. Только что-то навязчиво щебетало на ухо, что вряд ли это было концом.***
Эстер сидела в ателье, словно добивая себя воспоминаниями и виной, сжигая себя заживо. Она недавно вернулась с внутреннего двора, где расцвели адонисы, и как же было жаль, что событие, которого она ждала всей душой, подарило лишь лёгкую улыбку на губах. Горящие алым лепестки при солнечном свете больше напоминали цвет сердца, нежели крови, от чего внутри на мгновение всё перевернулось. Лишь на миг, короткий и яркий, тут же исчезнувший. Все мысли сводились лишь к одному, важному, мучительному — Альсина игнорировала Эстер второй день. Равнодушие оказалось острее ножа и более жестоко, чем любое оскорбление или подтрунивание. И эти чёртовы розы рядом с её цветами… Портрет Леди Димитреску в ателье всегда поражал своей красотой и размером, родной и незнакомый одновременно. Создавалось ощущение, что эта женщина сойдёт с картины, но понимание мёртвости изображения не позволяло погрузиться в это чувство. Эстер разглядывала и разглядывала портрет, стараясь понять, что ещё она была в силах сделать, как могла загладить вину. Раскаяние и искренность сейчас и не помогали — Альсина стойко не обращала внимания на любые извинения, неужели оставалось надеяться только на время? Оно всегда неопределенное, непостоянное, то быстрое, то медленное. Постоянно утекавшее сквозь пальцы. Эстер постаралась сыграть Леди Димитреску на рояле в качестве сюрприза, что даже не было прокомментировано, подбрасывала записки с тысячей извинений и старалась, очень старалась сталкиваться с избегающей её Альсиной по всему замку, когда та проходила мимо или же говорила, что занята. Хотелось заплакать, но слёз больше не осталось, а гореть в пламени вины оставалось недолго — точно силы кончатся, и Эстер погибнет. Портрет свысока глядел неживыми глазами, в которых ещё не было знакомого янтаря, и словно даже он не видел ничего и никого перед собой. Рваный вздох и отведённый взгляд немного помогли собраться с силами. Мысли о письмах и ужасающие сомнения отошли на второй план, были вытеснены ярким равнодушием, но всё же изредка давали о себе знать, заставляя задыхаться. На секунду показалось, словно громадная картина сегодня была не на своём месте — Эстер встрепенулась и прищурилась. Она встала с пола и подошла ближе, заметив щель между портретом и стеной — проход. Тайная комната или же пути для служанок? Несложно было отодвинуть картину и войти в небольшой коридорчик, где горела свеча. Эстер заметила лестницу и на секунду остановилась, задумавшись. Нет, проход не был предназначен служанкам — это был коридор с тупиком в обеих его началах или концах. Впрочем, это не были кровавые катакомбы под залом омовения, где бродили страшные и опасные существа, вряд ли здесь могли обитать чудовища? И если свеча горела, то наверху явно находился кто-то живой и разумный. Эстер, оценив своё любопытство, решила, что можно попробовать залезть наверх без серьёзных последствий для её существования. Да и что могло быть хуже, чем полное равнодушие Альсины? Касаться грязной вертикальной лестницы руками было не столь уж приятно, да и платье немного мешало. Тем не менее Эстер быстро и ловко поднялась на пыльный чердак, отряхнув руки друг о друга хлопками. Каждый шаг по старым доскам отдавался скрипом, и в такт стучало сердце. В углу сидела тёмная фигура, неожиданно шевельнувшаяся, блеснувшая рыжиной. Эстер выдохнула, оперевшись ладонью о стену — Даниэла. Младшая дочь Димитреску посмотрела с интересом и недоумением, а после нервно вернулась к неизвестной книжке, не сказав ни слова — совсем не в её стиле. Эстер подошла поближе и присела рядом, даже не заглянув в книгу. Казалось, что Даниэла смутилась, не ожидав гостей в… её тайном убежище? — Не знала об этом месте, — прошептала Эстер смущённо, и Даниэла лишь хмыкнула, заправив прядь рыжих волос за ухо. Может, не стоило нарушать одиночество и спокойствие девушки, а следовало бы уйти, сделав вид, что Эстер ничего не видела. Но теперь уже было поздно жалеть о содеянном, когда обе чувствовали себя странно и неловко. На чердаке царил порядок: в углу стояли деревянные ящики, накрытые светлой тканью, полы были подметены, пыли, на удивление, в воздухе парило немного, а пахло воском и деревом. Даниэла сидела не на кресле, стоявшем около стены, а рядом с ним на ковре, где лежала ещё пара подушек. Несмотря на пустоту, ощущение отсутствия, здесь было уютно. — Если будешь как все делать вид, что не знаешь о нём, то буду рада, — промямлила Даниэла, и Эстер тяжело вздохнула, ощутив повисшее в воздухе напряжение. Всё же взгляд упал на страницы чужой книги — любовного романа. Девушка всегда была романтичной и мечтательной, невозможно любила себя и любовь, истории о чувствах и приключениях, которые вряд ли она сама могла бы осуществить. Молчание затянулось, а пребывание вдвоём в тишине лишь больше и больше уничтожало остатки комфорта. — С каких пор ты проводишь время в ателье? — С тех пор, как Леди Димитреску занялась моим игнорированием, — пожала Эстер плечами и нервно посмеялась, когда Даниэла посмотрела с непониманием и скептицизмом, отвлекшись от романа. То ли тон ей показался странным, то ли она не знала о новом наказании или… судьбе? Наказание имело временные рамки, это можно было пережить, а вот второе путешествовало вне времени, известности и знания. Эстер поёжилась, надеясь всей душой, что скоро терзающая сердце равнодушием пытка завершится. — А ты? — С незапамятных, — кратко и расплывчато ответила Даниэла, словно показывая недовольство. Эстер никогда не доводилось сталкиваться с её раздражением, похожим на протест маленького вредного ребёнка. Вероятно, лучшим способом борьбы было лишь уйти с чердака, но спускаться вниз не хотелось. Эстер, подтянувшая коленки к себе, слегка подрагивающими пальцами играла с тканью платья. Даниэла, всё же заинтересовавшаяся чужим непривычным поведением, изредка поглядывала на нервные движения, а после не выдержала. — Здесь очень тихо и создаётся ощущение, что ты одна во всём замке. Ничего не отвлекает, становится легче… погружаться, — она тряхнула книгой. Эстер лишь понимающе хмыкнула. — Ты бы хотела посмотреть мир? — спросила она, но ответ был очевиден. Даниэла растерянно кивнула, переворачивая страницу. Вопрос словно был задан, чтобы заполнить тишину. — Это вряд ли возможно. Мама в жизни не позволит покинуть замок дальше деревни. Неважно, насколько тепло за окном, сколько нам лет, мне и сёстрам нужна кровь, а творить всё, что вздумается, можно лишь здесь, — Эстер тяжело вздохнула, прекрасно зная, что девушки совершенно не приспособлены к жизни вне замка. Ни одна книга не способна предоставить практические навыки. Любой выезд из замка вдаль может обернуться катастрофой. — Да и в последнее время мама мягче, чем была ранее. Когда она возвращалась с собраний, то к ней нельзя было приблизиться даже на следующий день, сейчас же она стала спокойнее… Даже с наказаниями. И почему мама игнорирует тебя? — наконец, спросила Даниэла, откладывая книгу и не сумев побороть свой интерес. В её глазах загорелись искры, и она развернулась всем телом к Эстер, уставившись пронзительно и открыто. — Я… — Эстер замялась, стараясь отвести взгляд от настырной Даниэлы, которая не давала это и сделать, медленно двигаясь вместе с чужой головой — серьёзно? — Хорошо! Я читала письма от Родики, когда зашла Леди Димитреску. Это был напряжённый момент и разговор, после которого всё пошло наперекосяк… Извинения не помогают, а Альсина к тому же ещё и избегает меня, — на одном дыхании добавила Эстер, когда Даниэла скривилась, отдаляясь. — Ты совсем глупая? — неожиданно Эстер получила удар по коленке и зашипела, потирая ушиб, удивляясь столь бурной реакции. — Ещё говоришь об этом так, словно разбила какую-нибудь дурацкую вазу. Эстер, ты понимаешь, что подорвала её доверие? Неужели тебя не научили правилам приличия, банальному уважению? — Даниэла продолжала гневно наседать, ярко жестикулируя, от чего становилось не по себе. И чего она ждала? Что её пожалеют? Теперь же её отчитывала младшая несносная дочь Альсины, которая и сама-то манерами пренебрегала часто, но, видимо, то, что было совершено Эстер, оказалось вопиющим даже для неё. Потрясающе. — Я жалею об этом, ясно? — прошипела Эстер, отворачиваясь и стараясь побороть подступавшие слёзы. Плакать всё равно было бессмысленно и глупо, но солёные капли предательски подступали. Ей действительно не стоило лезть туда, где хранилось личное и сокровенное. Даниэла была права, как и Альсина ранее — есть уважение, есть манеры, приличия. Если бы была возможность отмотать время назад, Эстер бы никогда не повторила подобной ошибки. Только сейчас она думала совсем об ином. — Что мне делать? — жалостливо спросила она, взглянув на Даниэлу, которая фыркнула и покачала головой. — Я не знаю, — пожала она плечами и похмурилась. — Но слова бесполезны, для мамы они не меняют ровным счётом ничего, — медленно проговорила Даниэла, и Эстер облокотилась головой о стену. Ей всего лишь хотелось извиниться, вернуть всё назад, заверить, что подобного больше никогда не повторится. Уже давно пора было соответствовать своему положению, этой женщине, стать той, кто будет достойна. Навыками, взглядами и способностью убивать ничего не заканчивалось. — Хотя… — Даниэла тут же роем мух переместилась к деревянным ящикам в углу, сняла белую ткань, а после открыла один из них, нетерпеливо подзывая к себе Эстер. Та неспешно встала, а затем неловко подошла сзади, заглядывая внутрь через чужое плечо. — Возможно, это не поможет, но попробовать стоит. Твои ссоры с мамой отражаются и на нас. К тому же, когда мы помогали тебе в прошлый раз, тебя отправили из замка, — нервно посмеялась Даниэла, достав из ящика железную маску, а после протянув Эстер. — Для пыток? — уточнила она, рассматривая предмет. В глазницах маски располагались два винта — несколько прокручиваний и жертва останется слепой. А вот длительность процедуры зависела только от того, кто поворачивает винты. Даниэла кивнула, и Эстер отложила маску, вновь заглянув в ящик. В нём лежала пара железных ошейников с шипами, двусторонняя вилка, так же надевавшаяся на шею, и предмет продолговатой формы в виде груши. — Если ты заметила, то у мамы в подвале знатная коллекция приспособлений для пыток, ей очень это нравится, — Даниэла говорила чётко и медленно, выделяя каждое слово и пронзительно смотря на Эстер. — Может, если она получит от тебя столь хороший подарок… — она отошла от ящиков, вновь вернувшись к креслу, улыбаясь. Казалось, та гордилась собой и своей щедрой идеей. Неужели она сама хотела подарить это матери? Эстер обернулась и пробежала к Даниэле, обняв её и оставив лёгкий поцелуй на покрасневшей резко щеке, шепча благодарность. В этот момент показалось, что тьма слегка рассеялась, показывая дорогу к источнику света, туда, где было тепло и улыбчиво, где сердце стучало всегда громко, а душа не переставала петь. — Ты во второй раз спасаешь мне жизнь, — улыбнулась Эстер, когда Даниэла явно задумалась, всё ещё не стирая глупой улыбки. — Первый был, когда ты ещё давно рассказала Леди Димитреску, что тебе нравится ловить меня в коридорах. Она однажды только по этой причине не перерезала мне горло, — произнесла она как ни в чём не бывало, уточняя. Даниэла приоткрыла рот в удивлении, а после усмехнулась. — Младших всегда любят больше, потакают, — самовлюблённо проговорила та, накрутив прядь рыжих волос на палец и мечтательно улыбнувшись. Она собралась через мгновение, нервно дёрнувшись перед тем, как приблизиться вновь к Эстер и слегка подтолкнуть её к ящикам. — А теперь бери всё это и уходи отсюда! Ах, да, если пойдёшь к маме, то тебе стоит надеть то платье в стиле ампир с полупрозрачным верхом, — это было последнее, что добавила Даниэла, заставив Эстер смутиться на мгновение. Она ни разу не надевала его, находя слишком откровенным — прозрачная ткань хоть и покрывала грудь, только тщетно. Это было единственное одеяние, которое Даниэла попросила сшить для Эстер без её ведома — красное, вызывающее и стыдное. Оставалось надеяться, что получится организовать чудесный вечер для Альсины, подарить ей преподнесённые Даниэлой предметы, добиться снисхождения и разговора. Получить прощение, столь желанное и казавшееся запретным плодом. Душа и тело ныли в унисон от невозможности коснуться чужого тела, от отсутствия нежности, застывшей в янтаре, разговоров, даривших улыбку, и тёплой сверкающей искренности. Ещё одна служанка распрощается с жизнью, чтобы Эстер смогла коснуться губами алых губ — небольшая цена для неё, непосильная для бедной девушки.***
Эстер постучала в дверь заветной спальни, стараясь успокоить разбушевавшееся сердце, никак не перестававшее быстро и громко стучать, отдаваясь ударами в висках и посылая дрожь по телу. Короткое ожидание ответа «я занята» показалось тяжкой вечностью, в конце которой таилось разочарование. Леди Димитреску вероятно слышала, как Эстер топталась на месте, собирая всю волу в кулак, чтобы постучать, чтобы после посмотреть в глаза и пригласить провести вечер вместе. И всё же Альсина вновь не желала её видеть. Хотелось заскрестись в дверь, испортить ногти, но войти внутрь, наплевать на приличия в очередной раз и ворваться в комнату. Отчаянная мысль посетила разум, глупая, наивная, но спасительная. Эстер сорвалась с места, направившись во внутренний дворик. Небо темнело постепенно, и милые адонисы ещё яркими красными точками цвели при закате. Её цветы, подаренные Альсиной, маленькие и совсем простые. Казалось, что они вобрали в себя чужую душу и грехи, но всё ещё оставались невинными. Только расцвели не в тот момент, когда этого так сильно хотелось. Эстер бы села сейчас на землю, но нельзя было испачкать длинное платье, поэтому она лишь наклонилась, срывая маленькие цветки — не все, лишь несколько. Их нельзя было поставить в вазу, не подходили по размеру, но небольшой стакан подошёл бы в самый раз. Его Эстер нашла на кухне, где всё ещё оставалось несколько девушек, кинувших смущённые взгляды в её сторону — платье. Неважно. Она лишь распрямилась, подняв вопросительно брови и послав к чёрту свой стыд, и служанки вернулись к своим делам немного нервно. Оставив кухню позади, Эстер замерла на месте, в очередной раз желая прислушаться к разговору. Среди девушек была новая личная служанка Леди Димитреску, та ничем не примечательная и обычная — как она сразу её не заметила. — Леди Димитреску не разговаривает с Мисс Скарлат уже два дня, — послышался шёпот из-за дверей. С каких пор даже слуги стали называть Эстер по злосчастной фамилии? Как же в этом замке быстро разносились любые сплетни, слова не скажи — завтра даже крысы будут пищать обо всём. Вторая девушка говорила чересчур тихо, от чего фраз разобрать так и не удалось. — Понятия не имею, но Леди сама не своя, это пугает. Вчера вечером я предложила ей… расслабиться, — Эстер подняла брови, тут же сгоревшая в удивлении и собственной ревности. Альсина держала при себе служанку, с которой они делили постель? Чёрт возьми! — Она лишь улыбнулась, а после отправила меня спать, — Эстер крепко сжала стакан и зубы, пытаясь потушить возникший внутри пожар. О, этим навыком она пока не овладела столь хорошо. — Извините, девушки, — ворвалась она внутрь вновь с милой улыбкой на губах, когда служанки вздрогнули. — Я не помню твоего имени, но Леди Димитреску попросила, чтобы ты отнесла нам в подвал две бутылки вина и бокалы. Только не уходи после, твоя помощь может понадобиться, — посмеялась бархатно Эстер, кивая и прощаясь. Девчонка лишь покраснела, но улыбнулась в ответ. Это будет последняя улыбка в её жизни, Эстер могла поклясться. Дорога к спальне в этот раз показалась мгновенной, а с каждым шагом уверенность множилась, постепенно заполняя всё существо. Нет, жалостью к себе, сжигающей виной, завидной покорностью сейчас ничего нельзя было решить. Теперь в спальню Эстер стучать не стала — открыла дверь, вздохнув полной грудью, и вошла внутрь. Альсина сидела за столом и сразу же гневно обернулась, прищурившись. Слова остались на кончике её языка, готовые сорваться. Леди Димитреску задержала взгляд сначала на маленьком стакане с цветами, а после на прозрачном декольте, подняв брови и застыв на мгновение. Короткое, но столь нужное и важное. Эстер сделала шаг в её сторону, подняв голову и вновь ощутив пожар вины в груди. — Леди Димитреску, Вы не разговариваете со мной второй день, — начала она рвано, когда дыхание перехватило, а страх сковал душу при первом надменном взгляде янтарных. Останавливаться было нельзя, несмотря на мечущееся и скулящее в груди. — Я скоро сойду с ума. Это невыносимо. Дайте мне шанс загладить вину, — Эстер, выдохнув, протянула руку, надеясь всей душой, что Альсина протянет ладонь в ответ. Та лишь подозрительно взглянула на подрагивающие пальцы и тяжело вздохнула, поджав губы и не торопясь идти навстречу ни душой, ни телом. — Пожалуйста, — безнадёжно прошептала Эстер, топчась на месте, желая сорваться вперёд к Леди Димитреску. Прошла ещё одна долгая минута, наполненная звенящей тишиной и тягостным ожиданием, нервным и горячим, пока янтарь не расплавился. Альсина опустила глаза, медленно снимая очки, складывая их и аккуратно кладя на столик. Одному дьяволу было известно, что творилось сейчас в её мыслях и в какие цвета те были окрашены, и от этого было лишь хуже. Неизведанность и нетерпение постепенно сжигали плоть изнутри, чуть ли не проделывая дыры — загляни и увидишь душу и красный пылающий орган. Леди Димитреску выглядела уставшей то ли от долгой обиды, то ли от тяжёлой работы, но руку она не протянула, встав из-за стола, пройдя к Эстер и поравнявшись с ней. Ждала продолжения разговора. — Я приготовила кое-что в подвале, — немного расстроенно проговорила Эстер, вглядываясь в горящий огонь в камине и теперь вертя стакан с цветами в руках. Альсина усмехнулась почти неслышно то ли с недоверием, то ли заинтригованно — может, всё вместе. Разобраться не выходило из-за маячивших печальных мыслей, норовивших подорвать надежды. Леди Димитреску молча вышла из комнаты, тут же наполнившейся пустотой и скользким одиночеством. Эстер тяжело вздохнула, подняв брови и поставив цветы на столик. Насколько глупо она выглядела, стоя с протянутой вперёд рукой, ожидая прикосновения? До подвала они шли молча. С каждой минутой Эстер казалось, что она поступает неразумно и глупо, что не стоило надевать красное платье, не следовало выглядеть нелепо в спальне женщины, а главное — продолжать молчать всю не такую уж и долгую дорогу. Понимание, что Леди Димитреску прекрасно знала, хоть и не поворачивалась, что Эстер смотрела на неё весь путь внимательно и тревожно, навязчиво жужжало в голове и раздражало ужасно. Демонстративное равнодушие, показываемые остатки обиды резали острыми клинками, постоянно затачиваемыми. Подобное наказание, задевавшее внутреннее устройство мира, нарушавшее его правила и законы, показалось более жестоким, чем любые порезы и рубцы. И всё же Эстер надеялась, что Альсине было весьма интересно, что та задумала. Она могла уловить это по нетерпеливым шагам, и по регулярным лёгким касаниям к чёрным волосам. Как бы искусно не было скрыто злосчастное любопытство, оно всё же давало о себе знать. Леди Димитреску вряд ли будет в звенящем восторге от грядущего сюрприза, но это было большим, на что была способна Эстер в данное время. Прохлада, витавшая вблизи лестницы в подвал, смешивалась с холодом женской души, веявшим столь метельно и сильно, что кожа покрылась мурашками, а тело начинало дрожать от напряжения и волнения. Молчание — невыносимая пытка. Равнодушие — хуже смерти. Эстер заламывала пальцы, и тянущие, немного больные ощущения позволяли облегчить тяжесть, висевшую в груди, и словно завязать несколько узелков в месте надрыва. Невыносимо хотелось приблизиться к Альсине, коснуться плечом, погрузиться в тепло и расплыться в наивной улыбке, вот только собственная вина и страх не позволяли осуществить желание, отдаться неуместным чувствам. Леди Димитреску остановилась у подножья лестницы, медленно осматривая подвал, освещённый множеством свечей, убранный и пахнущий приятно воском и пламенем. Чужие шаги замедлились, а руки, облачённые в перчатки, были сложены вместе перед статной фигурой. Эстер волнительно следила за каждым движением, стараясь поймать хоть один взгляд, который сможет пожалеть её душу. Секунды тянулись долго и мучительно, и всё же в поле зрения появился небольшой стол, на котором стояли две различные бутылки вина, два бокала и большой коробок. Леди Димитреску осторожно приблизилась к интересовавшему ящику, проведя по нему ладонями. — Простите меня, — прошептала на выдохе Эстер, и слова эхом пронеслись по подвалу, сгорели в пламени сотни свечей. — Мой поступок был отвратителен, такого больше не повторится, — Леди Димитреску сняла крышку, заглядывая внутрь и неслышно ахая, словно увидев нечто прекрасное. Эстер стояла рядом, заворожённо ловя чужие искры в загоревшихся глазах океанами. — Я… очень люблю Вас, — Альсина подняла взгляд после столь откровенных слов, произнесённых отчаянно и пронзительно, на надрыве, — и мне хотелось сделать Вам приятно, чтобы хоть как-то загладить вину. Пожалуйста, — добавила с мольбой Эстер, когда Леди Димитреску всё ещё не сводила с неё глаз, сохраняя молчание и неприступность. — Я больше так не могу. Можно мы закончим? Тишина повисла в воздухе, а ожидание показалось петлей, постепенно затягивавшейся на шее — даже воздух кончался. Альсина поджала губы, вновь взглянув внутрь коробка, а после медленно взглядом обведя подвал. Эстер хотелось стать больше и заметнее, чтобы вернуть чужое внимание себе, услышать хоть слово и раствориться. Всем существом она тянулась к этой женщине, заполнившей весь мир, заменившей его. — Не смей больше так поступать со мной, — предупредила Альсина тихо и без угрозы. Фраза была больше похожа на настойчивую просьбу, наполненную горечью, а не властный приказ. Эстер лишь быстро закивала, прошептав несколько раз неслышное «никогда». — Эстер, почему ты всегда желаешь вытащить наружу то, что давно похоронено? — Леди Димитреску взглянула с больным вопросом, непонятным и новым. Разве Эстер желала? Какие скелеты ещё были выкопаны без её ведома? То, что давно похоронено — это успокаивало. Не добившись ответа, Альсина вновь отвернулась, замолчав. Продолжила она чуть позже, когда в очередной раз нервно осмотрела уставленный свечами подвал, коснулась любимой бутылки вина. — Я стараюсь открываться, показать этим, что ты мне… важна, — сердце замерло, когда слова прозвучали в объёмной гробовой тиши. Даже сейчас, спустя весь пройденный обеими путь, Леди Димитреску выдавливала силой любые откровения. Но она старалась. Разве это не было главным? И всё же она никогда не говорила о большем, о чём-то громадном и чистом, о том, в чём каждый день захлёбывалась Эстер. — Ты ещё молода, несдержана, импульсивна, и мне это нравится, но есть те грани, которые переходить не стоит. — Да, понимаю, — виновато прошептала Эстер, а после с опаской дотронулась дрожащей ладонью до женских пальцев. — Я всего лишь хочу быть ближе, понимать Вас, стать той, которой Вы сможете рассказать всё. Иногда я не могу сдержаться, чтобы не узнать большее, и поступаю глупо, ужасно, а после виню себя за содеянное. Я готова положить жизнь к Вашим ногам, и солнце взорвётся, если я откажусь от Вас, Леди Димитреску. И я прекрасно понимаю, что Вы испытываете ко мне нечто меньшее, иное, и принимаю это… пытаюсь. Только не отдаляйтесь, — с мольбой процедила она, сильнее сжимая чужие пальцы. — Не сейчас. Не тогда, когда всё наладилось, когда с каждым днём они становились ближе, когда в груди расцветали сады. Когда цвели адонисы. У Эстер не было больше никого и ничего — только замок, только Альсина и её дочери. Единственное место, в котором она ощущала себя личностью, кем-то значимым, заметным и теперь ещё и счастливой. Женщина, которая должна была подарить ей смерть, стала самым близким существом в проклятом мире, с самого раннего детства казавшимся ей безнадёжным. Эстер начала жить в месте, где должна была умереть. И плевать ей было на письма — всё в прошлом. Лишь бы всё вернулось на прежние места. — Ты всегда говоришь так безмерно, — улыбнулась горько Альсина, убирая руку и озадачивая. — Слишком, — в это мгновение Эстер не смогла распознать её эмоции: ни единой ноты, искры. Она так устала гнаться и доказывать, пусть и могла делать это вечность, пока сердце в груди билось, а воздух заполнял лёгкие. Даже если бы пришлось цепляться ногтями за гладкие вертикальные камни в безнадёжной попытке забраться вверх. Но усталость, безнадёжная, накопившаяся, подступила порывом ветра, готовым скинуть вниз. Эстер тяжело вздохнула, смиренно отворачиваясь, чувствуя непосильный груз на плечах, который так желал прижать к земле, не давая двигаться. Всё же ей не плевать. Всё же она не способна теперь безоговорочно принимать то, что Леди Димитреску давала. Должна смириться, должна, иначе ведь не сможет жить, верно? — Я говорю то, что думаю, — серьёзно проговорила она, постучав пальцами по столу. — И неужели я делала и делаю недостаточно? — нервный смешок сорвался с губ. — Бросьте, если Вы думаете, что всё это лишь пустые слова, то Вы наносите мне сейчас самое большое оскорбление. Я никогда не врала Вам, — в подвале повисла звенящая тишина. Эстер запрокинула голову вверх, вглядевшись в грязный каменный потолок, который однажды на неё так и не обвалился. У неё были силы бороться, несмотря на всё, но имело ли это значение? Если одна ошибка оборачивалась равнодушным наказанием, а не разговором, если Леди Димитреску вновь словно делала шаг назад, если продолжала бояться чужих чувств, преуменьшая их, не веря? Если она хранила письма. — Альсина, если Вам это не нужно, в тягость, если всё, что происходит между нами, пустое и смешное, то прошу проявить уважение ко мне — не играйте. Я давно распрощалась с иллюзиями, не нужно их так тщательно создавать своими прекрасными руками. — Только ты могла вложить комплимент и бестолковую мысль в одну фразу, — словно с презрением ответила на столь искренние слова, давшиеся с большим трудом, Леди Димитреску, наливая в бокал вино. Если бы Эстер могла, то запустила бы чем-то тяжелым в эту женщину — может, та бы стала говорить яснее, без напыщенных непонятных загадок. Развеивать сомнения очередной колкостью сейчас не являлось лучшим вариантом. Но, видимо, на этом та желала подвести черту под этой темой. — Хорошо. И… на ком мы опробуем твой подарок? — слегка улыбнулась Леди Димитреску после недолгой паузы, доставая из коробка железную маску. Эстер обернулась, сразу же заметив перемену настроения. В глазах появились игривость, опасность и флирт, пока в ладонях Альсина выдержано и томно перебирала новое орудие пыток. Удивительно, как же быстро она могла «забыть» прошедшие два дня, проступок Эстер, начать вновь дразнить, чтобы закончить разговор, чтобы не произносить необходимые откровения. Неужели ей было так сложно сказать всё, что она чувствовала? Была ли причиной та женщина, Родика, отправившая множество писем? И если она уничтожила Альсину, то как осмелилась продолжать писать? Почему на небольшом кладбище стоит в её честь каменная плита? Вопросы и вопросы, съедающие и уничтожающие до костей, и вряд ли Эстер будет рада получить на них ответы. Ей хватило посланий, которые вряд ли будет возможность и обсудить без оживления своей ошибки, чужой обиды и злости. — Я приготовила одну девушку, — оскалилась Эстер, медленно разворачиваясь и уходя. — Хотя иногда у меня невыносимое желание опробовать это на Вас, — себе под нос процедила она, пока Леди Димитреску увлечённо рассматривала новые игрушки. Раздражение и отчаяние овладели душой, вгрызаясь в неё клыками. Колкость была и ответом, и уходом от него, очередная попытка сбежать, но угодить — двух зайцев. Эстер знала лишь одно — Альсина не могла отказаться от неё, как и поведать о собственных эмоциях, а это было так необходимо. Эта женщина перебарывала себя, чтобы продолжить удерживать рядом, около своего сердца, но будто всё ещё не внутри. Может, для Леди Димитреску были важнее действия, но Эстер нуждалась словно в воздухе слышать, пропустить через себя искренность и правду, какой бы та ни была. Капля определённости. Служанка смиренно сидела на стуле в углу, а после подняла голову, заметив приближавшийся силуэт. — Нужна твоя помощь, — улыбнулась Эстер нежно, маня к себе пальцем жертву, пребывавшую в неведении. Та встала со стула немного боязно, поправив платье, но прошла навстречу, словно доверившись. Эта девчонка была бы идеальной личной служанкой Альсины, если бы не спала с ней. Хотелось подойти к ней и свернуть шею, не дожидаясь спектакля, но стоило набраться терпения. Она провела девушку к столу, на свет, а после усадила на отодвинутый от него стул, положив руки на плечи, поглаживая их, наблюдая за реакцией Леди Димитреску. В груди словно роились жужжащие насекомые, не унимавшиеся и жалящие, питавшиеся горячей и вязкой ревностью. Служанка занервничала, а Альсина положила маску на стол, оглядев её с ног до головы, пока Эстер бережно затягивала на чужом теле кожаные ремни. В ушах звенело так сильно, что не было слышно дурацких девичьих вопросов, непонимания и даже порывы вырваться были жестоко проигнорированы. — Как… неожиданно, — произнесла Леди Димитреску, наблюдая за разворачивавшейся картиной. Эстер усмехнулась, доставая из коробка ошейник с шипами. Альсина выглядела напряжённой, из-за чего гнев и ревность сплетались воедино — но ведь ей должно быть наплевать. Значит, она улыбнулась вчера на предложение расслабиться… — Разве? — спросила Эстер, одевая ошейник на девушку, которую уже покорил ужас. Сейчас заботили только янтарные глаза, выдержанные движения и таинственные эмоции, пробиравшиеся наружу лишь в деталях. Служанка словно и не была живой, настоящей — атрибут, который умеет кричать и бояться, состоит из красной жидкости и невыносимо дёргается. Как и все остальные, такие же безликие, скованные страхом, скучные и предсказуемые. Тогда какого чёрта Леди Димитреску поджала губы? — Колеблетесь? — выплюнула Эстер, теперь приступив к маске, устраивая её на чужом лице. — Не дёргайся! — Эстер, ты же понимаешь, как сложно найти хорошую личную служанку? — Леди Димитреску свела устало брови, облокачиваясь руками на стол. — Иногда мне интересно, что под этим подразумевается, — Эстер оскалилась, когда Альсина в непонимании разомкнула губы. Минута молчания звенела под грязным потолком, разрываемая лишь раздражавшими мольбами. — Вы… с ней спали, верно? — вырвалось с обидой в голосе, хотя Эстер всеми силами постаралась не вкладывать её во фразу. И всё же разум был затуманен, время словно замедлилось, а все звуки, кроме бархатного любимого голоса, пропадали. Леди Димитреску тяжело вздохнула, подняв брови, теперь уже осознав, по какой причине именно эта девчонка должна была умереть. И не дай дьявол, чтобы она осталась в сознании мученицей! — Как неожиданно, — нервно выдала Эстер, наконец, закончив закреплять маску на девичьем лице. — И держите её при себе, всегда рядом. Неужели Вам не всё равно, что с ней будет? — реакция этой женщины заставляла сомневаться и в своём положении, особенном, исключительном. В очередной раз. Девчонка была никем. Неужели эта нерешительность только по той причине, что «хорошую личную служанку» так сложно найти? Или же было что-то иное? Пальцы задрожали от неистовой агонии, острой шёлковой лентой связывающей сердце, от причинившей боль страшной мысли, от невозможности полностью обладать другим человеком. — Почему же? — Альсина выдохнула устало, с раздражением снимая чёрные перчатки и бросая их на стол. Дыхание участилось, а вакуум, в котором находилась Эстер, лопнул, когда женская ладонь бережно легла на винт в глазнице маски, прокрутила его с железным треском, когда истошный крик раздался в подвале. Леди Димитреску продолжала смотреть в голубые, удивлённые, а после улыбнулась, собирая пальцами текшую по чужой щеке кровь. Сердце замерло, а после пустилось в невозможную гонку. — Не слаще твоей ревности и, кажется, злости. Ты на взводе, и примирение горчит, — процедила Альсина после того, как провела языком по пальцам. — Значит, сегодня у нас особый вечер, — она улыбнулась самой себе, а после положила вторую ладонь на другой винт, будто собираясь с силами. И не для того, чтобы вновь прокрутить. — Я давно не играю, Эстер, — снова железный треск, крик и льющаяся по лицу кровь. Альсина глубоко вдохнула, закрыв глаза и чуть ли не запрокинув голову — ей действительно это нравилось. Её грудь поднялась, а после медленно опустилась, когда вопль стал тише. Эстер ощутила, как мурашки пробежались по телу. — Ты стала моей слабостью, и даже не представляешь, насколько тяжело с этим свыкнуться. — Боитесь последующей боли? Как лицемерно, — похмурилась Эстер, слыша, что служанка начала успокаиваться, тяжело дыша. Клинок, быстро вытащенный из-под платья, тут же вошёл в чужую кисть, вызвав громкий крик и дёрганые движения, причинявшие лишь больше страданий, сладостным эхом витавших в воздухе. — Смотреть и трогать запрещается, — добавила она, вытаскивая нож из плоти и вытирая его о платье девушки. — Это было сексуально, — голос охрип. Леди Димитреску прищурилась, двигаясь к Эстер, смотрящей нагло и отчаянно снизу вверх в горящие янтарные глаза, отступающей к столу, ставшему препятствием резко, но ожидаемо. Словно зверь загонял добычу в угол, прекрасно зная, что через несколько мгновений будет ей наслаждаться до последней капли крови, и в груди от этого взрывалось сердце. Альсина лишь протянула руку, как Эстер недавно, только теперь ладонь нежно легла в чужую. — Не боли, а отсутствия, — проговорила она, не разрывая контакта глазами, медленно ведя к стулу, вынуждая Эстер встать сначала на него, а после на стол. — Ты в каждом дне, в каждом сантиметре этого замка, в каждом моём тайнике, проникаешь туда, куда тебя не звали, оставляя там свои отпечатки… Есть хоть какое-то место, до которого ты не добралась? — спросила она тихо, разглядывая чужое лицо слишком близко, блуждая по нему взглядом, пока не опустила его ниже ключиц. — Платье чудесное. Дьявол, добралась ли она до сердца? Почему Альсина не говорит об этом? — Есть несколько комнат… — отрывисто пролепетала Эстер, стараясь собраться. Все былые мысли тут же улетучивались под голодными глазами, от одного подрагивания скул, взмаха волос. Руки потянулись к женскому телу против воли. — И, может, я ещё не успела коснуться Вас везде, — продолжила она, ощущая, как дрожала, а бледная кожа на груди покрылась под ладонью мурашками. — Почему вы тогда игнорировали меня? — Я говорила об ином отсутствии, — вздохнула Леди Димитреску, дотрагиваясь лбом до чужого лба. Сможет ли она понять однажды, что её поведение вытряхивает из тела душу и выворачивает наизнанку? Вопрос был проигнорирован, но Эстер лишь закрыла глаза, утопая в тихом голосе, окутывающем и хриплом. Она спросит ещё раз однажды, когда от былой бури не останется и следа. По крайней мере попробует. — Об ощущении пустоты и нехватки, убивающей жажды по тому, чего больше нет, постоянной и непрерывной — это хуже, чем боль, — Альсина отдалилась, прежде чем заправить несколько светлых прядей за уши. — Вы говорите о зависимости, — похмурилась Эстер, поддаваясь навстречу лёгким прикосновениям пальцев к лицу, успевая на одном оставить невесомый поцелуй, смазанное касание губами. Альсина лишь усмехнулась, переместив руки на талию. Странный разговор не давал покоя, а струящаяся ласка лишь отвлекала внимание, пусть и была невыносимо желанной. Зависимы были обе? Вот только не хотелось говорить об этом феномене, если он не был утоплен в искреннем и светлом, живом и трепещущем чувстве, которое с болью выращивало крылья за спиной — но полёт был сладок. — В том числе, — подняла брови она, смотря с необычной безнадёгой, смешанной с чем-то нежным. — Ты никогда не думала, что это крепче, чем любая другая эмоция? — Леди Димитреску наклонила голову и приблизилась, а Эстер сразу же уловила это сквозящее желание и открыла шею для алых губ, которые через мгновение дотронулись до пульсирующей венки. В этом было больше от той самой жажды, от двух дней тишины — в которые, вероятно, Альсина тоже скучала, — нежели от сексуального. Только вот тело словно потяжелело и ноги подгибались — хорошо, что женские руки крепко сжимали талию. И не от приятных поцелуев, а от осознания того, что зависимость для Леди Димитреску перевешивала любое другое чувство. Чем больше Эстер узнавала о ней, тем чаще теперь могла не понимать. Как странно, что в свои годы, ей казалось, она понимала многим больше в любви, неиспытываемой до роковой зимы, чем эта женщина, была смелее и ярче? Может, всё таилось именно в том, что это было первое чувство, которое хотелось сохранить всеми силами, а для Альсины — нет?.. Может быть, Леди Димитреску была лишь на пути к тем эмоциям, которые испытывала Эстер? Могло ли быть так, что они смотрели друг на друга иначе, но двигались в одном направлении? Или же вся картина перевернётся, если эта женщина раскроется полностью, если расскажет о всех своих тайнах. Эстер закрыла глаза, зарываясь в чужие волосы, притягивая ближе и вдыхая чёртов запах роз. Может, ей не стоит ничего знать? Чтобы продолжать любить. Всё так просто и безнадёжно, легко, но невыносимо больно. Очередное смирение под поцелуями — Эстер всегда отдавала многое. Она дарила себя полностью, получая взамен крупицу за крупицей, довольствовалась ими и была готова продолжать. Чёрт возьми, даже тут она ощущала течение времени каждой фиброй души. Неведение было сладким, пусть и мучило любопытство — с этим можно было жить, но время его прошло, и со знанием теперь существовать оказалось намного сложнее. Особенно, когда оно неточное, являлось лишь предположением, а вопросы теперь задавать было нельзя. Поцелуй закончится, и Леди Димитреску допросит служанку о виноградниках, тайнике и посланиях — впустую. После она будет убита жестоко и больно, пока Эстер будет печально созерцать, понимая, что два дня молчания были потрачены на переживание, а не дело. Ни единого шага не было сделано в сторону познания, раскрытия тайны об информаторе. Очередное упущенное время. И почему его всегда было мало? Даже сейчас, когда Альсина приблизилась, оставляя мокрый поцелуй на губах, снимая откровенное платье при свете свечей, покусывая бледную кожу, время шло слишком быстро. Куда?