Changed

— Это что, издевательство какое-то? — Нет, это Димитреску и её любовь выёбываться, — усмехается Гейзенберг, глядя на него. Итан, только вскрывший доставленный пакет, недоумённо рассматривает костюм. — Ну, знаешь, обычно она мужчин и на порог не пускает, но когда в этой… «Семье» появляется новенький, Миранда собирает всех вместе для знакомства. А поскольку только у этой суки дом подходящих размеров… Ну, ты понял. Я думаю, так она компенсирует себе моральный ущерб. — Отправляя одежду вместо приглашения? — морщится Итан. — Приглашения? — фыркает Гейзенберг. — Это прямой приказ Миранды. Правда думаешь, что у кого-то здесь есть выбор? Итан тяжело вздыхает. — Тебе костюм она не прислала. — Присылала в первый раз. — И? — Итан спрашивает, интуитивно чувствуя, что разрешилось всё не так просто. — Не говори, что ты пришёл голым, умоляю. Гейзенберг смеётся, выпуская изо рта дым. — Пускай это останется моей маленькой тайной. Итан качает головой, раскладывая костюм на кровати. На ощупь он приятный, в хорошем состоянии, но кажется всё-таки старым, и Итана не отпускает мысль, что его предыдущий владелец отправился в мир иной как раз по той причине, что у него был этот самый хороший костюм. — Я скажу этой Миранде пару ласковых, — с неприязнью бросает он. — Нет, не скажешь, — Итан поворачивается к Гейзенбергу, возмущённый его приказным тоном, но не успевает и рта раскрыть, когда тот продолжает: — Придёшь туда и будешь вести себя как пай-мальчик. Понял? — Почему я должен? — зло смотрит Итан. — Потому что ты не хочешь, чтобы пострадали твои жена и дочь, — голос Гейзенберга звучит почти как рычание, — и потому что я так сказал. Будешь много рыпаться – пойдёшь на корм, так ещё и неизвестно, кому точно. Итан прикусывает нижнюю губу. Верно. Дело в Мии и Розе. Надо спасти их. Надо придумать как… — Чего мне ожидать там? — тихо спрашивает он, испытывая горькое смирение. — Димитреску хлещет кровь и закусывает мясом, как и её дочки. Ты, кстати, с одной из них уже познакомился. Итана передёргивает. — Моро… В принципе, достаточно безобидный уродец. Ну, для меня. А тебе пускать комментарии по поводу его внешности не советую. Заблюёт. — В каком смысле "заблюёт"? — Увидишь, — усмехается Гейзенберг. — Миранду ты уже видел, остаётся только Донна Беневиенто. Она… Стрёмная кукла, помешанная на других стрёмных куклах и галлюциногенных веществах. Кстати, помнишь, мы вчера говорили о девственницах? Угадаешь, как называется любимый сорт вина Димитреску? –… Серьёзно? — Угу. — Быть вампиршей и называть своё любимое вино кровью девственницы? Как оригинально, — тяжело вздыхает Итан. Гейзенберг у него за спиной издаёт одобрительный смешок. Потом — Итан едва ли не физически это ощущает — резко становится серьёзным. — Итан. Приходится оставить костюм и повернуться к его монструозному наставнику. Видеть Гейзенберга серьёзным неуютно, напряжно. — Тебе придётся есть с общего стола. Смысл доходит до Итана через какие-то жалкие секунды, он бледнеет, вцепившись в спинку кровати. — Нет… — Да, — жестоко и холодно обрубает Гейзенберг. — Если ты думаешь, что мне это нравится, то ты ошибаешься. Но это, считай, тест. Не сделаешь этого или выблюешь всё обратно — всё будет плохо. Итан молчит. Всё в нем против этой мысли, всё пытается отторгнуть её. — Ты уже не человек, Уинтерс, — мрачно произносит Гейзенберг. — Это они хотят увидеть. Монстра. Он тушит сигару о край умывальника и выходит из комнаты, оставляя Итана наедине с самим собой. Может, это и к лучшему, потому что от одной только мысли тот испытывает рвотные позывы.

***

Замок Альсины Димитреску Итану знаком и не знаком одновременно. Внутри неожиданно по-человечески, даже уютно. Тёплые оттенки, богатое убранство… Итан напоминает себе, что это логово чудовищ. Себя воспринимать подобным образом у него не получается. Он и о природе Гейзенберга забывает с завидной регулярностью, уж слишком тот человечен. — Вот и хозяйка, — скептично шепчет ему Гейзенберг, когда в холле раздаются грузные шаги. Итан теряет дар речи. Женщина перед ним изящна, царственна и огромна. Её рост — первое, что привлекает внимание. У неё пугающая улыбка и горящие оранжевым глаза. В руке у неё курительный мундштук. — Гейзенберг, — она даже не скрывает своей неприязни. В то же время явно чувствует себя хозяйкой положения, потому что голос звучит снисходительно. Как будто к шумному соседскому ребёнку-хулигану обращается. — Димитреску, — в той же манере отвечает Гейзенберг. Чудовищные оранжевые глаза смотрят теперь на Итана, который нервно кусает губу. –…Здравствуйте, — уверенно говорит он, и бог знает, скольких усилий ему стоит эта уверенность. Димитреску хмыкает. — Похоже, твой маленький подопечный лучше тебя знает, как вести себя в обществе. — Я думаю, он просто ещё никогда не видел настолько огромных баб, — пофигистично отзывается Гейзенберг. Димитреску презрительно морщится. — О! Это ты! Сестрёнки, это он! Он! — Итан недоумённо оглядывается, пытаясь понять, откуда звучит голос. Огромная стая насекомых ничуть не тревожит ни Димитреску, ни Гейзенберга, только поэтому Итан сохраняет внешнее спокойствие. Труднее всего это сделать, когда насекомые собираются в три фигуры и внезапно становятся женщинами. — Привет! — радостно выпаливает та, с которой он уже встречался. Но радость эта какая-то… Липкая. Две девушки рядом с ней переглядываются, ухмыляясь. Итан старается не акцентировать внимания на их внешности. — Мои дочери: Белла, Кассандра и Даниэла, — объявляет Димитреску, поднося мундштук к губам. Итан, сцепив зубы, целует каждой руку. Девушки хихикают, но особенно веселится та самая, Даниэла. — Какой воспитанный господин, — мурлычет Белла. — Так, разбежались, — фыркает Гейзенберг, хватая его за плечо и утягивая назад шага на два. — Остальные уже на месте? — Матерь Миранда ещё задерживается. Остальные за столом, — хмыкает Димитреску, выпуская дым изо рта, запрокинув голову. Даже это у неё получается как-то величественно. — Пошли, — Гейзенберг тянет его за собой под неодобрительным взглядом хозяйки замка. Огромное помещение с не менее огромным столом. Итану, однако, было не до разглядывания блюд. За столом сидят двое. Женщина в траурной одежде, чьё лицо закрыто чёрной вуалью. В руках у неё действительно стрёмная кукла в свадебном одеянии. Второе существо… Омерзительно. Оно влажное и горбатое, с когтистыми вздутыми пальцами. Лица не видно полностью, но то, что можно увидеть — отталкивает. Кривые торчащие зубы на бугристом потливом лице. Гейзенберг, кажется, чувствует его реакцию, потому что едва ощутимо похлопывает Итана по плечу. — Донна. Новая вуаль? Решила принарядиться? Моро… — Он делает паузу, словно обдумывая, что тут можно сказать, и, видимо, решает, что слов тут недостаточно. — Как твои мельницы? — Работают, — угрюмо произносит существо. — А ты не один, — мерзко хихикает кукла. — Что же не представишь нам своего маленького друга? — А то ты не знаешь, — фыркает Гейзенберг. — Итан Уинтерс. Прошу любить и жаловать, — его подталкивают к столу. Итан молча садится рядом с Гейзенбергом, всем телом ощущая изучающие взгляды. Гейзенберг разливает по бокалам вино неизвестной марки (Итан правда надеется, что это не то самое любимое вино Димитреску), потом кладёт себе в тарелку пюре и кусок мяса. — Я похож на музейный экспонат? — приподнимает бровь Гейзенберг. — Съешь что-нибудь и перестань на меня пялиться. Кукла снова мерзко хихикает. — Невежливо начинать трапезу без хозяйки. — Поебать, — безразлично отвечает Гейзенберг. — Ребёнок, — царственно возвещает Димитреску. Для того, чтобы попасть в комнату, ей приходится сильно сгибаться. За ней по пятам следуют её дочери, хихикая и перешёптываясь. — Матерь Миранда прибыла. Гейзенберг мрачнеет. Все встают из-за стола. Моро делает это с трудом, старчески кряхтя. — Ах, чудесный вечер, дети мои, — тон Миранды приторный. Она с улыбкой оглядывает собравшихся и занимает место во главе стола. — Прошу, садитесь. Безмолвное подчинение. Даже дочери Димитреску и те умолкают, глядя на неё, словно ожидая дозволения. — Как вы знаете, наша семья стала больше. А значит, сильнее. Гейзенберг, вы ещё не выяснили, какие у него способности? — Нет. — Ну что ж. Не тяни с этим, — за лаской Итану чудится угроза. — Так что сегодня мы собрались здесь отпраздновать это событие. Итан, милый, как ты себя чувствуешь? — Хорошо… Спасибо, — отвечает он, до боли сжимая вилку в руке. — Я рада… А почему у моего младшего сына пустая тарелка? Белла, дорогая, уважь гостя. Итан похолодел. Одна из сестёр, улыбнувшись Миранде, подошла к Итану и взяла его тарелку. Обошла стол, видимо, выбирая блюдо, и вернула тарелку ему, но уже полной. Кусок мяса был красноречивей любых слов. Итан пытался, но не мог не думать, что раньше этот кусок был чьим-то ребёнком, звонко смеющимся и гоняющим мяч. А потом, кто-то, может быть, Димитреску, просто украла его и… А украла ли? Гейзенберг говорил, что местные поклоняются Миранде, как святой. Что если это была не кража? Что если этого ребёнка отдали, как свинью на убой? Итан почувствовал тошноту. На него смотрели все. Испытывающе и тяжело, ожидая, при любом промахе, возможности уничтожить его. Разорвать на части и подать на следующий обед к столу. И только взгляд Гейзенберга был скорее утешающим. Итан наколол мясо на вилку и медленно, до последнего оттягивая момент, поднёс к губам. Комната погрузилась в абсолютную тишину. Вокруг него сидели монстры, скалящиеся создания из детских страшилок, жаждующие его мучительной смерти. Итану показалось, что свет потух, оставив лишь пару свечей на столе разгонять мрак. Чужие глаза горели алчностью и ожиданием вкуса крови. Среди них единственным человеком оставался Гейзенберг. Итан смотрел на него, только на него, чувствуя, что на глазах выступили слёзы. Он прожевал кусок быстро, механически, не чувствуя вкуса, думая только о том, почему делает это, и о Гейзенберге, который сейчас казался ему единственной опорой в царстве ужаса. — Вот и молодец, — похвалила Миранда. В тот же миг, казалось, всё вернулось на круги своя: Димитреску и Гейзенберг тихо переругивались, Моро что-то ныл себе под нос, сёстры хихикали между собой, а Донна Беневиенто качала на руках свою страшную куклу. Итан же чувствовал лишь опустошение.