***
Печь похрапывала, выпуская багряные искры из приоткрытой дверцы. Сквозь зашторенные белыми занавесками окна пробивался тонкими полосками лунный свет, тени, падающие на деревянный пол играли в догонялки. В уголке кухни настаивался травяной чай, распространяя по всей избе аромат душицы, мелиссы и Иван-чая. В избе пахло полынью и пижмой. В красном плафоне лампы судорожно бился мотылёк, предательски обманутый электрическим светом. Дядя Гриша, привыкший к периодическим визитам бессонницы, сидел на диване и занимался заготовкой яблок для засушки. Пружины дивана устало скрипели под его весом. Огрубевшие руки ловко нарезали светлые дольки и отправляли их в таз. Работа лилась медленно. От внезапного стука в дверь Григорий Михайлович вопросительно повёл бровью и взглянул на часы. Поздновато. —Дядь Гриш, впустишь? — рыжая макушка высунулась из-за двери, — только я это... не один. — Заходи, заходи, не стесняйся. — Старик, всегда готовый к гостям, вытер руки тряпкой, встал из-за стола и пошёл ставить чайник, «Что ещё за ночные ахи-страхи?» На пороге топтались двое: Серёжа разувался и отряхивал штаны от росы, Олег не знал куда себя деть. — А что, Серенький, это тот молодой человек который мне яблоньку поломал? — смеясь, спросил Григорий Михайлович и бросил изучающий взгляд на Олега, тем самым вогнав его в краску. —Мне пришлось рассказать... — прошептал Серёжа в ответ на ошарашенный взгляд Олега и подтолкнул его к дивану, прервав оцепенение. —Простите, пожалуйста, я не знал, что здесь кто-то живёт...— смущенно пробубнил Волков и потёр затылок. Краснота не сходила с его щёк и ушей. — Да ладно, пустяки, — махнул дядя Гриша, стоя спиной к ребятам и сооружая угощения,— ты думаешь ты первый кто ко мне залезает? — Все равно простите... Ухо обдало горячее дыхание Сережи, Олег вздрогнул. «Расслабься». Но как тут можно было расслабиться? Ребята уселись на продавленный, но очень удобный диван, дядя Гриша поставил на стол три большие кружки, от которых шёл пар, следом пошли сушки, любимые Сережены яблоки в меду и баночка варенья из крыжовника. Первая мысль, которая пронеслась в сознании Олега была «Как дома». Сережа уселся по-турецки и подвинул к себе яблоки. Олегу было неловко, но уютно, так бывает всегда, когда приходишь к кому-то в гости первый раз. Постепенно голова Сережи на плече, мимолётные шуточки дяди Гриши, звонкий смех и душистый чай вернули его на круги своя, и вот он уже сидел и улыбался, погруженный в непринужденную беседу. Тёплая атмосфера сгладила острые углы жгучей обиды, бушевавшей в сердце Волкова, на смену ей пришло умиротворение, всю тревожность затянуло мутной пеленой, словно туманом. Да и невозможно было находиться в угнетенном состоянии когда Серёжа так смеялся, он всей своей натурой излучал свет. С каждой выпитой чашкой, нелепой шуткой и заразительным приступом смеха мутный взгляд Олега становился ясным. —Так что говоришь у вас произошло? — дядя Гриша искал пакет замороженных ягод в холодильнике, чтобы помочь Олегу с разбитым виском. Тот до последнего отнекивался, но когда такой необходимый холод наконец соприкоснулся с красным виском, благодарности Олега не было предела. Этот целительных холод финальным штрихом облегчил не только ноющую головную боль, но и душу, истерзанную переживаниями. — Да так... — Олег держал холод, периодически меняя руки, ему не хотелось вспоминать последние несколько часов. Но поймав чуткий взгляд Сережи, говоривший «Все в порядке, ты можешь мне довериться». Он с тяжелым вздохом поведал всю историю. — Причём мне не то чтобы гитару жалко! Нет. Конечно жалко, но вот когда он начал дразнить меня и Серого, вот тут я не выдержал! — распылился Олег. — Какая ему разница с кем я танцевать буду?! Вот какая?! С кем хочу с тем и танцую. Серёжа, до этого внимательно слушавший рассказ, подавился чаем. Дядя Гриша стал хлопать его по спине. Он не ослышался? Олег только что косвенно сказал, что хочет танцевать с ним в последний вечер? За него ещё никогда не дрались, это было так необычно, приятно, до мурашек. Предательская улыбка озарила его покрасневшее лицо. Олег заметил. Повисло молчание. —Ох молодежь... — дядя Гриша решил прервать неловкую паузу и похлопал Сережу по плечу, а затем стал собирать пустую посуду. Серёжа в упор смотрел на Олега и видел как щеки того медленно рдели. И румянец этот был точно не от чая. Обоим было неловко. Серёжа теребил рукав толстовки и бегал глазами по лицу Олега, тот в свою очередь старался прятать взгляд и рассматривал клеенку, позволяя Сереже греть его своим невозможным взглядом. И пусть румянец у обоих на щеках выдавал их с потрохами, и пусть обои чувствовали завязывающееся в узел напряжение где-то в глубине живота, слова были не нужны. Взгляд всегда говорит громче слов. И взгляд Сережи выражал немое обожание и упоение, а ещё смущение и каплю застенчивости. Никто никогда так не смотрел на Олега. — А вообще правильно ты все сделал, Олежа, — мудро, по-отцовски продолжил Дядя Гриша, — своих защищать надо, и наплевать, что там болтают дураки эти. Их жалеть надо, потому что они лишены того, что есть у вас. Если знаешь, что тебе дорог человек, неважно друг или подруга, брат ли, сестра, девушка или парень, ни за что и ни при каких обстоятельствах не позволяй оскорблять его. Олег смотрел то на дядю Гришу, мудро и спокойно говорившего такую простую истину, то на Сережу, ставшего в раз серьезным. Смотрел и думал: а что есть у них? Дружба? Но то чувство, которое он испытывал к Сереже на дружбу было слабо похоже. Интерес? За полторы недели интерес к сидящей в автобусе рыжей макушке, привлекавшей своей таинственностью, перерос в нечто большее, вызывающее трепет от каждого взгляда, и каждой улыбки. Нет, между ними было чувство намного сильнее, между ними было что-то неподдельное, животное, настоящее. Между ними было доверие. И это доверие влекло Олега, манило его, как огонь манит мотылька. К счастью, огонь Сережи был не смертельным а лечащим, исцеляющим. Таким необходимым. Между ними была легкость и свобода. Каждый готов был упасть, знаю, что другой его поймает, прикроет спину. — А с гитарой дело поправимое, — невозмутимо произнёс Григорий Михалыч, тем самым вызвав удивление Олега и довольный взгляд Сережи. Когда Разумовский тащил сюда Олега, он точно не знал, как именно поможет ему, но был уверен в том, что дядя Гриша обязательно что-нибудь придумает. Он всегда помогал. Как по волшебству у него находились новые удочки, гаечные ключи, тряпки, мелки для классиков, краски, старые газеты, альбомы, книги и ещё сотни вещей необходимых забегавшим к нему пионерам. Свет в кладовке зажегся. Сотни ламп засветились в отражении банок с вареньями и солениями, стоявшими на полках вдоль стен. Дядя Гриша толкнул деревянный люк на потолке, тот откинулся со скрипом, к нему встала стремянка. Олег внимательно следил за действиями и пытался угадать следующий шаг дяди Гриши. Нос Сережи выглядывал из-за плеча Олега. Он тоже ждал, и пытался угадать что же задумал старик. — А ну поди сюда, Серенький, — поманил дядя Гриша, — ты у нас самый Легкий, полезешь на верх. Через несколько секунд Сережа уже ходил по скрипучим доскам чердака, от его шагов на макушку Олега сыпалась древесная пыль сквозь щели досок. — Ну, что видишь? — довольно спросил Григорий Михалыч и кинул взгляд на Олега, улыбнувшись. — Да доски какие-то, книги, инструменты, — Сережа сосредоточенно оглядывался, — старые чемоданы, сундуки. Тут он ненадолго замолчал, послышались шаги и тихое «Ох, дядь Гриш, ну ты волшебник...» — А, —радостно вздохнул Григорий Михалыч, — нашёл-таки, ну давай неси её сюда! «Её» мелькнуло в сознании Олега, но он не успел додумать, как глаза его округлились, а сердце быстро забилось от вида Сережи, слезавшего по лестнице и держащего в руках пыльную, но почти новую гитару! Дядя Гриша набрал полную грудь воздуха и сдул ну той слой пыли, затем Протер её кончиком рукава и вручил Олегу. —Ну, герой, забирай! У меня пальцы огрубели за столько лет, играть отвык я. Пускай уж лучше у тебя будет при деле. Олег держал в руках прекрасно сохранившуюся акустику, сделанную из светлого дуба, держал и боялся уронить. Лицо его выражало восторг. Сережа с дядей Гришей стояли довольные и наблюдали замечательную картину. Олег сиял, на глазах наворачивались слезы. — Спасибо...— только и смог выговорить он продолжая восторженно смотреть на такой бесценный подарок. —Эй! Высоцкий! Не теряй дар речи. — Глаза дяди Гриши снова превратились в узкие щелочки, — ты береги её! Олег активно закивал, счастье мешало все мысли в голове: хотелось обнять Сережу, пожать руку дяде Грише, расцеловать обоих, скорей опробовать подаренный инструмент, смеяться и плакать. От былого горя не осталось и следа, морщинки собрались в уголках глаз. А Сережа из под длинных ресниц наблюдал и чувствовал его детский восторг, ведь где-то в самой глубине у него в груди от вида счастливого Олега взрывались фейерверки. Можно ли чувствовать себя счастливее Сережи, сумевшего помочь дорогому человеку? Вероятно, нет. А дядя Гриша хоть и казавшийся близоруким со стороны, давно уже подметил взгляд Сережи. Совершенно восторженный и влюблённый. Эта гитара была настоящим сокровищем Олега, а Олег был сокровищем Сережи. Слова были не нужны. Взгляд говорил громче.***
Огни узких окон постепенно скрывались за поворотом дороги. Держась за руки, они бежали куда глаза глядят и сами не заметили, как оказались опять в их укромном месте. Дыхание сбилось, они с минуту восстанавливали его. Легкий бриз ласково щекотал лицо. — Ну, — выдохнул Сережа, — если ты мне не сыграешь теперь, то я обиделся. Он уселся на пенёк, наигранно надул нижнюю губу и сложил руки на груди. Они разожгли огонь и сели лицом к лицу. Оранжевое пламя озарило их. Поразительно, как один вечер мог подарить столько невозможных эмоций! Олег принялся настраивать гитару, а Сережа стал наблюдать как все ещё оцарапанные пальцы ловко крутят колки, натягивая и ослабляя струны. Прозвучал гармоничный аккорд. Олег довольно улыбнулся, звук был глубокий, стройный, не звонкий, бархатный. Серёжа смотрел на отблески пламени на лакированном корпусе. Пахло костром и морем, горько и солено, но так естественно. —Ну так ты сыграешь? Олег не ответил. Только поднял взгляд на Сережу, нетерпеливо ерзавшего на песке. Олегу нравилось мучать его ожиданием. Запретный плод сладок. Он не привык играть на публику, хоть эта публика и была представленная сейчас в лице одного Сережи. Точнее будет сказать: он никогда не играл на публику, но сейчас, охваченный новым, непривычным звучанием инструмента он решил забыть о своём правиле — не играть при посторонних. Серёжа давно уже не был посторонним, он был большим. Ловкие пальцы стали перебирать струны, полилась немного грустная тихая мелодия. Звуки вместе с голубым дымом костра улетали вверх к звёздам, которые Серёжа мысленно соединял в созвездия. И Олег начал петьЛисы волки помнят долго, кто им дал тепла.
Олег к своему удивлению не чувствовал волнения. Его согревал взгляд Сережи, его глаза, в которых горел самый жаркий и самый яркий огонь. Он не смотрел на него, устремил свой взгляд куда-то вдаль, но он чувствах на себе это тепло.Ночью темной нету волку места у огня
Сережа, кажется, забыл, как дышать. Голос Олега был хриплым но сильным, будоражащим. Он пел, а у Сережи сердце внутри сжималось, и по коже мурашки табунами бегали. И песня была такая... неподдельная, настоящая. Словно про ту верность, про которую дядя Гриша рассказывал, и от этого внутри все трепетало ещё больше. «Как можно было так угадать?»Ветры войте! Где ты?—Вот я... Сердцем полным льда
Удары по струнам становились сильнее, слова чувственнее. Они, казалось, проникали под кожу, лились вместе с кислородом по венам и направлялись в самое сердце. А когда Олег закинул голову назад, будто собираясь завыть, Сережа умер и в то же мгновение воскрес. Невозможно быть таким...Лисы волки смотрят в окна Мёрзнут не до сна
Олег выбрал эту песню не случайно. Много лет назад, когда родители ещё были на этом свете, а Олег был беззаботным ребёнком эту колыбельную ему пела мама. Другие песни ещё хранились в его памяти, но они были лишь отрывками, эта же была самая сокровенная, самая честная. А после встречи с Сережей в его глазах она заиграла совершенно новыми красками, но все так же отражала самое главное. Да. Эта песня была о них, о двух потерянных и никому не нужных, гонимых всем миром и нашедших спасение друг в друге. И теперь Олег видел перед собой хитрого, беззащитного, маленького лиса, нашедшего наконец своё пристанище. Песня лилась. Строчка за строчкой, удар за ударом, звук за звуком. А Сережа сидел и не верил в происходящее. Ещё у дяди Гриши тогда, до глубины души поражённый его рассказом, он и мечтать не мог, что найдёт кого-то такого, кто будет преданным и настоящим, без придури и фальши, без напуска и понтов, кого-то кто будет Олегом. Сердце щемило. Он нашёл своего волка. — У меня нет слов...— прошептал Сережа. Олег отложил гитару и с опаской посмотрел на Сережу. Понял ли он? Разумеется понял... —Послушай, как бьется, — неожиданно проговорил Сережа и положил руку Олега себе на грудь. Он весь дрожал, как воробушек, а под тяжелой горячей рукой и вправду билось буйное сердце. Серёжа не мог передать словами всего, что он чувствовал, да никто бы не смог, поэтому единственным правильным решение было показать Олегу, а точнее дать почувствовать. Рука Сережи лежала поверх Олега. Волков дышал прерывисто, словно не песню только что спел, а марафон пробежал. Да что уж говорить, когда Серёжа смотрел на него так, как сейчас, он был готов упасть к его ногам. Его заходящееся в безумном ритме сердце было лучше аплодисментов и восторженных оваций. Он не отрывал руку и в какой-то момент почувствовал, что их пульс выровнялся и начал стучать в унисон. Каждый удар под дрожащей грудной клеткой отдавался ударом в крепкой тёплой ладони. Ветер выбил из-за ушей пряди челки и сдул их на веснушчатое лицо. Олег подался вперёд и левой рукой заправил непослушные прядки назад, обдавая Сережу горячим дыханием. —Волче... — сердце Сережи сделало кульбит, его едва слышный голос разрезал тишину, Олег дрогнул, — обещай, что ты найдёшь меня когда мы разъедемся, обещай найтись... —Обещаю. — уверенно сказал Олег, и чтобы скрепить свою клятву добавил, — закрой глаза. Закрыл, почувствовал, как горячая рука покидает взволнованно колышущуюся грудную клетку, на мгновения по всему телу пробежал холод. А потом Серёжа почувствовал мягкие губы Олега на своих искусанных губах. И планета перестала вращаться. Олег аккуратно, словно боясь спугнуть, обхватил ладонями лицо Разумовского и, собрав всю свою нежность и щемящее желание, целовал Сережу. Тот сначала опешил, растерялся совсем, но потом робко ответил, запуская руки под ветровку и обвивая спину Олега. Внутри бушевал ураган, взрывались салюты, летали те самые бабочки. Внутри было горячо и мокро и до одури хорошо. Если бы они стояли, то Сережа думал, у него бы подкосились ноги. Он познал, что отныне единственным местом, где он мечтал оказаться, были объятия Олега. Жаркие, нежные, дурманящие. Внезапный хруст за их спинами заставил их оторваться друг от друга и испуганно синхронно повернуть головы. В кустах мелькнула фигура, Олег не успел её разглядеть, а Серёжа не сумел распознать: человек это был или животное. И в этот момент дикий ужас, словно обухом, ударил его по голове. Чувство было настолько сильным и пугающим, что оно перекрыло все остальные ощущения и Сережа бросился бежать. Перед глазами стали всплывать картины смеющихся парней, кривые ухмылки, тыкающие пальцы, грязный пол душевой, разбитые колени, кровь из носа. Ему казалось, что лес пытается его поглотить. Он бежал и ветви хлестали его по лицу, царапая, цепляясь за толстовку. Паника накатывала волнами, и Серёжа смог прийти в себя, лишь когда коснулся ногами разбитого асфальта и услышал крики Олега, догонявшего его. Он тяжело дышал и метался из стороны в сторону, потерявшись в пространстве. Тыкание было тяжелым и частым, Сережу трясло, пока Олег окончательно не догнал его и не развернул к себе, положив тяжелые руки на плечи. —Сереж, посмотри на меня, Сереж. Ты должен вздохнуть глубоко, давай вместе со мной. — и он, все ещё крепко держа Сережены плечи, сделал вместе с ним несколько глубоких вздохов. —Тише, все хорошо, я здесь, — Олег притянул Сережу к себе, тот все ещё судорожно вздрагивал, дыхание сбилось напрочь. Видимо не все карты были вскрыты в этой партии —Олеж... прости... — просипел в плечо Серый и обнял его в ответ, а потом поднял на него лихорадочный взгляд, — прости, просто там... в детдоме я... со мной... — Тшшш.... тише, если тебе тяжело, не говори сейчас, все хорошо, — и Олег ещё сильнее прижал к себе маленькую тушку, обхватив его одной рукой за пояс, а другой стал гладить по голове. Оказалось, что Сережа Разумовский тоже хранит свои тайны, и Олег терпеливо дождётся их раскрытия, но пока он довёл его до корпуса, в окно убедился, что тот лёг и направился к себе. Хорошенько спрятав гитару он подумал, что неплохо было бы покурить и подумать о произошедшем. Он и сам морщился от мысли, что их кто-то мог видеть. Всё-таки не в той стране они живут, чтобы не переживать за такое. Последствия были крайне ясны — скандал, сплетни, косые взгляды, Глеб бы точно не смог усидеть на месте. Хорошо было бы с ним разобраться, конечно, но сейчас для Олега Сережа и его внезапная паническая атака были важнее. Что же с ним произошло, что он так бурно отреагировал? Мысли роились в голове, разложить по полочкам день никак не получалось и когда горящая скула Волкова наконец встретилась с холодной подушкой, он сразу же упал в сон. И несмотря на сумбур этого дня, на губах его застыла еле заметная улыбка, ведь Сережу он всё-таки поцеловал.