Запертый в кошмаре

Тьма была повсюду. Она проникала в самые отдалённые уголки того внутреннего мира, в котором находился Кирилл. Он оказался тут через некоторое время после потери сознания и теперь куда бы не шёл, его везде окружала плотная чёрная пелена. Так было до появления где-то в отдалении слабого искрящегося света. Маяк! Порой и слабого света достаточно, чтобы развеять мрак. Кирилл с болью в груди и кашлем, раздражающим лёгкие, направился к свету, как беспомощный мотылёк. Он не осознавал, что произошло, и разум не углублялся в подробности того, что было ранее. В извилинах иногда проскакивали нечёткие картины случившегося, но они были настолько размазаны, что ничего понять не удавалось. Кирилл заметно приблизился к Маяку. Теперь можно было увидеть, что свет исходил откуда-то сверху, высоко над облаками. Чтобы не сбиться с курса, Комаров часто запрокидывал голову к небу, отчего быстро затекала шея, и начинали ныть нежные писательские позвонки. Как не крути, а способность удержать себя на одном месте, чтобы написать пару лишних листов и наполнить их смыслом, в писательстве ценится не меньше, чем свежие идеи. Кирилл этого не знал, но на каком-то подсознательном уровне понимал, что эта истина справедлива ко всем. Даже к графоманам. Но у последних крайняя неусидчивость перемешивается с невообразимой цикличной воодушевлённостью, а потому им труднее держать марку. Свет становился ближе. И если издалека тот казался Кириллу белым или тёпло-жёлтым, то сейчас он превращался в непонятный лунно-белый. Приближаясь, он ощущал, как твердеют его ноги, руки, голова, идти становится тяжелее, тело превращается в увесистую массу с непонятным содержанием. Кирилл даже не удивился бы, если вместо себя со стороны увидел бы уродливую образину из глины. Но к счастью, глядеть на себя ему не дано. Однако в том месте, где оказался Кирилл и, о котором совершенно ещё не задумывался, возможно многое, если даже не всё. Свет Маяка превращался в жидкую массу, переливающуюся на высоте в тысячи раз выше Кирилла. Цвет менялся на бирюзовый, голубой, латунный, пока не остался синим. Синий огонёк резал глаза. И Кирилл понял, что это. Он открыл глаза в полу-мрачной комнате. Свет исходил от «Маяка», стоящего на комоде. Привычно глаза начали слезиться от тошного освещения. За окном занималась бледная зорька, а красную крышу соседей смочил густой туман. Кирилл видел всё это через край вздёрнутой шторки. И тут ему сразу не понравилось. Это бесило. Но вставать, чтобы поправить Кирилл не спешил. Одновременно с пробуждением, слегка прояснилось сознание. Кирилл вспомнил вчерашние события… то есть события из кошмара и его передёрнуло. Он вспомнил свой страх, испуг, когда огонь охватил кровать матери, когда она кричала, когда кричал брат. Очень реалистичный сон! А страх - особенно. Пребывая в шоковом состоянии, Кирилл пролежал на влажной от пота спине с получаса, не смыкая глаз и размышляя о странном кошмаре. Отчим – единственный, кто остался жив в том сне. Так можно было предположить из-за того, что Кирилл не видел и не слышал, как тот погибал. Значит ли, что отчим и правда в скором времени поступит предательски, в реальной жизни? Кирилл проникся в собственные размышления и постоянно переживал в голове одну и ту же сцену – гибель матери. Он вспомнил, как корил себя за то, что являлся отвратительным сыном и вместо того, чтобы искать какой-то контакт, всегда шёл вразрез. Это моментально взбесило Кирилла, и он решил, что следует сделать какой-нибудь примирительный шаг, хотя это уже не важно, потому что тогда был кошмар, а значит, сейчас с мамой всё в порядке. Тогда и не нужно примиряться, он не обязан этого делать. Однако теперь в сердце Кирилла поселилось слабое сомнение в собственной правильности. Он не знал, правильно ли поступит, если подойдёт к маме и просто станет разговаривать, а не как всегда молча мимо пройдёт. А если мама не захочет с ним общаться? Тогда Кирилл будет выглядеть смешно в попытках наладить то, что уже не восстановить. Захочет ли мама общаться с таким сыном? Кирилл мучался с вопросами и оттого часто ворочался с бока на бок. Он быстро потел и его это раздражало ещё больше. - С мамой надо поговорить. – Решил он, и слабая уверенность наполнила тело. Кирилл встал, поправил шторку, но на зеркало ни раз даже взгляд не кинул. Кошмар сильно напугал его. Кирилл посмотрел на стол и вспомнил, как ещё вчера отчим разорвал его «откровения». Подросток напряг мозг, но воспоминания застряли где-то на подходе в полушария. А ведь какие-то мысли посещали его и во сне. И внутренний голос там был. Почему-то в кошмаре внутренний собеседник казался нормальным и привычным, хотя обычно Кирилл разговаривает сам с собой вслух. - Приснится же! – Выдохнул Кирилл, ощущая дрожь после пережитого. – Получается, это от удара током меня так передёрнуло. Вот кошмар и приснился. Кирилл проверил правую руку, ища на ней необычные следы от удара током. Но попытки были тщетны. Тогда на всякий случай Кирилл вышел из комнаты и тихими шагами направился в спальню родителей. По пути он вспомнил, как снились ему странные крики, и он точно также, как сейчас, шёл проверить, кто голосил. Кирилла вновь передёрнуло. Он остановился перед спальней и не смело, тихо заглянул. Мама спала спокойно, как и во сне. Кириллу показалось, что даже поза та же. Он мысленно пожелал, чтобы она спала мирно, и на этом Кирилл почувствовал себя счастливо. Он был готов сесть у кровати и ждать, когда проснётся мама. Сердце стало нежным топлёным молоком. Он начал думать, что ещё такого хорошего сделать, чтобы вновь испытать то самое ощущение. Переведя взгляд на вторую половинку кровати, сторону отчима, Кириллу стало не по себе. Фёдора Сергеевича не было на месте, а постель взъерошена, словно вставал с неё разгневанный нервный человек. Кирилл стоял в дверях комнаты, потому за углом косяка отсутствие отчима заметил не сразу. Комаров быстро нервно глазами обежал зал и спальню. Комарову безумно хотелось, чтобы отчим сейчас же появился здесь. Впервые Кирилл был бы спокоен при его появлении. Отсутствие отчима подсознательно вызывало тревогу, и Кирилл направился на кухню, где в кошмаре началось возгорание. Хотя Кирилл не был уверен, откуда пошёл огонь, сам-то он не видел, но думал, что именно с кухни. Туда уходил отчим. - А если действия сна повторятся в реальности? – Насторожено спросил себя Кирилл и тут же ответил: - Этого не хватало. Кухня встретила Кирилла в полумраке жёлтой шторы – такой же, как у него в комнате. Правый край её был слегка вздёрнут. Это свидетельствовало о том, что последний, кто закрывал её был отчим. Он всегда делает такие мелочи небрежно: оставляет двери полуоткрытыми, шторки вздёрнутыми и прочее, недоведённое до конца. Следуя своему закону, Кирилл первым делом поправил штору и выглянул в окно. Солнце уже поднялось и с этой стороны дома виднелась огромная длинная его тень. Густой туман, стеной загораживал обзор. Ветер в трубах молчал. Он терпеливо ждал, когда предоставится возможность разгулять по новой. Кирилл решил остаться здесь. И первой причиной была его тяга к кофе. Поэтому после шторки он поставил разогреваться чайник и намесил в стеклянной прозрачной кружке сахар и быстрорастворимый напиток. Вторая причина – это волнение из-за отчима. Ведь его не было дома: ни в спальне, ни в кухне. А куда он мог отправиться так рано. Часы показывали без пятнадцати пять. Это наводило Кирилла на опасливые размышления, выводы из которых ему не нравились. А ещё постоянно всплывали разные картины из сна и появлялись точно перед глазами. Кириллу казалось, что среди тишины дома, он слышит вопли из кошмара. Наверняка отчим что-то задумал. Ароматный запах смешался с молоком и стал мягче, нежнее, карамельней. Кирилл приготовил кофе и неспеша делал глотки, всё ещё вслушиваясь в тишину криков утренних стен. «В каждом молчании своя истерика» (Сноска: название книги Рината Валиуллина). Кирилл где-то услышал эту цитату, но не мог вспомнить откуда. А может, это название фильма или книги? Кирилл подивился, как интересна человеческая память: смысл что-либо запоминать, если потом всё равно будешь ходить по миру и собирать осколки своих воспоминаний. И посчастливится, если эти осколки окажутся настоящими, а то иной раз память лукава и посягает на правдивость. Какой смысл помнить, если в старости от этого будет только хуже, больней. Старость. Пугающее слово. Его определение пока не грозит Кириллу, но он твёрдо решил, что хочет провести свою старость в одиночестве. Чтобы его обезображенный вид никого не смущал, он запрётся дома и будет жить затворником. Пока не прилёт день, час, минута его последнего вздоха. Кирилл подумал о старости мамы и о том, что человечество не вечно. Рано или поздно деградируют даже самые умные люди. И возможно, тогда начнётся вымирание людей из-за банальных незнаний чего-либо. Это даже в духе людей – рассчитывать на кого-то, но не на себя. И в принципе, весь мир держится на тех, кто привык полагаться только на самого себя. Кирилл пригубил бокал, мусоля эту тему, и закрыл глаза, пока чувствовал, как сладкий напиток наполняет нутро. Как вдруг… Кирилл подавился кофе, громко закашлял. Он расплескал напиток изо рта и посмотрел на пол. Об его обнажённую голень тёрлось что-то прохладное, лохматое и как будто сырое. Кирилл дёрнул ногой и поднялся на сидении, прижав к груди сразу обе. Из-под стола появился упитанный пузатый кот с камышовым окрасом. Кирилл негромко пискнул из-за застрявшего в горле кома. Это кот – мистер Черчилль. Мама назвала его так восемь лет назад, когда папа подобрал бедного котёнка с улицы со следами плешин и облезлой шерстью. К счастью домочадцев, Черчилля удалось выходить и вырастить настолько упитанным, что тот станет похож на британского политика. Но однажды вечером, перебегая дорогу, кот угодил под колёса многотонной фуры, проезжавшей по трассе неподалёку. Настоящий бандит, гангстер животного мира (СНОСКА: Произведение Стивена Кинга «Кладбище домашних животных», у главных героев имеется кот по кличке Черчилль, который, также не благополучно завершил свой земной путь, попав под колёса фуры. Кинг называл котов «гангстерами животного мира»). Но перед Кириллом был Черчилль! Облезлый кот с могильной жирной физиономией, уставился на Кирилла двумя жёлтыми фонариками своих глаз. Внутри лишь пустота, ни капли признаков живой души. Кирилл соскочил с места, перепрыгнув кота и заметил, что шторка совсем открыта, и за окном стоит мрачная синева. В гулком биении сердца Кирилл не сразу понял, что скорее-всего, ему снова снится кошмар. Он продолжил пялить глаза на не живого, но и не дохлого кота. И вдруг заметил в окне мертвенно-белые лица с прорезями глаз и рта. Они выглядели так, словно кричали, но вопли их были безмолвны. Кирилл замер от ужаса. Он не мог сдвинуться с места. Казалось, даже сердце остолбенело. Теперь он точно был уверен, что ему снится кошмар. Снова. Позади белых лиц появилась отчётливая мужская фигура. Даже гадать не стоило, потому что итак ясно, что это отчим. Кирилл отметил для себя, что тот был высоким и крупным, плечистым и в руках он сжимал какую-то фигуристую палку. Топор! Одним взмахом Фёдор Сергеевич снёс с шей белые лица и окровавил лезвие топора и каким-то образом свой рот. Теперь отчим смотрел в окно на пасынка и показывал жёлтые зубы со стекающими красными каплями. Он хищно облизывал рот. Кирилл пошатнулся и упал. Его ноги похолодели, а живот прихватило так, словно скрутили верёвкой и завязали в тугой узел. Все органы, словно опустились ниже своего расположения, куда-то в пятки. Позади Кирилла стоял шкаф с одеждой и обувью. Он имел три отсека и средний из них - это дверца с зеркалом в пол. Силы Кирилла покинули, а потому он даже не успел встать, когда то самое зеркало разбилось в дребезги. Но прежде через него протиснулся отчим с окровавленным топором. Но даже тогда Кирилл не попытался встать, а только лишь заметил, что на голове отчима напялен серебряный венец с тонкими рожками. В центре изделия инкрустирован треугольный камень с отверстием в центре. И прежде, чем Кирилл успел вспомнить, что это Алинин камень, взмах топора окунул его надолго в тёмные глубины подсознания. Черчилль, смакуя, наблюдал, как поглощается очередной кошмар.