Кровь с молоком

      Джени делает пару быстрых глотков, изнывая от жажды, и давится, закашлявшись. Вино течет по подбородку и капает на платье. Наверное, останутся пятна. – Да ты совсем не умеешь пить. Куда ты так торопишься? – Мягкая ледяная ладонь Этери прижимается к подбородку, утирая, а после легко прикасается подушечкой большого пальца к губам, словно очерчивая их. Графиня шепчет что-то о сладости вин, о крепости, терпкости и послевкусие. Ведет ледяными пальцами по горлу. Вино не вода, им не запивают жажду или еду. Вином стоит наслаждаться. – А теперь пей, Джен-ни. – Однако вместо сладости девушка чувствует на языке лишь тяжелый привкус крови. Теплая и густая, вызывающая мгновенное отвращение и чувство тошноты. Кровь наполняет рот и вязко булькает в горле, мешая дышать. Джени давится и закашливается, выплевывая изо рта все, что успела отпить. Содержимое кубка течет по ее губам и попадает на шею, ладонь женщины утирает кожу. – Какая ты неаккуратная. – Этери снисходительно улыбается, а в глазах ее беснуется доселе невиданный огонь. Она собирает кровь со своих пальцев кончиком языка и проводит языком по губам. Тонкие и алые губы довольно усмехаются. Не жди ничего хорошего. Ей под силу сделать из вина настоящую кровь, может графиня и вправду ведьма? Джени в ужасе просыпается и от страха ее трясет так, что зуб на зуб не попадает. Ее персональный кошмар из детства, только откуда он взялся в голове ребенка, Джени не помнит. Ей хочется стереть эту жуткую картинку из сознания, но сон, словно, специально никуда не уходит. Джени крутит в руках атласную ленту, что хранит аромат розового масла. Вначале девушке хотелось ее сжечь в кухонной печке, чтобы даже близко не помнить, какой милой иногда прикидывается графиня, в которой живет зло. Но этот ритуал с накручиванием ленты на палец очень успокаивал после тяжелых снов, поэтому Джени медлила с избавлением.       Элиот совсем плох, Эмма не находит себе места, а Джени понятия не имеет, чем помочь подруге. Сбежать с ходу не предложишь. Девушка хоть и расстроена, но здравый рассудок явно не потеряла. Поэтому для начала надо попробовать что-то более разумное. – Я хочу попрощаться с братом. – Попроси у госпожи разрешение отлучиться на несколько дней. Ведь ты к ней ближе многих других. Неужели для тебя Батори не сможет сделать исключение? – Я уже пробовала и она мне отказала. – И чем она объяснила свой отказ? – Тем, что я не вернусь назад. – Джени хмыкнула. Любой человек на месте Эммы так бы и поступил, но эта девушка слишком совестливая, чтобы так просто уйти от женщины, которой восхищается. – Ты же объяснила, что это не твой случай? Неужели за столько времени она так и не поняла, насколько ты ей предана. – Я расплакалась. – Эмма опустила голову, раздумывая над собственной слабохарактерностью. – Это не объяснение. – Качает головой Джени. – Знаю, но я намерена попробовать еще раз. – Другое дело, малявка. Надеюсь, на этот раз она будет куда сговорчивее. У госпожи должны быть слабости, как у любого человека, надави на них. – У подруги всегда находится совет, и Эмма даже воодушевляется, заручившись верой девушки в нее. Джени убирается в замке и прислушивается к разговорам со всех сторон, но никакой важной информации из этого выудить не удается. Зато кабинет графини все еще представляет интерес. На столе стопка писем и листы чистой бумаги. Чернильница с пером, сургучная печать с гербом рода, песочные часы. Массивные подсвечники со свечами расставлены в каждом углу кабинета. На полках множество книг в однотипных обложках. Джени вытирает все поверхности, до которых дотягивается. Смахивает пыль с книг, и, пользуясь случаем, листает, пока в кабинете никого нет. Греческий, немецкий, а еще таблицы и схемы в виде человеческих тел, с отметками на латыни. Странные какие-то книги для библиотеки женщины. За дверью слышится стук каблуков и Джени с силой захлопывает книжку, пристраивая ее на место и продолжая усердно тереть на полках пыль. Нельзя сказать, что здесь ее много, потому что уборка проводится часто, но Джени словно магнитом тянет к этим знаниям, что не доступны в силу не знания языков. Девушка не оборачивается, потому что знает, что это госпожа. Этери оставила ее одну здесь буквально на несколько минут, за которые в кабинете стало чуть меньше пыли, и еще больше вопросов в голове Джени. Она спиной чувствует изучающий взгляд графини, что свербит между лопатками. – Как закончишь здесь, возвращайся на кухню. – Да, госпожа. – Девушка стоит в пол оборота и боковым зрением наблюдает за происходящим. Вот Этери ведет кончиками пальцев по краю массивного стола, касается графина с вином, где легонько звякает крышка. Ее ладонь чуть задерживается на прохладном стекле, пока женщина, раздумывая над чем то, глядит в окно. Джени затаив дыхание наблюдает, чтобы не обнаружить свою заинтересованность. Она слышит, как чуть позже поворачивается ключ в замке запертого ящика в столе. Тот самый с книгой, с аккуратным ровным почерком и текстом, который может разобрать только его хозяйка. – Ты умеешь читать и писать? – перо скребет по бумаге, пока вопрос Этери нарушает безмолвие между ними. – Бегло, госпожа. Пишу совсем неважно. – А хочешь научиться? – Очень хочу. – Наши занятия проводятся для тех, кто помладше, но если захочешь, приходи и ты. – Благодарю! Джени заканчивает работу и мчится на свой чердак, вместо кухни. Ее успокаивает вид за окном, но на сердце все равно тревожно… Потому что вот она только твердо решила, наконец, что пора бежать, пока не наступила зима, как тут же графиня нашла ее собственную слабость – обучение. Джени никогда не ходила в школу, но тут и там, где они останавливались с Джейкобом, ее учили то дети постарше, то взрослые, кто чему мог. Отсюда и разрозненность знаний. Будучи умной и развитой, девчушка все схватывала на лету, и никогда не стыдилась своей необразованности в полном понимании этого слова, но теперь Джени страсть как хотелось уметь читать эти книги. Вдумчиво, внимательно, словно они способны были открыть для нее новую жизнь.       Джени скребет щеткой ванную в покоях графини, рассматривая бурые пятна. Снова вспоминается кровь, много крови. Джени уже и не помнит, когда ей снилось что-то кроме этого в последнее время. Кубки до краев наполненные кровью, ванны из крови в которых нежится белоснежное тело госпожи, и ухоженные ладони с тонкими пальцами, что без колебаний ланцетом вскрывают чужую глотку ради этой самой крови… Пятна оттираются с большим трудом, зато пачкают руки. Девушка рассматривает разводы на своей коже, даже подносит к носу – на кровь не похоже. За этим занятием Этери и застает ее, вспотевшую и задумчивую. – Красная глина и отвар из листьев мальвы. Глина отлично чистит поры, питает кожу, но жутко пачкает ванну и красноватый оттенок может сохраниться на коже какое то время, если переборщить с травой. – Джени понимающе кивает, глядя на то, как длинные женские пальцы оглаживают бортики ванной. Этери улыбается, а девушке снова становится не по себе. Словно госпожа все знает наперед, как внутри нее крутится целая буря противоречий. Джени опускает глаза, продолжая работу, но чувствует, как карий взгляд так же пытливо и дальше смотрит на нее. – Опять босая. Почему ты отвергаешь такое благо, как обувь? Разве девушка не должна беречь себя. – Я не привыкла к туфлям, госпожа. – Но ты будешь их носить. – Настаивает Этери. Джени снова кивает, глядя на нее. Женщина снимает свои туфли и выставляет одну босую ступню на холодный каменный выступ у ванны, поднимая подол темного платья вместе с нижними юбками до самых колен. – Как же холодно. – Джени во все глаза смотрит, как холеная светлая кожа с ухоженными пальчиками контрастирует с бездушным камнем. Не хуже, чем хрупкие плечи в объятиях вина целой ванной. Ткань теплого платья резко выделяется на белой, словно снег, женской коже. – Что за счастье, ходить босой, и мерзнуть? – У нас грубая кожа, – улыбается Джени. Не чета такой светлой и нежной. Этери прячет ноги обратно в тепло и оправляет юбки на платье. – Мы с детства привыкаем к холоду, и бегать босыми по земле. – Но если появляется возможность сделать свою жизнь чуточку легче, разве не стоит этим воспользоваться? – Я постараюсь больше не снимать туфель во время работы. – Славно, Джени. Я рада, что мы понимаем друг друга. – Графиня спокойно подносит ладонь к огню свечи, что стоит рядом на каменном выступе, и наклоняет руку так близко к фитильку, что кажется, белая кожа вот-вот вспыхнет. Словно листок бумаги, безжалостно сминаемый силой огня. Но женщина улыбается, как ни в чем не бывало. – Это все, отправляйся к себе. Кто знает, может Этери и вовсе не чувствует ни холода, ни жара, зато отлично вызывает вихрь противоречий в других людях. В Джени, например. Ей нравятся занятия по письму и чтению, но стенания подруги не дают покоя и девушку мучает совесть, ставя ту перед выбором. Эмма готова расплакаться, слезы уже заполняют глаза и мешают ясно видеть, но девушка изо всех сил сжимает пальцы и дышит глубже, чтобы ее голос не звучал, как у истеричного ребенка, хоть губы и дрожат. – Я не отпускаю тебя. – Но почему, госпожа? – недоумение читается на маленьком миловидном лице. Разве она не заслужила доверие своей работой и умением держать язык за зубами? – Я тебе доверяю, правда, но это не тот случай. – Этери словно читает мысли девушки, но это никак не меняет ее отношение к просьбе. – Так почему? – Потому что ты не сможешь вернуться назад. – Я вам обещаю, клянусь…никогда вас не покидать, только если прогоните. – Не давай обещаний, которые сдержать не сможешь. – Этери качает головой, продолжая стоять спиной к девушке. За окном в ее комнате видно один лишь лес, куда хватает взгляда. И от того, как ветер качает макушки деревьев, графиня чувствует медленно крадущийся по коже озноб. Она заранее знает, что должна потерять ту, кому однажды доверила одно из своих увлечений. А еще знает, что не может этому помешать…потому что все давно предрешено. Но Этери хочется отсрочить этот момент, даже если для этого придется запереть девчонку в одной из комнат. Ее муж тоже обещал перед алтарем прожить с ней долгую жизнь, и где он теперь? Давно сгнил в сырой земле. Графиня Батори вдова с приличным наследством, ее жизнь продолжается… – Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не сможешь ему помочь, не доросла еще до самостоятельности. У тебя недостаточно знаний, и уж тем более практики. К тому же, это все пустое. – Тогда может быть, поможете вы? И мы отправимся вместе. – Если бы я понимала, что ему можно помочь, то не стала бы тебя удерживать. Я посылала лекаря, как ты просила. Он безнадежен. Эмма прибегает к последней попытке и падает на колени, обнимая ноги Этери, сминая ее шуршащие пышные юбки, и плачет так горько, что любое сердце дрогнет. Но холод этой женщины остается неизменным. – Я сделаю все, что пожелаете, только позвольте проститься с братом. – Я желаю, чтобы больше ты об этом не говорила. Мое решение неизменно. Встань, приведи себя в порядок и отправляйся работать. – В этом блюде и так много соли, твои слезы не прибавят вкуса, – повариха хлопает Эмму по плечу, и отстраняет от печки, где кипит будущий ужин. Девушка берется за нарезку овощей, но и тут чуть не остается без пальца, слезы на глазах мешают ясно видеть. – Отправляйся, дорогуша, к себе в сарай лучше. Еще не хватало покалечить руки. Вернешься, когда придешь в себя. – С кухни Эмму выдворяют быстро, но девушка не торопится упасть в свою кровать. Она бесцельно бредет через двор, пиная листья, что случайным ветром принесло сюда. Девушка смотрит издалека за тем, как Джени смеется, о чем-то переговариваясь с мальчишками на конюшне. Эмма завидует, вот так просто и по-детски. Ей тоже хочется стать беззаботной и не думать о том, что где-то у постели сына навзрыд причитает мать, а она ничем не может помочь. Может, Джени права? Госпожа жестокая женщина, и ей чуждо сострадание к таким людям, как Эмма и Джени, без роду и племени. – Вы поговорили? – Джени дружески сжимает плечо Эммы, когда вместе с ней отправляется на ужин. – Да, поговорили. И это был недолгий разговор. – Губы снова дрожат. – Что ж, давай попробуем еще кое-что. – У тебя есть план? – с надеждой спрашивает Эмма. – В этой умной темноволосой голове всегда есть план, – Джени смеется и подмигивает на манер мальчишек, обнимая подругу и пытаясь ее развеселить. – Все-таки, как хорошо, что ты здесь появилась. Чтобы я без тебя делала? – Куксилась и утирала слезки. – Ой, ну тебя! Поделишься, что за план? – Э нет, малявка. Предоставь это мне. Обещаю не ввязываться в неприятности. Но слыша, как Эмма ночью тихонько плачет, укрывшись одеялом с головой, Джени перебирается к ней на койку и обнимает подругу так крепко, будто ее объятия могут помочь им. Сейчас она согласна даже на неприятности ради Эммы. Ради нее ведь можно и отказаться от своих занятий. – Я все сделаю, но брата ты увидишь, Эмма.       Джени быстро управляется с работой на конюшне, а после ополаскивает руки и лицо ледяной водой из бочки во дворе. Бросив Сэму, что должна отлучиться на некоторое время, она стремительно шагает к замку. Если уж и ее уговоры не помогут, то останется только побег. Впрочем, насчет последнего Джени не переживает - у нее давно все продумано. Девушка смело поднимается на третий этаж, словно ее туда пригласили, и стучит в дверь графини. В покои Батори заходить запрещено, но весь этот замок выглядит как один большой запрет, который хочется нарушить. Она тихонько приоткрывает дверь, однако в комнате женщины не находит. Зато внимание Джени привлекают какие-то сдавленные всхлипы и приглушенные крики из комнаты в конце темного коридора. Девушка не думая отправляется на звук. Возможно, кому-то нужна помощь прямо сейчас. – Ему становится только хуже, похоже бедняга потерял слишком много крови или началось заражение. – Вижу, я не слепая. – Грубо рявкает голос, в котором Джени узнает графиню. Ничто так не раздражает эту женщину, как собственные неудачи. – Он уже не жилец. Что мы скажем остальным? – С каких пор мы должны отчитываться перед кем то за то, что делаем? Илона, ты рехнулась? – Пойдут слухи. – Одним больше, одним меньше - мне все равно. – Голос Этери звучит безразлично. У Джени все внутри холодеет от страха. Ей приходится даже ущипнуть себя, чтобы почувствовать, что все это не очередной страшный сон. Стало быть, эти двое или сколько их там еще, хотят скрыть очередное злодеяние под сводами своего мрачного замка. Ну уж нет! Точно не теперь. Ведьмины травы, колдовство, обряды на крови…чтобы там ни было, пора положить этому конец. Джени пару секунд смотрит на ручку двери и распахивает ее без стука, а потом молча открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба. Этери оборачивается, и взгляд ее не сулит ничего хорошего. Она невероятно зла. – Какого черта еще ты здесь забыла? – гремит властный голос графини, пока Джени, вытаращив глаза, разглядывает белую кожу ее рук, что по локоть в алой крови. На ней какой-то мешковатый наряд, который явно не носят женщины благородных семей. Светлые волосы обволакивают плечи. Она без привычной прически и кудри вьются подобно змеям, кое где прилипнув к длинной шее. – Почему ты молчишь, Джени, словно язык проглотила? – На тахте рядом с Этери лежит парень, что со свистом дышит, явно доживая свои последние минуты в этом мире. Окровавленные повязки на его ноге насквозь пропитались кровью. Тоненькая струйка крови сползает от сгиба на локте к его запястью и утопает в слабо сжатой ладони. – Вы служите дьяволу! – Задыхаясь бросает Джени первое, что приходит в голову. Графиня злобно смеется, поднимая голову и еще больше открывая шею, на которой в свете свечей искрится пот вперемешку с каплями настоящей крови. На этот раз ее подлинность не подвергается сомнению даже у Джени. – Или дьявол служит мне. А может это я и есть сам дьявол. – Огонек ближайшей свечи танцует отражением в глубине ее темных зрачков. И девушку пронзает осознанием…

Девочка, девочка, кровь с молоком и мед. Она свое сердце черное давно обратила в лед. Янтарные всполохи пляшут в глазах живых, Беги от нее, пока ты не стала одним из них. Она улыбается дерзко и сладость ее речей, Прячет запретное посреди холодных ночей. Успеешь найти ответы - останешься жить, А если ты опоздаешь, то некому слезы лить.

Джени дышит, как загнанная лошадь, когда снова оказывается в коридоре. Она не разбирает дороги и идет наугад, то и дело натыкаясь на что-нибудь в темном коридоре. В воспоминаниях ей снова десять и она на ощупь бредет в душном шатре старухи, где старая цыганка напророчила ей погибель. У самой лестницы становится светлее, и девушка только собирается сделать шаг на ступени, как ее хватают за руку и резко тянут обратно в мрачный коридор. Спина неприятно упирается в холодную каменную стену, но Джени не шелохнется. Ухоженные руки больше не в крови, но под идеальные ногти кровь попала, и, похоже, что графиню это ничуть не смущает. Пальцы Этери сжимаются на шее Джени, она морщится и зажмуривается в ожидании удара или еще чего похуже. – Ты ведь помнишь, что вам запрещено появляться на третьем этаже без приглашения? – Да, госпожа. – Ее ладонь отвешивает хлесткую пощечину, а затем цепкие пальцы женщины хватают за подбородок и больно сжимают челюсть. – Смотри на меня. Ничего не хочешь сказать? Зачем ты пришла, нарушив запрет и сунула свой нос, куда не следует? – взгляд графини сосредоточен, но злобы на ее лице нет, только голос все равно звучит предостерегающе. Однако вместо извинений или цели своего визита, Джени с упреком выплевывает ей в лицо: – Значит все правда, вы только прикидываетесь хорошей и благородной. – Ты же знаешь, как легко лишиться языка, если начнешь болтать? – Джени сглатывает. Она знает и сейчас ей на самом деле страшно. – Да, госпожа. Я никому не скажу. – Зачем ты пришла? – Чтобы стать свидетелем вашего злодейства. – Хотя наглости при этом девчонке не занимать. Джени чувствует, как женские пальцы перестают сжимать ее и графиня отшатывается, как от огня, когда Джени шепчет на латыни, что зло всегда получает по заслугам. Девушке нравится тень испуга на красивом лице той, чьи руки омыты чужой кровью и сейчас Джени совершенно наплевать на то, как ее накажут за такое безрассудство. Если вообще успеют, потому что завтра же она сбежит, с Эммой или без нее, наплевать. В этом замке ей делать нечего.