~Волков/Кузнецов~
Когда люди описывают загробный мир, они часто рисуют Рай или Ад во всей красе, некий тоннель со светом в конце, или же… страшную, непонятную темноту. Собственно, я находился в той самой темноте, что давила на меня. Но на что она могла давить, я даже своего тела не мог увидеть. Да что там, я ничего не чувствовал. И спокойствие, наверное, мне передаёт это пространство. Тишина. Вокруг сплошная тишина. — Так дело не пойдёт, — попытался почесать затылок парень. — Что же мне делать? Вот знать бы, как действовать в таком-то положении… Честно, я не считал сколько находился в этом месте, — или пространстве? — но ощущение было неприятным. Я словно стоял, левитировал и плыл во тьме. Такой букет меня начинал бесить, и ещё больше доставала невозможность нормально осмотреться: Тут тьма, и вот тут. Хм… Может, здесь? Да, абсолютно везде — и так до бесконечности. Я даже отчаялся, что не смогу отправиться ни в Рай побегать по зелёной мягкой травке, насладиться отдыхом под сводами деревьев. Да хоть в Ад — там как на курорт: горячие источники, масляные ванны и многое другое. Но путёвка мне не досталось ни в одно из таких мест! Даже Святилище на меня не обратило внимание. — Ладно, Коль… — уже привык к новому имени. — Будем импровизировать. А вот как? «Стоит попробовать что-то неестественное, — начал размышлять я. — Сейчас я не имею своей физической оболочки, отсюда я ничего не чувствую. Значит, делаем то, что не связано с оболочкой». Вот бы всё пронесло. — Эй! Кто-нибудь, Заберите меня отсюда! — началось веселье, хоть я и не слышал собственного голоса. — Пожалуйста, тут холодно! Мне стоило быть настырным, навязчивым, — да называйте как вам хочется, лишь бы меня выплюнуло из мглы, темноты или нулевого пространства — вариантов много. Можно даже рассчитывать на новое тело с жизнью. Главное, чтобы мне не достался камень.~Спустя множество попыток~
Я, если на чистоту, устал от такого времяпрепровождения. Вот я пытаясь докричаться до кого-то, а вот я перевожу дыхание после «хрен-знает-какой» попытки. «Пора остановиться, — появилась единственная мысль. — Так, мне ничего не удалось добиться. Только время трачу, которого у меня, получается хоть отбавляй… Стоп! Это не могут быть мои мысли, рассуждения! Я чётко поставил себе задачу — выбраться из этого места. Так пускай я в лепёшку разобьюсь, но выйду из этой непростой схватки победителем!» Вновь осматриваюсь и не заме~ — Что? — удивился от «постороннего» элемента. Прямо передо мной торчит маленькая ниточка, такая беленькая и… блестящая. Нет, правильнее сказать святящаяся слабым, тускловатым светом, что поглощался тьмой вокруг. И конец нитки тянулся прямо ко мне. Кончик уткнулся в меня. Как я это смог понять? Наверное, по резкой боли по всему телу, расходящейся волнами от точки прикосновения. Пульсирующая, резкая и нестерпимая боль одолевала меня. Но теперь я смог ощутить своё «тело». И оно меня слегка напугало: лишь слабая тускло-серая плёнка формировала моё тело или… душу? Взяв правой рукой нить и, кое-как обхватив её покрепче, потянул на себя. Ладонь сразу же обдало жаром, нить будто накалялась от соприкосновения со мной. И боль никак не хотела отступать, выпустить из своих мерзких клешней. Но я продолжал ползти по нити, пытаясь превозмогать всё нарастающую и усиливавшуюся боль, от которой я кричал, но звук уходил в пустоту. В тишине карабкался в неизвестном направлении, стремясь найти выход из этого проклятого, неизвестного места. Вдруг во время моих стараний, карабканью по импровизированному, прочному и тонкому канату у меня в голове зазвучали голоса. Нет, это не была шизофрения или прочие болезни. У меня они слышались как воспоминания — немного размыто и в ту же минуту отчётливо. С разных сторон начали проявляться яркие образы, которые я до поры до времени игнорировал. Но всё же я начал смотреть на эти картины, что сменялись одна за одной. Это были отрывки из моей прошлой жизни: родители, друзья, суворовское училище, военная академия, армия и Сирия. Образы уплывают за спину, а впереди всё возникают новые. Шло время, я продолжал путь и думал о том, как скоро нить кончиться. И на горизонте замелькала развилка, я сразу же поспешил к ней. Руки уже давно не чувствовались, боль стала терпимой. Возможно, я уже привык к ней, и она стала частью меня. Но к боли невозможно привыкнуть — это факт. Поэтому дискомфорт я всё же ощущал. Белая нить расходилась в противоположные стороны: влево и право. Справа слышались голоса и слабый ритмичный писк, а слева — тишь, нарушаемая непонятным бормотанием или же невнятной речью, принадлежащей девушке. Сложный выбор встал передо мной. Мне стоило выбрать один путь, и явно в один конец. Сложно вот так взять и решить — налево или направо? У каждого выбора свои последствия и финал. Но что я могу увидеть, если пойду направо? Наверное, то, как я лежу в больничной койке, а вокруг меня товарищи и врачи. А слева? Не понятно… — Ну, настоящие мужики не ходят налево, — с этим девизом я пополз по нити направо. — Хоть повезло. И я продолжил свой нелёгкий путь, преодолевая метр за метром. Шаг за шагом я двигался к цели. Образы из прошлого стихли, ушли на задний план, а я застыл перед разрывом. Он выглядел, как разрыв на ткани: неровные края, хаотично расползшиеся на полотне. А из этого разрыва шёл яркий белоснежный свет, что бил по глазам. Я аккуратно коснулся краем пальца этого «портала». По телу прошла волна. Нет, не боли, а приятное тепло, согревающее всё тело и душу. — Будь, что будет, — ныряя в этот разрыв, произнёс я. — Только вперёд! Белая дыра начала меня засасывать в себя, я буквально ввалился внутрь. Я перестал различать всё вокруг, перестал слышать и стало непривычно, словно я вынырнул из воды и начал хватать воздух.***
На территории военной базы Российской Федерации в Сирии царила будничная атмосфера: военная полиция охраняла контрольно-пропускные пункты; рядовые бойцы отдыхали в своих казармах, другие готовились к исполнению приказов командования, третьи — проводили время на тренировках, повышая свои физические данные и улучшая навыки стрельбы и рукопашного боя. Командный состав же заседал в здании генерального штаба, обсуждая дальнейшие планы по противодействию терроризму, не забывая согласовывать все детали с центром, что был за тысячи километров от них. Времени на такое заседание тратилось неимоверное количество. Необходимо было решить основные проблемы, не забыв назвать итоги проделанной работы, определить дальнейшие планы и действия. Отбирало это, как уже говорилось ранее, очень много времени и сил, изматывая офицеров командного состава. Всем же известно высказывание о том, что умственный труд отбирает куда больше наших сил, чем физический. Заседание, — или же собрание, — кончилось спустя пару часов. Большинство командиров ушло с квадратными головами в свои казармы, чтобы там хотя бы часик другой отдохнуть, забив на всё вокруг, что происходит и будет происходить. Конечно, на боевую тревогу они поднимутся, ведь от этого зависит их жизнь. Кабанов тоже присутствовал на этом собрании. И вот придя в расположение, он завалился на кровать. Пока никто не видит, можно и поваляться пару часиков, конечно, если ему удастся. Но как упав на постель, так он и поднялся. К нему подскочил дневальный, который принялся тормошить слегка сонного командира. — Что случилось? — спросил он недовольным голосом. — Там это… Кузнецов очнулся, — растерялся боец. — Что?! — вскочил и помчался в сторону медпункта. Солдаты расходились в сторону от несущейся кометы в лице сержанта Кабанова, успевшего сбить с ног одного рядового и пару стульев, что стояли в проходе. Но цели он достиг. Быстро договорившись с медсёстрами, он вошёл в палату к капитану Кузнецову. Тот лежал на койке и смотрел в потолок своим спокойным взглядом. — Командир, какая радость, что вы живы, — подошёл ближе сержант. — И тебе добра, — холодно ответил Кузнецов. — С вами что-то не так? — побеспокоился за своего товарища. — Нет, — спокойным тоном ответил тот. — Я думаю… о своей жизни. — Наверное, это кома на вас сказывается, — почесал затылок сержант. — И сколько я в ней был? — посмотрел впервые с самого начала диалога Виктор. — Ну… чуть меньше месяца. — Так долго? — Да, вас уже хотели назад отправлять, домой так сказать, — опустил взгляд в пол. — Но не отправили. — Знаете, мы переживали за вас, командир. — Не стоило, у меня всё было хорошо. — Как это? — не понял сказанного Кабанов. — Неважно, — немного приподнял руку, будто отмахиваясь от вопроса сержанта. — Ты мне лучше скажи, как-меня-то откачали? — А… вы об этом, — взял стул и присел на него. — Сейчас я вам всё расскажу. — Только, чтобы меня не перегрузил, — уголок рта приподнялся. — Не без этого, — кивнул он. — Итак, когда мы с вами проверяли двухэтажный дом, я был на первом этаже. Вы же рванули на второй и там обследовали каждую комнатку. Я же оставался внизу. Такое помните? — Помню. — И вот… я жду вас, а вы там — наверху что-то задерживаетесь. Я, конечно, был начеку и подошёл к лестнице. Потом… Бах! И слышу, как тело падает, я сразу заволновался за вас, командир. И по лестнице вверх вскочил и к вам, в укрытие. — Это тоже помню. — Вы, скажу прямо, выглядели хреново: весь бледный были. — С этого момента поподробней, — навострил уши Виктор. — То есть? — Всё в деталях, это меня интересует больше, чем другое. — Ну, на вас же была разгрузка поверх бронежилет, так что всё обошлось. И вы с нами. — Но… я помню, что не надевал его. — Нет, ты надел его, как и требовали правила, — серьёзным тоном говорит Кабанов. — Согласись, не будь его на тебе — ты бы умер там же. — Это факт… — Вот! Так что, капитан, поправляйся, отлежись, а по поводу подразделения не беспокойся. Кабанов исчез из палаты, будто дымом испаряясь за пару секунд. Теперь в комнате был сам Виктор, тишина и… маленький кактус, что гордо стоял на подоконнике, как царь. Удивительно, но, когда Кузнецов попытался подняться с кровати, тело его послушалось и даже не начало подавать импульсы боли. Лишь хлопки в суставах указывали на его долгое нахождение в одной позе. Аппаратуру, что была подключена к нему, Волков попытался отключить. Это оказалось довольно легко, так как датчик пульса был в виде прищепки, от него он избавился первым. А с капельницей, точнее иглой от неё, он повозился дольше. Дело было в его боязни повредить вену. Но всё обошлось, и он стоял в пародии спортивного костюма от Армии России с гордо поднятой головой. Уверенным шагом капитан направился к двери, на удивление тело было лёгким и послушно выполняло все команды мозга человека. Остановившись у простенькой на вид двери, Кузнецов протянул правую руку, чтобы провернуть. Но что-то пошло не так… Ручка, словно бетоном залитая, не поддавалась. Как ни крутил её Виктор, а она никак не хотела выпускать его. Разозлившись из-за странного явления, капитан размахнулся рукой, сжав пальцы в кулак. Раз его не хотят выпускать по-хорошему, то пусть узнают, как он собирается действовать по-плохому. Кулак полетел в сторону куска спрессованного ДСП, что был единственным препятствием на пути к внешнему миру. Неожиданно, — и как-то резко, — рука остановила движение, застыв в считанных миллиметрах от двери. Конечность сковало, парализовало, и Виктора это ввело в заблуждение. — Что за?! — не успел удивиться, как дёрнулся вперёд. Рука врезалась в центр древесного прямоугольника, разнося его на несколько треугольных кусков, похожих на осколки льда. Вместе с дверью на частицы начала распадаться комната. Сквозь трещины начал литься белый свет, заставляя слезится глаза у капитана. Ноги подкосились, он завалился на спину, но жёсткого соприкосновения с полом не последовала. Правая ладонь ощутила слабые прикосновения, будто кто-то держал капитана за ладонь. Видеть он до сих пор не мог, свет был слишком яркий. У него даже появилось ощущение, будто его ослепило светошумовой гранатой. Звуки доходили до него, словно через плотную стену ваты. Мозг чётко отдавал себе отчёты в работе, а сам Виктор нет. Но спустя минуту он начал слабо видеть потолок, а после капитан повернул голову в бок, где на фоне белых стен смог различить силуэт. — Неужто, самого Бога смог увидеть? Но он не был настолько наивен, чтобы вот так принять это. Глаза привыкли к освещению, и он смог увидеть ту, кого капитан никак не ожидал застать после пробуждения. Почти серые светло-русые волосы переливались в тонких капельках света, льющегося из потолочных ламп искусственного освещения. Голубые глаза смотрели прямо на него, не сместились ни на йоту. Слабая улыбка сверкнула на лице парня.