Здесь так долго друг друга искали мы

Мысли, рекой серебристой. Аста ла виста, когда время Застыло, как выстрел. Рисунки оконного льда. Я жизнь продаю в развес. Я стрелки назад кручу. Что держит меня здесь? Что держит меня здесь? О чем я молчу... и молчу... О чем я молчу... и молчу... Ветер, проносится ветер. Накрутит на вертел белье. Где-то на краешке света Запрятано счастье мое.. Уматурман

Город снова сыпал ранним снегом, что тут же таял, превращаясь в кашу. Автомобиль, на котором она до сих пор не удосужилась поменять резину на зимнюю, нетвердо шел по дороге. Этери привычно ругнулась на саму себя за подобную безалаберность. Уже третий год подряд она упорно откладывает до последнего поездки на профилактическое техобслуживание, тянет до предела с заменой шин и вообще становится с возрастом все более безалаберной. Лет пятнадцать назад ни за что бы себе не позволила так запустить автомобиль, да и только ли его! С горечью приходилось признавать, что жизнь стала неинтересной. Сколько-то она оттаивала разве что у дочери, общаясь с внучкой. Но Ди жила в Штатах, при всем желании с ее-то занятостью не наездишься. И обременять дочь собою больше необходимого тоже не хотелось. Правда чаще и чаще приходила в голову мысль забросить все и отправиться на заслуженный во всех смыслах слова отдых. Поселиться где-нибудь в пригороде Санта-Барбары в паре кварталов от семьи Дианы: дочери, ее мужа, внучики - Этери Третьей, как смеялся Глеб. И наслаждаться законным правом матери и бабушки на общение со своими близкими. Работа уже который год не доставляла никакого удовольствия большую часть времени. Лишь в момент, когда она оказывалась снова на льду и полностью погружалась в тренировку, она становилась хотя бы немного, если не счастливой, то спокойной и радостной. Но девочки и парни, которых она успела вырастить за эти годы, все лучше и лучше справлялись с обязанностями тренеров и все меньше и меньше нуждались в ее непосредственном участии. Зато все остальное: подбор персонала, написание графиков, решения административного порядка никто толком решать не мог (спасибо Эдику, что взял хозчасть и рекламные проекты на себя, ждать, что он еще будет рулить кадрами и решать внутрикатковые конфликты между тренерами, хореографами, родителями и юными спортсменами, было бы паразитизмом). Так что теперь большая часть рабочего дня руководителя отделения “Хрустальный” проходила между заполнением бумаг и попытками решить, почему Загитова и Медведева снова здороваются сквозь зубы? Что не поделили Щербакова и новый “удочник”, и почему вместо него на льду резвится Дудаков, который в очередной раз плевал на хронические проблемы со спиной и таскает мальчишек и девчонок с наслаждением? А потом очередной приступ, после которого будет названивать супруга-Дудакова, плакаться и требовать не допускать любимого мужа до льда. И выслушивать этот плач ей, Этери Тутберидзе. И так без конца! ОФПшник поскандалил с массажистом. Реабилитолог послал на три буквы хореографа при детях. Ах да, и до кучи ремонтная бригада третий день кладет плитку в женском туалете, что вызывает возмущение у спортсменок. Единственное относительно светлое пятно этого дня - новый набор. Иногда Тутберидзе думает, что только из-за этих восьмилеток, которые приходили каждую осень, она все еще и продолжала каждый день приезжать на надоевшую по большей части работу. И, конечно, визиты на тренировки, особенно если время позволяло погрузиться в процесс. Выше всяких мечтаний возможность поставить кому-то программу. Чаще, конечно, маленьким. Для взрослых давно есть в штате специалисты узкого профиля. Женщина взъерошила короткую стрижку, которая придавала ей более строгий вид, вздохнула и направилась руководить, как многие годы до этого. **** - Нет, где она вообще нашла эту фотографию!- Женя Медведева возмущенно уставилась в экран смартфона, с которого на нее смотрела она же, но лет на 20 младше. Выражение лица на фото было откровенно придурковатое,- Этери Георгиевна, скажите мне, откуда у Загитовой это фото?! Пиар-менеджер Тим Тутберидзе по совместительству олимпийская чемпионка Пхенчхана с возрастом научилась в такой годный троллинг, что Этери невольно хохотнула, глядя на фотографию маленькой Женьки. - А мне нравится,- не сводя глаз с фото, произнесла Этери. Медведева только закатила глаза к потолку. А ее бывшая тренер и нынешняя начальница невольно подумала, что она бы с удовольствием отправила одну из этих ненормальных в декрет, если только удастся уговорить кого-нибудь из их мужей! Полгода тишины, а если вдруг случится двойня, то, возможно, и год! На лед высыпала первая пятерка ребятишек. И стало почти хорошо. Даже мысли про уход на пенсию и домик в районе Санта-Барбары куда-то спрятались, потому что наконец-то проснулся интерес. Первая пятерка, вторая, третья. У выходов из раздевалок кучкуются родители, принимая тех, кому отказано, и радуясь за тех, кого допустили до испытательного срока. Пятый комплект. Двое сразу видно - ни о чем. Трое выглядят интересно. Иногда Этери ловит себя на мысли, что видит в этих малышах кого-то из тех, кто уже ушел из спорта, завоевав свои медали. Вот и сегодня в светленькой малышке промелькнула Сима Саханович. А в мелкой брюнетке с растрепавшейся шевелюрой было что-то такое неуловимо знакомое, что никак не привязывалась ни к одному воспоминанию о воспитанницах. Вот она повернулась, улыбнулась и прищурилась. Сердце больно дернулось, но память так и не поймала образ из прошлого. - Девочки, идите сюда! Она подзывает двоих, которых одобрили Аня и Женька. Задает вопросы, чтобы понять, с каким потенциалом, не столько спортивным, сколько человеческим, придется иметь дело в ближайшие лет десять, а то и дольше, если ребенок в течение пары месяцев зацепится и прирастет к их школе. Блондинка и правда из породы Саханович. А вот темноволосая егоза никак не хочет определяться. Самару отдадим Анюте, пусть проверяет на прочность, а со второй сейчас побеседуем поподробнее, может, за разговором всплывет то, что тревожит, и обретет ясность. - Как тебя зовут?- Этери улыбается солнечной малявке, которая, кажется, и не думает стесняться легендарного тренера. - Мариа,- легкий акцент выдает, что девочка долго жила не в России. - Маша, а откуда ты приехала?- нет, не может понять, но в душе все больше штормит. - Из Майами,- и снова улыбается и щурится знакомо. - Так издалека?- удивляется Тутберидзе. - Папа говорит, что учиться нужно у лучших. И вот тут все встало на свои места, да так, что она невольно схватила за кисть Дудакова, а тот, поняв, что что-то не так, утешительно накрыл ее пальцы своей ладонью. Вот она поворачивается у бортика и видит его улыбку и солнечных зайчиков выпрыгивающих из уголков прищуренных глаз. Вот они сидят за столиком в тропической кафешке. Он прикладывает кружок лайма, снятого с бокала с коктейлем к лицу, изображая монокль, а морщинки-смешинки так и брызжут радостью. Вот он неспешно обводит поцелуями ее ключицу в томной ласке после всех страстей, поднимает голову и взгляд его светился лучиками нежности. Вот он щурится от накатывающих слез после Чемпионата Мира, на котором выиграла Аня и вся любовь к маленькой чемпионке сползает из зрачков к внешнему уголку века. - И где же твой папа?- не удается скрыть надежду, вползающую ядовитой змеей и щекотящую душу. Поднимается и упирается в тот самый прищур, который так удачно передался его дочери. Не улыбается. Смотрит недоверчиво, будто боится, что его выгонят. “Да я давно уже за всё тебя простила. За всё, что раньше, как казалось, не могла”. - Твой папа не понаслышке знает, как мы работаем,- главное сейчас - не дать голосу сорваться. Дудаков оборачивается и еще крепче сжимает ее ладонь. Аню подбрасывает с места и буквально роняет в объятия обожаемого Даниила Марковича. И он, кажется, тоже тает рядом с этой девочкой. Прижимает ее. Чмокает в макушку. И наконец-то Этери видит его улыбку. Все такую же детскую и открытую. И еще видит, что у него пол головы седые и в бороде пробивается серебро. Он повзрослел. И нет, она не может сказать - “постарел”. А вот Марию Глейхенгауз ее папочка, кажется, не посвятил, куда они идут и насколько близко он сам был знаком с котлом “Хрустального”. Однако, не стоит забывать, что у них не встреча одноклассников. - Девочки, мы вас берем. Ты, Маша, будешь заниматься у Евгении Армановны, а ты, Лиза, у Анны Станиславовны. Завтра общее собрание. Родителям быть обязательно. **** Его Этери видит сразу же между незнакомыми лицами других родителей. И снова вползает змея-надежда, что он подойдет после собрания и заговорит. Нет. Уходит одним из первых. Что же, значит не сегодня. А, может, и никогда. В конце концов, хотеть, чтобы ребенок добился максимума и хотеть общения с давно забытой любовницей, которая уже и не женщина для него, это из разных опер. Она неспешно возвращается к себе и погружается в документы. Ненавистные. Необходимые. Аккуратный стук в дверь и седеющая голова просунувшаяся в проем. Готова ли она его принять на разговор-встречу? Сердце прыгает четверной лутц и выезжает из него, закручивается в спираль без смены положения. - Не ждала увидеть тебя,- произносит, держа кофейную чашку у губ, Этери. - Иногда беглецы возвращаются?- грустно смеется мужчина. - Еще и с жертвенными агнцами,- нет, она не осуждает, но жалеет его солнечную девочку, как и всех своих подопечных,- Ты правда хочешь ребенка засунуть в нашу мясорубку? Глейхенгауз молча пьет кофе, игнорируя вопрос про агнцев. - Вы вернулись в Москву?- ждет боли ответа про жену. Наверное, красивая. Маша очень симпатичная девочка. И не очень-то похожа на отца. Точно молодая. Уж по сравнению с ней-то любая будет молодой. - Мы с Машей - да. Странный ответ. Короткий и отметающий всякие возможности к продолжению темы. - Зачем ты подстриглась?- неожиданно задает вопрос Даня. И становится и вправду больно. Наверное, больнее, чем при мысли о жене. Потому что неожиданно. - Удобно и надо же что-то менять в жизни,- врет Этери. - Это не ты,- огорченно говорит мужчина. - Я - только старше,- сквозь внутреннюю пустоту утверждает женщина. Нужно прекращать этот мазохистский диалог, который того и гляди закончится ее слезами. - Рада была тебя видеть, Дань!- Этери выходит из-за стола, показывая, что время на беседы с ним у нее истекло. Ей хочется сбежать от его близости. От такого знакомого голоса. От этого обдирающего сердце прищура незабытых карих глаз. И остро чувствует его горячую ладонь у себя на запястье. И сил сопротивляться тому, как он тянет ее ближе, нет никаких. Его руки на талии, так знакомо и так далеко в памяти. Тяжелый лоб утыкается в ее живот. И оба замирают. Глухо, поглощённый тканью свитера и ее телом, звучит его голос: - Я так по тебе скучал… А ты подстриглась! - Зато больше мне не кажется, что ты гладишь меня по голове,- тихо отвечает она, точно зная, что снова врет. Ей до сих пор временами, когда ветер шевелит короткие пряди, то и дело мнится, что это его ладонь пробегает по голове, едва касаясь кончиками пальцев. Она перебирает жесткий ежик переспанных сединой волос, чувствует, как горячий лоб упирается в живот. Время замирает и мир ограничивается кольцом его рук. На глаза наворачиваются слезы, благословляя этот миг и проклиная сотни часов врозь.