Здесь так долго друг друга искали мы

Когда я вернусь домой Закончив свою войну Оставив свои следы и слова. Когда я вернусь домой Растратив свою весну Ты сможешь меня простить и понять. Ты будешь моей душой И тайной красивых снов Ты будешь всегда со мной Ты просто моя любовь. В объятьях твоих тону И в венах не стынет кровь Я верю в тебя одну - Любовь. Уматурман

Парковка “Хрустального” забита детьми, родителями, домашними питомцами. Одни уезжают на летние сборы, другие - провожают. Даня наставляет Машку, помогает ей с вещами, но почему-то все время, по ощущениям Этери, крутится вокруг нее, то и дело подшучивая, прикасаясь, вроде случайно, но настойчиво. В конце концов, когда он оказывается снова почти вплотную, женщина негромко выговаривает: - Глейхенгауз! Я тебя выставлю сейчас, чтобы ты не мешал мне работать! - Я этого не переживу!- страстно выдыхает ей в самое ухо Даниил Маркович и разворачивается к дочери с очередной порцией указаний. Официально их отношения никак не названы и, очевидно, не узаконены. Даня все еще чужой муж. Единственный раз он сказал о разводе в ту первую посленовогоднюю встречу. Потом он не упоминал, а она и не спрашивала. Каникулы Маша проводила с папой и мамой на курорте. Единственным отличием от нового года стало то, что теперь номер Этери у Даниила Марковича был и они обменивались новостями. Ничего особенного. Пару раз еще он зазывал ее в гости. Чай они пили втроем с Машей. Девочка не удивлялась, но и они, естественно, не объясняли ребенку ничего лишнего, тем более не позволяли себе вольностей. Даня обнимал дочь у автобуса, а та выкручивалась и требовала уже отпустить ее к друзьям в салон: - Да что за женщины у меня,- досадует Глейхенгауз,- даже обнимать и то не разрешают! И так выразительно глянул через дочерино плечо на Этери, что той только осталось закатить глаза в немом возмущении-восхищении его публичной наглостью. Приподняв руки, обходит ее на почтительном расстоянии и сразу после того, как скрывается из вида, она слышит ворчание пришедшего сообщения. Смайлики с обнимашками и поцелуями высвечиваются на экране. “Балбес!”- отвечает Этери. “Когда ты станешь моей женой, я буду обнимать тебя везде! Даже на чемпионате Мира у подиума!”- летит в ответ. “Тебя не пустят” “Меня?! Пустят!” Сидящая через проход Женька с любопытством наблюдает активную переписку начальницы с кем-то и детски-счастливое лицо женщины. В итоге не выдерживает, делает фото Этери на телефон и сбрасывает Тутберидзе со знаком вопроса. В ответ получает: “Не твое дело!” Следующий вопрос от подчиненной более развернутый: “Всем интересно, кто он?!” И совершенно ожидаемое: “Тем более - не твое дело!” - Так я права!- весело констатирует Женька. - В чем права?- спрашивает сидящая рядом Полина. - В том, что Этери Георгиевна,- дальше садистка делает длинную паузу, наблюдая, как взгляд через проход становится напряженным и предупреждающим,- сдвинет нам завтра утренний лед на полдень. - На 11,- милостиво соглашается Тутберидзе,- один раз, в первый день. - И то - хлеб!- улыбается Медведева. **** Сборы - это бардак, разбой и полное погружение в фигурное катание. Двадцать четыре часа в сутки дети живут и общаются лишь с себе подобными и тренерами. Совершенно особенные дети, чья жизнь и без того ничем не похожа на обычное детство, полностью растворяются в деле, которому служат. Иногда это заканчивается тоской и слезами. Вот у кого-то прямо сейчас. Этери замечает маленькое грустящее тельце забившееся в самый темный угол на диване в комнате отдыха, а, может, и плачущее. Сегодня хандра настигла Машу Глейхенгауз. Этери присаживается рядышком и аккуратно поглаживает ребенка по спине, чтобы не вспугнуть. Сколько не держи дистанцию, но как ее удержишь, когда месяцами эти дети рядом: плачут, проказничают, болеют, печалятся, несут тебе (а куда ещё, если близких взрослых нет?) свои обиды и победы. Девочка переползает под бок Этери и утыкается в нее лбом. - Что случилось, Машенька?- гладя взъерошенного ребенка, спрашивает Этери. - А у меня мама сегодня приезжает! А я здесь ещё неделю!- тоскливо сообщает малышка. Девочка полностью прижимается к тренеру и горько вздыхает. - Вы ведь отпуск только что провели вместе? Нет, это не намек на то, что тосковать не по чему. Какому ребенку бывает много мамы, тем более, если мама с ним не живёт? Этери просто напоминает о светлых моментах, предлагая держаться за них эту самую трудную последнюю неделю. Маша согласно кивает, но от тренера не отстраняется. Заметно, что ребенок просто стосковался по взрослому, которому можно доверить свои печали. Женщина прижимает к себе девочку, поглаживая ладонью по спине, и молчит. Слова сейчас - лишнее. - А что вы слушаете?- Маша смотрит на наушник, через который Этери отслушивает подобранную хореографами для старшего состава музыку. - Ищу музыку, под которую будем выступать в следующем сезоне,- и вдруг в голову женщине приходит идея,- хочешь помочь? Маша выбирается из ее объятий и завороженно кивает в знак согласия. Ее готовы приобщить к миру взрослых, разве это не лучшее, что могло бы случиться? Даже тоска по дому отступила. Дома ей никто не предлагал слушать музыку для будущих постановок. Через два часа, отправив ребенка спать, Тутберидзе напишет ее отцу: - Из твоей дочери может получиться отличный хореограф. Она слышит музыку. Что же, получается не только разрез глаз достался девочке от папы. В их музыкальной вселенной теперь есть третий, маленький, но созвучно настроенный им обоим инструмент. С этими мыслями Этери вытягивается на кровати и проваливается в сон, где на белом пляже, глядя на светлое нежное море, она сидит в обнимку с Даней и слушает звуки мира без людей. **** Автобус домой галдит нетерпеливым детьми и полнится не менее нетерпеливым ожиданием взрослых остаться уже без этой шумной банды. И эта смесь нетерпений превращает поездку в диковатый праздник скорого освобождения. Этери тоже мечтает. О тишине. Неделе покоя и размеренной работы, в которую не ворвётся даже Даниил Маркович, как бы она по нему ни скучала. Очередная командировка Глейхенгауза сейчас как нельзя более кстати. - Приеду домой и неделю никуда носа казать не буду. Только на работу!- мечтательно произносит Тутберидзе. - А я-то думала, у вас бурный роман!- удивляется Женя. - Медведева, уймись!- ворчит Этери. Автобус въезжает на парковку. Женька тут же начинает выискивать глазами своих, весело махать рукой в окно. Она бы и к дверям рванула, но длинные ноги начальницы загораживают путь, приходится нетерпеливо ёрзать, не сходя с места. - Ого,- неожиданно восклицает Медведева,- а мне Глейх не говорил, что в семье скоро прибавление. - В каком смысле?- озадаченно спрашивает Этери. - Ну, вон та беременная женщина - это же мама Маши,- уверенно замечает Женя, указывая в сторону, где ждут родители. Воздух в салоне заканчивается, но характер продолжает держать сознание над чернотой безумия. Сомнений, что эта округлившаяся Мадонна на сносях мадам Глейхенгауз, не остается, когда счастливая Маша выпрыгивает из автобуса и несется в ее объятия. Женька протискивается мимо Этери и тоже убегает к семье ещё до того, как блондинка поднимается со своего места. - Пропусти меня вперёд,- слышит за спиной голос Железнякова,- Я выйду и помогу тебе спуститься. Очень кстати. Ноги ее, того и гляди, подведут. - Леш, ты меня домой сможешь подвезти? - Смогу. И остаться смогу, сколько нужно,- негромко продолжает хореограф,- Держись за меня. В машине Алексея ее настигает полноценная истерика, из приступов которой тот поймет главное: Глейхенгауз прожил на белом свете здоровым и даже небитым на много лет дольше, чем нужно.