Опасный возраст

Макото Кино (что в девичестве, что апосля потери девственности, но без обретения мужа), порядочная налогоплательщица и несостоявшаяся мать, бывшая и, как пить дать, будущая Сэйлор Юпитер и талантливая предпринимательница… В общем, та, в которой смешалось так много разного, должна была встать задолго до того, как ее заставил бы это сделать будильник. Но пока еще было слишком рано, к тому же мисс Кино смотрела прекрасный сон. Ей снился родной домишко и она сама у него, на той кривой улочке, где от жары плавился старый, потрескавшийся, а местами и вовсе раскрошившийся асфальт… Где он заканчивался, ныряя в грязь [1]. Мисс Кино опять было три года. И опять, как когда-то, ей дарил сережки-розочки самый лучший двоюродный брат в целом мире. – Масато, я не возьму. Они дорого стоят! Масато Сенджойн встряхнул головой. Как когда-то. И улыбнулся… У него была такая солнечная улыбка! – Еще чего. Ты о них мечтала, носи на здоровье. – Масато, я не могу… Мако тянула ручонку, в которой был зажат дар ее сумасшедшего старшего брата. Она должна уговорить его вернуть серьги. Просто обязана! Да, Макото простаивала у магазинчика на углу часами, любуясь этими сережками. Да, она только о них и думала, даже на полях той тетради, которую ей выдала тетя для записи рецептов, даже там она умудрялась рисовать сережки, но после смерти ее мамы с папой мамин брат богаче не стал, только они с женой племянницу в дом все равно взяли, а тетю как раз уволили с фабрики [2], да и сережки – не рис [3] и не… Масато прислонил велосипед к стене их дома. Прыжок – и он рядом с ней, принялся отбирать подарок, держа ее за плечи, вдел ей пластмассовые розы в ушки, такие крохотные, детские. Макото чувствовала, как горели ступни в дешевой обувке на этом дурацком асфальте, который оборвался в засохшее грязевое месиво, и как еще сильнее, чем ноги, пожалуй, горели у нее уши, и как голодно кусалась совесть. – Масато, давай их вернем. Ну, пожалуйста! – Не дергай головой. Вот так… Готово! Ты будешь первой красавицей в околотке, Мако. Взрослая Макото Кино вздохнула, не просыпаясь, и обняла подушку крепче. – Эй! Да, ты. Ты, с розами в ушах! Сдвинься, я по его душу. Она обернулась на голос. Ее окликнул тот самый парень-блондин, такой безобидный с виду, разве что голос… Тот самый незнакомец, с которым ее старшего брата видели в последний раз… Живым. И вообще видели, хоть в каком состоянии. Тогда чужак предложил Масато и остальным мальчишкам их двора сыграть в бейсбол [4] на пустыре за свалкой. У него была новенькая бита и мяч тоже новый. А когда мячик улетел за кучу мусора, хозяин кинулся его искать. Масато сказал, что поможет. – Нет! Не ходи с ним!!! Она так хотела успеть повиснуть на руке брата, удержать!.. Но старенький дом-развалюха и ее брат куда-то исчезли. Велосипед брата и незнакомый парень – тоже. Мако рванулась ладонями к ушам. Ее серьги-розочки… Остались! Не пропали! Улицу с никудышным асфальтом заволакивал мерзкий, липкий туман, так похожий на смог. – Масато? Масато?! – Что, сестренка? До боли знакомые синие глаза! Макото не знала этого высокого, красивого шатена, который шагнул ей навстречу из машины, очень красной и очень дорогой, стоило ей затормозить в тумане. Макото никогда не видела его раньше, но все равно бежала к этому человеку. Десять кэнов [5], пять… Красная машина со своим хозяином всё ближе… – Масато! Ты! Это действительно т-т-ты! Туман дырявился и таял. Макото Кино рыдала, зарываясь лицом в плечо мужчины. Плакать было невыносимо легко и приятно, а брат не возражал. Наверное, ему вовсе не жаль дорого пиджака, который орошала слезами эта ненормальная. – Как ты выросла, сестренка. Да разве она?.. И правда выросла. Правильно, как иначе у нее вышло бы с легкостью обнять его не в прыжке со стола, такого взрослого и высокого, если бы она не подросла сама? – Да, н-н-наверное… В лобовом стекле машины отражалась заплаканная Макото Кино, сегодняшняя, и рядом был ее двоюродный брат. Настоящий. Живой! Как и она, взрослый, хоть и моложе нее… Почему? С чего бы?.. Макото зарыдала сильнее. Какая разница?! Вот таким бы он стал, если б только мог, но уже никогда не сможет. Если бы только… Если бы полицейские не выудили из речки за городской свалкой его окровавленную куртку, а тело… Нет, труп единственного сына дяди и тети Макото им так и не удалось найти. – П-п-почему? За что?! – Тише, сестренка… Брат обнимал ее за плечи и гладил по голове, как в детстве. Тогда она еще боялась грозы. Тётя и дядя были на работе, и маленькая Мако дрожала, как листик, а двоюродный брат гладил девочку по растрепанной головенке и втолковывал, что опасна молния, но гром практически безобиден, и что с ней ничего не случится, и что он никуда не уйдет, раз его маленькой сестре всё равно страшно, а гроза закончится, обязательно, так всегда бывает. И тогда они тихо-тихо, на цыпочках, выйдут на улицу, и заберутся на крышу, даже если его мама отругает и не пустит в дом, когда они слезут. Всё равно они заберутся на крышу ночью, и он покажет Мако созвездия, да, самые красивые, сестренка, твои любимые. – Мако, ну, пожалуйста… Не плачь. Обещаю, я вернусь, и мы с тобой объедимся твоим фирменным шоколадным парфе, как на мой последний день рождения. Хочешь? Где-то над их головами и над крышей его авто пылало солнце. – Всё будет хорошо, сестренка. Честно. Когда я тебя обманывал? – Ник-к-когда! По ту сторону машины как из-под земли вырос уже знакомый Мако блондин. В остатках тумана за его спиной мелькали еще два каких-то силуэта, один лежал прямо на земле, другой стоял. Высоченный! Она не могла разглядеть их лица… Макото обняла брата крепче. Блондин вздохнул. – Отпусти его, пожалуйста. Нам к короле… Заверещал будильник. Мисс Кино швырнула в него подушку и открыла глаза. Эх, ресницы немного слиплись. Не надо было так переживать на пустом месте… Ерунда. Мелочи. – Подъем! Умываться, завтракать, открывать кондитерскую… У нее много дел: надо и для бизнеса успеть постараться как следует до побега в гости, и для Нару приготовить что-нибудь вкусное, она же обещала порадовать именинницу и детей. Нару всегда зовет подруг на свой день рождения вместе с их детьми. Талантливая предпринимательница всхлипнула, склоняясь над раковиной. Дети… Она назвала сына в честь двоюродного брата. Только он, как и брат, умер. Хотя пожил совсем немного, куда меньше, чем… Бывшая Сэйлор Юпитер сдавила тюбик зубной пасты в кулаке. Ей даже тело не отдали! В родильном отделении перед едва живой Макото рассыпались в извинениях, сославшись на какую-то инвентаризацию с утилизацией, и еще мисс Кино получила официальную бумажку за подписью их нового патологоанатома, Чибы. Почти шесть лет назад. Мако бросила тюбик в ванну. Потом достанет. Ой, и ручка ее зубной щетки треснула… – Вот наказание! Сотовый телефон позвал ее обратно к кровати. Такая знакомая мелодия… Честная налогоплательщица не торопилась: этот человек звонил ей каждый год, определенного числа, примерно в одно и то же время, неизбежно – утром. – Извини, пожалуйста. Это я. Мако, тебе… Может быть, тебе что-нибудь нужно? Я запросто! Надо отстирать слезы, а то засохнут, наволочка колом встанет… Она займется этим позже. Когда вернется из гостей, например. – Спасибо за звонок. И за заботу спасибо, только у меня всё есть. Правда. Он выслушал ее ответ молча. И потом какое-то время тоже ничего не говорил. Как всегда. Думал. Искал подходящие слова… И не находил их. Мако разглядывала восход солнца. Еще она пыталась заправить свою односпальную кровать, зажимая трубку между плечом и ухом. У нее такое красивое окно в спальне, большое… А собеседник? Наверное, теребил свои каштановые волосы, кусал губы… А теперь он сделал глубокий вдох… Хороший, добрый, чужой. Она и не претендует. И раньше не претендовала. Никогда! – Мако, мне стыдно. – Знаю. Мне тоже. А что еще сказать, когда раз в год вот так беседуешь с мужем одной из подруг, если переспала с ним лет эдак семь назад, выпив лишнего? – Макото, вдруг тебе что-нибудь понадобится, что угодно, сразу же звони, и я тогда… Тогда они оба чуть-чуть перебрали, но это уже не имеет значения. Ведь не имеет?! Мисс Кино расправила одеяло четко по центру кровати. Вытряхнула подушку из наволочки и сосредоточилась на мобильнике. – Извини, мне нужно работать. Бывшая Сэйлор Юпитер и всё остальное храбро вдавила кнопку прерывания вызова. Но вот если честно… Куда ей было торопиться? Времени что до открытия кондитерской, что до начала праздника у Нару девать некуда и больше. …Трубка мерно, противно гудела у нее на коленях. Мако выдвинула ящик тетиного комода, самый верхний. Трусики, лифчики… Дурацкий алый корсет. Она его не надела ни разу, не для кого. – А глубже… Мако знала: под нижним бельем есть кофточки и рубашечки слишком крошечного размера, чтобы она могла их носить. Шерстяная, с так искусно вывязанным Юпитером из атласа для начальной школы. Это подарок Минако. Хлопковая, с неровными, старательными швами. Это – от Усаги. Макото Кино перебирала вещи, которые она каждый год давала себе слово кому-нибудь отдать, подарить… Или собрать их все в узел, чтобы выбросить, наконец! И каждый год… – Нет, в другой р-р-раз. Мако вернула ящик на место, стараясь опять не расплакаться. Ей надо было спешить. Много дел, успеть бы все переделать. Пирожные для кондитерской, шоколадное, наверное, парфе для Нару, завтрак для себя… Перстень с двумя нефритовыми вставками Мако в этот раз из-под детской одежды не вынимала. Красивый, чужой… И нефриты – прозрачные [6], и обработаны почему-то в форме слёз. Точь-в-точь. ________ 1. Похоже, семья тети и дяди Макото явно не гребла деньги лопатой, раз жила в лачуге на отшибе. 2. Бедность семьи подчеркивается еще раз: тетя Мако была вынуждена работать на фабрике в начале 80-х, будучи замужней женщиной, а не невестой, которая копила на приданое. 3. Если у нас хлеб – всему голова, то в Японии, соответственно, рис. 4. Эта игра популярна в Японии. 5. Кэн – традиционная японская мера длины, равняется примерно 1,8 м. 6. Может быть, для перстня использовали нефрит из китайского уезда Сюянь. Он редко бывает прозрачным, там чаще встречается полупрозрачный.