***
В Ашане было предпразднично людно и шумно. Серёжа сразу завладел тележкой, и потащил Тихона по отделам, сверяясь со своим списком. Только концы длинного шарфа перед Тишей мелькали. Если честно, Тихон был уверен, что список Горошко выглядит как: Три вина, четыре пива, шампанское и мандарины. Но на деле оказалось, там куда больше пунктов. Особенно удивило, когда Серёжа заявил, что им нужна рыба. Самая свежая и самая вкусная — ведь в рождественскую ночь Тиша явно на рыбалку не пойдёт, а у него тут есть один рецепт… — Рецепт? — удивился Тихон. — Ты, что ли хочешь, чтобы я опять всего наготовил? В принципе, он был не против. Готовить — особенно для любимого снова отощавшего Серёжи было всегда делом приятным, но именно сегодня не хотелось торчать на кухне. Тихон откровенно устал, и физически и морально. Год был совсем не из лёгких, а внезапный отъезд Серёжи добил окончательно. И до сих пор почти не верилось, что он всё-таки рядом, Тиша даже во сне просыпался и искал его рукой на второй половине кровати — вдруг приснилось, вдруг всё ещё не здесь… Новый год оба встречали опять вдали друг от друга, с родными. Но Рождество было только для них — даже не обговаривали заранее, само вышло. Тихон позвал, а Серёжа согласился ещё раньше, чем тот закончил говорить. Серёжа смешно морщил нос, изучая рыбин, выложенных прямо на лёд, и по лисьи склонял голову на бок. — Я сам буду готовить, Тиш, ладно? — Ты? — Тихон настолько поразился, что даже не попытался скрыть удивление. Серёжа обиженно зыркнул через плечо: — Я. Ты думаешь, я вообще безрукий? — Да нет, — Тихон почесал затылок, — если хочешь — то готовь, конечно. Я думал, мы так, мяска да салатиков захватим, чтобы возни не много было. — Тиш, ты бери мясо и салаты, если хочешь, но у меня другое будет, — Серёжа подозвал продавца, уверенно ткнув пальцем в большую серебристую рыбину. — Эту, пожалуйста! Тихон развёл руками — кажется, Горошко никогда не перестанет его удивлять. Из Ашана вышли с огромными пакетами, Серёжа с порозовевшими щеками и растрёпанной чёлкой довольно тащился рядом с Тишей, что-то прикидывая в уме, судя по морщинкам на лбу. Тихон загрузил пакеты в багажник, прихватив из верхнего несколько рыжих мандаринок. Плюхнулся на водительское сиденье, сунул их Серёже в руки: — Нам часа четыре ехать, хватит тебе на перекус? Серёжа курил, счастливо глядя на Тишу, выдыхая дым в приоткрытое окошко: — Хватит. Главное, что на перекур есть. — Тогда погнали. Внедорожник уверенно вырулил с парковки на трассу. Им повезло: дорога была чистая, солнце едва только начало клониться к горизонту, а попутных машин становилось всё меньше, по мере их удалённости от города. Серёжа, размотав свой шарф, чистил мандарины, скармливал их Тихону, который поначалу отнекивался, но потом понял, как приятно прикасаться губами к сочным прохладным долькам, чуть задевая липкие от сока пальцы Серёжи, и с удовольствием включился в процесс. Эта незначительная забота — подумаешь, чищенные мандаринки — была почему-то приятна. Особенно от Серёжи. В их паре как-то по умолчанию считалось, что Тихон за старшего. Что и логично — он по возрасту куда старше, да и это «батя», прицепившееся к нему ещё со времён съёмок первого «Грома» тоже накладывало отпечаток. Обычно именно он заботился о неугомонном Серёже — и кормил, и одеяло ночью подтыкал, если тот особо сильно ворочался, и утешал, после неудачных проектов. Всякое было. За себя Тихон особо не переживал — много ли ему надо? Если станет совсем невмоготу, уедет в своё место силы, прокричится там, послушает тишину, остынет — и снова как новенький. А Серёжа пока так не умеет. Он, вообще, один оставаться не любит. Засыхает в одиночестве, тускнеет. — Тиш, сейчас поворот будет, — притихший Серёжа коснулся его руки, и Тихон понял, чуть не проскочил поворот на просёлочную ухабистую дорогу, по которой сейчас только внедорожник и мог проехать. Ну ещё трактор какой-нибудь. Машина мягко свернула с трассы, их чуть тряхнуло, плотный снег скрипнул под колёсами, высоченные ели почтительно расступились. — Всё, теперь чуток осталось и на месте будем, — улыбнулся Тихон, — не замёрз? Может, печку прибавить? — Неа, — Серёжа снова приоткрыл окно и вытащил сигарету. — Покурю? — И мне дай.***
Домик, утонувший среди сугробов, ожил, стоило Серёже и Тише занести пакеты, и смахнуть пыль со столов и тумбочек. Забормотал в углу старенький телевизор, показывающий три канала, загудел генератор в сарае, вспыхнули уютным жёлтым светом лампочки под потолком. Остро и вкусно запахло свежими дровами. Камин по-традиции достался Тихону, а Серёжа уже вовсю хозяйничал на кухне, повязав передник с двумя симпатичными лисичками — тишин подарок. Тихону, конечно, не терпелось узнать, что там за королевский ужин собрался готовить Серёжа, но тот ревностно оберегал от него стол, шипя при попытках приблизиться, а потом и вовсе — усадил на диван, укутал пледом, налил кофе с коньяком и велел не высовываться. — Тиш, давай договоримся, ты сегодня отдыхаешь, ладно? Я вижу, тебе надо. И не спорь! Зелёные глаза смотрели серьёзно. Это было непривычно, но слишком хорошо, как тут не согласиться. Растянуться на стареньком диване, наслаждаясь теплом от живого огня, звуками потрескивающих поленьев, вкусным кофе и тем, что Серёжа совсем рядом, деловито шуршит пакетами, фыркает, стучит ножом, и старается — для него, для Тиши — хочет его чем-то побаловать. Тихон даже ненадолго прикрыл глаза, уносясь в то время, когда он был совсем маленький, и под новый год вот так же слушал, как мама что-то готовит на кухне, предвкушая долгий-долгий декабрьский вечер с ёлкой и подарками, и самыми любимыми людьми рядом. Ему показалось, что он проспал слишком долго, но судя по тому, что даже кофе в его кружке не успел до конца остыть, времени прошло не так много. Серёжа вертелся у стола, мурлыкал себе под нос, иногда негромко матерясь — пытался почистить рыбу, наверное, вообще первый раз в жизни. Тихон было дёрнулся помочь ему — уж он-то с рыбой управляется на раз-два. Но Серёжа предупредительно покачал головой, надув губы, и Тихону пришлось сдаться. Возможно, он сам только сейчас осознал, насколько ему не хватало вот этого — не требовательного, капризного и неугомонного Серёжи, а вот такого — особо домашнего в смешном фартуке и с перепачканным в муке носом. Почему-то именно этот его образ вселял надежду в то, что у них всё «по-серьёзному» и Серёжа теперь не сорвётся ни с того ни с сего в другую страну, не оставит его внезапно… В очередной раз из полудрёмы Тихона выдёргивают нежные прикосновения. Серёжа пытается приткнуться рядом на нешироком диване, тычется носом, трётся, щекочет волосами. Тихон старается вжаться в диванную спинку, чтобы дать ему побольше места и чтобы они вдвоём не рухнули на пол. От Серёжи вкусно пахнет вином, специями и апельсинами, и Тиша не может отказать себе в удовольствии лизнуть испачканную в муке щёку. Серёжа хихикает. — Проголодался? — Да, — Тихон снова лижет уже другую, чистую щёку, а потом близко смотрит в глаза и так же широко проводит языком по смеющимся цитрусовым губам. — Фу, ну не слюнявь меня! — Серёжа шутливо вырывается, спихивая на пол плед и болтая ногами, и вдруг резко замирает, принюхиваясь. — Пирог! Секунда, и он уже снова на кухне, хлопает дверцей духовки. Тихон чувствуя себя совершенно отдохнувшим и выспавшимся, приподнимается на диване. Серёжа, в ярких кухонных рукавицах, тянет на себя противень с золотистым, пышным пирогом, чуть кривобоким, но тем не менее очень аппетитным на вид, и поставив его на стол горделиво поглядывает на Тишу. — Ничего себе! — Только и может сказать тот, правда удивлённый. Его Серёня испёк пирог — это правда событие из ряда вон. — Это у меня первый в жизни, — сознаётся Серёжа, оглядывая своё произведение. — Снаружи он прекрасен, — резюмирует Тихон, подходя поближе, — а с чем внутри? — С любовью, — хмыкает Серёжа. — И с рыбкой. — Моя любимая начинка, Серень. Ты прям как знал.***
Восхитительный пирог (с рыбой и любовью) остывает на доске под полотенцем, поленья весело трещат, в высоких толстостенных стаканах загадочно темнеет глинтвейн со звёздочками бадьяна и палочками корицы, ветер за окном кидает в стекло охапки снега. Серёжа длинно поскуливает под Тихоном, прогибаясь при каждом его движении. — Тиша-а… Тихон старается, очень старается сделать хорошо. После неловкого, но ужасно чувственного утреннего минета в исполнении Серёжи, он готов заниматься любовью хоть весь вечер, но знает, что Серёжа не очень любит растягивать процесс надолго. Лучше несколько раз потом повторить — так он обычно говорит, когда они оба лежат мокрые и тяжело дышащие, отходя от оргазма и синхронно затягиваясь сигаретами. Но этим вечером всё по-другому. Серёжа не торопит его, не просит «быстрее Тиш», не толкает в спину пятками, не хватает цепкими пальцами за ягодицы. Он, распластавшийся под Тихоном, весь какой-то нежно-покорный, чувствительный, только постанывает чуть громче в некоторые моменты и время от времени распахивает яркие в свете камина глаза, смотрит так пристально, что у Тиши сводит что-то внутри и немного скребётся в сердце. Он же любит Серёжу, так сильно любит, что иногда забывает об этом, потому что если помнить постоянно, то можно свихнуться от такого чувства. Но сейчас хочется думать об этом как-никогда. Он любит Серёжу вот такого несовершенного, отчаянно красивого, пылкого, неосторожного, иногда слишком громкого, а иногда такого поникшего, что больно смотреть. Он любит все его ипостаси и проявления, и наверное, никогда не смирится, если им всё-таки придётся однажды расстаться. — Чёрт! — Тихон двигается слишком резко, испугавшись промелькнувшей мысли, и Серёжа подаётся ему навстречу, окунает в свой пронзительный взгляд, обхватывает руками плечи, и смотрит, смотрит, смотрит… Тихон готов забыть даже своё имя.***
После любви едят пирог голыми, прямо на полу перед камином, подкармливая друг друга с рук и собирая падающие кусочки. Серёжа больше пьёт вино, чем ест, но внимательно смотрит, нравится ли Тихону и успокаивается только тогда, когда тот съедает третий подряд кусок, заявляя, что сейчас лопнет. — Ты бог, Серёнь! — Спасибо, — скромно улыбается Серёжа в свой стакан с вином, вылавливая из него губами кусочек апельсина. — Накормил, напоил, уложил, залюбил, — всё для меня. А мне с тобой что делать? Серёжа не подхватывает игривые интонации Тиши, смотрит теперь серьёзно и просто приваливается к его плечу, трётся скулой о тёплую кожу, просит негромко: — А ты просто будь со мной, Тиш. Ладно? Тихон прижимает его к себе крепко-крепко. — Куда же я от тебя денусь.