Тиша

Тихон был из тех людей, которые не понимают, как можно любить внешность человека за что-то одно. За волосы там, или за задницу. Любимый человек — он же весь как произведение искусства! Красивый до ноющей боли в солнечном сплетении. Такой, что ежеминутно хочется целовать, трогать и рассматривать… Во всяком случае, у Тихона было именно так. Возможно, ему просто повезло, потому что любимым человеком был Серёжа. Тиша как-то не задумывался об этом, потому что по-другому быть не может, и всё тут. Но, вопреки своим убеждениям, всё сегодняшнее утро на пляже Тихон откровенно залипал на Серёжины ноги. Почему именно на ноги, он и сам понять не мог — вроде фетишистом никогда не был, да и, вообще, на лицо смотреть интереснее. Чёрт знает, что с ним происходило, но эти длинные стройные ноги с крепкими мышцами и золотистыми волосками на икрах совершенно не давали Тише покоя. Бледная Серёжина кожа с неизменной россыпью родинок чуть посмуглела под щедрым июльским солнцем, и пятна витилиго проступили более отчётливо, завораживая своими контурами. Так и хотелось потрогать, очертить границы кончиками пальцев, а потом взять за худую лодыжку и прижаться губами к выступающей косточке над самой ступней. Тихон отбрасывал взмокшие кудри со лба, удивляясь своим сегодняшним фантазиям, старался сосредоточиться на поплавке, но то и дело оборачивался на растянувшегося чуть поодаль Горошко: рыже-русые волосы лохматятся из-под кепки, чуть влажная от пота спина с давно знакомым крестом хулиганской татуировки, любимые родинки, стриженный затылок. Пёстрые шорты сползли, обнажая поясницу с ямочками, подчёркивая контуры подтянутых ягодиц, соблазнительно открывая крепкие ляжки. Воспользовавшись тем, что разморённый от солнца и пива Серёжа посапывал, не обращая внимание на происходящее, Тихон откровенно пялился, снова возвращаясь мыслями к тому, как эти самые невероятные ноги отлично смотрелись бы на его плечах. Босые ступни вздрагивают от каждого ритмичного толчка, поджимаются пальцы с трогательными розовыми ногтями, и совсем близко с его лицом светлые пятна на загорелой коже, просто бери и целуй, вот как близко. Да, с такими картинками было уже совсем не до рыбалки. Впервые в жизни одно из его любимейших занятий наскучило так быстро, что Тиша, оставив удочку, плюхнулся на полосатый плед рядом с Серёжей. Осторожно провёл ладонью по коже горячей от солнца, прочертил знакомый маршрут из родинок и зарылся пальцами в волосы на затылке. Уже ощутимее потянул немного, отпустил, посмотрел на реакцию. Серёжа дёрнул правым коленом, плечи немного напряглись, раздалось едва различимое мычание или мурчание, утомлённое: — Тиш, ну дай поспать, а? — Сгоришь ведь, — укоризненно хлопнул его по пояснице Тиша. — Уже и так как шоколадка. — Если я и похож на шоколадку, — Серёжа кое-как приподнялся на локтях, уронив на плед свою кепку, — то это Милка, знаешь, где белый и молочный шоколад вместе. — Точно, — Тихон подобрал кепку и нахлобучил её обратно, на лохматый затылок. — Пойдём отсюда, Милка моя, пока ты в шаверму на углях не превратился. Серёжа — всё ещё ленивый, нагретый и толком не проснувшийся — покорно начал подниматься, подтянул шорты, отряхнул песок с живота и со стоном человека, которого лишили заслуженного отдыха, стал складывать плед. Тихон занялся своими рыболовными снастями. По-правде, можно было пристать к Серёже прямо тут — на безлюдной части пляжа. Сюда редко забредали отдыхающие, и рядом высилась довольно густая поросль кустарника, способная служить им укрытием. Но опыт показывал, что занятия любовью на мелком песке дело неблагодарное. Потом его придётся вытряхивать из трусов и из более интересных мест. А у Серёжи кожа нежная, обязательно что-нибудь поцарапается или натрётся. Будет потом весь вечер кукситься и притворно дуться, обзывая Тихона похотливым извращенцем за то, что не смог до дома дотерпеть. Тихон был согласен на похотливого извращенца, но жаль Серёжу — его он всегда старался оберегать, пусть даже от такой мелочи, как приставучий песок в нежных местах. Серёжа разобрался со своим пледом, запихал его в холщовую сумку, с радостным возгласом извлёк оттуда забытую бутылку пива — запотевшую, холодную даже на вид, в жемчужных капельках испарины — хлопнул пробкой, сделал несколько быстрых глотков, зажмурился от удовольствия. При каждом глотке острый кадык на запрокинутой, длинной шее трогательно дёргался, и почему-то хотелось осторожно коснуться его зубами. Тихон снова вспомнил про все свои фантазии, вызванные пляжным видом Серёжи, и ускорился, в прямом смысле «сматывая удочки». Откинул в сторону садок из мелкой сетки, и Горошко подхватил его одной рукой. Чёткая тень — ячейки крест на крест — появилась ниже колена, сместилась, потому что Серёжа садок приподнял, примериваясь, куда бы его пристроить, и опять сползла на прежнее место. — Смотри, Тиш, у меня чулки в сетку, — хихикнул Серёжа, пристраивая садок на солнце так, что сетчатая тень растянулась от колена почти до самой лодыжки. — Красиво? — Ужасно красиво, — Тихон не врал нисколько. К его сегодняшним фантазиями тут же пририсовалось, как бы охуенно его Серёжа смотрелся в настоящих сетчатых чулках. Эта мысленная картинка заставила сердце биться быстрее, кровь ожидаемо отлила от мозга, собираясь пониже. А что? Серёня же любит переодеваться во всякое, неужели откажется? Срочно нужно попробовать, осталось только добраться до города. — Тиш, ты чего? — Серёжа, допив своё пиво, удивлённо смотрел на поплывший взгляд Тихона. — Сам что ли перегрелся? — Нифига, Серёнь. Хотя… Давай, короче, в машину быстрее. У меня тут есть одна идея. И где у нас ближайший магазин с бельём? *** Как и предполагал Тихон, Серёжа оказался очень сговорчивым. Особенно сегодня — с утра выспался на пляже под солнышком, лёгкий пивной кайф ещё не до конца выветрился, а впереди целая отпускная неделя в приморском городе. И всё дни с Тишей. Это делало Горошко очень благодушно настроенным и лисье заинтересованным в Тишиных идеях. Поэтому он не стал фыркать на аккуратно упакованные чулки, быстро разорвал целлофан, с интересом рассмотрел их — растянув на пальцах, поднял очень хитрые глаза на Тихона: — Хочешь, чтобы я их надел? Тихон никак не мог подстроиться под игриво-шутливое Серёжино настроение, этому сильно мешали неутихающее желание и твёрдо стоящий член, от которого уже было почти больно. Поэтому он просто молча кивнул, стараясь держать себя в руках, чтобы не получить «похотливого извращенца». Серёжа развеселился ещё больше: — Я ведь надену. Думаешь, слабо? Тихон знал, что ни разу не слабо и отчаянно хотел, чтобы Серёжа уже оставил свои хихиканья, перейдя к обещанному процессу. — Не подглядывай! — когда Серёжа в таком настроении, он словно на сцене, весь какой-то ломкий, дурашливый, кокетничает больше обычного, стреляет глазами. Ушёл в ванную, картинно виляя задницей, знал же, что Тихон смотрит, поэтому не отказал себе в удовольствии подразнить его. Действительно, в кои-то веки, не он лезет к Тише в штаны, а сам (обычно сдержанный) Тихон горящих глаз с него не сводит, того и гляди, кинется. Такие моменты нельзя упускать, ими надо пользоваться, отрываться по полной. Но пока Серёжей двигало больше желание посмотреть на реакцию Тиши, нежели собственное возбуждение. Он быстро принял душ и принялся натягивать чулки, надеясь, что Тихон угадал с размером. Тихон угадал. Прямо так — голый в одних чулках — выйти постеснялся. Накинул сверху халат, пригладил влажные волосы, мельком глянув на себя в запотевшее зеркало. Как бы ни старался Тиша внушить ему, что он «пиздецки красивый», пока толком не получалось полюбить свою внешность. Но это ничего, главное, что Тише нравится. А в том, что это правда, сомнений не возникало. Тихон даже привстал с кровати, когда Серёжа появился на пороге комнаты. Халат закрывал ноги почти до колен, но Серёжа сразу заметил горящий взгляд, зацепившийся за обтянутые сеточкой икры и щиколотки. Это ему понравилось, натура искусителя взяла верх — полы халата распахнулись, являя Тихону совершенно прекрасную картину, такое ему даже в жарких утренних фантазиях не являлось. Стройное тело с чуть покрасневшей после горячей воды кожей; розовые соски, затвердевшие от прохладного воздуха; любимые пятна; родинки; чёрточки татуировок. Тихон сглотнул. Серёжа, следя за его реакцией, постепенно терял свой шутливый настрой, тоже заводился, о чём красноречиво свидетельствовал начавший вставать член. А ниже — ажурные резинки сетчатых чулок, и выпирающие коленки, и узкие голени, под сеточкой. — Иди ко мне, — хриплый глубокий голос, такой, как нравится Серёже, но теперь не специально. Просто у Тиши крышу рвало от возбуждения и хотелось дойти до конца, до того момента, где эти ноги в чулках правда будут у него на плечах, а Серёжа под ним. Поскуливающий и умоляющий не останавливаться. Серёжа на это «Иди ко мне» всегда реагирует ожидаемо — срывается с места, сверкает глазами и в последний момент замирает прямо перед лицом Тихона. И тот не выдерживает, обхватывает за плечи, стягивает ненужный халат, бросает куда-то под ноги, моментально забыв про него. Серёжа ещё порывается негромко хихикать (щекотно же, Тиш!), когда Тихон укладывает его на кровать и тянет к себе ступню в чулке, прямо к губам, чтобы поцеловать сквозь сетку ту самую выпирающую косточку. Но по мере того, как Тихон губами продвигается выше, Серёжа всё больше возбуждается, хихиканье сменяется короткими глубокими вздохами, мокрые пряди волос рассыпаются по подушке. Тихон будто бы рычит. Желание настолько сильное, что хочется кусать прямо сквозь чулки, рвать зубами ажурные нитки, чтобы добраться до горячей кожи, обвести контуры пятен уже не пальцами, а языком. Попробовать на вкус — вдруг правда как Милка? И Тихон сегодня не собирается противиться своим желаниям. Серёжа понимает, что теперь его Тиша исполняет роль сокрушающего торнадо, и больше не выпендривается, с наслаждением подставляется под грубоватые ласки, позволяя Тихону делать всё, что тому вздумается, и задыхаясь от возбуждения. *** — Порвались, — грустно говорит Серёжа, изучая на просвет истерзанные чулки. — Дорогие, наверное, были? Тихону плевать на чулки, ему слишком хорошо, не хочется даже разговаривать, просто полежать вот так, ощущая на себе тяжесть вымотанного Серёжи и чувствуя его запах. Но Серёжу, как обычно, не угомонить. Во всяком случае, не с одного захода. Тот картинно вздыхает над несчастными чулками, потом ищет под кроватью сигареты, пытается расправить простынь, потому что «неприятно лежать, Тиш, тут мокрое». А Тихон всё пытается прийти в себя, чтобы не сдвинуться от какой-то ненормальной любви к своему беспокойному слишком красивому Серёже. И дело тут, конечно, вовсе не в чулках.