Реплика

Я хочу заниматься любовью. Но абсолютно не хочу влюбляться.

      Светает. Из приоткрытой форточки уже тянет утренней прохладой, прозрачной и лёгкой. С высоты седьмого этажа можно наблюдать и разглядеть во всех подробностях, как потихоньку гаснут яркие огоньки ночного города и мелкие звёздочки, а небо из синего становится ясным и голубым, всё бледнее и бледнее. Лето в самом разгаре, рассвет ранний. И оттого есть ощущение, что ночь пролетела буквально одним мгновением, таким, что ты даже не успел толком заметить, как это произошло.       У Йошики бессонница. Привычное, в общем-то, для него состояние по ночам, которым он страдает с самого детства. Вернее, Йошики бы не назвал это совсем уж страданием — он частенько пишет по ночам, ему почему-то в такие моменты проще собраться с мыслями. Но сегодня он ничего не сочиняет, не до этого. Ощущая какую-то огромную, но очень приятную усталость и некоторую ломоту во всём теле, Хаяши тихонько дремлет, запрокинув растрёпанную голову на подушку, и сквозь сероватый туман слышит, как сопит у него на груди Хиде. И хотя у Йошики уже спина затекла просто адски от этой позы — Мацумото вроде бы такой худой, но как навалится, становится тяжеленным — он старается не шевелиться, чтобы не разбудить. Оба они устали, но Хидето, в отличие от самого Хаяши, вырубился очень быстро, улёгшись головой на грудь лидера и машинально забросив на него ногу, как будто нарочно, чтобы он никуда не дёрнулся. И спит крепко. Может, это из-за того, что амфетамины наконец перестали действовать… Впрочем, какая разница. А Йошики наощупь перебирает распущенные пряди волос на его затылке. Влажные, распушившиеся после душа, мягкие, удивительным образом не испорченные столькими покрасками и укладками; он мог бы гладить их целую вечность.       Так тепло, тихо, даже тиканья часов не слышно. И спокойно. После шторма всегда наступает штиль.       Чуть-чуть приоткрыв всё же глаза, Хаяши полусонно наблюдает за своим гитаристом. У Хиде такое красивое лицо, когда он спит и когда на нём совершенно нет жутковатого макияжа. Лихорадочный румянец с его щёк уже ушёл, сменившись привычной бледностью, которая в этом свете кажется какой-то даже синеватой, и очаровательная россыпь крохотных родинок на коже заметна весьма отчётливо. Безумные глаза с расширенными зрачками спокойно закрыты, длинные чёрные ресницы бросают чёткие тени на скулы. Губы, наоборот, расслабленно разомкнуты, с тихим хрипом прихватывают воздух — израненные, покрытые множеством укусов и со следами запёкшейся на них крови. Густая пушистая чёлка падает на лицо, и он порой машинально пытается её сдуть, безуспешно, правда. Хиде так смешно морщит нос, фыркает; снится ему что-то, наверное. А шея у него вновь вся в синяках — как от пальцев Йошики, так и от его зубов.       И почему только у Йошики ощущение, что они молодожёны, и у них первая брачная ночь? Причём первая во всех смыслах… Забавные мысли, только обручальных колец не хватает. Хаяши улыбается и зарывается носом в его волосы.       Если бы Йошики попросили описать произошедшее и свои эмоции, он бы сказал лишь одно слово — безумие. Потому что никак по-другому охватывающие его чувства лидер выразить бы попросту не смог.       Безумие, когда Хаяши прижимает дрожащего Хиде грудью к плотной стеклянной дверце душевой кабинки, уже запотевшей от пара и бьющей по спине горячей воды, и тянет его за костлявые бёдра, поближе к себе, трётся членом между его ягодиц. И на мутном влажном стекле остаются смазанные следы тонких ладоней. Худые плечи ощутимо подрагивают, и Йошики обцеловывает их, придерживая его под живот и уже с силой толкаясь в узкую задницу. Мацумото похныкивает тихонько, переступает ногами, пытаясь устоять под мощными, почти грубыми движениями, царапает его руку аккуратно подпиленными ногтями. Ему больно, очень, и сейчас он чувствует эту боль куда острее, чем в первый раз, потому что сейчас он трезвый и уже почти не под воздействием таблеток. И ничего ведь не предвещало, у обоих в мыслях был только душ, не более того. А на деле просто прикасаться к чужой коже и ловить ртом дыхание уже буквально через минуту стало невыносимо мало. Удержишься тут, когда от горячего пара голова кружится, а в твоих руках обнажённое тело, и ты так его желаешь. Пока они оба пытались сдерживаться, просто целовались и ласкали друг друга под обжигающими струями, Йошики вылил на него полбутылки какого-то ароматического масла, которое невесть как попало к нему в ванную, и попытался растянуть пальцами, но мук это особо не облегчило, нужна более тщательная подготовка. И от терпкого запаха лаванды теперь можно буквально одуреть, даже в носу щиплет.       — Йо-ча-а-а-ан, я хочу видеть твоё лицо! — отчаянный громкий хрип, стон, и Хаяши выпускает его на секунду, чтобы мгновенно повернуть к себе и резким движением поднять, придавив всё к той же дверце, только уже спиной. Плевать, в квартире никого нет, кроме них. Запотевшее скользкое стекло всё ещё холодное, Хидето кривится от того, что оно как ледяным огнём опаляет разгорячённые лопатки и плечи. Придерживая трясущегося гитариста на весу, сжимая ладонями его ягодицы, Йошики затыкает ему рот довольно грубым мокрым поцелуем. Его движения уже очень похожи на удары, хаотичные и сильные. И Мацумото отчаянно царапает его спину, сжав бёдра коленями и запрокинув назад голову. Распущенные длинные мокрые волосы облепляют его лицо, очерчивая контуры, и покрытую синяками шею, забиваются в рот, и он то и дело встряхивает головой, пытаясь отбросить их. Безумие.       Безумие, когда они, оба мокрые насквозь — вытираться времени и сил нет — всё же кое-как добираются до спальни, падают на кровать, и Хиде, поцеловав слегка подкачанный живот лидера, жадно берёт его ртом. Ни на секунду не отрываясь от своего занятия, смотрит на него лихорадочно блестящим, хитрым и истинно сумасшедшим глазом из-под чёлки, а Йошики наблюдает, как его язык движется по члену; скользит по головке, обводит её, по уздечке, пролезая кончиком под кожу, собирая капли выделяющейся смазки. В голову внезапно лезет дурацкая мысль, что у Хиде, оказывается, необычайно длинный язык, и как только Хаяши этого раньше не замечал. Но думать об этом долго не получается, он отгоняет эту мысль и со стоном зарывается пальцами в малиновые волосы, слегка направляя его, хотя понимает, что Мацумото это не нужно — он явно знает, что делает и как, и знает получше Йошики, у которого до этого никогда не было опыта с мужчинами. Хиде заглатывает его почти полностью, сосёт так страстно и самозабвенно, почти жестоко… Безумие.       Безумие, когда Хидето, услышав его вскрик, поднимает голову, сглатывает, давая разглядеть трепыхнувшийся кадык, и похабно облизывает липкие от спермы губы. Взлохмаченный, раскрасневшийся, трясущийся всем телом, ползёт к Йошики, ложась на него сверху, вжимаясь собственным членом в его живот, и Хаяши целует его, в то время как его пальцы опять сдавливают шею — но теперь уже почти нежно, лишь слегка придушивая и придавливая артерию. Мацумото почти задыхается, яростно хватая его губы в ответ, но стоит ему лишь на секунду отвлечься и вскинуть голову, как Йошики переключается на его шею, опять кусает, зажимает зубами, оставляя новые следы поверх уже потемневших. Хиде с ухмылкой шепчет ему что-то про то, что «придётся привыкать к постоянно чёрной шее», слегка тянет пальцами пряди растрёпанных рыжих волос. Выгибается, кусая губы, пока Йошики обводит языком контуры сосков, медленно, с нажимом, а потом втягивает, нарочно слегка прикусывая. Одной рукой обнимая за талию, другой уже скользя по члену, поглаживая, поддевая кончиком пальца головку. И гитарист сам со стоном трётся о его ладонь. Безумие.       Безумие, когда их пальцы сплетаются на подушках, и Хиде, прошептав похабно «сегодня я сверху», насаживается на него, опускается на его член. Медленно, просто мучительно медленно. Кусает губы, морщится, но не сдаётся, продолжает разрывать себя на две части. Даже тут никуда не девается его склонность к саморазрушению, похоже, он и вправду ловит определённый кайф от этой боли. Йошики тянет его к себе, отвлекая от неприятных ощущений, зарываясь ладонью в густые волосы. Такой тесный, горячий и мягкий, хоть и с явным трудом принимающий его в себя… Так грациозно выгибает спину, приподнимаясь, потихоньку увеличивая темп своих движений… Так кусает губы, так старается сдерживать наплывающие на глаза слёзы, а они всё равно солёными дорожками скатываются по щекам, и Хаяши ловит их губами… Безумие.       Безумие, когда они просто пытаются отдышаться после мощного оргазма, упершись лбами друг другу в плечи и обнявшись. Синхронное биение сердец, медленно затихающее, синхронный ритм дыхания, постепенно возвращающийся в привычный, прижавшиеся друг к другу мокрые горячие тела. И поцелуй за поцелуем — рваные, обжигающие, с привкусом крови. Губы у них обоих уже израненные и болят, но перестать целоваться сейчас они просто физически не могут, это необходимо, как воздух. Несвязный шёпот, в котором наверняка какие-нибудь глупости, уверенные ласки, прикосновения, ладонями и ногтями по коже… Безумие.       Безумие, сумасшествие. Йошики не уверен, что будет долго помнить эту ночь — слишком уж она мимолётная и быстрая, и наверняка это сейчас меньшее, на что они способны. Они ведь ещё только притираются друг к другу, пытаются принять новый статус своих отношений, что теперь они уже точно любовники. Но он знает, что будет помнить горящие глаза Хиде, его израненные губы и растрёпанные малиновые волосы. Потому что Хидето Мацумото — сумасшествие сам по себе. Личное сумасшествие для Йошики Хаяши.       Мягкий голубоватый свет медленно наступающего утра касается прикрытых век; Хиде вдруг тихонько шевелится на груди, стонет чуть слышно. Йошики приоткрывает глаза и тут же сталкивается с его взглядом — действие амфетаминов всё же, слава богу, закончилось, но его зрачки сужены до размеров точек, и это разом делает глаза злыми, даже жутковатыми какими-то.       — Йо-чан… — Хиде медленно хлопает ресницами и шевелит головой, опять вжимаясь ему в грудь. — …А сколько времени?       Йошики улыбается и целует его в лоб.       — Рано ещё, спи. Я завёл будильник, запись не проспим.       — Я курить хочу… — бормочет полусонно Мацумото, кусая губы. — Умираю как хочу…       — Я тоже, — Хаяши слегка дёргает плечом. — Но я слишком удобно лежу, чтобы вставать и идти искать сигареты.       — Аналогично, — Хиде тихонько вздыхает и тянется к нему. — Поцелуй меня тогда.       Йошики уже для себя сделал такой странный вывод, что целоваться гораздо приятнее, чем курить, если выбирать из этих двух зол. Он прикасается к пересохшим губам, легонько, едва уловимо, и Хидето, приподняв голову, сам углубляет невесомый поцелуй, ощупывая своим длинным языком ровные зубы, что нанесли ему столько ран. Прижимается теснее, отводит в сторону одеяло, поглаживая ладонью живот лидера, кончиками пальцев едва уловимо дотрагиваясь до паха. И Йошики кажется, что он может примерно уловить его мысли в этот момент.       — Что, — Хаяши тихонько усмехается, шепча ему в губы, — опять трахаться будем?       Не дожидаясь ответа, он ловко опрокидывает гитариста на бок, закрывая его собой от света. Его, только его сейчас, только Йошики может видеть Хиде таким. И лидер без конца целует его, то губы, то подбородок, то, спускаясь чуть ниже, утыкается губами в больное плечо. Оно тревожит его, Хаяши слишком хорошо видит, что оно покраснело и сильно распухло по сравнению со вчерашним утром. Но Мацумото упорно твердит, что всё хорошо, и не даёт его трогать, несмотря на то, что Йошики убеждает его, что умеет делать массаж и от него станет гораздо легче. А Йошики гладит его и содрогается от мысли о том, как же Хиде завтра будет играть с таким плечом. Впрочем, в этом весь Мацумото — умирать будет, но ни за что не скажет, что ему плохо и больно, всё равно выползет на сцену и станет с озверевшим лицом мучить гитару, и только его злые глаза будут давать понять, что далеко не всё так, как должно быть.       — А ты хочешь? — смешок, Хиде медленно проводит кончиком языка по щеке. — Тебе мало?       Йошики тихо вздыхает и подрагивающими пальцами убирает чёлку с его лба. Гладит легонько по лицу, наклоняет набок голову, разглядывая, любуясь.       — У меня уже такое ощущение, что мне теперь всегда будет тебя мало. Это… Это что-то невероятное, Хиде-чан, — Хиде слегка дёргает бровью в недоумении, явно не ожидая от лидера таких слов, — никогда у меня такого не было, чтобы один только секс вызывал столько эмоций…       Мацумото недовольно щурится и упирается лбом ему в лоб.       — Эмоции задвинь подальше. Если ты в меня влюбишься, я тебя пошлю, — увидев, как Йошики растерянно округляет глаза, он усмехается. — Я предпочитаю заниматься сексом, но не влюбляться при этом. Да, такое бывает. Как только понимаю, что партнёр ко мне чувствами начинает проникаться и готов завести разговор о чём-то большем, я, наоборот, мигом теряю к нему всякий интерес. Это физика, Йо-чан. Тело и его желания, а не душа.       — Какие заумные разговоры пошли, — Хаяши смеётся и бодает его носом в щёку. — И разреши тебя огорчить, это я тебя первым пошлю. Потому что ты влюбишься быстрее.       В злых глазах Хиде вспыхивает демонический огонь:       — Ты что, пытаешься бросить мне вызов?       Йошики ухмыляется, слегка отстранившись от него и картинно наклонив голову.       — Умирать — так с музыкой. Раз уж дело так далеко зашло, почему бы нам немножко не поиграть? — он видит, как Хиде щурится, и давит кончиком пальца на его нос, как на кнопку. — Кто первый влюбится — тот и проиграл. А тот, кто выиграл, посылает проигравшего. Как тебе такое, а?       Мацумото тянет его обратно к себе и запрокидывает голову ему на плечо, гладя кончиками пальцев по лицу.       — И всё-таки ты очень жестокий, Йо-чан. Сколько девичьих сердец ты уже разбил такими играми?       В ответ — всё та же усмешка на губах лидера:       — А ты своим «предпочитаю не влюбляться»?       — А у меня девушек не было почти. Всего одна, да и то в школьные годы, мы скорее просто дружили, и всё, — Хиде фыркает, — а трахался я с парнями, им эта любовь сопливая нужна была ещё меньше, чем мне. Был один эпизод некрасивый, с Таском. Но и то как-то зажило.       — С Таском? — Йошики не может скрыть удивления. — Ты что, и с ним спал?!       — Конечно. Я его в баре подцепил, — Хиде щурит глаза, явно с удовольствием наблюдая за его смятением, — мы сначала переспали, а потом задружили. Ему восемнадцать было, а мне двадцать два. Долго встречались, — Мацумото кривится и высовывает язык, — целых две недели. А потом поняли, что прикипать друг к другу начинаем, и я предпочёл с ним порвать. Правда, говорю же, получилось некрасиво. Потому что как только я ему это сказал, он меня попросту скрутил. Мне нравится боль, но изнасилование — это уже перебор. Естественно, я послал его нахуй после этого и велел ко мне не подходить ближе чем на два метра, иначе яйца оторву и скажу, что так и было. И я долгое время с ним даже не разговаривал после этого. Но потом мы кое-как помирились. Я даже привёл его к тебе, помнишь?       Йошики только кусает губу. Конечно, он помнит Таска — симпатичный, талантливый паренёк с красивым, очень низким и глубоким голосом. Но то, что Хиде с ним встречался, да ещё место имело настоящее изнасилование, вызывает у него внутренний диссонанс. Ревность? Или что-то другое?       — Ты… — голос предательски срывается. — Ты шлюха, ты в курсе?       — А я этого и не скрывал никогда, — ухмыльнувшись, Хиде закидывает руки за голову. — И вообще, сам ты шлюха, я просто люблю секс. Тебя это волнует?       — Волнует, — Хаяши поджимает губы. — Может, ты ещё скажешь, что у меня за спиной и со всеми нашими перетрахался?       — Ну что ты. Наши — это святое, а на святое нельзя покушаться, — Хиде притворно округляет глаза. — И потом, каких это «наших» ты имеешь в виду? Тоши и Тайджи женаты, Пате, как он развёлся, всё по барабану стало, а Хис мне как брат младший, какой секс? Я его приютил, когда он приехал в Токио, и он жил у меня, пока не нашёл себе квартиру, а это пару месяцев заняло. Поверь, если бы я захотел с ним потрахаться, он бы уже на третий день спать в мою тёплую кроватку перебрался. Но я уже знал, что мы возьмём его в группу. Так что мимо, не трогал я наших ребят. Я соблюдаю птичкино правило, — Хиде ухмыляется краем рта, — в гнезде не срать. Ты, Йо-чан, первое моё исключение из этого правила. И то чисто потому, что про тебя я тоже до конца думал, что ты натурал!       — Да я и сам про себя так думал, — Йошики дёргает плечом и наклоняется к нему. — Зато теперь я понял, где ты так сосать научился.       Хиде быстро касается уголка его рта и смеётся:       — Я и не такому научился. Продемонстрирую тебе как-нибудь свои таланты. Ты с ума сойдёшь, обещаю. И знаешь, Йо-чан, мне нравится твоя идея. Давай поиграем.       Йошики усмехается краем рта и, взяв его за подбородок, втягивает в новый поцелуй.       — Значит, договорились. Кто первый влюбился — тот и проиграл. Запомнил?       — Запомнил. Потому что это будешь ты, — ухмылка, Хиде тянет его за подбородок.       — Нет, ты, — дразнит его Хаяши.       — А вот и нет, ты.       Так они и переругиваются, перемежая слова тихим смехом, поцелуями и прикосновениями, они слишком увлекаются только друг другом; и лишь когда в тишине спальни вдруг раздаётся треньканье мобильного, оба разом вздрагивают и отлепляются друг от друга.       — Это мой, — Хиде первым приходит в себя и, свесившись с кровати, тянется к небрежно брошенным на пол джинсам. — Кто там по мою душу в такую рань…       Йошики хмурится и откидывается на подушку.       — Технический прогресс — это, конечно, хорошо, но местами эти сотовые уже начинают меня раздражать. Не знаю, как ты, а я себя чувствую собакой на поводке, в любой момент могут дёрнуть… Да ещё за ту цену, что они стоят…       — Сотовый всегда можно выключить, порвать поводок. Тоже мне, проблема. Хм, думаю, я догадываюсь, кто меня ищет в такой час, — Хиде морщится и подносит трубку к уху. — Алло. Хироши, ты?       Хаяши в очередной раз вздыхает и прикрывает глаза рукой. Ну конечно, Хироши. Брат Хиде, тот редчайший вариант младшего члена семьи, который гораздо благоразумнее, чем старший, понимает это и опекает его всячески. Правда, порой Йошики кажется, что Хироши уж слишком волнуется за Хиде, он старается не оставлять брата одного лишний раз, словно боится, что тот буквально в любую секунду может влипнуть в какую-нибудь неприятность. Хотя Мацумото сам даёт поводы так о себе беспокоиться — алкоголь, наркотики, сигареты, мальчики, как выяснилось… А может, есть ещё что-то, о чём Йошики пока не знает. Он невольно чувствует что-то, похожее на тревогу. Сколько ещё тёмных сторон Хиде ему предстоит открыть?       — Да, да, извини, я забыл тебе позвонить, — зажав трубку плечом, Хиде ложится на бок, и Йошики, приподнявшись, тут же прижимается губами к его шее. — Где я?.. — Мацумото улыбается и запрокидывает голову, подставляя лидеру шею. — Я в раю, Хироши. Ах, долгая история… Эй, хорош, то, что ты мой брат, вовсе не означает, что я должен тебе отчитываться о каждом шаге! Захотелось мне так. Не беспокойся, со мной всё будет в порядке. Нет, блин, я не знаю, когда я вернусь. У тебя вообще выходной сегодня, занимайся своими делами, не волнуйся обо мне.       Закончив разговор с излишне тревожным братом, Хиде откладывает сотовый в сторону и тяжело вздыхает.       — Хироши временами бывает невыносимым…       — Младшие братья всегда такие, — Йошики хмыкает, припомнив, как в старые времена Коки ходил за ним хвостиком, и тянет гитариста за волосы, поворачивая обратно к себе.       — Коки-чан в твою личную жизнь не лезет, — Хиде фыркает, — а Хироши в мою лезет, он каждый раз у меня выпытывает, где я и с кем. И пытается меня воспитывать. Чёрт, мне тридцать, я уже дважды дядя, ну какое, к хренам, перевоспитание?       — Эй. Не кипятись. Забудь о нём, его здесь нет, — Хаяши тянет его к себе и запечатывает губы очередным поцелуем, чтобы отвлечь его.       Вновь он чувствует, как подрагивающие пальцы зарываются в его волосы, слегка оттягивая рыжие прядки; соскользнув поцелуем с его припухших губ, Йошики касается подбородка и горла, утыкается носом в ямочку под ухом, опять за бёдра тянет его поближе к себе, гладит.       — И всё-таки мало, да? — Хиде улыбается краешком рта и ладонью гладит по щеке. Быстро облизнув губы, слегка разводит в стороны бёдра. — Мне тоже…       И, не дожидаясь его ответа, сам втягивает в очередной глубокий поцелуй.       …И им обоим сейчас абсолютно неважно, что ночь уже кончилась.