This is the line you used to love Do you still believe that?
Поистине проклятая песня, которую Йошики уже чёрт знает сколько времени не может довести до ума. Почти час ночи, в музыкальной комнате тускло мерцает свет настольной лампы, бросая блики на стены и белоснежный рояль, а он всё ещё сидит, склонившись над письменным столом и сжимая пальцами ручку. Накинутая небрежно чёрная рубашка то и дело соскальзывает с плеча, длинные рыжие волосы собраны в расхлябанный хвост, лоб наморщен, брови сдвинуты к переносице. Хаяши слишком сосредоточен. Возможно, именно это ему и мешает. Он бесконечно чиркает ручкой по чистому листу, пишет слова, тут же злобно зачёркивает их, снова выводит какую-нибудь фразу. Перед ним — аккуратно выписанные мелким почерком ноты и множество изорванных и скомканных листов с текстом. А чуть поодаль, возле лампы, валяются несколько блистеров с обезболивающими таблетками и наполовину опустошённая сигаретная пачка. Стержень вновь соскальзывает со строчки, ручка прочерчивает неаккуратную линию по листу вниз. И Йошики раздражённо откидывается на спинку кресла, разминая затёкшую вконец шею. Всё сегодня против него. Спина после репетиции изводит, болит всё сильнее с каждой минутой, проведённой за ударными. Хаяши прекрасно понимает, что у него проблема, которая может выйти ему боком в будущем, когда начнётся тур — но ему не хватает времени и сил на поход по врачам, остаются лишь таблетки. Запустив руку в спутанные волосы, он тянется за пачкой и зажигалкой. Закуривает, зажимает сигарету зубами и, подняв на свет исписанный листок, внимательно разглядывает текст. Йошики уже множество раз переписывал эту песню, рвал черновики, начинал заново. Но всё не то. Всё какой-то несвязный поток печальных мыслей, без всякой рифмы и ритма. Идея ему понятна, он знает, чего хочет, и буквально слышит эти слова вместе с музыкой у себя в голове, в сочетании с высоким голосом Тоши, но не может додуматься, каким образом ему всё это связать, чтобы звучало лучшим образом. И это раздражает. Безумно. Скрипнув зубами, Хаяши кидает листок обратно на стол и переминает пальцами сигарету. Что не так? Может, он о чём-то не том думает, поэтому и не может выжать из себя ничего, кроме этого бессвязного потока? Такими темпами ему совсем скоро придётся просить Хиде о помощи с текстами, не только с мелодией и аранжировкой. Не то чтобы Йошики сильно против этого, он никогда не запрещал ребятам писать для группы и не отстаивал ревностно мысль, что всё должно принадлежать исключительно его перу, просто никто особо не изъявлял желания потеснить его на этом поприще. Может, он даже был бы рад, если бы Мацумото проявил инициативу. Но проблема в том, что песни, написанные Хиде для его сольных проектов, очень резко отличаются по стилю от музыки «X». Они с Йошики в последнее время слишком по-разному смотрят на музыку — Хидето всё больше тянется экспериментировать с тяжёлым роком, порой уходя то совсем во мрачняк, то в какую-то гнусную иронию, то и вовсе в откровенное порно в стихах, и тексты у него по большей части очень мрачные, даже злые. Сам Хаяши же замечает за собой, что в последнее время начинает чувствовать себя чужим в этом громком мире; он склоняется к балладам, чему-то мелодичному и более мягкому. Эта разница будет слишком заметна, если Йошики попросит Хиде написать текст, и не факт, что такой разрыв придётся по вкусу поклонникам. Порой Хаяши даже удивляется тому, что они ухитряются уживаться в одной группе и быть ещё при этом настолько близкими — настолько ведь разные, что их, по идее, вообще воротить друг от друга должно. И тем не менее… Сегодня Йошики опять один — Мацумото отказался ночевать у него, сославшись на дела, убежал после репетиции на собственную запись. Они уже несколько дней в фактической разлуке. А был бы он здесь, можно было бы сразу спросить у него, что не так… И лидер тут же дёргается: да что происходит, с каких это пор Хиде стал для него настолько незаменимым? Конечно, он всегда был рядом, всегда готов был подсказать, да и сам Йошики ему всегда охотно помогал, но в последнее время желание постоянно иметь его поблизости превратилось уже в какую-то манию. И Йошики это категорически не нравится. И, как назло, перед взглядом возникают знакомые очертания порочно красивого лица и глаза с расширенными зрачками, в ушах весёлый голос: — Йо-чан, ну соберись! Всё у тебя получится, ты же гений! «Совсем не такой, каким меня считают все, и ты в том числе… Порой мне кажется, что я совсем не умею писать». Йошики задумчиво выпускает дым и, зажав сигарету двумя пальцами, смотрит в потолок. Морщась, опять пытается размять шею. Ну и глупости же ему в голову лезут. Хиде уже давным-давно не говорит ему ничего подобного. Когда они только познакомились, Мацумото и впрямь был восторженный, словно ребёнок, и после вступления в группу он смотрел на своего лидера, как на божество, во всех смыслах снизу вверх и с болезненным восхищением в глазах, ловил каждое слово и то и дело бросал ему комплименты. Самому Хаяши тогда трудно было порой поверить в то, что Хиде его старше — до того детские реакции выдавал порой гитарист. Про таких, как он, обычно говорят «что на уме — то и на языке». Но прошло восемь лет. Мацумото ощутимо изменился — он будто частично замкнулся в себе, стал куда более хладнокровным и явно научился держать язык за зубами, высказывает далеко не всё, что думает. Даже музыку он теперь слушает напряжённо, очень внимательно, щуря глаза, и глаза эти почти потеряли тот присущий ему восторженный блеск, он больше не смотрит на Йошики с таким восторгом. Может, потому, что теперь он знает, что Хаяши далеко не та трепетная принцесса, которую он на сцене обычно изображает, знает, что Йошики самовлюблённый, избалованный вниманием и вообще крайне тяжёлый в быту человек. А может, Хиде просто повзрослел и внезапно осознал, что они с Йошики сейчас на равных, оба пишут музыку и оба ведут успешные сольные проекты… Конечно, проще всего такие изменения списать на всё то же взросление — всё-таки уровень восприятия действительности в двадцать два года и в тридцать лет будет существенно отличаться. Взрослый мужчина, добившийся практически всего, о чём мечтал, явно смотрит на мир иначе, чем юный восторженный парнишка, не успевший ещё толком повидать жизнь. И, скорей всего, без наркотиков тут тоже не обошлось. Но что-то подсказывает Йошики, что в отношении Мацумото всё не может быть настолько просто. Хиде частенько курит в своей гримёрной, он абсолютно не выпускает сигарету из зубов, мрачно глядя в одну точку пустым взглядом, и явно думает над чем-то. Часто он подолгу смотрит на себя в большое зеркало и морщится презрительно. Он по-прежнему отказывается переодеваться перед кем-то, даже Йошики не даёт лишний раз увидеть себя без одежды. А по ночам его мучают кошмары, он просыпается с криками, подскакивая на матрасе, и Хаяши потом долго прижимает его к себе и гладит по волосам, успокаивая. Но Хиде ни разу не говорил ему, что снится и что так пугает. Отмалчивается угрюмо. И потом, когда думает, что Йошики уже спит и не слышит, тихонько плачет ему в плечо. Хидето явно травмирован чем-то, было в его жизни что-то ужасное, о чём Йошики не знает. И, скорей всего, не узнает никогда. Потому что это Мацумото, который больше всего на свете боится показаться слабым. Потому что «это мои проблемы, отъебитесь, сам разберусь». Наверное, странно так говорить про человека, с которым знаком столько времени и которого считаешь своей родственной душой, но Йошики всё чаще кажется, что под замками вечных улыбок Хиде на самом деле живут такие демоны, что лучше даже не думать о том, чтобы лезть к нему в душу. И сам Хидето явно страшнее всех этих демонов. Хаяши с тяжёлым вздохом вновь берётся за ручку. Что-то он отвлёкся. Надо закончить уже, чтобы было хоть что-то, похожее на завершённое произведение. Тогда хоть можно будет со спокойной душой править, это проще, чем писать с нуля. Перед глазами у него вновь возникает Хиде. Мацумото неподвижно сидит на кожаном диванчике в репетиционном зале, держа в руках распечатки, а его светло-карие глаза, сощурившись, оглядывают набросанный текст. Морщится, трёт висок пальцами, слегка поджимает губы. И Йошики, встряхнув головой, чтобы прогнать от себя эту картинку, ойкает от боли и опускает глаза на лист. И медленно выводит последнюю фразу. …While I’m away, read this line again.***
— Знаешь, что с ней не так, Йо-чан? Вновь они вдвоём в репетиционном зале. Недовольный, явно отчаянно невыспавшийся Хиде, слегка нахмурившись, разглядывает листок. Репетиция закончилась несколько минут назад, ребята уже разбежались по своим делам, и Йошики решил всё-таки показать ему эту песню, ставшую его персональным проклятием. Ни о какой записи он пока даже не думает, просто не понимает, что именно следует делать с этим стихом. — Не знаю, потому и спрашиваю. Думал, ты что-нибудь хорошее посоветуешь. Хаяши фыркает и запускает руку в волосы, забрасывая ногу на ногу. И Хиде кидает на него задумчивый взгляд. — Посоветую… Да она для Тоши не годится. Абсолютно не могу представить, как он её поёт. Вернее, могу, но звучит это очень и очень странно. — Да неужели? А мне, наоборот, чётко это представлялось, когда я писал. У меня все песни только с его голосом и ассоциируются… — Нет, Йо-чан, — Мацумото качает головой и отводит в сторону глаза. — Я… Я не могу тебе объяснить, почему. Просто чувствую, что не то. Выудив из кармана светло-зелёных широких брюк пачку, Хиде затягивается крепким дымом и, зажав сигарету зубами, щурит глаза. Без привычных чёрных смоки и подводки они кажутся блёклыми, больными. Множество полопавшихся сосудов, зрачки опять расширены, под нижними веками синяки, волосы свешиваются на лицо, на впалых щеках тени, скулы проступают ещё отчётливей. И шея вся чёрная от синяков — Пата и Хис сегодня с немалым удивлением на неё смотрели, только Тоши, который в курсе, кашлянул и неодобрительно покосился на Йошики. И Хаяши только тяжело вздыхает. Вид ужасный. Небось полночи был на записи, совсем не спал и, как обычно, наглотался амфетаминов и энергетиков, чтобы не упасть замертво от утомления. — Думаешь, не стоит её записывать? — Да нет, почему же. Она неплохая. Просто над исполнением и аранжировкой надо немного подумать. Если хочешь, я могу… Хаяши, не справившись с соблазном, осторожно убирает с его лба длинную пушистую чёлку. — Мне неловко тебя просить об этом… — Чего? — Хиде округляет глаза. — Неловко, ты сказал «неловко»?.. Блять, — и он тут же сужает глаза в приступе наигранной ненависти, хватается за рукав рубашки лидера, — а ну признавайся, кто ты такой и куда дел моего Йо-чана? Йошики невольно прыскает со смеху. — «Неловко» — это не про тебя, — с усмешкой продолжает Хиде, откладывая листок. — Если ты хочешь, я подумаю, как можно это обыграть. Оставь мне текст, посижу над ним сегодня и завтра тебе расскажу, что думаю. — Если честно, Хиде-чан, больше всего я сейчас хочу, чтобы ты немного отдохнул, — Хаяши окидывает его взглядом и слегка кусает губу. — Сколько ты уже не спал? Мацумото презрительно фыркает: — Я спал. Дохера много спал, — он закатывает глаза, — целый час. — Оно и видно, — усмешка, Йошики гладит его по лицу кончиками пальцев, — в мешки под глазами уже трупы можно складывать. — Йо-чан, тебе не пофиг? — Хиде издаёт стон изнурённого страдальца. — Я нормально себя чувствую. Йошики с сомнением заглядывает ему в глаза, видя в расширенных зрачках своё чёткое отражение. — Ага, а то я не вижу, что ты опять на амфетаминах. Ты не думаешь, что у тебя уже зависимость и что это крайне хреново? — Йо-чан, — Хидето бессильно морщится, — сделай одолжение, не нуди, я эти же слова от Хироши по сто раз на дню выслушиваю. Да, я пью таблетки и буду их пить. Чего вы ко мне прицепились? Я их не сам себе назначил, мне врач прописал. — Врач? — удивлённо переспрашивает Йошики, наклонив набок голову. — Какой врач может прописать амфетамины? — Психотерапевт, — Хиде ловит его недоуменный взгляд и морщится. — Ну, амфетамины он не прописывал, а вот антидепрессанты — да. Давным-давно. У меня была тяжёлая депрессия, и я был на грани самоубийства. И врач говорит, что меня в стабильном состоянии только антидепрессанты и держат, никак без них. — Но из-за чего, Хиде-чан? — только и может спросить потрясённый Хаяши. Он ведь всё это время думал, что Хиде глотает таблетки вместо энергетиков. Мацумото кривится. — Из-за того, что я толстый и отвратительный. — Да кто тебе наговорил такой херни?! — Йошики кусает губу. — Тебя плевком убить можно, какой ты толстый? — Не спорь со мной! — неожиданно взрывается Хидето. — Я лучше знаю, какой я! В его голосе, как натянутая струна, звенит ярость, и Йошики быстро отстраняется, примирительно подняв руки. Явно больная тема, не стоит её педалировать. Охота ему считать себя толстым — пусть считает… Хотя такие мрачные мысли ничего хорошего не сулят. — Прости, — Мацумото тяжело вздыхает, явно сообразив, что перегнул палку, и отводит взгляд. — Не хочу об этом. — Ничего. Не нервничай только, — Йошики за плечо тянет его к себе поближе. — Ну-ка, иди ко мне. Хиде утыкается носом ему в плечо и фыркает тихонько. А руки его кольцом смыкаются вокруг шеи лидера, тонкие пальцы легонько теребят собранные в хвостик рыжие волосы. — …Не думай, что я пытаюсь сделать тебе одолжение. Ну, с песней, — вдруг тихонько говорит Хиде и запрокидывает голову ему на плечо. — Мне и самому интересно, что из этого может получиться. Хм, — он вновь опускает взгляд на листок, — у меня даже есть одна странная идея. — У тебя все идеи странные, — смеётся Йошики. — Зато они всегда выстреливают. И ты прекрасно об этом знаешь, потому что и сам был такой же. С каких это пор ты стал говорить о чём-то странном с такой опаской? Хаяши кусает губу. Хороший вопрос. Раньше Йошики ведь и вправду и сам частенько хватался за какие-то совершенно дикие идеи, именно это, как ему кажется, немалым образом подействовало в своё время на популярность «X» на взлёте. Хотя, пожалуй, до Хиде ему было далеко — Мацумото во времена самого начала своей карьеры рокера славился манерой грызть сырое мясо на сцене и плеваться кровью в зал, Йошики даже, помнится, в первый момент позавидовал, сам он до такого не додумался. Лидер до сих пор помнит, как впервые увидел его на одном из концертов, как подумал «вот чудик» и о том, что не особо-то хочет приближаться к нему… Но в последнее время, чего уж говорить, Хаяши стал спокойнее, даже обрезал свои роскошные рыжие локоны, спускавшиеся ниже пояса, и прекратил использовать такой ядрёный макияж. И осторожнее, если совсем уж откровенно. Именно поэтому некоторые нынешние идеи Хиде пугают его. Впрочем, Хидето не особо и рвётся эти идеи применять в «X», у него есть сольные проекты, где он и так может отрываться как захочет. — Как насчёт того, — тихонько произносит не подозревающий о его мыслях Хиде, — чтобы припев оставить Тоши, а всё остальное — тебе? Йошики кашляет в недоумении. — Издеваешься? Знаешь же, я не пою! — фыркает он и опускает глаза. — То есть, пою, дома в душе иногда, но это к делу не относится! — Да-да, слышал я, как ты поёшь, — Хиде морщится. — Я разве сказал тебе петь? Знаешь, можешь эти слова просто прошептать загадочно под музыку. Уже получится что-то интересное. — Не очень рационально, — оценивает Хаяши. — На записи это можно устроить, да, а на концерте как исполнять? Я не уверен, что смогу несколько раз ловить одну и ту же интонацию. Мацумото дёргает плечом и тут же, скривившись, хватается за него ладонью. — А на концерте сделать тебе под неё сольный номер с записью, если не уверен, что сможешь. Ты мне разрешил исполнить «Pose» в качестве сольного номера, почему бы тебе и самому не придумать что-то подобное? Йошики только задумчиво трёт висок пальцем. — Ну допустим… У Хиде в глазах вдруг загораются яркие огоньки. — Я могу даже сам номер тебе придумать. Вернее, уже придумал, — он щурится и кончиками пальцев ведёт по подбородку, — могу поделиться… У тебя как со временем сегодня, Йо-чан? Может, поужинаем вместе, если ты свободен? — Мацумото округляет глаза. — Обещаю не напиваться. Можем вообще без алкоголя обойтись. Йошики усмехается краем рта и кончиком пальца дотрагивается до его нижней губы. — Ты, и без алкоголя? Ты что, теперь боишься пить в моей компании? — Ещё чего. Это тебе надо бояться в моей компании пить, — Хиде фыркает, — ещё наподдам тебе случайно. Нет, я сегодня просто не в настроении, вот и всё. — Наподдашь — и тут же получишь по носу в ответ. Я тоже драться умею, и сил у меня побольше будет, — со смешком отзывается Хаяши. — Ну ладно, как скажешь, Хиде-чан. И что-то мне кажется, что ты неспроста вдруг решил потащить меня на ужин. — Ну да, свидание с продолжением, — усмешка в ответ, Мацумото поддевает его подбородок пальцами. — Я просто вдруг подумал, что мы в последнее время практически никуда вместе не выбирались… Йошики покачивает головой. Ну да, это правда — после той ночи им стало не до походов по барам и кафе, они проводили практически всё свободное время в квартире лидера, упиваясь только друг другом. — Я соскучился, — томно шепчет ему Хиде, очерчивая пальцами контуры скул и подкручивая мягкие рыжие прядки волос. — Знаешь, я думал о тебе сегодня, никак не мог заснуть… Много чего думал, фантазировал… — и он быстро облизывает губы. — …И дрочил, — заканчивает явно оборвавшуюся фразу Йошики и, фыркнув, цепляется пальцами за ремень его штанов. — Так ведь? — Ну, дрочу я на тебя уже давным-давно, — Мацумото ухмыляется и закатывает глаза, — пф, наконец-то могу в этом признаться, а то аж самому страшно от этой тайны было. Знаешь, мне хорошо думается в процессе. А сейчас ты принёс этот текст, и я подумал, что эти мои фантазии для сольного номера под эту песню сгодятся. — Предлагаешь мне тебя оттрахать на сцене? — Йошики хмыкает, оттянув пальцами мягкий розово-чёрный хвостик и заставив гитариста вскинуть голову. — Хороший вариант каминг-аута. Только поклонники, думаю, будут немного в недоумении. А потом такой скандал разразится… Хиде смеётся. — Йо-чан извращенец. Нет, всё не настолько радикально… — Мне становится интересно, — Йошики касается губами его щеки. — Ну-ка, розовая бестия, признавайся, что придумал? Мацумото опять хитро щурит глаза и нащупывает его руку, сплетая пальцы со своими. — Не здесь. — Тогда поужинаем и поедем ко мне? — понимает намёк Хаяши. — Давай лучше ко мне, — вдруг предлагает Хиде. И, вытянув шею, без всякого страха целует своего лидера в губы. — Сменим обстановку немного.***
Йошики прекрасно знает, насколько Хиде не любит зазывать кого-то к себе домой. Даже близких знакомых — Хаяши за все годы их дружбы бывал у него в квартире всего несколько раз. И на удивление на этот счёт Хидето обычно смеётся и объясняет так: «Домой — это слишком интимно. Всё равно что сразу в спальню привести». Оттого сейчас его предложение немало удивляет лидера. И его не покидает упорное ощущение, что Мацумото задумал нечто совсем уж неприличное и странное. Но сам Хиде не даёт поводов о чем-то таком думать. Они вполне мирно ужинают в каком-то маленьком баре, Мацумото привычно отнимает у Йошики жареную рыбу и выковыривает из неё косточки, после чего возвращает тарелку с коротким «ешь». Болтают о всякой ерунде, демонстративно ни слова о работе и своих идеях. И Хиде и впрямь даже не смотрит на спиртное, прихлёбывает яблочный сок из стакана. А потом — домой, чтобы до утра выпасть из этой реальности. — Так что ты придумал, Хиде-чан? Задёрнутые жалюзи, приятная синеватая темнота. Мацумото привычно утягивает любовника за собой на постель, перехватывает за запястья его руки над своей головой; несколько минут беспрерывных жарких поцелуев, и только потом на полувыдохе Йошики успевает задать вопрос. Хиде улыбается ему краем рта: — Не торопись, я всё тебе расскажу и покажу. Только сними рубашку сначала, — Йошики слегка недоуменно дёргает плечом, но просьбу выполняет, выпутываясь из тонкой верхней одежды. Мацумото удовлетворённо улыбается улыбкой Чеширского кота, гладит ладонями плечи и шею. — Да, вот так. Красивый, зараза. Хаяши наклоняется к нему, ловя ещё один поцелуй, чувствуя, как его пальцы дёргают резинку, стягивающую волосы в хвосте. Отвлёкшись, он прикрывает глаза и упускает момент, когда Мацумото вдруг вновь закидывает назад руки; буквально пара секунд — и на запястьях Йошики невесть откуда затягиваются крепкие кожаные ремни. — Начнём вот с этого, — с усмешкой произносит Хиде, крепко держа пальцами оба его запястья. Взгляд у него безумный. Не на шутку испугавшийся Йошики пытается вырвать у него запястья, но Хидето тут же шипит и сильнее перехватывает их пальцами, ловко стягивая ремнями. — Лежи, блять, спокойно. Локти согни, вот так. И упрись запястьями, так удобнее будет. Жутко неудобная поза, Йошики чувствует, как опять начинает болеть спина, и кривит губы. Но лежащий под ним Хиде только ухмыляется краешком рта. — Хиде-чан, что ты задумал? — сдавленный шёпот, и Мацумото быстро целует его. — Я объясняю тебе твой будущий сольный номер, лидер-сан. Смотри, это очень просто, а эффект сногсшибательный. Наручники можно в гримёрке нацепить, а можно и прямо на сцене… Связанные руки, это же так красиво, правда? — Красиво, но если ты поранишь мне запястья, я тебя задушу… — бессильно выдыхает Йошики. — Пианист ты мой изнеженный, — всё с той же лёгкой ухмылкой тянет Мацумото, бездумно поглаживая его руки. — Спокойно. Я не так сильно их затянул, помню, как ты о своих лапках печёшься. Он вновь тянется куда-то к подушке. В пальцах появляется шёлковая чёрная лента, и Хиде завязывает её на глазах своего лидера. — Эй, — опять пытается выразить возмущение Йошики. Он абсолютно не понимает, что происходит, и это заставляет его нервничать. — Я же так ничего не увижу… — Она тоненькая. И потом, а зачем тебе видеть? — хмыкает Хиде и пальцами гладит его по щеке. Проведя кончиками пальцев по шее, по груди, он с силой надавливает ладонью на мучительно ноющий пах, и Йошики чуть не падает на него, глухо охнув от неожиданности. — …А ещё ты наденешь штаны в облипку, — похабно шепчет Мацумото ему в ухо, и от его томного голоса по телу разбегаются стайки мурашек, — прямо тесные-тесные такие и тонкие, чтобы задницу обтянули, можно даже без белья… — его ладони перемещаются на ягодицы, слегка спустив джинсы, горячие влажные губы касаются ямочки под ухом, и Хаяши вздрагивает, а его голос превращается в притворно ласковый: — Ты внимательно слушаешь меня, Йо-чан? Следишь за моей мыслью? — Пытаюсь… — сдавленно отзывается Йошики, кусая губы. Что за идиотский вопрос, как в таком положении вообще можно слушать и усваивать что-то? А самое страшное то, что Йошики чувствует, что странным образом такая неловкая ситуация начинает его заводить. Хаяши слишком привык к тому, что он главный во всём, чем занимается. Но сейчас-то всё по-другому, сейчас главный — Хиде, хитростью захвативший лидера в мучительно сладкий плен. И он явно не собирается отдавать это место. Так требовательно гладит, так жарко целует в шею, так томно нашёптывает свои грязные мысли, и Йошики слышит только его голос, приглушённый, хрипловатый и такой игривый… Есть от чего с ума сойти. — Смотри, не упусти. Суть номера в том, — продолжает шептать ему Хиде, — что тебе даже не придётся толком ничего делать. Ты будешь скован и с повязкой на глазах. Твоя задача — красиво извиваться, только и всего, и ты это прекрасно умеешь. А балет будет таскать тебя за собой по сцене. Укладывать на неё, тянуть за руки. Притворяться, что бьёт кнутом, — неожиданный и крепкий шлепок по ягодице, Йошики вскрикивает и опять едва не падает на него, — а потом гладить вот так… — обеими ладонями по животу вверх, пальцы с силой зажимают соски, буквально выкручивают до боли, и Хиде, уткнувшись носом ему под ухо, прислушивается к стонам. Наверняка у него опять садистское выражение лица. — Мне почти интересно, — чуть слышно, на выдохе проговаривает Хаяши, поворачивая голову и по звуку дыхания находя его приоткрытый рот, — а что в такой жаркий момент будешь делать ты? — А я буду сидеть в гримёрке, изображать ангелочка и изо всех сил делать вид, что не имею к этой содомии никакого отношения, — смешок, Хиде тянет его за волосы. — Ты всё запомнил, Йо-чан? — Запомнил. Развяжи меня. — Не-а. Зачем это? Будешь меня трахать прямо так. Йошики слышит шуршание, чувствует, как Хиде под ним шевелится и дёргается, явно выворачивается из своей одежды, а потом резким движением сдёргивает с него брюки, и так уже расстёгнутые и болтающиеся на бёдрах. Фыркает тихонько, тянет лидера к себе поближе и утыкается лицом ему в шею. Его пальцы вновь касаются подрагивающих ладоней, поглаживают скованные запястья, нежно пробегают вверх, к плечам… Пара секунд — и он уже оглаживает тело ладонями, задевает ими худые бёдра, а обжигающие пересохшие губы осыпают кожу поцелуями. Шею, плечи, ключицы… Везде оставляют мелкие горячие следы. И Йошики уже буквально задыхается от этих прикосновений, с силой упирая запястья в смятую подушку. — Ещё меня извращенцем называл… — с усмешкой шепчет он, наклонившись и в очередной раз наугад найдя его губы. — С каких пор ты практикуешь такие игры?.. — Давно, — Хиде легонько тянет его за волосы, целует подбородок и лижет его кончиком языка. — Когда-то я даже на БДСМ-вечеринки с удовольствием ходил… Знаешь, это так интересно. Меня, помнится, однажды поразил там человек, которого любовник полностью замотал во что-то вроде кокона. Он не мог ни видеть, что вокруг творится, ни двигаться, ни пить, ни есть, просто сидел неподвижно всю вечеринку… Но явно ловил от этого какой-то кайф, потому что стоял у него ого-го, — Мацумото фыркает. — М-м-м… Мне хотелось бы как-нибудь самому такое попробовать… Йошики невольно передёргивается, представив себе описанную картину. А Хидето как ни в чём не бывало рассуждает дальше: — Но пока что я осмелился только на частичное обездвиживание. И руки сковывали и глаза завязывали обычно мне… Я и не знал, что это настолько потрясающе выглядит со стороны. Ты такой эротичный, Йо-чан… — с усмешкой шепчет он и легонько кусает его за ухо, вырывая тихий вскрик. «И когда только он успел там оказаться?» — Тебя ведь это тоже заводит, да?.. То, что ты скован и не можешь ничего видеть… Он шепчет что-то в ухо, а его чуть шершавая горячая ладонь наглаживает живот, массирует его, надавливает, и кончики пальцев задевают головку члена. Кусая губы, Хаяши опять наугад тянется к нему, и Мацумото ловит его губы первым, перехватывая очередной судорожный вздох. — Заводит… — почти стонет он в рот любовника, вжимаясь в него бёдрами, и дёргает запястьями. — Только мне не нравится, что я не могу к тебе прикоснуться… — А губы тебе для чего? — Хиде кончиком пальца обводит его губы по контуру. — Этого слишком мало… — тянет Йошики капризно. — Вот как… — смешок в ответ. — А ты жадный, оказывается. — Ты только что это понял, Хиде-чан? Йошики усмехается, срывая с его губ очередной поцелуй, и опять утыкается ему в шею. Почти невесомыми нежными прикосновениями движется вниз, к плечам, к груди. Целует сосок, слышит сбивающееся дыхание, чувствует, как он вздрагивает, как учащается его пульс и ритм сердца, и пытается представить себе, как Хиде кусает губы и жмурится. Самому, впрочем, тоже дышать уже совсем трудно — пальцы гитариста уже с силой сжимаются на стоящем члене, настойчиво поглаживают, нарочно затрагивают чувствительную головку. — Я не смогу… Подготовить тебя, — выдыхает Хаяши куда-то в рёбра, и Хиде, хмыкнув, тянет его к себе за волосы. — Не прокатит, Йо-чан. Ты и раньше не особо-то себя этим утруждал… Не беспокойся, — притворно нежно говорит он и целует в губы, — я сам это сделаю. При одной только попытке представить, как он сам растягивает себя пальцами, у Йошики перехватывает дыхание. — Повязку хотя бы убери, — хрипит он, — я хочу это увидеть. Смех, шорох, Хиде касается губами его щеки. — Ни за что. Будешь сам представлять и с ума сходить. Пальцы невольно сжимаются в кулаки, Йошики тянется к его пересохшим губам. Представлял ли он себе Хиде когда-нибудь в роли такого мучителя? Нет, вообще до этого даже не знал, что у этого очаровательного существа есть подобная тёмная сторона. И, если честно, этих сторон по мере того, как они сближаются, открывается всё больше и больше, это уже совсем не тот Хиде, к которому Хаяши привык и которого, как он думал, хорошо знал… Но менее желанным он от этого не становится. Наоборот, хочется окончательно посрывать с него все оставшиеся маски, понять, кто же на самом деле Хидето Мацумото. Только вот Йошики сомневается в том, что даже в таких условиях Хиде откроется ему до конца. Мацумото — загадка даже сам для себя, наверняка. Он нежно целует распухшие губы, ловит ими стоны, пытается представить себе выражение его лица и то, как двигаются его пальцы. Наверняка розовые щёки. Наверняка мутные, заплывшие горячими слезами глаза, почерневшие и бездонные. И волосы растрёпанные, влажные, рассыпанные по подушкам и прилипшие к лицу и шее, возможно, он распустил длинный розово-чёрный хвостик… У Йошики кружится голова. Одни только эти мысли, по ощущениям, запросто могут заставить его грязно и вульгарно кончить, если он продолжит размышлять в том же духе. Хиде на секунду убирает от него руку, потом вновь обхватывает член, и Хаяши вздрагивает от того, что она внезапно стала холодной и скользкой. — Ш-ш-ш… Тише, Йо-чан, — тут же шепчет ему Мацумото, распределяя смазку пальцами. — Тебе это тоже не помешает. Уткнувшись носом ему в подбородок, закинув одну руку на шею, Хиде слегка приподнимается, ложась поудобнее; пристраивается, насаживается, кусает губы Йошики, утягивая его за собой, сжимает коленями поясницу. Поняв, что ему наконец-то дали карт-бланш на развлечения, лидер с усмешкой целует его и начинает двигаться, постепенно наращивая темп и глубину своих толчков. Затёкшие, болящие запястья с силой упираются в подушку. Губы вновь перехватывают чужое дыхание, вернее, даже не чужое уже, почти своё, родное, делят его на двоих. Хиде стонет ему в губы, и голос его сейчас отчего-то кажется непривычно высоким и сиплым, как у подростка. И Йошики уже невыносимо хочется увидеть его лицо, лидер, не обращая внимания на боль в шее, встряхивает головой, надеясь, что повязка от резких движений не удержится на глазах. Но Мацумото хорошо завязал её, никаких результатов эти трепыхания не приносят. И сам Хидето явно с удовольствием наблюдает за стараниями любовника, фыркает, бодает его в щёку носом. Впрочем, через какое-то время всё-таки, сжалившись, проводит ладонью по лицу и проскальзывает ей за ткань — Хаяши успевает поцеловать кончики его пальцев, и Хиде тянет за тонкий шёлк, легко развязывая полоску. И Йошики видит перед собой его глаза — чёрные, как лужицы дёгтя, затянутые туманом, радужную оболочку даже не видно, настолько сильно расширены его зрачки. На губах — уже привычные ранки, сочащиеся кровью, длинная чёлка прилипла ко лбу. — Мне и самому не нравится, когда я не вижу твои глаза, Йо-чан… — еле выдавливает Мацумото из себя хрип и тянется за поцелуем.***
Запястья всё же тихонько ноют — изнеженные руки лидера не привыкли к таким внезапным издевательствам и теперь едва подчиняются ему. Даже обхватить Хиде за талию оказалось не такой-то простой задачей. Стараясь не обращать на это внимания, Йошики обнимает своего гитариста. Вжавшись носом в плечо Хиде, он тихонько дышит, посекундно облизывая пересыхающие губы. А Мацумото, спокойный, будто ничего не случилось, сидит на коленках и курит, задумчиво глядя на тёмное небо, проглядывающееся в щелях жалюзи. — Не хочешь затянуться? — вдруг предлагает он. — Могу поделиться. Йошики качает головой. Его сигареты слишком крепкие, Хаяши от них мигом начинает кашлять. — Нет, спасибо… Я вообще подумываю о том, чтобы бросить. — Тухлый вариант, — оценивает Хиде. — Я чёрт знает сколько раз пытался бросить. И, как видишь, всё ещё курю. «Ты не просто куришь, ты дымишь как паровоз. В таких условиях и вправду хрен бросишь». Вслух Йошики, естественно, эту мысль не говорит и опять трётся носом о его больное плечо. Опять всё красное и распухшее после репетиции и записи. А Мацумото выпускает горький дым и щурит глаза, зажимая сигарету тонкими пальцами. — Знаешь, Хиде-чан… — Хиде отбрасывает с лица волосы и внимательно смотрит на лидера. И Йошики улыбается ему. — Я так подумал… Мне нравится такая идея сольного номера. Хидето тут же ухмыляется краешком рта. — Ещё бы она тебе не понравилась. Ты очень тщеславный, Йо-чан. Никогда не откажешься покрасоваться без рубашки и в брюках в облипку, будто я не знаю. Но если ты и вправду так думаешь, то я очень рад, — он целует лидера в губы и слегка задумчиво сдвигает брови. — Хм… Я хочу выпить. В этом-то ты составишь мне компанию? — У тебя обязательный пункт «напиться на ночь глядя»? — Хаяши лишь фыркает в ответ. — Конечно, а то я не усну. Тем более после такого, — Мацумото поднимает его руку и бережно гладит слегка покрасневшее запястье. — Прости, я не хотел тебе навредить. — Глупости. Наутро уже ничего не останется, — вздыхает Йошики и притягивает его к себе. И с мягкой улыбкой прислушивается к тому, как Хиде тихонько урчит ему в шею.