Проснувшись рано по утру, я почувствовал ужасную, давящую на меня, усталость. Хотя, я чувствую её часто, но не так сильно. Не в таком ярком её проявлении. Меня подняли в шесть часов утра. С учётом того, что после того случая мне поспать так и не удалось, я провёл бессонную ночь, в полной тишине после пробуждения.
Бакуго тяжело засыпает. Ворочается, видно, что его тоже мучают кошмары. Могу предположить, что он дорожит сном и количеством часов сна, поэтому угрожает расправой, чтобы его не трогали и не будили. Я понял почему, ведь утром, я видел его лицо. Он выглядел так будто бы готов снести несколько колон за раз голыми руками.
Характер скверный, а здесь он ещё и не выспался… тяжело будет его терапевту сегодня.
Я же, после того, как закинул в себя более сносного по вкусу завтрака, представленного в виде яичницы, которую испортить, ну, просто невозможно. Пошёл по наставлениям врача к кабинету, где увидел Каминари, который панически оглядывался, стоя у стены.
Заметив меня, блондин негромко уркнул, тут же оживляясь и словно забывая о неком страхе, который присутствовал на его лице ранее. Он подбежал ближе, хватая меня под руку, словно маленький ребёнок повисая на мне. Я с трудом выстоял на ногах, несмотря на то, что Денки тоже худой.
— Тодороки-кун, с тобой хоть страшно не будет. Тётя Йоланта очень строгая, не люблю с ней говорить, но с тобой мне будет хорошо. — беззаботно проговорил он, от чего я изгибаю бровь в неком недоумении.
— Строгая?
— Да, она прописывает плохие лекарства и заставляет меня плакать. Ты не разрешишь ей так делать?
— Плакать? Но она же доктор… верно? Она не должна доводить тебя до слёз.
— А она доводит, она плохая.
Я слушал Денки внимательно, ведь он выглядел безобиднее, чем все санитары вместе взятые, ему мне верилось больше. Мальчику пережившему такое потрясение, верно тяжело приходится, и тем более, в настолько юном возрасте перенести такое… верно он так остался ребёнком, в попытке нагнать детство, которым его обделили…
Мне стало его жаль, и я положил руку ему на плечо, пытаясь показать, что бояться ему нечего. Хотя, получалось у меня плохо, что я заметил по его кривенькой улыбочке.
Мы ждали около получаса, но кабинет так и не открылся. Мы дёргали за ручку, стучали, даже ходили к регистрации, но полчаса прошли в пустую. Мы опустились на холодный плиточный пол у кабинета, не в силах держаться на ногах, и уставились в коридоры по обе стороны от нас. Раннее утро. В здании тихо, словно никого нет, всё пусто, что даже создавало иллюзию спокойствия.
Я по-тихоньку начал отходить от состояния ходячего мертвеца, слушая неугасающего, словно огонёк, Денки и множество разношёрстных несвязанных между собой историй. Я видел, как коридоры постепенно темнели. Видимо, солнце спряталось, или жалюзи закрыли. Меня не смущала тень в коридорах, она не содержала в себе тревоги, как тени в душевой.
— Тодороки, а ты тоже боишься тени?
— Тени?
— Да. Там живут большие чудовища. Они не плохие, но мерзкие. Они преследуют одиноких и убитых отчаянием людей. — улыбчиво произносит Денки.
— Чудовища? Ты хочешь сказать, сгусток тьмы, с глазами и маленькими руками? — вовлечёно спрашиваю я, разворачиваюсь я к нему.
— Да! Они безобидны, не трогают никого, но это плохой знак. Знаешь, карты говорят, что это приближение какого-то переворота. Так и было. Когда я их начал видеть, я повстречал Эйджиро, его перевели в мою палату и мы подружились. — поясняет он.
— Потрясение связанное с людьми?
— Наверное, но я не уверен. Обычно, тени предвестники того, что тебе предстоит отпустить очень тяжёлые воспоминания и впустить в свою жизнь что-то новое. Это я и называю переворотом. — он поднимает палец к губам, негромко и игриво мне хихикнув.
Коридор пустовал, и наши голоса, кажется, отпрыгивали от стен, что создавало эффект лёгкого приглушенного эхо. Моментами, Денки пробегался взглядом по местности, и я заметил, что делает это он несколько панически, и с каждым разом всё более и более явно выражая страх, пока движения приобретали резкость.
— Каминари, ты боишься? — спрашиваю я неожиданно для себя.
— Её нет… уже почти час. Она должна дать мне таблетки… — шатаясь произносит он, глядя в одну точку потерянно, пока зрачки его тускнеют.
— Тебе . они нужны? Ты не можешь их не пить?
— Если я их не пью, я вижу… я вижу жуков, тени, вижу Les Yeux. — произносит он, пока его голос медленно становится тише, переходя на шёпот. Я вижу, как шевелятся его губы и как начинают трястись кисти.
Я, от непонимания, что мне делать, раскрыл глаза. Подвинувшись чуть ближе к нему.
— Она скоро придет. — пытаюсь подбодрить я, замечая, что у Денки накатывает страх. Я чувствую, что-то будет, что-то произойдёт. Мой холодный, тихий голос не подходит для успокоения. Не подходит, он не тёплый, он не успокаивает. Он как лёд холодный и отталкивающий от себя, и мне становится неловко. Каминари же притащил ко мне под нос Бакуго, в столовой, заставил нас разговаривать, и, честно говоря, даже если бы не эти сомнительные связи с Кацуки, я бы ни шагу не сделал с места.
Я не привязан к ним, но мне хочется отплатить чем-то, хоть чем-то. Я привык, что должен быть за всё обязан. Всем и за всё… Мидория требовал от меня многого.
— Эй! Почему ты молчишь! О чём ты думаешь, Шото, не молчи, мне страшно. — он цепляется за ткань моей рубашки и несильно потряхивает, заставая врасплох. Я шокировано смотрю на него, и кусаю нижнюю губу, решаясь поведать о своих мыслях, чтобы занять его мозг своей историей о неудачной любви.
— Мидория… я был в отношениях с парнем, и вспомнил немного… — морщусь я, пока Каминари меня серьёзно и заинтересованно слушает, внимательно смотря на меня.
— Ты вспомнил о своём парне из-за меня? Я его напоминаю? Он такой же симпатичный как и я? — нервно, словно пытаясь затушить внутренний поток эмоций, усмехается он.
— Ты. ну ты красивый, но вы немного разные… у тебя глаза более вытянутой формы, у него они большие, круглые, у тебя--
Он перебивает меря, негромко хихикая.
— Эй-эй, я пошутил! — улыбнулся он, дёрнув бровью от невозможности удержать эмоций. — Так что там про твоего бывшего парня?
— Он… он постоянно извинялся. Я чувствовал, что должен это исправить. Чтобы он больше не извинялся, но постоянно чувствовал себя так. Будто бы вынуждаю его извиняться, будто бы из-за меня он виноват. Я чувствовал себя должником, по отношению к нему: " я должен помочь», «должен выслушать и вытащить из него (всего*)»… но в ответ он не делал ничего. Он не слушал меня, и не хотел слышать. Я понимаю, что звучу просто обиженным мальчишкой, я ведь не мог ничего сделать. Не могу ничего исправить, ведь он человек и его проблемы намного глубже, чем я представлял… я просто был слишком самоуверен, что смогу всем во всём помочь, но… помощь нужна мне. Я загнал себя в яму, а Деку… он является ко мне ночью, в виде насекомых, и говорит о каком-то проводнике из загробного мира. Я хотел бы умереть вместе с семьёй… а не жить здесь, видя тени, мужчину с копытами и черепом и Мидорию, который…
— Тодороки! — он дёргает меня за рукав и я поднимаю взгляд влажных глаз на него. — Что за проводник?! Что ты видишь? — серьёзно, хоть и с примесью тревоги, спрашивает он.
— Я?.. — опешив от внезапности вопроса, я вздрогнул, не понимая, чего это Денки так заинтересовало.
— Что ты видишь? Ты знаешь, чем кончаются такие видения? Ты, боже, у Иганамии было похоже, но она живёт далеко. Может, знаешь, может быть слышал. Почему ты не ходишь туда, в чем проблема, ты видишь, но не имеешь очков… — он начинает бормотать, пока его жёлтые глаза беспорядочно бегают. Я понимаю, что, наконец, на него накатило. Он не в силах сдержать больной разум и кучи мыслей, которые льются потоком. Он трясётся и дрожит, а я не знаю что делать.
Я тяну к нему руку, касаясь руки, но он тут же отдёргивает её, зажмурив глаза.
— Нет, пожалуйста! Только не снова, я не буду грешить! Прошу! — хлюпает носом он, выкрикивая это, зажимая уши ладонями.
Грешить? Он видит в прикосновениях того пастыря? Его проблемы не решают, их не решили. Таблетки просто сдерживают и заглушают его боль на время. Они просто заставляют его заглушить и топить боль в таблетках, а результата ноль. Никакого осознания своих проблем, помощи, он умирает изнутри.
— Каминари! — пытаюсь звать его я, но внезапно, я замечаю за его спиной девушку. Я приоткрыл рот, смотря на то, как его обнимает желтоглазая блондинка с чёлкой и двумя пучками. Она хищно облизывалась, что-то шепча Денки, пока тот вертел головой, и затыкал уши стараясь её не слышать.
— Твои глаза, наверно, видели столько боли… — шепчет она возбужденно, касаясь губами его волос, облизывая висок.
— Пожалуйста! Не трогай меня я не хочу умирать.
— Пока у тебя случаются приступы, ты в любой момент. Можешь двинуть кони… — шепчет она, хищно и возбуждённо улыбаясь, а я дёргаю Денки за руку, и бегу в сторону коридора. Ему нужны таблетки. Неважно что произойдёт. Он должен успокоиться. Неважно какой ценой. Эта девушка. Кто она? Она тоже больна? Или зачем она его доводит?
— Я, не пойду, нет! Пожалуйста! — рыдает он, а я тащу его за собой, в попытке найти хоть одного санитара. Как бы неправильно всё это было, но они должны добраться до успокоительного.
— Эй, что это такое? Ты как смеешь вмешиваться в дела самой проводницы в Рай… — расстроенно, но натужно игриво звучит эхом голос Девушки, и в следующее мгновение передо мной в тени возникает голая девушка.
Блондинка, со стекающей с неё грязью, в которой я видел несколько глаз. Она… они знакомы мне… кажется. Проводник в Рай?
— Эй, ну ты че-- оу… — внезапно меняется в голосе девушка. Улыбаясь игриво, и изгибаясь от возбуждения, она прижала палец к губам, смотря на меня из-под длинных ресниц.
— Кто ты? — спросил я, чувствуя, как внезапно ко мне прижимается сам Денки, охватывая спину руками.
— Тога Химико, но меня больше интересует, кто ты? Неужели! — она негромко вздыхает, улыбаясь и подскакивая ко мне. — Тодороки! Младший из Тодороки, сбежавший от самой смерти, мальчик! Я нашла тебя! — она налетает на меня и я умудряюсь уклониться, пока она негромко, заливисто смеётся.
***
— Твои глаза наверняка вкусные! В тебе столько страданий, небось сам хочешь умереть. Вместе с семьёй, ты бы жил в раю! Мой сладкий, как я хочу обгладать твои глаза! — она выпрыгивает в мою сторону, а за ней вспыхивает болотная грязь. Волна грязи покрывает её тело, и она превращается в ту тварь. Множество глаз по всему телу. Больные, отдающие красным, глазные яблоки и огромная пасть. Вблизи оно ещё страшнее. Я бегу в другую сторону коридора, держа за собой Каминари.
Проводник? Жить в раю? Неужели?..
Я избежал смерти? Она проводник, но как, что я видел? Мои глаза должны были съесть? Я вижу её, потому что должен был умереть, но почему её видит Каминари? Он же не умер и не был на грани, наверное…
— Тодороки! Не смей убегать мальчишка. Ты должен мне свои глаза! Сладкие, вкусные, полные боли и страданий!
Я бегу от неё дальше, таща за собой Каминари. Я бегу всё дальше не останавливаясь.
Ноги болят. По тёмному коридору раздаются мои собственные вздохи, и я медленно теряю темп. Мои ноги слабеют, а тело меня не держит. Я упаду. нет, не упаду. Нельзя падать.
Я чувствую, как держу за запястье Каминари. Только я могу привести его к лекарству. Нельзя оставлять его.
— Шото, у тебя кровь! Тодороки. Кровь! Кровь!
Я вытираю капающую из носа, от перевозбуждения эмоциями и физической нагрузкой, кровь. Она стекает по губам до рта. Перенапряжение… я не бегал с первого курса старшей школы… почти пять лет без нагрузки, а здесь я тащу его за собой.
Я держу его, боясь отпустить. Я вижу просвет. Это не палата, это кабинет. Не факт что нужный, возможно я и вовсе завел нас на другой сеанс, но тут должны помочь. Я дёргаю за ручку, и чувствую, как на меня разворачиваются. В глазах темно. Жарко и плохо. Я из последних сил держу Денки, и пошатываюсь, смотря на расплывающийся перед глазами силуэт врача. Я падаю, когда слышу оглушившие меня крики.
«Галопередол», «глав врача, быстрее», «приступ»
Как оказалось, Денки всё время дёргался, что и выбило меня из сил так мгновенно, под воздействием других факторов небывалого напряжения. Я бежал так далеко, как мог, и мне искренне стыдно, что я насильно тащил Каминари сюда. Ему наверное больно вспоминать о нежеланных прикосновениях.
Я ничего не мог сделать… правильно ли я поступил? Я увёл его от проводника… как Деку увёл меня? Я обрёк Каминари на страдания? Но… чёрт возьми, как я избежал смерти, неужели Мидория и впрямь провёл меня. Те коридоры, пути, я сбежал от смерти. Голова болит от мыслей.
Я не чувствую, тело дубеет, а голова раскалывается от мыслей, от душевной боли и от падения.
Я хочу плакать, но я…
Темнота. Я теряюсь в темноте. Никакого сна. Ничего тревожного. Просто я в покровительстве теней. Они прячут меня,. Такое блаженство.
Мне больно, но так хорошо. Я лежу в спокойствии.?
Тишина медленно переливается в негромкий шорох. Потом я слышу как кто-то перешёптывается друг с другом. Тихо, словно они боятся меня разбудить. Иногда, слышу сдавленное рычание.
Я узнаю Бакуго. Я чувствую, как тела касается мягкая постель и медленно открываю глаза. В глаза ударяет холодный свет. Яркая лампа жужжит прямо над головой и я слышу, как справа от меня Медсестра, ворчливо что-то мямлит и записывает. Она смотрела в телефон, что-то говоря о терапевте, который сегодня не пришел Из-ха внезапной страшной аварии, нашествия… крыс? Нашествие крыс? Звучит как бред, но я слишком устал, чтобы запоминать эту информацию.
Она что-то говорила, а затем, взглянув на меня соскученно, словно на собачонку, что доставила ей работы, она развернулась и вышла.
— Ками… нари… — шепчу я.
— Эй, Шото, ты как? — слышу я голос с левой стороны. Я медленно перевожу взгляд в сторону, откуда исходил звук и вижу Эйджиро. Красноволосый смотрит на меня с сочувствием и сожалением.
— Как я рад что всё хорошо! Мы так перепугались. Каминари сказал, что ничего кроме темноты и боли не помнит, из-за обострения. Нам сказали только то, что ты потерял сознание. Ты бы знал, как напугал меня. — тороторит он, но после с облегчением выдыхает, повиснув над моей головой.
Его лицо выглядит таким беспокойным… Он улыбается мне вымученно и благодарно, а затем треплет по волосам.
— Спасибо что помог, Каминари… обычно, его невозможно вытащить или даже коснуться. Больной разум коверкает понятие силы и выдержки, и… он просто не видел что творил… прости его, если что-то произошло. — негромко произносит Эйджиро. — Я не всегда могу его удержать, а тебе хватило силы дотащить его, хотя тело у тебя очень хилое… Тодороки, ты спас его. Он бы бился головой о стену и попал бы в реанимацию, как было раньше.
— Киришима… как он? — выдавливаю я из себя.
— Нормально. Сейчас в палате лежит. — слышу знакомый грубоватый голос.
— Эй, дурак, ты знаешь, что тащить за собой шизика в истерике — это между прочим карается дополнительными работами. Ты был в бессознательном состоянии до ночи, а медсестра мне проворчала все уши о том, что ты будешь в столовой эту неделю убираться, словно я твоя мать и меня вообще ебёт что с тобой произошло. — слышу я бархатистый голос Кацуки.
— Я хочу есть… мне всё болит… — я медленно ставлю руки на матрас, поднимаюсь и перевожу взгляд на прикроватную тумбочку, где мне оставили немного съестного. Я вижу хлеб и немного воды. Я тяну дрожащую рука к нему, но тут мою руку перехватывает Бакуго. Я поднимаю на него тяжёлый взгляд, и вижу, как он смотрит на меня. Строго, словно воспитатель или мать, как бы смешно это не звучало, в соотношении с его словами. Он кладёт мою руку на простыню, и сам поднимает тарелку с хлебом.
— Тебя пальцем ткни — упадёшь. Не хватало мне того, что бы ты тарелку здесь разбил. — рычит он и поднимает хлеб, разрывая его на кусочки, чтобы было удобно есть. Один он протягивает мне, прямо к губам, и я медленно приоткрываю рот.
Я откусываю кусок, и с трудом его пережёвываю, смотря на то, как Бакуго терпеливо держит кусок и моментами смотрит на меня, поднимая мою голову пальцем, дабы я не падал.
— Киришима… почему ты так волнуешься о Каминари? Ты его кормишь, ты за него извиняешься, говоришь что не можешь его сдержать, хотя сил у тебя явно больше, чем у меня.
— Каминари? О, ну… — он отводит взгляд. Неловко усмехаясь, почёсывая затылок. — Он мне как младший брат. Никогда не умолкает, всегда весёлый и радостный. Он… загружает мои мысли, не давая мне подумать о прошлом… — его голос становится холоднее, словно он что-то вспомнил. — Я жил в таком ужасном одиночестве. Где… где даже говорить не мог. Там ничего не было. И я боюсь оставаться один на один со своими мыслями. Каминари не даёт мне заскучать и я слушаю его голос. Он мне нравится, я не чувствую одиночества. И… он не боится этого. — он приподнимает рукава своей больничной рубахи, показывая мне затвердевшие руки. — Если бы не Денки, я бы давно умер. Хех. — усмехается горько, дёргая уголок губы.
— Киришима. — обрывает его Бакуго. — Отбой уже как 10 минут.
