Эйджиро поднимает рукава своей рубахи и показывает мне затвердевшие руки. Твердые как сталь, давящие на вены. Я вижу, как трескается его кожа. Она так давно затвердела… с руки вот-вот потечёт кровь, а кожа, посреди затвердевших участков, посинела, словно, она была в тисках такое долгое время. От одного лишь вида на это, у меня перехватывало дыхание. Мне было больно на это смотреть, я дернулся, отводя взгляд в сторону.
Киришима перепуганно вздохнул, негромко хмыкая и улыбаясь мне, несколько неловко, тут же закатывая рукава обратно.
— Извини.
— Я… я сам хотел посмотреть. Откуда это? — перебираю я нервно, чувствуя физически, как я буквально побелел. От такого вида, мне хотелось блевануть. Из меня и правда шло что-то похожее на не до конца переваренную еду, правда, с учетом того, что я почти не ел, это была вода с желудочным соком и вчерашним салатом, а значит, если меня вырвет, то прожжет все пути.
— Киришима. — я слышу голос Бакуго, который касается моих плеч, дабы я не упал и не согнулся пополам. Проходит какое-то время и я слышу, как закрывается дверь моей палаты. Киришима оставляет нас одних и я, как только почувствовал, что меня отпустило, посмотрел на Бакуго, который тотчас меня отпустил, словно в омерзвлении.
Я помял губы, кусая их, смотря на блондина, который доставал новую пачку сигарет из блока по 10 штук. Он разорвал тоненькую плёночку и бросил её на свой комод, подходя к распахнутому окну, которое находилось ближе к моей койке, хотя до этого, он курил возле своего места принципиально.
Я смотрел на то, как он, в тусклом свете потягивает сигарету к своим сухим губам, элегантно, наплевательски зажимая сигарету между пальцев, которые подрагивали, что походило на мельчайшие нервные тики, и выдавало в Кацуки невротика.
— Бакуго. Спасибо что накормил меня. — негромко благодарю его я. Мой голос звучит почти шепотом, он такой мягкий, по сравнению с резким и грубым голосом Кацуки, который щекотал не только его голосовые связки, но и мои, как казалось…
Я сходил с ума лишь от его голоса, и в корне не понимал почему. Это вызывало странные эмоции, но им не хотелось противиться…
— Тц. — цокает он языком, хмуря нос, разворачиваясь ко мне, выпуская дым изо рта. Серый дым обволакивает его шею и лицо, что при малом освещении и мягком контрасте теней делает его взгляд более диким, необузданным, непонятным. — Плохо что ты видел руки Эйджиро. Видно что ты слабый. Чуть не распрощался с содержимым желудка. — хмыкает он, насмехаясь, пока я лишь пьяно, вымученно на него смотрю. Я не отвожу взгляда ни на минуту, пока Бакуго уделяет мне лишь восемьдесят процентов своего внимания, а остальные двадцать осматривая предметы интерьера. Это выстраивало хорошее впечатление о нём. Он уважал мои границы, не пугал меня, а вот мне такое было тяжело. Я не могу так, я привык смотреть на него, за это сутки, не отводя глаз, концентрируясь на нём полностью. Бакуго был тоже странным, он не выражал никакого недовольства от этого, и лишь дергал бровью, многозначительно.
— Эй, лупоглазка. — хмыкает он, бросая окурок от сигареты в окно, подходя ближе ко мне, пока я даю себе возможность похлопать глазами несколько раз, заводя отросшие на пару сантиметров пряди за ухо. Стоп… отросшие? Разве я тут не один день? — Ты по-нормальному смотреть не умеешь, или всегда пялишься как психопат? Ты почти месяц тут, а это меня даже не раздражает, ты, кретин. — предъявляет мне страннейшую претензию он, садясь на мою койку, повернувшись ко мне в полоборота.
— Месяц? — растерянно переспрашиваю я. Как месяц, я не помню.
— Не строй дурочка, чертов кретин. — дёргает губами Бакуго, отводя взгляд.
— Я… я правда не помню. Не обманывай меня, я вчера заселился, и вчера к нам прилетал рой. Помнишь? — потрясенно, хоть и также предельно спокойно произношу я, внутренне думая, что это розыгрыш
— Ах, у тебя проблемы, да? — хмыкает он, поднимая на меня жадный взгляд, на который я не успеваю обратить внимания. Моя голова заполнена вопросами. Как месяц, почему…
— Я вчера приехал. — стою на своём я, пока Бакуго закатывает глаза, подвигаясь ближе, прожигая меня взглядом алых глаз, от которого я наоборот пячусь назад.
— Твой психолог говорит, что ты впадаешь в забвение, теряя голову. У тебя смешиваются или стираются все события, и ты забываешь о пройденных днях. Из-за этого, терапия с тобой просто невыносима. В психологии было подобное, однако… обычно такой самообман повторяется через длительное время. Например девять месяцев, а тут… словно тебе специально из головы выдёргивают воспоминания.
— Бакуго, ты обманываешь. — хмурюсь я, поднимая руку, упираясь об в чужую грудь, намереваясь оттолкнуть, но у меня не получается и Бакуго лишь усмехается нагло поводя бровью.
— Да? Тогда откуда с чего мне кормить тебя? — замыкает он. Бакуго не стал бы, нет, ну может быть он хочет помочь, хотя. Вряд ли. Он ведь совсем другой, и вчера… или когда, он казался мне противным хмырём, который не прочь и помахаться на кулаках за какую-нибудь дурость.
— М… — мнусь я, пожимая губы и отводя взгляд, чувствуя как его горячая рука касается моих пальцев и легонько их сжимает.
— Давай же, содрогнись в лице, половинчатый. Содрогнись, как обычно пытаясь меня убедить в том, что я просто хороший человек, и мне не наплевать на тебя после жалкого дня знакомства. Потом ты расскажешь мне про то, как мы «этой ночью» говорили. — смотрит он, жадно, поглащая меня, пока я чувствую, как горят лёгкие, от шока, от перегрузки, которая заставила меня чуть ли не вздрогнуть.
В моей голове внезапно проносятся воспоминания, словно их вернули на место. И впрямь, я внезапно вспомнил всё. Мы с Бакуго не общались, но я понял, почему Киришима за меня переживал. Я ходил с Денки первое время, но потом меня перевели после случая, когда меня вырубило. После того случая с Денки, со мной больше времени начали проводить Киришима и Каминари. С Бакуго мы… помогаем в библиотеке. Мне не спится, и я часто смотрю, как он курит, а он раздражается. Я помню, как просил его научить меня курить, но бросил это, сразу после того, как подавился от первой же затяжки.
— Вспомнил. — шепчет он, находясь у меня перед лицом, пока я замираю на месте. Я чувствую его дыхание, оно позволяет мне не потеряться и я чувствую, как горит моя кожа от его воздуха. Такой горячий, я точно расплавлюсь…
Я поднимаю взгляд на него, и он тут же отстраняется, заставляя меня судорожно выдохнуть. Он своими движениями покачнул матрас, а я касаюсь своего лба, тяжело выдыхая.
— Это случалось ранее? Я вообще всё забываю? Я вообще всё забываю и потом не помню?
— Нет. Ты помнишь всё несколько дней, а потом… забываешь. Такое было шесть раз. — скрещивает руки на груди он.
— О боже, шесть? — я хватаюсь руками за голову.
— Да, шесть. — подтверждает он, пока я тяжело дышу. Что же это за игра? Кто создал эту мешанину в моём мозгу, почему я не запоминаю, что происходит?
— Нет, нет, я не могу забывать… ещё скажи, что приступ Денки был один единственный раз и при этом приступе я говорил о блондинке с кучей глаз, которая превращается в монстра-
Чуть ли не в истерике перебираю я, задыхаясь от отчаяния и перегрузки эмоциями, пока Бакуго заметно заинтересовался, приблизившись и коснувшись края моей кровати, от чего она затряслась.
— Эй… что за девушка блондинка? — настороженно спрашивает он, пока я поднимаю взгляд. — Инцидент с Денки был недели 3 назад, вчера ты возвращался от своего психиатра с Денки, но… что за девушка? — спрашивает он.
Я судорожно выдыхаю, прикусывая губу. Он не знает, какой смысл ему говорить? Я забуду.
— Ты помнишь моменты, в которых я был рядом. Ты забывал всё о Киришиме и Денки, не считая первой встречи с ними в кафетерии… так что, нахуй, за девушка с глазами? Меня не было вчера с вами. И ты это запомнил? — хмурится он, наклоняясь над кроватью, пока я сглатывал вязкую слюну в горле. Так, тихо. всё хорошо, я в порядке.
— Я… она… — я выдыхаю, собираясь с мыслями. — Её зовут Тога… Les Yeux. Каминари говорил мне об этом и я… это была она и она говорила со мной и с ним, что-то про смерть и мир живых… — шепчу я наспех, чувствуя кск меня вот-вот хватит паническая дрожь.
— Эй! Эй! Успокойся. — рычит он, и я вздрагиваю, замерев, смотря на блондина.
— Бакуго, я забываю всё… до того момента, пока ты не скажешь мне вспомнить. Как ты хочешь чтобы я успокоился?
— Ты вспоминаешь! — рычит он, и я замираю. Точно… всегда… всегда меня из забвения вытаскивал именно Бакуго. Когда он говорил мне вспомнить, я вспоминал. Когда он со мной контактировал, я помню. — Это и странно, кретин. ты, в отличие от многих здесь, кратковременно теряешь память и возвращаешь всё утраченное. Конечно, это более истощающе для твоего хиленького тельца, но тем не менее, ты вспоминаешь.
Я смотрю на него, чувствуя, как мельком колотит дрожью всё тело, но на лице нет ничего. Я даже не свожу брови домиком, даже не позволяю себе прослезиться от медленного болезненного осознания того, что я нахожусь в какой-то непросветной яме
— И что? — пусто спрашиваю я одними выдохами, пока Бакуго смотрит на меня так, словно я должен понимать и знать ответ. Словно, в этом не было ничего страшного. Меня злит его надменность и ухмылка. Он смеется надо мной, чёрт бы побрал его.
— Ты знаешь, что вытаскивать человека из такого состояния, когда он теряется во времени и живет в собственной иллюзии, будучи полностью уверенным, что он вовсе не пациент, а какой-нибудь полицейский маршал, который расследует тут исчезновение какого-либо пациента или санитара, не подозревая, что это лишь игры его разума с ним же. Чтобы такое вспомнить, человек проходит через страшнейшую истерику и теряет много сил на осознание. Такие люди агрессивны, и обычно у них уходит много времени на их собственные галлюцинации, но ты не агрессивен. Ты покладист, легко убеждаем. Ты не опасен, и ты вспоминаешь. По щелчку пальцев, ты вспоминаешь, словно это какое-то условие, как механизм. Ты не живешь собственными сюжетами, тобой словно управляют, это… очень сложно объяснить. Ты живешь нормально, как и должно быть, но просто есть момент, когда ты всё забываешь, и просыпаешься в тот день, когда мы говорили о твоём бывшем, который к тебе являлся ночью… всё кажется обреченным, но если ты вспоминаешь, значит есть лазейка, а значит и выход. — хмыкает Бакуго. Он сжимает сухие губы и садится на свою койку.
— Выпей воды и ложись. Завтра мы работаем в библиотеке, а вечером в столовой. — крехтит он, ложась на скрипучую кровать, пока я отвожу взгляд, тяжело выдыхая. Всё уляжется. Сейчас, волнениями ничего не решить. Я выясню, что случилось. всё будет хорошо.
Я не заметил, как в ошеломлённом состоянии я лёг на подушки, слыша, как гаснет лампа. Ужасная ночь. Мне удалось вскоре уснуть, хоть и весьма спорно проходил мой сон. Ночь прошла ужасно. Такое чувство, что я просто пролежал с закрытыми глазами, и поворочался.
***
Резкий хлопок и холод, охватил моё тело, и я резко открываю глаза, выдыхая, набирая воздуха в лёгкие. Я засыпаю, пару мгновений смотря в потолок, пытаясь осознать, что я только что очнулся. Сон ушёл слишком резко, и лишь через полминуты, не меньше, я почувствовал, помимо холода, сырость и прилипающую к моему телу мокрую одежду. Я ошеломленно поднимаюсь и вижу Бакуго, который соскученно на меня косился, держа в руке пустую чашку, которая свисала на его мизинце так, словно он намеревался ее уронить, настолько она ему была не нужна по виду. Я сразу понял, что он решил разбудить меня «ледяным душем», от которого промок я, моя постель и матрас.
Не успеваю я нахмурится, а лишь ошеломлённо и тяжело вздыхаю, чуть ли не задыхаясь, на лице блондина скользнула хитренькая, до боли и скрежета, в зубах, недетская ухмылка, которая ему чертовски шла, и делала этого придурка чертовски обаятельным, что в моей голове смешалось чувство гнева и восхищения от чего закружилась голова. Словно чувствуя это, красноглазый подошёл ближе, резко поддёрнув мой подбородок указательным пальцем, поднимая мою голову.
—
Принцесска, у нас прачка придёт через 30 минут, бегом в душ, иначе останешься без чистых простынок и одёжки. — усмехается он, с каким-то великим умилением смотря на моё лицо, которое сейчас выражало какой-то недоумевающий гнев. Я не был готов его разорвать, но если бы не моё аристократическое воспитание, я бы точно плюнул этому кретину в лицо, а он лишь улыбается. Он прекрасно это понимает, и это меня злит ещё больше.
— Не смей меня так называть. — сквозь зубы произношу я, медленно поднимаясь с постели, отворачиваясь, словно в надежде наказать или пристыдить бесстыжего Кацуки, который от этого хитро щурит глаза, что я буквально чувствую затылком.
Я отряхиваюсь, смотря на то, как с моей груди и плеч стекает вода. Моя рубашка насквозь промокла, и немного зацепила штаны, но они были в более менее неплохом, то есть, более менее сухом состоянии. Я тут же поспешил снять рубаху. С неё сразу натекла небольшая лужа. Тяжелая от влаги рубашка вызывала у меня отвращение и я оставил её на бортиках моей кровати, брезгуя её выжимать. Думаю, за такой подвиг, уборщица бы меня поблагодарила, не придётся убирать луж.
Я остался без верхней одежды, и тут же вытащил подушку из наволочки и заметил, что та была в замшевом полотенце. Оно было заложено туда заранее и поэтому сама подушка не промокла, лишь наволочка. Я обернулся на Бакуго, который к тому времени выкуривал очередную сигарету у окна, не обращая на меня внимания. Гад.
— Тебя не учили вежливости и уважению к соседям? — негромко бормочу я, мягко и шепотом, убирая подушку на комод, чтобы та не промокла, а сам сажусь на корточки у тумбы, из которой я забираю своё полотенце.
— Будить тебя тут ласково никто не будет. К тому же, если бы ты продолжил спать, простынь бы не заменили. — негромко рычит он. — А ты бы ныл.
— Будить холодной водой? — возмущаюсь я, накидывая себе на обнажённые плечи тонкое полотенце, почувствовав на своём затылке прожигающий взгляд. Кацуки смотрел на меня. Это не было смущающе, и не пошло. Казалось, он не был способен на такое словно как «пошлость», однако от его взгляда мне становилось невероятно приятно, несмотря на то, что в красных глазах не было ничего кроме усмешки и грубости. Ни о каком флирте или, уж тем более, симпатии, речи не шло.
— Ты ждал, что я буду нежно трясти тебя за плечо и будить поцелуйчиками, как в каких-нибудь слезливых драмах для четырнадцати летних подростков? Ты слишком девственник даже для девственников. — негромко, преодолевая несильное раздражение, цокает парень, разворачиваясь ко мне, зажав сигарету меж зубов.
Я молча пробежался по нему взглядом и сжав от мелкой обиды губы, сделал шаг в сторону двери.
Душ помог проснуться, и после него, меня ждал завтрак и Бакуго, который сразу же, как только я успел отправить в рот последний кусок котлеты, потянул меня за собой в библиотеку, где мы должны были убраться.
Пыльные книги, высокие полки, затмевающие собой немногочисленные окна, из-за чего света в читальне почти не было. Тут было холодно, ведь батареи не дотягивали. После душа, я переоделся в чистую, предоставленную работниками одежду, однако даже её не хватило чтобы чувствовать хотя бы подобие уюта. Мне было холодно и я всячески сжимался. Пока Бакуго разводил в ведре с водой моющее средство. Я вспоминаю… мне повесили на шею Бакуго, потому что он работал тут один. Для него уборка — это успокаивающая терапия, а мне — попытка социализации и общение, а также движение. Библиотека тут хоть и небольшая, но тем не менее, набегаться тут всего за пару часов, вполне можно.
Я занимаюсь физической активностью, и мы вроде как разговариваем… хотя, можно ли назвать разговором недовольные взгляды Бакуго и такие же недовольные указы с его стороны.
Я забираюсь на лестницу, принимаясь смахивать пыль с верха, с книг, стоящих на полке, и вдруг одна из них с грохотом падает на пол. Я смущенно вздрагиваю, осторожно спускаясь вниз, уже представляя, что Бакуго злобно на меня покосится, а может и покричит, назвав криворуким. Я спускаюсь к полу, и слышу, как по лабиринту библиотеки разносятся быстрые шаги, но я подбираю книгу, которую уронил, быстрее, чем Кацуки успевает прийти
— Вот блять, не можешь ты нормально--
Внезапно, Бакуго прерывается, смотря на меня и на книгу, которую я держу… несколько потерянно. Он как-то брезгливо вздрагивает, и делает шаг вперёд, садясь на корточки, выдёргивая книгу у меня из рук.
— Что это за дрянь? — спрашивает он, морща нос, недоверчиво косясь на меня. Я ошеломлённо вздрагиваю, словно ученик, весь урок проболтавший с соседом, что расстроило строгого учителя.
— Книга. Я случайно уронил. Прости. — произношу я. Мой голос ни капли не дрожит, и лицо никак не поменялось, кроме того, что я почувствовал, как мои брови чуть изгибаются, совершенно немного, что делало моё лицо более жалостливым, хотя раньше, такого не было… я привык так делать?
— Это… это книга профессора Чисаки… — сглатывает слюну Бакуго, пока я недоверчиво изгибаю бровь.
Я непонимающе на него смотрю, ведь о таком человеке, я до этого не слышал, и мне было совершенно непонятно почему Бакуго так реагирует. Он замечает, что я не понимаю его волнения, и закатывает глаза, тот час снижаясь на тон.
— Профессор Чисаки, главный хирург в клинике. — скоро произносит он. — Его методы крайне страшны, и поверь, столкнуться с ним это незабываемое нечто. Киришима был его пациентом, и в конечном итоге, у него окоченели руки, навсегда. — он мотает головой, пока я замирая распахиваю глаза.
— Доктор на такое способен? Он же должен помогать…
— Самое страшное, он помог… Киришима больше не страдает припадками, его агрессия прошла, и воспоминания о прошлом его больше не мучают. Его терапия очень спорная, но тем не менее, ему удалось привести Эйджиро в покладистое и спокойное состояние.
— Бакуго, это неправильно. Что его вещи делают тут?
— Как наитие, господин Тодороки. — исходит голос откуда-то издалека, и я вздрагиваю, переводя взгляд на источник звука, и вижу перед собой высокого, хорошо сложенного шатена. Короткие волосы, белый халат, медицинская маска. Он держал руки за спиной, что показывало его власть и уверенность, что тут же заставило меня подняться, и отряхнуться. — Кай Чисаки, ваш новый лечащий врач-психиатр. — он протягивает мне правую руку обтянутую синей медицинской перчаткой, ожидая, что я её пожму. Я растерянно перевожу на неё взгляд и медленно протягиваю руку в ответ, пожимая её.
— Полагаю, это ваше? — я протягивая ему книгу, и он её принимает заводя руку за спину, кивнул мне, ухмыльнувшись под маской, что заметно по хитрым жёлтым глазам, он пугал меня…
— Верно. Благодарю, юноша. — негромко хмыкнул он, кинув взгляд на Бакуго, от чего я почувствовал, как Бакуго стало как-то не по себе.
— Хирург в психиатрической лечебнице? Извините, я не совсем понимаю. — я качаю головой, пока он поднимает уголки губ, хищно, словно облизываясь перед едой.
— Вы не поверите, но да… — хмыкает он. — Некоторые… непростые случаи, требуют моего вмешательства, и один из таких случаев прямо передо мной. — он щурится и я чувствую, как у меня перехватывает дыхание.
Я его новый пациент?
