* * *
На следующий день мы ходили, погружённые в себя, не реагируя на внешние раздражители. Даже героическое появление в Хогвартсе Рона Уизли прошло для нас незамеченным. На уроках мы сидели со стеклянными глазами. Учителя не могли до нас достучаться. Под вечер Дадли взмолился: — Я так больше не могу! Это чёртово стихотворение заполнило весь мой мозг. Места ни для чего не осталось. Решено было сменить занятие, тем более, что тупое повторение одного и того же текста пользы не приносило. Лучше было думать периодически и недолго. А ещё проще — поручить тому, кто умеет это делать лучше всех — то есть, Гермионе. Но, как ни странно, первая догадка пришла в голову не ей, а Сьюзен. Она подбежала к нашему столу во время обеда и шепнула Гермионе, что нужно срочно встретиться. Есть сразу же расхотелось, и мы постарались сбежать с обеда как можно быстрее. Собравшись в пустом классе, который мы в последнее время облюбовали для наших встреч, все уставились на Сьюзен, которая нервно трепала в руках носовой платок. — Сьюзен, не томи уже, — не выдержала Гермиона. — Рассказывай, что ты придумала? — Я, кажется, нашла зверя… — пробормотала девочка, облизывая пересохшие губы. — Какого зверя? — растерялся Невилл. — Где ты была? Он опасен? — Нет, что ты, его нет… То есть, вроде как есть… Или это не по-настоящему… — Так, Сьюзен, давай по порядку. И не бойся, мы же твои друзья, — я попытался ободрить робкую девочку. — В общем, я сегодня гуляла во дворе и остановилась на крыльце. А там написано… — «Не щекочи спящего дракона», — эхом отозвалась Гермиона. — Ты хочешь сказать… «Хранит свой сон крылатый зверь»… Но ведь тогда получается, что эта вещь спрятана в Хогвартсе? «Средь гор и сказочных озёр» — это, выходит… Шотландия? Храм просветлённого разума — школа? Гермиона принялась возбуждённо бегать по комнате и бормотать себе под нос. Все, затаив дыхание, ждали новых открытий. — Нет, не получается, — выдохнула подруга. — Похоже, что Сьюзен права, и речь действительно идёт о Хогвартсе. Но дальше ничего не получается. Где находятся эти шесть ступенек? Что имеется в виду под этой фразой: «Когда закат преломит луч»? А дальше вообще абракадабра. Как можно и отдать жизнь, и жить одновременно? Муки адские тоже ставят в тупик. Вряд ли в Хогвартсе есть что-то настолько опасное. — А василиск? — напомнил Дадли. — По-моему, он достаточно опасен. — Василиск не подходит, — отбраковала бедного Шшушшу Гермиона. — Там говорится, что путь к двери идёт вверх, а василиск живёт в подземелье. — Смотря откуда начинать считать, — заметил я. — Если с подземелья отсчитать шесть ступенек, то, может, там и есть какая-нибудь дверь. А адские муки Шшушша обеспечит. — А «жизнь отдаст и будет жить» — это если он обратит тебя в камень. Ты умрёшь, но будешь жить вечно в виде статуи, — обрадовался Дадли. — Эванс, ты что — рехнулся? — вытаращила глаза Гермиона. — Если тебя превратят в статую, то тебе уже не нужны будут ни двери, ни ключи. — А может, это Хагридова избушка, — подала голос Луна. — У него всегда какие-нибудь звери имеются. — Но ведь не в избушке, — задумался я. — Там только Клык. Какие там муки? Он сам всего боится. Да и столько ступенек там нет, всего лишь две. — А где ещё у нас есть ступени? — размышляла вслух Сьюзен. — Да везде… Весь Хогвартс — сплошные лестницы. — И откуда тогда начинать считать, — растерялся Невилл. — Должно же быть какое-то указание? — Обычно считать начинают с нулевой отметки, то есть, в данном случае, с первого этажа, — рассуждала Гермиона. — А если, начиная с первого этажа, пройти по лестнице вверх шесть ступенек… Что там может быть? — Муки адские, — радостно предположил Дадли. — Кузен, какие муки? Даже если ты оттуда упадёшь, шесть ступенек — это не больше шести футов — рост взрослого мужчины. Какие муки? Максимум — шишку набьёшь. — А если это ступеньки, ведущие в кухню? — предположила Сьюзен. — Ну и какие муки ждут тебя на кухне? — рассмеялся Невилл. — Домовики пирожными закормят? — Ладно, — прервала размышления Гермиона, — нужно бежать на урок. Не забывайте, что, по крайней мере, у нас — зельеварение. Опоздаем — и адские муки нам обеспечены. — Так, может, страшный зверь — это профессор Снейп? — развеселился я. — И муки, и ступени… — А «жизнь отдать и жить» — это быть заспиртованным у него в банке, — придумал новый кошмар Дадли. Сьюзен позеленела. Невилл отвесил другу подзатыльник. — Идиот! Ты чего девочек пугаешь?* * *
В субботу у нас объявили первый поход в Хогсмид. Разрешение нам с Дадли подписала тётя Петуния, поэтому лазить по подземным ходам и прятаться в мантии-невидимке надобности не было. Отправились всей компанией. Честно говоря, ничего такого особенного в этой деревушке не было. Магазин приколов я не оценил. Какие-то дебильные у этих волшебников шутки. Не понимаю я ни кусачих кружек, ни навозных бомб, ни плюющихся чернильниц. Может, это из-за того, что у меня разум взрослого человека. Вон, Дадли радуется какой-то ерунде… Впрочем, девочки эти приколы тоже не одобряли. Да и Невилл ничего здесь покупать не захотел. Вот в магазине сладостей мы душу отвели. Разумеется, кусающиеся конфеты или драже со вкусом всякой гадости брать не стали. Но там было много интересного и без них. Потом ещё зашли в лавку, торгующую канцелярскими товарами, где пополнили запасы пергамента и перьев. И завершили своё путешествие в баре «Три метлы». Там мы попробовали хвалёное сливочное пиво. Непонятно, правда, почему оно называется «пивом». Алкоголя в нём совершенно не ощущается. Может, на эльфов оно и действует, но человек, даже выпив ведро, не опьянеет. Не зря же его спокойно продавали детям. В общем, особых восторгов поход у меня не вызвал. Отдохнуть, прогуляться, сладостей прикупить… А больше там и нет ничего. Правда, раз в месяц там бывает ещё и ярмарка, но до неё ещё две недели ждать. Может, там что-нибудь интересное будет?* * *
Первая игра в этом году у нас была с Пуффендуем. Взлетев повыше, чтобы не путаться под ногами у команды, я наблюдал за игрой и лениво осматривался — не блеснёт ли где-нибудь золотой снитч. Также краем глаза приходилось следить и за ловцом команды соперников, на случай, если бы он увидел мячик раньше меня. Седрик Диггори не проявлял активности и просто осматривался по сторонам, поэтому я расслабился и залюбовался тем, как ловко Алисия утащила квоффл из-под носа охотника соперников и забросила его в их кольцо, тем самым открыв счёт. Засмотревшись на игру, я всё же заметил краем глаза отблеск и обернулся. Вовремя… Буквально в паре метров от меня, трепеща крылышками, завис снитч, и ко мне торпедой летел Седрик, явно рассчитывавший на мою невнимательность. К счастью, он был от меня довольно далеко. Я дёрнулся в сторону золотого мячика, но тот, словно насмехаясь, принялся кружить вокруг меня по спирали, с каждым разом увеличивая обороты. Решив действовать хитростью, я резко сменил направление, пытаясь перехватить его во время следующего витка. Манёвр увенчался успехом, и обманутый мячик отчаянно затрепыхался в моей руке. Вскинув руку с зажатым в ней снитчем, я обернулся, чтобы поприветствовать свою команду — и тут мне в грудь врезался бладжер с такой силой, что хрустнули рёбра. От боли потемнело в глазах, дыхание перехватило, и я потерял сознание.* * *
Очнувшись и увидев над собой потолок больничного крыла, я даже не удивился. Скорее, стоило удивляться, что я очутился здесь в первый раз, не считая, разумеется, момента моего попадания в волшебный мир. Это место для Гарри Поттера — дом родной. Заметив, что я пришёл в себя, ко мне подбежала мадам Помфри. Она принялась пичкать меня отвратительными на вкус зельями и ворчать, что нельзя позволять детям играть в такую опасную игру. Отчасти я был с ней согласен, но здесь была и моя вина. Слишком уж я увлёкся погоней за снитчем и напрочь позабыл о бладжерах. Зато бладжеры обо мне не забыли. Со слов мадам Помфри я понял, что ещё легко отделался. От удара у меня были сломаны два ребра и синяк во всё пузо. В остальном я должен благодарить профессора Макгонагалл, которая вовремя успела меня поймать левитацией и мягко опустить на землю. От моего «Нимбуса» остались только щепки. Ну, это уже канон… Ничего удивительного. Теперь остаётся только ждать «Молнию» от любимого крёстного. После ухода мадам Помфри в палату впорхнули девочки и беспокойно защебетали вокруг меня. Гермиона притащила книгу, чтобы я не скучал, Сьюзен — коробку шоколадных лягушек, а Луна — какие-то загадочные голубые цветы. Зная страсть Лавгуд ко всему необычному, надеюсь, что эта голубенькая прелесть не придушит меня во сне. Пытаясь меня развлечь, Гермиона принялась рассказывать, как Дадли, увидев, что я падаю, бросился на поле и по пути зацепил злополучного Рона Уизли. Да так хорошо зацепил, что горемыка свалился с трибуны и набил шишку на лбу. В самый разгар веселья в больничное крыло вошёл профессор Снейп и с недовольным выражением лица поставил на столик флакон с зельем. — Веселитесь, Поттер? — в привычной манере язвительно поинтересовался он. — Вам бы следовало серьёзней относиться к жизни и научиться её ценить. Ваша мать не для того отдала за вас свою жизнь, чтобы вы так бездарно подставлялись под бладжеры. Высказавшись, профессор взмахнул мантией и с достоинством удалился. Луна и Сьюзен облегчённо вздохнули и расслабились. Но Гермиона сидела неподвижно и стеклянными глазами смотрела в стену напротив. — Эй, что с тобой? — меня удивила реакция подруги. — Это же Снейп. Чего ты от него ожидала? Он всегда такой. — Твоя мама отдала за тебя жизнь… — пролепетала Гермиона, всё ещё пребывая в прострации. — Ну да… Ты не знала? Об этом же во всех газетах, да и в нескольких книгах было написано. Ты же сама читала. — Отдать жизнь за кого-то, кого ты любишь… Жить ради кого-то, кого ты любишь… «И жизнь отдаст, и будет жить», — в глазах Гермионы появился маниакальный блеск — она взяла след. — Гарри, я поняла третью часть шифра! Ради кого можно отдать жизнь? Ради кого будешь жить? Ради кого пойдёшь на адские муки? Ради того, кого любишь. Открыть дверь сможет тот, кто любит! — Что любит? Дверь? — озадачился я. — Идиот! Кого-то любит. — А как дверь об этом догадается? У тебя, что ли, на лбу написано, что ты кого-то любишь? — Значит, ей об этом нужно сказать. — Вначале эту дверь нужно найти, а потом уже ей в любви признаваться, — заметила рассудительная Сьюзен. — Нет, здесь что-то не так… — засомневался я. - Глупо признаваться в любви двери. К тому же она не поверит, что это по-настоящему. — Да не двери! — возмутилась Гермиона. — Нужно просто сказать, что любишь кого-то. — Ну и в чём тогда трудность задания? — удивился Невилл. — Каждый может сказать, что любит кого-то — родителей, бабушку, дедушку, друзей… Да мало ли — кошку, собачку… — Ну, во-первых, не каждый. Есть люди, которые только себя любят, да и то по большим праздникам. Во-вторых, здесь имеется в виду та любовь, ради которой пойдёшь на всё, на любые жертвы… — Тогда тебе придётся полчаса убеждать дверь, что ты любишь именно так, как положено по условию, — ухмыльнулся я. — Мне кажется, что вы все неправы, — мечтательно улыбнулась молчавшая до сих пор Луна. — По-моему, это просто «любовь». Пароль, который нужно произнести перед дверью. Гермиона призадумалась, а потом кивнула головой. — Пожалуй, ты права. Осталось только найти эту дверь. — А для этого нужно найти всё те же шесть ступенек и луч света, — подвёл я итоги. — Стоп! Значит, это точно не может быть подземелье! Луч света туда не попадёт. — Попадёт, если есть какое-то окно или открытый люк, — опустила меня на землю Гермиона. — Вопрос в том, что должно преломить этот луч? — Зеркало. Или что-нибудь блестящее, — предположила Сьюзен. — А почему именно закат? Утренние или дневные солнечные лучи в этом зеркале не преломляются? — меня удивило странное поведение таинственного зеркала. — Видимо, здесь учитывается расположение Земли относительно Солнца в данный промежуток времени, — принялась рассуждать наша умница. — Нужно выяснить, в какие окна Хогвартса попадают лучи солнца на закате. А потом можно будет искать отражающие поверхности и ступеньки. Так, Гарри, ты здесь лежи и лечись. А мы пойдём с девочками наблюдать за солнцем. Время как раз предзакатное. — Эй, так не честно! — возмутился я. — Самое интересное — и без меня? — Не волнуйся, мы только закат посмотрим. А всё остальное будем искать с тобой и с мальчиками, — пообещала Гермиона, и девочки упорхнули из палаты, оставив меня в гордом одиночестве.