21 грамм сосновых иголок

Поскорее уснуть Феликсу так и не получилось — половину ночи он проворочался на матрасе, представляя предстоящий день, волнительно придумывая реплики. Размышлял над прошедшим днём, ведь он вывел общение на новый уровень, приоткрыл дверцы в чужие души. Сам Ли жалеет, что не смог сделать того же. Он не умеет рассказывать о том, что гложет его, жаловаться, делиться проблемами. Может открыть рот, но слова просто не пойдут, потому что незвестная и бесформенная вина заталкивает их обратно, заставляет молча улыбаться, а после сидеть в темноте и сдавленно пытаться вытолкать эмоции наружу хотя бы слезами. Он мечтает иметь смелость говорить о себе и своих мыслях так, чтобы быть услышанным. Но тёплый плед и ночное небо за окном всё же позволили Феликсу провалиться в сны. Чтобы их видеть да видеть яркими, наверное, надо иметь хорошую фантазию, но сны Феликса ткутся из разноцветных впечатлений и леденцовых воспоминаний. Поэтому ему снились лисы и белки, резвящиеся на солнечной опушке под звонкий голос птиц. Он лежал в углу своей безмолвной комнаты в абсолютной темноте и видел перед глазами тёплые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кроны к мягкой земле. Во сне Ли улыбался. Утром он проснулся позже обычного из-за бессонницы, еле-еле протолкнул в себя завтрак, читая организационные сообщения Чана, исколесил весь дом верхом на тряпке, которая представляла собой цветастое застиранное полотенце, потому что бабушка попросила помыть полы, и всё равно не знал, чем занять себя на ближайшие полтора часа. «Я поеду на рассвете встречать Бина с вокзала, приючу его у себя, как обычно. Алкоголь тоже, как всегда, на мне. На вас всё съестное и весёлое. Музыку я тоже обеспечу.» Восторженный Джисон предлагал твистер, скакалки, «угадай-мотив-песни-которую-я-напою», а также красить ногти лаком с блёстками, который можно одолжить у сестры Бан Чана. Но Хёнджин резонно и вполне справедливо сказал, что они всё равно, как и всегда, разлягутся по всей поляне вокруг костра, и для активностей у них просто не хватит силы духа, поэтому можно не стараться. Большее, на что их хватит — жарка мяса, ведь обычно этим занимается тот, кто меньше всех пьёт. В итоге все пришли к единогласному решению скинуться деньгами на свинину и вручить её в руки самого лучшего шеф-повара компании — Чана. Тот лишь отправил многозначительное «ох» и вышел из онлайна. На Феликсе была ответственная задача — доставка Чонина до места назначения в положенное время, а также безопасное возвращение в конце дня. Поэтому Ли не медля написал тому о времени и месте встречи, сказал о сумме за мясо и посоветовал ему захватить тёплую одежду, ведь под конец лета начинает холодать. Феликс печатал, отправляя одно за другим смс, и с горькой болью видел в переписке свои прошлые сообщения полугодовой давности — сухое поздравление с Новым годом. Такая разница в общении просто убивала его, но у него нет выбора кроме как принять положение дел. От негативных мыслей Ли отвлекло сообщение от Хёнджина, в котором он с горстью восклицательных знаков написал о том, что уже бежит к нему в дом, так что парню следует ставить чайник на огонь. За это время Хван успел создать комфортную динамику их отношений, в которой каждый будет ощущать безопасность и доверие, поэтому он не стеснялся вести себя шумно и по-детски с Феликсом. Он бесстрашно отдавал ему всю свою любовь без остатка, неопытно и восторженно проявлял свои чувства. И всё равно порой Хёнджин отстранялся, мог пугливо отпрянуть в любой момент без объяснимой причины, что беспокоило Ли. Ведь всё, кажется, хорошо, но парень иногда дичился, словно чувствовал себя уязвлённым. И притом молчал, будто такое поведение было в порядке вещей. Но у Феликса, в делах любовных мало опытного, не находилось подходящих слов для того, чтобы прояснить ситуацию, поэтому он надеялся на удачный случай, который непременно должен был когда-нибудь представиться. Внезапно телефон в руках Феликса начал вибрировать, не на шутку испугав парня. На экране высветилось лицо Сынмина, что несказанно обрадовало Ли, ведь он до невыносимой ноющей боли соскучился по другу даже несмотря на количество захватывающих событий в его жизни. — Сынмин, свет очей моих! — он вытянул руку, чтобы его было лучше видно в окне видеосвязи, и схватился театрально за грудь. — Правда, я так рад тебя видеть! — Что, соскучился по мордашке своего красивейшего друга? — Ким выставил указательный и большой пальцы в стороны и подпёр ими подбородок, кокетливо подмигнув. — Ладно, я тоже соскучился. Как поживаешь? — Дышу свежим воздухом. Ты не представляешь, тут звёзды видны лучше, чем в Сеуле! Я даже смог увидеть пару падающих звёзд во время недавнего метеорного дождя. А ещё гуляю-гуляю-гуляю. Прихожу в тонус после учёбы. — И как, завёл приятелей? — беспечно и радостно интересуется Сынмин. — Да, есть парочка. А ещё Чонин всё-таки приехал. Он так вырос за это время, его едва узнать можно! Длинный перерыв в общении заставлял захлёбываться в новостях и говорить наперебой, но они отменно научились воспринимать столь быстрый поток информации. — Ох, представляю. Я вот тут, кстати, тоже познакомился с одним парнем. Он из Кореи, так что общаемся без проблем. Длинноволосый басист, знаешь, как в твоих американских фильмах. У него ещё манера общения такая… Флиртующая. Меня это смущает! — негодует Ким, но на его лице видна смущённая улыбка. Феликс удивлённо рассматривает экран. — Что это я слышу? Что я слышу?! — восклицает Ли практически на весь дом так, что от его напора позвякивают стекляшки в окнах. Хорошо, что бабушки нет дома, иначе бы она быстро нашла кляп. — Всё ты правильно слышишь, я повторять не буду! — так же кричит Сынмин. И на протяжении пятнадцати минут Феликс посреднически знакомился с этим загадочным парнишей через эмоциональные рассказы друга. Об их первой встрече на набережной, о второй встрече в пляжном баре, об обмене телефонами и частых переписках вечером. Ли слушал с открытым ртом, ведь его друг, придирчивый к кругу общения, кажется, отыскал себе отличного приятеля в другой стране, среди кучи чужаков. И он не мог не радоваться. После этого ему стало гораздо проще рассказать вскользь о компании, с которой он связался в этом крошечном городке. А Сынмин, разнеженный их доверительным общением, был рад послушать пару историй и посмеяться с неловкости лучшего друга. Феликс был так счастлив слышать Кима и рассказывать ему то, в чём он боялся признаться, что совсем забыл о подходящем Хёнджине. И всплывшее сообщение «я уже подхожу» заставило его встрепенуться и мягко подвести диалог к прощанию. — Хорошо, что у нас всё так отлично складывается. Рад, что наше лето врозь всё равно для нас счастливое, — мягко произнёс Сынмин. — Ты стал таким ласковым. Это тайская вода так на тебя влияет? — улыбается Ли в камеру. — Наверное, я просто устал носить колючки и решил попробовать что-то новое, — жмёт плечами в ответ Ким. После прощания Феликс пару мгновений просидел за кухонным столом, глядя на облачное небо за окном, донося до сознания новые озарения. И так ему тепло становится от света этих мыслей. Как же сильно окружающая обстановка может повлиять на поведение человека. Возможно, Ли тоже был холодным и чёрствым среди дисциплины, конкуренции, беспощадности. Просто не замечал этого. Тоже имел защитный оскал в школе с нечеловеческой нагрузкой, постоянной подлостью и эгоизмом. Потому что тяжело иметь солнечную улыбку в месте, в котором школьница может истерзать себе руки степлером, где учат быть не человеком, а производственной единицей, где соблюдение формы важнее, чем избитый в коридоре мальчик. И возможно, что Феликс тоже сейчас переменился среди фей и светлячков. И Сынмин, его требовательный друг Сынмин, в общении с которым порой приходилось подбирать слова, конфликтов с которым Ли боялся больше, чем неуда по сложному предмету. В дружбе с ним Феликс постоянно менялся, не стоял на месте, узнавал нечто особенное. Но было ли это двустороннее желание? Слишком сложно понять. Но Ли всё равно был благодарен Сынмину за всё и любил целиком. И видеть перемены в нём, причём такие несвойственные, шокирующе и радостно. Несомненно, новое знакомство так повлияло на него, потому что другие люди зачастую появляются в человеческих жизнях для того, чтобы дать какой-нибудь урок. Повлиять так, как необходимо на данном этапе. Можно сказать, что это невидимая рука судьбы внимательно ткёт пути и дороги, незримо вручает подарки для того, чтобы создать новое существо, сотворить наилучшее подобие. Громкий стук в дверь заставил Феликса ожить и вскочить с места. Он побежал, спотыкаясь, к прихожей, по пути пряча половую тряпку с сушилки, бабушкины оригами из конфетных фантиков с кофейного столика и излишне счастливую улыбку с своего лица. Отпирает дверь и всё равно озаряется ей, потому что Хёнджин тут же налетает на него, обрамляя обниманием. — Приветики! — выдаёт он лукаво и сжимает руки сильнее вокруг рёбер Феликса, как если бы он обнимал колени матери или плюшевого медведя после долгой разлуки. А тот ласково бредёт ладонями по спине, прижимаясь локтями к тонкой талии. — Привет. Хван отстраняется, целует быстро в губы и оглядывается на кухню. — Хочешь чаю? — догадывается Ли. — Читаешь мысли! Феликс возвращается на кухню, подливает свежей воды в эмалированный чайник с яблоневой ветвью на боку и включает огонь на плите. В это время Хёнджин усаживается на табурет за стол и подпирает подбородок руками; каждое движение Ли он провожает любопытным взглядом. — Готов к шабашу? — слышит Феликс за спиной, пока достаёт коробку с чаем из шкафчика и засыпает её в заварочный чайник неспешно. — А как же. Интересно вот, готов ли Чонин… — Младшие любят тусоваться в обществе приятелей постарше — так они чувствуют себя круче. Так что я думаю, он сгорает от нетерпения. — Звучит логично, наверное, — рассеянно отвечает Феликс. Спустя пару минут он снимает чайник с плиты и заливает заварку кипятком. Закрывает крышку и поворачивается лицом к Хёнджину. Они смотрят друг другу в глаза некоторое время, слушая, как с шипением поднимаются пузырьки воздуха в вскипевшей воде. По дому бродила тишина, а из открытого окна слышался шелест листьев от ветра и чьи-то далёкие голоса. Нескладный разговор утонул в безмолвии. Хёнджин встал из-за стола и приблизился к Ли, что по-прежнему сторожил чай у плиты. Он подпёр аккуратно кухонную тумбу за спиной парня руками, оказавшись лицом к лицу с ним — Хвану пришлось немного наклониться, чтобы беспрепятственно поддерживать зрительный контакт. Феликс чувствовал кожей тепло от близости чужого тела — колено к колену, рука к руке, бедро к бедру. Смотрел в глаза напротив: как тёмные плошки передвигались из стороны в сторону, как сужался и увеличивался зрачок, словно Хёнджин рассматривал сверкающие самоцветы. Видел, как поднимаются и опускаются плечи от глубокого спокойного дыхания. Они молчали, но жили, внимали, наблюдали и ощущали. Общались не словами по-человечьи, а чувствами, как коты, которые тянутся носами друг к другу для знакомства, как муравьи, обменивающиеся запахами и феромонами для диалога. И Феликс тоже любопытствующе тянется к лицу Хвана, касается носами, глядя парню в глаза. Видит согласие и целует осторожно; пару раз чмокает невинно, но после кладёт руки на плечи, ведёт ладонями к шее и сминает чужие губы, поджимая пальцы на ногах от удовольствия. Чувствует, как Хёнджин обнимает за талию, поглаживая позвоночник, и выгибается от дрожи. Они могли так целоваться целый час — неторопливо, испытующе. Исследовали границы друг друга, чувствительные места, предпочтения. И ни разу не надоедало, лишь распаляло больше. И иногда Ли боялся случайно перейти ту границу, к которой потом вернуться невозможно. Потому что не хотелось жалеть о том, к чему он не был готов. Но Хван был партнёром понимающим, который чутко замечал, когда нужно сбавить обороты, и так было во всём. Поэтому с ним было комфортно. Поэтому Феликс сейчас еле стоит на ногах, тает и плавится, с закрытыми глазами наощупь находит свою любовь. Кусает Хёнджина за нижнюю губу и сдавливает пальцами его плечи, прижимаясь ближе, едва дышит от накативших эмоций. — Чай! — выпаливает он, отстраняясь так же быстро, как и приближался. Закусывает губу и смотрит в глаза Хвану убеждённо. — Чай, — понимающе соглашается тот. Отходит и садится на место. Ли молча отворачивается, берёт кружки с полки, наливает душистый тёмный отвар. На кухне начинает пахнуть травами. Так и работал их стоп-механизм — беспорядочно, неопытно, но всегда вовремя. Феликс восстанавливает дыхание и разворачивается с кружками в руках, ставит их на стол и приближается к холодильнику. — Вот, бабушка покупала кексы, а ещё остался шоколадный батончик. Может быть, даже пару печений отыщу… — светлая голова всё больше углублялась в недра полок. — Не парься, ты же знаешь, я не едок, — Хёнджин придвигает чай к себе и обхватывает кружку, грея ладони. — Ладно, всё равно у нас не так много времени, нужно ещё к центру за Чонином, — напомнил Ли и плюхнулся на стул. Взял чашку и сделал быстрый глоток. Резиновая скатерть липла ко дну и шуршала, словно пластырь отрывали с израненной кожи. И они продолжали в тишине отрывать их, разглядывая задумчиво узоры на поверхности. — Что же нам делать в сентябре… — вздохнул вдруг Феликс, подняв взгляд на Хвана. У того, кажется, внутри снесло метеоритом все внутренности, а наружности облило кислотой — так он выглядел со своей смесью растерянности, боли и тревоги в глазах. — Без понятия, — ответил Хёнджин, сжав ручку кружки, и посмотрел в окно. Только бы не на него. Наверное, чтобы не заплакать от безысходности. Дневной свет отражался от бледной кожи прохладой и одинокостью. — Мы знали, что нас ждёт в конце. — Никакого конца! — категорично отрезал парень, отхлебнул чаю и взялся за кекс. — Две недели, Феликс. Не торопи события. — Но ведь рано или поздно с этим придётся столкнуться. — Я думаю об этом почти каждый день и, поверь, мне не легче от всех этих мыслей. Я бы хотел избежать боли, но она преследует почти всё лето и просто сводит с ума… — Хван улыбнулся солнечно и искренне, но так израненно, что Феликс не смог не заметить, как заблестели глаза парня от слёз. Как грибной дождь в солнечный погожий день. И у самого у него внутри больным жаром обдало грудь, перекрыв дыхание. — Тогда живём моментом: шаг за шагом, минута за минутой, — тихо заключил Ли и накрыл ладони Хёнджина, всё так же сжимавшие кружку. Они в тишине продолжили пить чай, успокаивая тревожные мысли и мечтая о невозможном. Юная беззаботность спряталась под одеялом от реальности, не желая принимать установленный порядок вещей. А порядок вполне очевидный — им придётся когда-то разделиться, расстаться и следовать дальше по своему пути самостоятельно. Они ещё встретятся, обязательно встретятся, но уже в другой обстановке и будучи старыми друзьями, потому что любовь не переживёт разлуку. Она ослабнет, угаснет и освободит от мук совести. Милосердно позволит любить дальше других людей, наградив милым опытом. Но сейчас ум просто не готов воспринимать такое будущее как данность. Наспех помыв посуду, Феликс под руку с Хёнджином выбежал из дома — подальше от мыслей. Стремительно они приближались к сосредоточению жизни города — к проводам, машинам и людям. Торопились, чтобы поскорее вернуться обратно к своему дикому детищу, сооружённому неопытными юными руками. Когда они вышли на центральную улицу, Чонин уже шёл к ним навстречу. Он и правда был в нетерпении: приближался в пружинистом шаге с широкой улыбкой, а длинные тонкие руки сжимали телефон. На солнце он выглядел ещё счастливее. — Бежим скорее, пока без нас пить не начали! — кричит на ходу Хёнджин и тут же разворачивается в сторону окраины. От домов-ульев к домам-скворечникам и дальше — к дому-теремку, дому-шалашу. — А как же мясо? — недоумевает едва поспевающий Чонин. — Чанбин с Чаном уже всё купили и тусуются на поляне. — Я, кстати, уно взял, сможем поиграть, если умеете, — сказал Ян и указал на рюкзак за спиной. Феликс и Хёнджин молча переглянулись и хитро сщурились — Тебе надо будет сыграть с Минхо — у него чёрный пояс по уно. Феликс замолчал и представил эту партию — снова битва поколений. Странно, что Чонин совсем не боялся грозного взрослого Минхо, ведь они были такими разными и далёкими. Самые что ни на есть отец с сыном: Ян, только ступивший на тропу подростковой жизни, и Минхо, уже её прошедший и наломавший немало дров. — И по сарказму, — со знанием дела добавил Хван. — Но тут его никто не обыграет. По мере приближения к лесной окраине ребята разговаривали всё громче, а смех слышался чаще. И когда пушащиеся листвой деревья окутали со всех сторон, они почувствовали настоящую свободу. Было бы славно остаться здесь навечно, ведь тут не существует боли, но соблазн побега от реальности они старались загрызать чипсами и воспоминаниями о семье, о своих долгах и обещаниях. Безответственность в их случае была страшным грехом, за который можно тяжело поплатиться. Почему-то именно на милых юнцах больше всего ответственности: за будущее рода, за оправдание ожиданий, за поддержку слабеющих взрослых, за реализацию их амбиций. Им пытаются переломить молодой, ещё не окрепший хребет тяжестью реальности, воспитать в мягкой душе волчий оскал, потому что так будет проще в будущем. Взрослые думают наперёд, хотят облегчить им дальнейшие страдания, чтобы разбиваться о настоящую жизнь было не так больно, но никто не думает о том, какую уродливую гематому это оставляет на наивном детстве. И лишь сами дети, вставшие браво на защиту своей доброты и мягкости, могут изменить положение дел. Поэтому Феликс смеётся громче церковных колоколов, находясь за лесными баррикадами. А Хёнджин влюблённо смотрит и треплет светлые волосы, словно лелеет неоперившегося птенца, не боится косых взглядов и насмешек. И Чонин, прислушивающийся к щебету диких птиц, с наслаждением тянет руки к солнцу, разминает свербящие мышцы. И сердце свистит как чайник от прелести момента. Они впрыгивают в ярко освещённый круг поляны и тут же анализируют обстановку: Чан у мангала, Джисон болтает с Чанбином, оседлав бревно, а Минхо сидит на ящике рядом и наблюдает за небом. Всё же Феликс заложил недостаточно времени для пути из города до леса, ведь они пришли последние, ещё и с опозданием. — Мы тут! — объявляет Хёнджин и приближается к компании. — Привет, Бин! Привет остальным. — Я недавно поставил угли, так что мясо придётся подождать. И выпивку тоже — на голодный желудок нельзя! — продолжает попытки нравоучений Бан Чан и переворачивает угли толстой палкой. На поляне начинает пахнуть костром. — Ладно, мам, — отмахнулся Джисон и пересел ближе к Чанбину, чтобы освободить место для прибывших. Чонин аккуратно сел рядом и начал любопытствующе разглядывать старшего: его тату, сползающие из-под рукавов футболки до запястий, блестящие шарики пирсинга на брови. Феликс разлёгся на длинном ящике неподалёку, а Хёнджин постелил кусок брезента рядом и уселся на траву прямо под рукой Ли. Посмотрел на свои ноги и увидел комок репейников на носках. С тяжёлым вздохом наклонился и принялся отдирать сухие колючие облачка от себя. А Феликс осторожно устроил свою руку на плече парня и повернул голову к компании. — Да, кстати, знакомься с новым лицом, — Джисон обратился к Чанбину и наклонился вбок. Тот протянул руку Чонину для рукопожатия. — Чонин, — негромко представился он и неловко уставился на широкую ладонь, закусив губу. Той смелости, что была при знакомстве с Минхо, не было и в помине. — А, прости, забыл, — тут же сообразил старший и вернул руку на колено. — Я Чанбин. Не называй меня хёном, не люблю это. — У тебя же не было пирсинга, когда успел? — бросил Хван заинтересованно, отстав от носков. — Да, Джисон уже спрашивал. Я для этого в Сеул гонял к знакомому. Мы с ним бартер устроили — я ему тату небольшую, а он мне бровь колет. — А как же Чеджу? — недоуменно спрашивает Чан из завесы древесного дыма. — Чеджу накрылся, — со вздохом отвечает Чанбин и раздражённо поджимает губы. — Я уже был на окраине страны, когда меня обломали. Пришлось возвращаться. И вот, я пока к вам ехал, совершенно случайно завернул в Сеул к друзьям и попал на тусу Джексона и… — он не договаривает. — Завались, — Минхо тянет это почти обиженно, хлопая ладонью по лицу изнемождённо. — Да у тебя прямо семь пятниц на неделе, Бин, — Чан усмехается где-то на углу поляны и, судя по звукам, достаёт шампуры. Феликс не видит. — Бля, таких тусовок, как в Сеуле, мы в жизни не посетим, — жалуется Минхо. — А таких тусовок, как здесь, ни один житель столицы не познает, — парирует Чанбин. — Нет, может всё-таки начнём с чего-то лёгкого, пока мясо не готово? Этот ящик с меня глаз не сводит! — жалобно выдаёт Хёнджин и указывает на сверкающие в свете солнца стекляшки. Разные вкусы — разные цвета. — У ящика нет глаз, Хёнджин, — с осуждением качает головой Джисон. — Зато есть горлышки. Он подхватывает первые попавшиеся бутылки, одну держит у груди, а вторую протягивает парню. Феликс тоже тянет руку вопрошающе и получает заветный коктейль химозно-рыжего цвета. — Нет, ну что за неслухи! — возмущается Бан Чан. — Чан, золотце, включи музыку, пожалуйста, — Джисон милейше улыбается старшему и откручивает крышку. Феликс поднял бутылку над головой, заслонив ею солнце, и жидкость стала огненно яркой, похожей на янтарь. При взгляде на неё уже можно было почувствовать запах мандаринов, кислых яблок, искры бенгальского огня или мёда. Но, открыв коктейль, он почувствовал носом лишь дешёвый купаж цитрусов, и протянул его к парням. — За… — начал Хёнджин с занесённой бутылкой и задумался. — За то, чтобы каждый день жизни был похож на это лето, — декламировал Феликс. Ребята согласно кивнули и с улыбками чокнулись. К счастливому звону стекла прибавился ритм неизвестной песни, похожей на американский рок. Этот звон был прекраснее звонка на урок, звона колокольни возле сеульской школы, звонка служебного телефона или будильника. Остальные парни сдались и тоже взяли по бутылке. Весёлым тоном они вещали свои тосты практически перед каждым глотком. Высказывали мечты, надежды, шуточные пожелания. Думали, но в меру, чтобы было не обременительно. Повеселевший Минхо открыл пачку чипсов и совал их в рот всем близсидящим и близлежащим. Положил в рот чипсину Хёнджину и тут же защекотал его, встретив незамедлительную ответную атаку. С хохотом эти двое боролись на траве, а Феликс сидел над ними и заслушивался их счастьем. Неторопливо отпивал свою мандариновую шипучку и заедал привкус спирта салатными листьями, украденными с импровизированного стола Чана. Джисон забалтывал Чонина, а тот вежливо слушал, не переставая участливо кивать. Постепенно мозг терял гравитацию и совесть. Феликс поднялся с места, отправил пустую бутылку в пакет для мусора, тихо и мимолётно подхватил Хёнджина за руку и потащил с лужайки — за деревья, в хвойную глушь. Их пропажу заметил только Чанбин, что курил у противоположного конца поляны. Он молча проводил шатающиеся спины взглядом и выпустил клубок дыма вверх, к облакам. Пройдя двадцать неровных шагов, Ли наткнулся на поваленное дерево и подтолкнул на него парня. Хван послушно уселся, а трухлявый ствол сухо запричитал. После скрипнул сильнее — на колени Хёнджина уселся Феликс. — Когда я пьяный, я хочу целоваться, — лукавит тот и осторожно ведёт ладонями по чужим плечам. Ухватывается крепче, боясь свалиться в траву и хвою. — Я тоже, если ты не помнишь, — улыбается рассеянно в ответ Хван и тянется к чужим губам. Нет, не чужим: к уже знакомым и любимым. Он ведёт пальцами по челюсти, притягивает лицо Ли к себе и целует. Мягко улыбается, чувствуя, как пальцы парня зарывались в волосы на затылке. Тёплый луч солнца пробивался сквозь ветви и листья и грел колени. Они целовались тепло и мило, сталкивались мягкими губами, водили тонкими пальцами по открытой коже. Феликс играючи лез под ворот футболки, гладил ключицы, царапал плечи. Выбивал касаниями невольные вздохи и победно улыбался, целуя сильнее. А после начинал снова: наощупь найдя подол одежды, осторожно вёл пальцами вверх, под него. Чувствовал подрагивающий живот, мурашки на горячей коже. Сам дышал быстрее и глубже, сталкиваясь рёбрами с грудной клеткой парня. Плавился на солнце, ощущая, как загорают позвонки. И дышать становилось с каждой секундой всё труднее, словно грудину обнимали со всей силы, но нет — руки Хвана плутали на талии, изредка спускаясь к бёдрам. Было до дурного жарко. И не погода влияла, просто Феликс стремительно терял привычный контроль над ситуацией и рациональное благоразумие, из-за чего хотелось большего, нужного и важного. Внутри что-то царапалось и билось отчаянно, желая быть удовлетворённым. — Нам пора, ребята потеряли, наверное, — выдаёт Хёнджин, отстранившись. — Но… — пытается возражать Ли, прижавшись коленями к талии парня. Под подошвой хрустнула сухая ветвь. Он обхватывает шею Хвана руками по обе стороны и стукается лбами. — Феликс, ты пьян. Правда. Это меняет ситуацию в корне. Переворачивает всё с ног на голову и путает обстоятельства. Он потерял бдительность и подсознательно до безумия рад, что Хёнджин всё ещё был на чеку. Но дезориентированный мозг воспринимает сигналы иначе. — Почему ты вечно меня отталкиваешь? Почему ты мне не открываешься? — Феликс бодается обиженно, лоб соскальзывает, и он плавно приземляется на плечо Хвана. Утыкается в шею и жмурится, успокаиваясь от родного запаха. — С чего ты взял? Я тебя не отталкиваю. — Ты слушаешь, но не говоришь. Улыбаешься, но не плачешь. Любишь, но не доверяешь. — Феликс не заметил, как нос защипало, словно он забился хвойными колючками. Он всхлипнул, но смог сдержать порыв и затолкать слёзы обратно. Невысказанные переживания вот-вот прольются наружу. Он готов делать вид, что всё в порядке, когда трезв, но не когда уязвим и честен. Потому что сердце чувствует проблему. Хёнджин молчал, не в силах подобрать слова. Он сжал в руках футболку на спине Ли, задев рёбра, и прижал парня к себе крепче. Зарылся лицом в светлые волосы, пряча от солнца влажные глаза. — Я считаю бесполезным занятием наседать тебе на уши со своим нытьём. Это невесёлое занятие. Лучше я буду слушать, как ты рассказываешь о себе, своих мыслях. — Но о каком доверии в отношениях тогда может идти речь? Мы оба будем оставаться несчастными, если ты будешь молчать и тонуть. А если откроешься, мы сможем вместе встать против проблемы и дать отпор. Я готов тебе помогать, Хёнджин. Бескорыстно, от чистого сердца. Потому что я счастлив тогда, когда счастлив ты, – Феликс продолжал сидеть на коленях Хвана и смотреть в траву. В таких объятиях было спокойно, а слова выходили сами собой. — Ликс, мне сложно доверять. Я боюсь, что… Что меня не примут, оттолкнут. Гнилых людей не любят. И меня не любят. Я так думаю. Просто вы добры ко мне, но когда я проебусь, вы от меня отвернётесь. Потому что я неизбежно раню близких людей. — Нет! — Феликс подскочил, нашёл лицо Хёнджина и обхватил ладонями. Вгляделся в глаза — грустные, неживые. Глаза израненного человека, который говорит как грудь на вилку, как терновник вокруг рёбер. Павший и обессиленный. — Ты прекрасен. Ты хороший, ты отлично справляешься. Мы все ценим тебя. Я люблю тебя. Искры — как бенгальский огонь. — И я тебя люблю. Феликс целует Хвана ещё раз, улыбаясь искренне. Так выглядело сияющее счастье. Мягкое влюблённое сердце перекатывалось в осторожных ладонях, чувствуя безопасность. Никакого блефа, никакой лжи, только оголённые провода артерий и электростатикой бьющая по мозгам любовь. Может, Ли и не смог высказать всего, что он думает и прояснить все моменты, ведь в голове всё размазалось, словно на акварельный рисунок воду пролили. Но это дало толчок к честному обсуждению проблемы, которую он обязательно поднимет ещё раз. — Пойдём. — Я бы хотел немного побыть один, — отвечает Феликс тихо и отстраняется. Встаёт с колен и пересаживается на ствол. — Хорошо. Но не задерживайся. Хван плавно встаёт скользит в листву — пробирается обратно к поляне через низкие деревья и едва заметные тропы. Феликс вздыхает и хватается руками за череп. Массирует виски, приводит вестибулярный аппарат в норму, старается остановить своё покачивание на волнах. Отвлекается, рассматривая круглые шишки на земле. Они лежали среди пожелтевшей сухой сосновой хвои, выглядя глупо и жалко. Ли склонил голову и перевёл взгляд на солнечные пятна на земле. На самом деле ему хотелось выть по-волчьи от неизвестной тоски. То ли алкоголь пробудил в парне что-то сентиментальное, то ли обстоятельства последних дней казались не очень-то весёлыми. Атмосфера в воздухе довольно резко изменилась — на деле едва заметно, но Феликс был чуток. Видимых причин для беспокойства нет, но его невыносимо тревожили эти бессознательные перемены. Хотелось надеяться, что это просто чудеса подростковой фантазии слепили напуганные глаза. Отмерив методично пару минут, Ли тоже пустился в путь, не в силах затягивать свою одинокую рефлексию. А ребята на поляне свою жизнь в отсутствие пары не останавливали. Чонин переместился к Бан Чану и теперь помогал снимать мясо с шампуров. Минхо накрыл широкий ящик чудом найденной скатертью, а остальные помогли организовать банкет: первую половину столешницы забили бутылками, а вторую — чашами с мясом и овощами. — Мы почти как наши родители уже, ей богу, — со смешком выдохнул Джисон, уперев руки в бока. — Ну блин, вкусно же! И весело, — ответил Чанбин, уставившись голодным взглядом на сочные цвета еды, на дымный пар от горячих блюд, на сверкающее стекло напитков. — К столу, господа! — торжественно обьявил Чан, как глава семьи, до которого никто не может прикоснуться к тарелкам. С радостными восклицаниями и восторженными звуками подростки окружили калорийные сокровища, не забывая двигаться в такт играющей музыке и сбито ей подпевать. Феликс уверенно выбрал бутылку с ярко-зелёной жидкостью и выхватил горячий кусок мяса из большой тарелки. Голодало вцепился в него зубами, чувствуя, как хрустят прожаренные жилы между зубами. Зажмурился от удовольствия, чувствуя наивысшую степень счастья среди природы, хороших друзей, вкусной еды. Кажется, будто большего от жизни никогда не понадобится, если эти вещи не пропадут в одночасье. Джисон не очень метко клал в рот Минхо овощи, а Бан Чан и Хёнджин пританцовывали недалеко от колонок под заедающую песню, которую крутят в последние недели по всем радиостанциям. Чонин весело качал головой в такт, разламывая осторожно мясо на маленькие куски. И сердце Феликса наполнялось обожанием к каждому живому существу поблизости. Они были светом кометы, солнечным ветром, парадом планет. Яркими, важными, незаменимыми. Ли сел рядом с Чонином, не отводя взгляда от веселящихся ребят. — Так ты сыграл в уно с Минхо? — Да, это была очень короткая битва. Он меня размазал. Феликс рассмеялся. В глазах сверкнуло — это блики отскочили от брекетов младшего. — Не волнуйся, это был посвят. Зато теперь ты свой. Было шумновато, но они никому не мешали своим весельем. Разве что лисам, разве что белкам и дроздам. Но они уже сами были частью этого биома, и жизнь людская плавно вписалась в пространство. Феликс до того разнежился, что начал зевать и искать точку опоры. Поэтому он переместился на ящик у края поляны и разлёгся, расслабившись. Наблюдал за хороводом сказочных зверей, за их прыжками, маленькими играми. Моргал замедленно, чувствуя, как мышление путалось в вязком течении алкогольного кровотока. Физически ощущал, как камнями оседают мысли, затихая на илистом дне. Постепенно солнце разгоралось пламенем, поджигая небо на западе красно-жёлтыми оттенками. На душе было до редкого безмятежно. К нему подсел Чанбин. — Всё у тебя хорошо? — негромко интересуется он, ставит свой стакан с разбавленным виски на край. — Да, отлично. Умаялся немного. А ещё хочу мармелада, — бормотание Ли вызывает у старшего смешок. — Ещё в первую нашу встречу хотел сказать, что ты похож на Маленького Принца. Такой задумчивый, вызываешь удивление у старших и упорно ищешь ключи от сердец. — А ты мне барашка нарисуешь? — игриво выдаёт Феликс и перекатывается на спину, смущаясь от подобного сравнения. Словно слишком много лести в нём. — Нарисую. Могу даже чернилами. Под кожей. — Ой, нет. Для такого рановато. — Я свою первую татуировку в пятнадцать набил. Жалел, правда, но не суть, — жмёт плечами в ответ Чанбин. — Ладно, пойду к Чану, а то он снова за ноутом засел. Не дело это. — Правда-правда! Сам же нам запрещает телефонами пользоваться! Но долго место не пустовало. Через пару мгновений к Феликсу приблизился Минхо. Очень пьяный Минхо. — Феликс, помоги мне, пожалуйста, — слышится сдавленное над головой. Повернув голову, парень видит старшего, который тянет ему руку. — Отведи меня подальше. Надо проветриться. Ли встал с ящика, чуть качнувшись, отставил свою бутылку и взялся за протянутую ладонь Минхо. Тот постарался выглядеть нормальным, улыбнулся напоследок Чанбину, но, когда они прошли пару шагов вдвоём, Феликс ощутил, с какой силой он облокотился на него и как медленно стал передвигать ногами. Вскоре они вышли за пределы шумной территории и, отойдя чуть дальше, приземлились на то же поваленное дерево, на котором Ли недавно целовался с Хёнджином. Теперь здесь было чуть темнее, ведь начинались сумерки. Минхо запрокинул голову к вершинам деревьев, просидел пару мгновений с закрытыми глазами и полез в карман. В следующий миг чиркнул зажигалкой. — Ты куришь? — удивлённо спрашивает Феликс, наблюдая, как сероватый бледный дым поднимается вверх от сигареты. — Только когда пьян, — усмехается в ответ старший. — Ох, Джисон не должен меня видеть в таком состоянии… — Боишься разочаровать? — Ещё бы. Он столько сил на меня потратил, столько времени. А я снова хочу сорваться… С каждым днём тяжелее держать себя, а алкоголь притупляет эту тягу. Но и им нельзя злоупотреблять. Как же заебало… Феликс беспокойно оглядел Минхо не в силах ответить ему. Такая горькая честность разбила вдребезги, заставила по-новому посмотреть на парня. Ли уже успел забыть о том, что тот был наркозависим, ведь за время общения он никогда не напоминал об этом, не подавал вида, словно это был лживый слух, случайный эпизод, который давно остался в прошлом. Но так быстро наркотики не исчезают из жизни. И как же много боли было в сердце Минхо, как много секретов ему приходится иметь от своих близких друзей просто чтобы не беспокоить их лишний раз своими демонами. И сколько же вагонов вины он тянет за собой с тех пор, как оступился. Это так больно — видеть старшего уязвимым, обессиленным. — Может, попробуешь обсудить это с Джисоном? Мне кажется, в такие моменты тебе нужна поддержка, а ты намеренно отказываешься от неё, держишь всё в себе… — Ли обернулся и увидел, как среди наступающего сумрака пляшет пламя костра — Чан подкинул дров в мангал, чтобы не было холодно и темно вечером. — Знаю, но боюсь, понимаешь? Боюсь, что однажды у него тоже кончатся силы и он просто уйдёт. И его даже винить нельзя, ведь он не получает никакой выгоды от этой помощи. Джисон помогает, потому что я, уёбище зависимое, его друг. А мне тошно, ведь… — голос пропал, и Минхо торопливо затянулся сигаретой. Задержал дыхание и глубоко выдохнул, закрыв глаза. — А я его люблю, блять. — Что? — вырвалось у Феликса непозволительно громкое. Он тут же хлопнул себя по лицу, с размаха закрыв рот ладонью. И так сидел некоторое время, шокированно смотря в траву. — Да, такая ситуация… — Ну-у… Э-э… Об этом же нужно сказать, разве нет? Офигеть... — Ли неловко потянулся и почесал макушку. — Легко тебе говорить, братец, — улыбнулся Минхо насмешливо, — если у тебя всё так гладко прошло, это не значит, что прокатит и у меня. Тебе признался знакомый, с которым ты общался месяц, конечно, тут всё просто. А представь, каково будет Джисону, когда окажется, что друг детства, к которому он бегал на перемене, с которым ночевал в одной кровати и делил одну банку колы, испытывает к нему далеко не дружеские чувства. Да, он любит меня, но именно как друга, почти как брата. Он просто будет меня бояться. — Ты совершаешь ту же ошибку, что и я — решаешь за других, — отвечает Феликс и кладёт руку на плечо старшего. — Да, ситуация очень сложная… Ли отвернулся и стал разглядывать лесную чащу. Из-за спины доносилась музыка и весёлые хмельные голоса. А здесь было тихо и спокойно, лишь кузнечики пели из высокой травы. Минхо потушил окурок о мёртвый ствол дерева и положил рядом с собой. В голову не пришло ни одного достойного решения проблемы. — Решать тебе. Может, я могу как-то помочь? Могу подозвать сюда Джисона, мне кажется, тут обстановка вполне разговорная. — Такой ты милашка, Феликс, я просто валяюсь. Три месяца назад меня бы от тебя тошнило, — рассмеялся тихо Минхо. — А теперь? — парень улыбнулся в ответ. — А теперь влюблённый волк — уже не хищник, — покачал головой старший и встал со ствола, захватив окурок с собой. — Пойдём, думаю, нас заждались. И спасибо за разговор, мне правда легче стало. — Это самое главное. — Может быть, я ему сегодня всё-таки признаюсь. По пути обратно Ли понял, что успел протрезветь от шока. И теперь продолжать беззаботно пить ему будет проблематично, ведь такой важный секрет заставлял снова и снова погружаться в анализ и осознание. Все эти дружеские шутки, ласковые касания, персональная забота… Джисон поменял Минхо, превратил в совершенно другого человека изнутри. Старший старался вести себя так, как привык за все прожитые годы, но это уже было не искреннее поведение, а социальная маска, которая трескалась с каждым днём всё сильнее. Сегодня Минхо не выдержал и разбил её прямо на глазах у Феликса. Весь оставшийся вечер ребята болтали, рассевшись как птенцы по всем поверхностям поляны. Сердечно вверяли друг другу свой жизненный опыт и ошибки, со смехом хвастались достижениями. Чонин, не привыкший к общению во взрослой компании, тихо внимал, обхватив колени руками. Сонный Чан перебирал бусины браслета, а Хёнджин грелся о бок Феликса, уложив голову тому на плечо. Трескуче хихикал в его шею на очередной незамысловатой шутке. И в этот момент Ли действительно хотел назвать компанию семьёй. Возвращались в город ребята, как и в прошлый раз, организованными группами. Чан взял Чонина на себя, потому что видел, что Феликс недостаточно протрезвел для подобной ответственности. Вместе с Чанбином они повернули в сторону центра. Джисон вёл уставшего Минхо, готового в любой момент вытошнить выпитый алкоголь под ближайшее дерево, а Хёнджин галантно пообещал Ли проводить его до самой двери в дом. Тот настоял на ночёвке у него, ведь отпускать Хвана одного идти через весь город было небезопасно. Не без пререканий, парень всё же согласился. — Удачи, ребятки! Отпишитесь, как дойдёте, — бросил весёлый Джисон на прощание и крепче взял Минхо под руку. Феликс посмотрел тому в глаза и поддерживающе кивнул. Старший понял его без слов и улыбнулся в благодарность. Может, у него действительно получится. Когда Феликс с Хёнджином дошли до дома, Смелтерс уже сопел в будке, уложив свою крупную морду на сложенные лапы. В окнах кухни горел свет — бабушка готовила ужин. Парни глубоко вздохнули, взбодрились и собрались с духом, чтобы походить на трезвых и уставших. Дверь привычно скрипнула, а коврик под ногами смягчил шаг. — Привет, ба! Хёнджин ночует у меня! — сходу выдал Феликс и плавно проскочил к лестнице, чтобы не попасть на фэйс-контроль. Хван тенью последовал за ним. — Здравствуйте! — лишь успел мимоходом шепнуть он. — Деловые какие! А есть кто будет? — послышалось строгое и звонкое. — Мы так устали, ба! Можно завтра? — Негодники! Никакой дисциплины. Прошлялись непонятно где, пришли и даже не отчитались. Ну что за дети! — продолжала ворчать бабушка, помешивая длинной деревянной ложкой содержимое кастрюли, и делиться с ним своим негодованием. Тем временем Феликс добрался до комнаты и изнемождённо упал на матрас. Хёнджин свалился одновременно с ним. Даже свет не было сил включать. — Сумасшедший денёк, а? — пробормотал Ли, улёгшись напротив парня. И невольно засмотрелся — глаза в глаза. — Ага. Они лежали в полумраке, заслушиваясь дыханием друг друга. Из приоткрытого окна веяло ночной прохладой. В голове звенело после долгого активного дня. Феликс закрыл глаза и, обессиленный, был готов провалиться в сон. Но спустя десяток минут опьянённое умиротворение прервал грохот во дворе. Кто-то начал сумасшедше колотить в дверь. Переполошившиеся парни, сонные и испуганные, слетели со второго этажа и открыли дверь до того, как успела освободиться от готовки бабушка. На крыльце стоял Джисон — заплаканный, растрёпанный и задыхающийся. — Ребята! Вызывайте полицию! Вызывайте, блять! Минхо… его… — не успел договорить он, как ослабшие ноги подкосились. Хёнджин успел среагировать и подхватить парня под руки. Он завёл его в квартиру и усадил в гостиной на диван. Бабушка, вытянувшаяся, как струна, строго и немного испуганно выглянула из кухни с лопаткой в руках. Пропустила мат мимо ушей, чувствуя нутром катастрофу.