***
Месяц Гуро делал визиты в дом Трубецких и был назван женихом Варвары. Многие говорили об этом в Москве, принося неудобства барону, который не получал от следователя знака и просьбы о замужестве. Он позволял им оставаться наедине, зная добродетель князя Гуро и его благоразумие, но премьера становилась всë ближе, им нужно было ехать в ещё больший свет — Петербург, а обхоженная балерина ещё не была засватана. Трубецкой даже намекал накануне, но Гуро умело уводил разговор к делу по работе. Он устроил отца Варвары на государственную службу, произведя его в ревизоры Москвы. Разговор заходил и об канцелярии, в которой работал Яков Петрович. Сам Гуро пользовался всеми удобствами отношений с Варей. Она флиртовала с ним, а он отвечал, целовал еë в саду и водил к реке, у которой они месяцем ранее ссорились. В Петербурге поселились в его квартире, он предложил им отказаться от номеров и постоялого двора. Варвара висла на плечах дяди, умоляя его согласиться на предложение, и он сдался. На премьере барон не присутствовал, его пригласили на настоящую. Следователь пребывал в Петербурге ранее, делая тайные визиты в театре, спрашивал. Накануне, уже с Варварой, открывая своё имя, проводил настоящие допросы. Подставная премьера, на удивление следователя, который уже наметил несколько подозреваемых, прошла провально: убийца не явился. Гуро, наблюдая за всем из-за кулис, бросил трость там, где стоял, решив от недовольства приговорить полтора стакана коньяка из буфета. Взяв ложу на настоящую премьеру, он явился туда к часу вместе с директором, чтобы обсудить случившееся. Жандармов переодели в парадное, сделав вид, что потеряли бдительность. Зайдя в ложу первым, Гуро обнаружил там стоящую между кресел молодую девушку, чьё лицо было плохо видно из-за тени невключенного в зале света. — C'est agréable de voir une telle beauté dans son lit. Madame, voulez-vous cet endroit? M. Destiny et moi pouvons vous céder une loge. [Приятно видеть такую красоту в своей ложе. Барышня, вы хотите это место? Мы с господином Судьбинским можем уступить вам ложу]. — низенький директор выглянул из-за двери на шутливый тон следователя. Девушка, в тесноте зажатая между стеной и следователем, боязливо глядела на него. В её лице в темноте угадывались знакомые ему черты, но Яков не придал этому значения, обыденно флиртуя. Гостья молчала, заметно робея: она была молода, и мужчина решил помочь ей определиться. — Permettez-moi de vous présenter: Yakov Petrovich Guro. Permettez-moi de vous conduire à votre place, de là, il sera plus agréable de regarder la scène que d'ici: faites attention… [Позвольте представиться: Яков Петрович Гуро. Разрешите мне проводить вас к вашему месту, оттуда всяко приятнее будет смотреть на сцену, чем отсюда: обратите внимание…] — Гуро шутливо указал тростью в направлении картонного дерева, барышня повернула к нему голову. -… la revue de paysage ferme [… декорация обзор закрывает]. — Господин Гуро! — воспрепятствовал директор, узнав в профиле девушки хористку театра. — Эта из хора будет, оставьте. Не стойте же тут, барышня, идите, дела нет? Ступайте. — Фёдор Михайлович, позвольте сказать… — попросила хористка, изнемогающая от чего-то важного на сердце. Она глядела на Гуро, словно ища защиты, но тот только ухмыльнулся ей, покачал головой, взбудораженный свежей красотой, и подошёл ближе к краю ложи. — Мне… — Идите-идите, барышня. Я не для того вам дирижёра из Италии выписывал, чтобы вы по ложам важных людей бродили во время репетиции. — он выпроводил её, аккуратно придержав за локоть. В хористке, что по глазам было видно, бушевал нестерпимый огонь обиды, но вот на кого? — Какова, Яков Петрович? — присев рядом с другом, уже закрыв дверь, спросил мужчина. — Вы о барышне? — задумавшись об убийце, отвлёкся следователь. — Миловидна, голубчик. У вас есть вкус. Откуда-то выписывали певицу или из наших музыкальных учреждений вышла? — отчего-то заинтересовавшись хористкой, которая неизвестно что искала в ложе, решил порасспрашивать Гуро. Возможно, от желания посмотреть на богатства, а, может, что-то и большее. Не посредничеством ли помышлял этот ангел? — Франция, Яков Петрович, Франция. Руками итальянца сделана, Никола Ваккаи, слышали о нём? — Гуро нахмурился, не припоминая. — Лет восемь назад случился скандал в Италии, на уровне театра, естественно: публика не приняла его оперу — «Волк из Остенде», говорят, мотив Джоаккино Россини подделал в своих сочинениях. — Судьбинский развел руками. — Впрочем, это неважно. Ведь, вы о деле позвали меня говорить? — Гуро кивнул, расправляя фрак и садясь на стул. Глаза ястреба на конце трости блестели красным цветом в зал. — Император с минуты на минуты прибудут в зал. Будут сидеть в ложе напротив нашей. И наверняка удивятся убийству, если то произойдёт сегодня. Признаться, я в замешательстве. Искать убийцу в театре — это как искать кого-то на маскарадном бале: все ведь в масках, хорошо обучены менять их в нужную минуту. — Да… — почесывая плешивую голову, озадачился директор. — С маски не спросить ни чина, ни души… — следователь резко обернулся к товарищу, ухмыльнувшись. — Да вы будущий творец, голубчик мой. Писать не пробовали? — директор улыбнулся, проведя рукой по усам от неловкости. — Опустим. Может, будет лучше, если я вновь спущусь за кулисы? — Судьбинский отрицательно покачал головой. — Смотрите отсюда, Яков Петрович. Обзор лучше, да и пальнуть точнее выйдет. — на том и порешали, смотря за началом увертюры. Гуро от скуки едва не заснул на балете, подпирая тяжелую голову рукой, пока не заметил, как на сцену сами балерины выносят факела с огнём. Он выпрямился, загоревшись интересом. — Такого не было на подставной премьере. — подметил следователь, наблюдая за плавными линиями танцовщиц, в середине которых была Трубецкая. Судьбинский тоже выпрямился, не в силах сказать чего-либо толкового, только пыжился и надувался щеками. — Так-с, ежели подставное было прошлое представление, то и бюджет урезали, риски. Огонь — вещь опасная, сами знаете. Решили не рисковать, а тут впечатление нужно зрителю высокому. — объяснился директор, не смотря на следователя. Гуро, скривив губы, вздохнул, устало прикрыв глаза. По залу разнёсся тысячный крик. Весь театр слился в единый организм, пронося ужас по улицам Петербурга истошным повизгиванием. Следователь вскочил на ноги и махнул жандарму предпринять меры, сам нацелился в никуда, оценивая обстановку: кулисы горели ярким пламенем, идущим к ложам. Зал постепенно эвакуировали, императора уже не было. Балерины окружили горящего человека, он был подобен фонарю, которым можно было бы освещать путь потерявшихся в Сахаре иезуитов, перепутавших праведную пустыню с набожным Ватиканом. Гуро опустил револьвер, ошарашенно смотря на происходящее на сцене: Варвара Трубецкая, которую уже накрыли покрывалом, только что горела у всех на глазах. Следователь пропустил свист оружия директора рядом с собой, решив поскорее спуститься в зал. Он не решил, что для него важнее первым делом: найти следы убийцы или проверить любовницу. Вновь брошенная где-то трость уже не серебрилась в руках Гуро, вместо ястребиных глаз горели его собственные. Крики не стихали, когда следователь спустился к людям. За врачом было послано. Гуро старался руководить происшествием, ища в тайных уголках, которые обнаружил заранее, убийцу. Жандармы доложили об отсутствии кого-либо постороннего в театре. Следователь не хотел поворачиваться к полумёртвой Трубецкой, на всю жизнь искалеченной огнём. В этом случае была и его вина: как любящий мужчина он мог бы подменить приму, отменить премьеру, но не сделал этого, потому что работа для него было выше всего, а личная выгода выше работы. В зал выбежала нарядная хористка, встреченная следователем в ложе, она набросилась на жандарма с криком о своей матери, которая, по её словам, присутствовала в зале. Девушку лихорадило, и она создавала много шума. Гуро встряхнул певицу за плечи, хористка рухнула в обморок прямо перед ним. Следователь не любил женской мягкотелости, поэтому почувствовал отвращение, нежели жалость. — К ней тоже доктора пришлите! — скомандовал Гуро, передавая в руки жандарму бессознательное тело. Он невольно стряхнул пыль невольного прикосновения к девушке об свой фрак. — Кто знает хористку, балерины? — он обратился к плачущим девушкам на сцене. — Нужно отправить уведомление в её дом, отвезти, оказать помощь… — уже не думая о ней, бросил Гуро: для вида. — Елена Павловна Белинская! Она подружка госпожи Трубецкой! — пролепетала стоящая рядом девушка, но следователь от неё отмахнулся, проходя к директору. Гуро приоткрыл рот, чтобы дать следующие указания, но прежде его прошиб пот и больной удар в сердце, он почувствовал, как физически ослабел. — Господину следователю дурно! Помогите же! — заверещала балерина. Гуро облокотился о кресло, коснувшись сердца. — Яков Петрович, вам плохо? Врача? — побеспокоился директор, становясь рядом. Гуро отмахнулся. — Елену Павловну ко мне в экипаж, отправьте семье Белинских письмо от моего имени… — тихо распоряжался помощнику Гуро, постепенно выпрямляясь. -… уведомив их в том, что она дурно себя чувствовала, поэтому я отвёз её к себе. Я сейчас составлю рапорт, а после выйду, поедем с девушкой на мою квартиру, будьте готовы. — Яков Петрович… — проводив взглядом помощника следователя, шепотом залебезил директор. — Вы уверены? Семья у них уважаемая, князья, она в хористках не по плачевному положению и… — Это моя кузина, Федор Михайлович. — усмехаясь над страхом друга, прошептал Гуро. — Не признал в ней родственницы при встрече… Давно виделись, лет восемь назад, выросла она. — следователь встал. — Вы распорядитесь насчет Трубецкой, я займу ваш кабинет на время по работе. — «конечно-конечно» послышалось в ответ, но Яков его уже не слушал, ошеломлённый всеми событиями. Что странно — о Трубецкой после своего указания он крепко забыл и не вспоминал до следующего дня.То, ради чего все умирали, по мнению судьбы
4 июня 2021 г. в 23:44
Окно кареты было завешено шторой, просвечивающей свет желтеющей Луны. Трубецкая, одетая в нарядное платье с голыми руками и декольте, выглядела печальной; у неё на коленях покоилась бесцветная прозрачная ткань, должная после развиваться у неё на руках, прижатая локтями. Гуро, сложив ногу на ногу, внимательно рассматривал человека напротив себя. Он не горел желанием раздражать глаза светом, поэтому Варвара была единственным предметом созерцания. В темноте она выглядела дурнее, чем на свету, в софитах сцены она, возможно, ещё краше, чем в реальности. Её лицо создано для света, в отличие от его — интересно выглядящего везде и всегда.
— Вы меня смущаете, господин Гуро. — не выдержала балерина, поднимая на него хмурый взгляд. Мужчина удивлённо приподнял одну из бровей, делая часть профиля краше от харизматичной мимики. — Смотрите… И смотрите.
— Изволите приказать мне смотреть в другое место, Варвара Алексеевна? Я отвернусь и буду глядеть на проходящие мимо экипажи, ежели так. — не обидевшись, но желая отбросить женское смущение, строго проговорил следователь. Ему было не до кокетства, а тёмная ночь никак не брала его в свою власть, развязывая душу и мысли. Трубецкая испуганно сжалась, не зная, как общаться с мужчиной: он вызывал у неё страх, восхищение и желание поскорее спрятаться. Не её это человек был.
— Простите мне это. Глупости. — она отмахнулась и облокотилась головой о стенку коляски. Тихая, но слышимая в тишине кареты усмешка обдала девушку жаром. — … — балерина вздохнула, чтобы заговорить, Гуро этого ждал, но она промолчала, не желая ещё больше развеселить следователя. Они молчали с несколько минут.
— Варвара Алексеевна. — он начал говорить первым, не смотря на неё. Палец Якова отклонил штору в сторону, мужчина направил взгляд на улицу, как и обещал. — Вам ничуть не интересно, где мы будем встречаться с директором? — она отрицательно покачала головой. — И что вам говорить, также неинтересно?
— Мне казалось, говорить уместнее будет вам. — смиренная интонация привлекала, но не располагала на дальнейший диалог. Гуро было сложно заводить дружеские отношения с женщинами, они все так прыскали своей однотипностью и отсутствием огня в сердце, что он уже был готов уехать далеко на хутора, поискать себе казачку. — Разве нет?
— В делах нет фразы «мне кажется», Варвара Алексеевна. Вы либо уверены, либо не у дел. Своё дело я решить могу и без вас — найти убийцу, отследить, посадить, но вы ведь попросили о помощи. А я как джентльмен не смог отказать вашей красоте. В чём же дело? У вас по-прежнему нет вопросов директору? На бале вы казались мне более несчастной и готовой на всё ради правды.
— Готовой на всё? — боязливо переспросила Варвара, сжимая бусинки на юбке. Гуро рассмеялся в сторону.
— А вы только это услышали? — в темноте обличилась краснота женских щёк. — Pardonnez-moi [Простите меня]. — этикет требовал извинений после этой неловкости, но мужчина стыда не испытывал, просто не хотел накалить их и до того расплавленные отношения. После никто не нарушал молчания.
Заговорил Яков Петрович уже не с ней, а с теми, кто встречался им в имении. Семья Шейн давала приватный литературный вечер, на который были приглашены завидные деятели искусства времён правления Николая первого: Дмитриев, Загоскин, Аксаков, некоторые из неизвестных музыкантов, служащих при домашнем театре Шейнов. Присутствовал новый дирижёр придворной певческой капеллы — Львов Федор Петрович — он был в центре всеобщего внимания. Вспоминали Карамзина, почившего совершенно недавно, камер-юнкера Пушкина просили читать его новые стихотворения. С некоторым вызовом смотря на Гуро, который единственный здесь был при высоком служебном чине, Александр Сергеевич лирико-торжествующе зачитал «Деревню», как будто бы обвиняя безучастного следователя в отсутствии дальновидности в пользе либерализма. Господин Пушкин располагал немногим в отношении Гуро, тот всегда был тёмной лошадкой на каждом мероприятии, отчего единственное, что люди видели, кроме внешности мужчины, — это его высокий чин, влияние на царя и деятельных людей Российской Империи.
Мужчина представил обществу баронессу, она на время растворилась среди людей, влюблённых в музыку. Разошлись, оказавшись отдельно друг от друга на вечере и забыли свою неловкость. Гуро пил с директором петербуржского театра, воздержался от игры в любимый штосс, потому что понимал свою исключительную неудачливость сегодня. Вокруг все пели и веселились, а его мучила пьяная тоска, открывшаяся в ночной час вместо тяготы к женщине. Ему не нравились романсы Глинки и поэзия Пушкина, у него всё внутри воспалялось от искусства, потому что он был слишком далёк и порочен для него. С десяток лет назад, когда он состоял в полку адъютантом Багратиона во времена Шенграбенского, взял отпуск из армии и вернулся в родное имение, где некоторое время пребывала его младшая двоюродная сестра, — Елена Павловна Белинская — Яков заболел искусством. Тогда, даже после войны за пределами родной империи, он воспринимал музыку не потому, что сам был способен мыслить в ней, а потому, что маленькая девочка из его воспоминаний, Элен, как теперь все её звали во Франции, куда она поехала учиться, пела ему и выразительно читала стихотворения. Тогда он мог считать себя равным искусству, потому что сестра на него влияла и не давала рассматривать кровь на руках. Однако сейчас он погряз не только в крови убитых французов.
— M. Guro, laissez-moi vous parler en tête-à-tête. [Господин Гуро, позвольте вас тет-а-тет]. — мужчина улыбнулся, поддаваясь на лукавый взгляд товарища. С директором театра они были знакомы ещё до того, как его назначили в Мариинке. Они оба были умельцами в ведении грязных дел: Фёдор Михайлович Судьбинский помышлял крупным мошенничеством на таможне в уездном городе, Гуро — жизнями людей во всей империи. — La baronne trubetskaya est un beau spécimen, un cadeau de Dieu à l'art. Où l'avez-vous trouvée? [Баронесса Трубецкая — прелестный экземпляр, подарок Бога искусству. Где вы ее нашли?] — прикрывая дверь гостевой комнаты, спрашивал директор, не смотря за тем, как внимательно Гуро оглядывал мелкие детали барина-барахольщика в лице Алексея Шейна.
— Там же, где и вы, Фёдор Михайлович, — на сцене. — Гуро принципиально говорил на русском с другом. Он пользовался французским в нескольких случаях: держа лицо в обществе и говоря правду; она, по его мнению, искренне звучала на чужом языке, потому что была более обдуманной прежде, чем её произнесть. — У вас что-то строчное, кроме красоты балерины? — директор стушевался и заметно обеспокоился.
— Je pensais, en me référant à votre lettre demandant de venir ici, que nous parlerions d'elle. [Я считал, ссылаясь на ваше письмо с просьбой явиться сюда, что мы заговорим именно о ней]. — обескураженный голос мужчины смешил Гуро. Ему было непонятна слизь, обливающая всё в комнате и сочащаяся из него. Так лебезил, так дрожал, что аж весь растёкся. Не был он ранее для следователя настолько услужлив и нервозен.
— Голубчик, вы не переживайте. Я к вам неофициально, ежели вас это беспокоит. — угадывая возможную причину расстройства друга, заверил Гуро, опускаясь в кресло. — Никакой рабочей формы допроса, только беседа, в которой я посмею просить вас об одолжении. — Лицо директора растянулось, но без облегчения в глазах — это странность. — Театральный сезон никто закрывать не будет. У вас ведь премьера — это большие средства, с учётом того, что сам император посетит вас. Наоборот, позвольте всем присутствовать.
— Тогда в чём же ваша идея, Яков Петрович? — не понимал мужчина, недвижимо стоя на месте.
— Трубецкая послужит нам наживкой. На неё и словим убийцу. Злодей не особо оригинально убивает только прим и обязательно — в день премьеры. Нашей приме мы жизнь сохранить всеми силами постараемся и врага словим. И вот моя просьба: сделайте фальшивую премьеру перед той, что прогремит на весь Петербург. Посадим в зал недалёких крестьян или прислугу театра, главное — мозговитых. — директор поджал губы, словно обидевшись на что-то, а после кивнул. — Вот и отлично, голубчик. Готовьте мне массовку, музыкантов, декорации на несколько часов раньше назначенного. Поймаем — и Его Высочество тогда уж можно без стыда встречать. — Гуро встал с кресла и бодрым шагом двинулся к двери. Судьбинский ему говорил о деталях в пути, распрощались в коридоре.