Там, где течёт вода

      По правде говоря, Игорь не знает, что именно чувствует в данный момент в сложившейся ситуации. Ему хочется рассмеяться, надменно и злобно, вот только непонятно, над кем ему стоит это делать, — над миллиардером, сорвавшимся из Питера в эту глушь, в надежде посетить монастырь, от которого остались лишь руины, или над самим собой, и впрямь ожидавшим чего-то нормального, несмотря на почти вымершую деревню. А ещё он точно чувствует гнев. Ощущает, как раздражение накатывает волнами от происходящего, и как постепенно складывается картинка. Разумовский, вероятнее всего, уже давно мёртв; осталось только объявление о пропаже с его фотографией из личного дела на тот ларёк со станции приклеить, и все пазлы сложатся. Вот только никакого мотива Гром не видит, что делает расследование этого преступления почти невыносимым занятием — убийства без мотивов всегда будто кость в горле. Они будут мучить тебя до тех пор, пока ты не докопаешься до истины, и это может затянуться на долгие годы, и не факт, что в итоге удастся добиться каких-либо ответов. Майору даже зацепиться не за что: в этих Топях никого нет, только бабка, опоившая его вчера чем-то, но даже у неё нет причин желать смерти Сергею.       Игорь сжимает до скрежета челюсти и надвигает свою кепку ниже на глаза, ступая внутрь тёмных каменных коридоров храма. Он полагает, что это всё ещё может быть секта, участники которой обосновались где-то в уцелевших кельях и мозги промывают туристам, что едут сюда за чудом, или случайно свернувшим не туда людям, и, возможно, прибегают к оккультизму. Договорились с местными жителями за определённую плату, и те дурманят голову проезжим своими «целебными» отварами.       Но на кирпичной кладке монастыря не было никаких шаманских символов, не было здесь и надписей на латыни или старославянском, только гулкая тишина в коридорах и звенящие эхом шаги мужчины. Оттого его сомнения становятся всё более осязаемы, почти реальны, когда он проходит ещё несколько молитвенных и захламлённых старыми вещами комнат. Никого.       Гром тормозит на мгновение, остановившись у окна, опирается ладонями на прогнившую деревянную раму, чёрную, будто обуглившуюся при пожаре, и терпеливо выдыхает. Он действительно надеялся найти здесь Разумовского? Живого?       — Дебил, блядь, — шипит он себе под нос, кулаком ударяя по фасаду здания, и сквозь мутное стекло смотрит вниз на подъездную дорогу и ржавые ворота. Всё ещё никого. Даже монахов никаких нет, хотя откуда бы им здесь взяться?       Майор стягивает головной убор и быстро проводит пятернёй по волосам. Чего-то подобного стоило ожидать, и он ожидал, правда, с несколько иными аспектами. Встретить Разумовского сразу же на въезде в деревню, целого и невредимого, было бы идеальным, почти сказочным вариантом развития событий. Но Игорь был реалистом и в сказки ещё с детства верил с огромным трудом, и потому вовсе не удивился, когда не смог выловить Сергея в этих местах. Впрочем, сейчас надежда на то, что парень до сих пор жив, неумолимо гаснет, вызывая у мужчины вновь приступ тупого гнева. Сообщать плохие новости по этому делу ему абсолютно не хочется.       Взъерошив ещё раз короткие пряди на затылке, Гром смотрит в сторону лесного массива, через который он сам недавно сюда добрался, ожидая, что в любой момент там вдруг промелькнёт силуэт, и он заметит всполох рыжих волос; но ничего не было. Зато внезапно появилось ощущение чьего-то присутствия, словно кто-то взглядом упирается Игорю между лопаток. Кто-то глядит на него, будто пригвождая к каменному полу, и это ощущение кажется мужчине смутно знакомым. Что-то удушающее, тяжёлое и хищное.       Резко оборачиваясь, Гром ожидаемо никого не обнаруживает, хотя он видит, всего на одну миллисекунды, как проблеск чего-то рыжего мелькнул у поворота в одну из келий, и Игорь точно уверен, что это лишь иллюзия, простая игра света и тени. Но он в тот же момент отрывается от окна и в пару шагов доходит до поворота, где ничего, кроме очередной заваленной хламом комнаты, не видит. Старая кровать с пыльным шерстяным одеялом на ней, но подушка с виду новая, синтетическая. В углу советский стол, без одного нижнего ящика, на котором лежат молитвенники с загнутыми краями. И куча разной одежды, что висит на стальных стойках. Гром хмурится, разглядывая все эти вещи, и непроизвольно сжимает кулаки.       — Сергей? — зовёт Игорь на пробу, не питая при этом большой надежды на ответ, и обходит вешалки с вещами; военная роба, платье красное в цветочек, леопардовая шуба, спортивная ветровка. Не нужно быть гением, чтобы понять, что вряд ли что-то из этого принадлежит Разумовскому.       Осматриваясь на месте, мужчина вновь возвращается взглядом к столу. Мысли о том, что там могут быть какие-то вещи миллиардера, слишком настойчиво жужжат в голове, когда майор вдруг цепляется взглядом за ключи от Опеля с брелком. Гром не замечает, как его рука сама тянется к находке, подхватывая её с поверхности стола, и сильнее хмурится. Чем глубже он копает, чем больше у него возникает вопросов, и всё, что есть у Игоря сейчас — лишь хлебные крошки, вроде сомнительных улик и ненадежных свидетелей. И этого слишком мало для того, чтобы найти Сергея.       Спрятав ключи в свою куртку, он начинает обыск ящиков, который, естественно, не мог увенчаться успехом. Ничего существенного Игорь больше не обнаруживает, только пальчиковые батарейки, карманные фонарики, отвёртки, разводные ключи и церковные восковые свечи, из которых пара штук были сломаны. Из всего найденного здесь мужчина забирает только фонарик, — тот, к его удивлению, оказывается рабочим, — и переводит взгляд на кувшин с освещённой водой. Ему дико хочется пить, особенно после вчерашнего чая Анны Петровны и сорокаминутного пути к монастырю. Гром тянет к себе воду и пьёт прямо с горла, жадно, почти залпом, отчего несколько капель стекают с его подбородка вниз по шее. А затем он чувствует, как ощущение, будто ему спину взглядом сверлят, возвращается вновь, и майор медленно отворачивается от стола назад, крепко сжимая в руке кувшин.       Игорь снова хочет окликнуть, но тормозит себя, едва приоткрыв рот — маловероятно, что Разумовский его знает, и парень, скорее всего, запуган местными настолько, что скрывается от посторонних в этом склепе. Гром не уверен в этой версии, но берёт в расчёт и такую теорию, анализируя все возможные варианты, где Сергей всё ещё может быть в живых.       Мужчина отставляет кувшин, стирая тыльной стороной ладони влагу с лица, и вновь оглядывается, ища взглядом рыжие волосы, но, не найдя ничего даже смутно похожего, шумно выдыхает — может, не было тут никого с самого начала, а Игорю в очередной раз просто показалось?       Внезапный в этой тишине грохот, а затем пронзительный крик привлекают внимание майора, заставляя всё его тело напрячься. Он тут же бежит в коридор, не зная, что именно ожидает увидеть, но уже привычной пустоте даже не удивляется, а лишь направляется в ту сторону монастыря, где ещё не был. Странный звук, похожий на шелест крыльев, следует за ним по пятам, пока Гром направляется к покатой лестнице, и исчезает в тот момент, когда мужчина щелкает на выключатель, зажигая фонарик. В путанных коридорах первого этажа беспросветная тьма, давящая на плечи с каждой секундой всё сильнее, и холодный свет фонарика, расчерчивающий воздух, мало чем помогает. Всё вокруг вновь затихает, и Игорь остаётся в этом вакууме наедине с собой.       Он чувствует себя самым настоящим идиотом, если не сказать грубее, спускаясь вниз по ступеням, и думает вернуться назад, чтобы осмотреть остальные комнаты, когда слышит где-то впереди шорох, а за ним — глухой удар. Гром напряжённо хмурится и, оказавшись у подножия лестницы, быстро проходит вперёд, освещая свой путь фонарём. Из-за сырости дышать становится труднее, но он не останавливается, вылавливая светом чёрную плесень на стенах и грязь на полу, тёмным пятном тянувшуюся вдоль коридора, и, наконец, находит источник шума. Маленькая серая птица, размером, наверное, не больше стрижа, лежащая в углу и загнанно дышащая. Игорь не орнитолог и в видах особо не разбирается, но это и не важно сейчас — видимо, она залетела сюда случайно, а выбраться так и не смогла, запутавшись и оказавшись в самом низу, где не было выхода. Гром подходит к ней ближе и поджимает губы, когда понимает, что птица на самом деле мертва. Он осторожно поднимает маленькое тельце — оно холодное, с колотой раной посередине туловища, и на ладони умещается легко, — и вздыхает, отпуская последние надежды помочь несчастному созданию, когда слышит голос. Нечёткий и далёкий, приглушённый кирпичными стенами, но, без сомнения, человеческий голос. Разобрать слов майор не может, сразу же срывается с места, всё также бережно держа мертвую пташку в руках, проходит ещё пару тёмных коридоров, минует несколько поворотов, и вместо того, чтобы оказаться рядом с источником звука, появляется у выхода из монастыря.       Игорь оглядывается с сомнением — он не мог пройти мимо, не должен был, но на пути ему никто так и не встретился. Чёртово место.       Он недовольно подпинывает камень, выходя на залитый солнцем двор, и уже думает оставить подобранную птицу в траве на пригорке, прежде чем растерянно смотрит на свои пустые руки — ни пёрышка между пальцев, ни следов крови. Как будто и не держал никого буквально несколько минут назад.       Игорь замирает, внимательно осматривая свои ладони, пока не замечает, как они начинают дрожать, и, придя в себя, быстро трёт руки о джинсы, сгоняя наваждение. Разозлённый окончательно, он стремительно идёт к воротам, намереваясь покинуть это проклятое место как можно скорее. Сергея он уже вряд ли теперь найдёт, а вот Анне Петровне пару вопросов задать всё ещё может. И насчёт Разумовского, и насчёт самого монастыря, и насчёт того грёбаного чая.       Покидая пределы храма, на Грома вновь обрушивается это липкое ощущение чужого взгляда, бьющее прямо в затылок, и он оборачивается прямо на ходу, не сбавляя шага и всматриваясь в окна, но те отвечают ему пустотой. Чёртово место.

***

      Когда майор возвращается в Топи, злость уже кипит у него под кожей, почти до острого мучительного зуда, что челюсти сводит от боли, а руки инстинктивно сжимаются в кулаки. Возможно, будь в этой дыре хоть какая-то связь, Гром определённо бы позвонил Прокопенко и, не скупясь в выражениях, высказал бы полковнику всё, что он думает насчёт творящегося здесь пиздеца. Может, даже этой помощнице Разумовского звонок бы сделал, чтобы «обрадовать» секретаршу о судьбе её начальника. Только связи тут как не было, так и нет, а выместить свой гнев на ком-то Игорю практически жизненно необходимо, и ему ничего не остаётся, как размашисто ударить рукой по ближайшей ветке. Легче после этого ни капли не становится.       Деревня, которую он оставил на пару часов, на первый взгляд всё такая же привычно пустая, но, приглядевшись к некоторым постройкам, мужчина замечает, что где-то из труб идёт дым, и во дворах даже кто-то маячит. Старики в основном, но это уже что-то. У одного из домов его внимание привлекает машина — старенький полицейский УАЗик, щеголяющий голубой надписью «Милиция». Приплыли.       Гром с большим скептицизмом осматривает автомобиль, двигаясь в его сторону, не до конца понимая, стоит ли ему радоваться появлению местных органов правопорядка или же ахуевать от того факта, насколько плохо в провинции обстоят дела с финансированием полиции. Перспектива совместной работы с кем-то по поиску Разумовского Игоря совершенно не радует, но, видимо, деваться ему некуда. Он прячет руки поглубже в карманы куртки и замедляет ход, когда дверь дома открывается, и на пороге показываются двое; молодая девчонка и мужик в форме. Они о чём-то переговариваются полутоном, пока местный полицейский направляется к машине, и Гром вскользь оглядывает его форму, прежде чем окликнуть:       — Эй, капитан!       Остановившись на месте, они оборачиваются на него одновременно; мужчина крутит в руках фуражку и окидывает Игоря безразличным взглядом, а девушка смотрит настороженно и после глаза на мента поднимает. Видимо, чужаков здесь действительно не любят. Майору, впрочем, уже плевать на это всё, он просто хочет выполнить свою работу и свалить из этой деревни как можно быстрее.       — Чего тебе? — грубо откликается мужчина в форме; он не представляется и даже внимание на Громе не задерживает, смотря в сторону своей машины. Мудак, одним словом. Но Игорь своё раздражение сдерживает, запихивает в глотку и низким басом начинает:       — Месяц назад сюда человек один приехал. Сергей Разумовский. Ни о чём не говорит?       Майор переводит взгляд с мента на девчонку, считывая их реакции, и если мужчина едва заметно усмехается, доставая из смятой пачки сигарету, то девушка прикусывает губу и на капитана вновь смотрит, а после плавно отступает в сторону натянутых верёвок, где постельное бельё развевается на ветру. И по её лицу нельзя понять, то ли не заинтересована она разговором этим, то ли не желает, чтобы её случайно втянули в него.       — У нас переписью населения занимается другое ведомство, — хмыкает тем временем капитан, затягиваясь сигаретным дымом. — Не в моих полномочиях знать всех проезжих.       — Видимо, искать пропавших людей в ваши полномочия тоже не входит, — едва ли не рыча, выдавливает из себя Гром, а после насмешливо хмыкает. — Или пока листовку на станцию не наклеят, начинать поиски не положено? Хорошо служите отечеству, капитан.       Игорь кривит губы в издёвке, кивает в поощряющем жесте и глядит холодно, ощущая, как кулаки вновь непроизвольно сжимаются. Его терпение медленно, но верно подходит к концу, а ведь он всего лишь подошёл к нему с вопросом.       — Ты откуда вообще такой вылез? — в голосе капитана сквозит неприязнь и нескрываемое раздражение. — И с чего ты взял, что мне не поебать?       От наплевательского тона у Грома руки чешутся врезать по этой самодовольной роже и бить снова и снова — только так он умеет и так он привык, — пока этот тип увиливать от ответов не перестанет и, наконец, выложит всю информацию про Разумовского. Но Игорь снова сдерживает себя и нехотя сквозь зубы шипит:       — Ты вообще-то со старшим по званию сейчас разговариваешь, капитан, — почти выплевывает он. — Майор полиции Игорь Гром.       — Может, у тебя и удостоверение есть, а, майор?       Удостоверение у него, безусловно, есть; лежит в нагрудном кармане куртки, только показывать его Гром не торопится, а ощущает, как раскалённый гнев течёт от его сердца по венам, и вместо жетона с ксивой в лицо охамевшего мента прилетает кулак.       Игорь бьёт прицельно, идеально поставленным ударом, из-за чего мужчина отшатывается, отступая на пару шагов назад, и над развернувшейся ситуацией практически хохочет. Алую кровь из разбитого носа капитан вытирает рукавом куртки, пыхтит что-то матерное себе под нос, собираясь нанести ответный удар, вот только Гром куда ловчее — уворачивается, блокирует, отходит. Он не прочь проехаться по наглой морде ещё пару раз костяшками пальцев, выпустив тем самым свои гнев и раздражение, но мужчина явно не хочет просто так сдаваться, а потому отбивается с усердием, даже подсечку делает, что Игорь чуть не падает на землю. Ему удаётся удержаться на ногах, но в лицо всё-таки прилетает — майор запоздало тянет руки к щекам, ставит блок, а затем чувствует, как чем-то тяжёлым ударяют по голове. Затылок взрывается болью, и у Грома в глазах темнеет быстрее, чем он успевает обернуться назад.       «Об этом ты не подумал, верно?» звучит в его голове, прежде чем он теряет сознание.

***

      Игорь приходит в себя вместе с пульсирующей болью в голове и резким шумом в ушах. Чувство знакомое: в потасовках при задержании или в погонях за преступниками он часто принимал удары по голове, и порой его вырубало так же, как и сейчас. Неприятно, но жить будет.       Мужчина поднимается на ноги, стиснув зубы, стряхивает с лица песок и траву и, сняв кепку, ощупывает голову. Боль в затылке тупая, и отгородиться от неё получается довольно легко, а вот рана продолжает кровоточить — просто шишкой точно не обойдётся. Аккуратно пройдясь пальцами по кромке рассечённого места, куда пришёлся удар, майор морщится, но понимает, что рана не глубокая. Могло быть и хуже.       Мазнув ладонью по колючей щеке, Гром хмыкает кровавым разводам на запястье; видимо, этот урод всё же разбил ему скулу. С этой мыслью злость вновь просыпается в нём, почти дикая и свирепая, но мешается с усталостью, и мужчина старается взять себя в руки, оглядываясь. Мента поблизости нигде нет, чему Игорь практически не удивляется, и он обещает себе, что всё дерьмо из него выбьет, если тот ему снова на глаза попадётся, потому что ну наверняка капитан что-то знает о Разумовском и обо всём, что творится в этой деревне.       Справа, за низенькой оградой и развешанными на сушилке простынями, Гром вдруг замечает движение — та девчонка, что стояла в стороне от них и молчала всё время, сидит в небольшом огороде и методично выдёргивает сорняки.       — Поднялся уже? — спрашивает она, не поднимая на него взгляд и продолжая копаться в своих грядках. — Я думала, до обеда так пролежишь.       Она голову, наконец, вскидывает, внимательно вглядываясь в лицо Игоря, и в этот момент пульсирующая боль у его раны как будто обостряется.       — Мент где? — спрашивает он хриплым голосом, ощущая невыносимую жажду и сухость в горле.       — Какой мент?       Девушка не усмехается, на её лице даже ни один мускул не дёргается, но взгляд излучает немое превосходство, явно намекающее на то, что она-то знает куда больше, чем Гром, и мужчина фыркает, разворачивается и медленно движется к калитке. С этим капитаном он ещё успеет разобраться, деревня небольшая, а сейчас нужно с бабки спросить за вчерашний чай и за ложь про Разумовского. И рану на голове обработать не помешало бы.       Отряхивая с себя грязь и пыль, майор думает; старается сложить всё в единую картину и понять, что же тут, в конце концов, происходит. Превозмогая боль, он здраво отмечает, что Сергея здесь нет, даже следов никаких, только пара очевидцев, и те могли легко солгать. Впрочем, мужик на Шишиге показался Игорю вполне честным — недоверия во всяком случае не вызвал, оттого Гром полагает, что до деревни программист всё-таки доехал. А вот дальнейшая его судьба — вопрос для программы «Что? Где? Когда?». Жители Топей все как один престранные, постоянно водят его за нос по кругу, запутывая всё больше, и сказать толком ничего не могут, ещё и по голове огрели, а за такое и под 318-тую УК РФ можно — нападение на сотрудника полиции как никак, тем более при исполнении.       Игорь вновь руку к голове тянет и раны касается; боль никуда не исчезла, но это терпимо. В отличие от клокочущего гнева внутри него. Негодование от сегодняшнего дня ощутимой горечью чувствуются на его языке, что даже бросить всё хочется, к чертям послать и помощницу Разумовского, и его самого вместе с этими блядскими Топями, и задание это невыносимое. Не его это совсем — пропавших миллиардеров искать в глуши. Может, и не нужно его вообще искать. Может, парень сам этого не хочет.       Впрочем, уехать отсюда без Сергея, или хотя бы его тела, хорошей идеей Грому не кажется, сначала нужно хотя бы понять, что в этом месте творится, и уже потом начинать принимать взвешенные решения. И мужчина думает не тратить в этот раз вечер на отдых, а сразу после обработки раны начать рыть это дело. И прежде всего начать следует с Анны Петровны, которой рыжие гении чудятся, но которых сам Игорь не может найти уже полтора дня.       По лестнице в дом баб Нюры майор практически забегает, почувствовав необходимое в этот момент второе дыхание. Дверь он тянет на себя резко и без стука заходит в дом, понимая, что церемониться больше нет смысла и что времени на игры у Грома больше нет. На кону жизнь человека, и если в итоге мужчине придётся выбивать ответы из каждого местного жителя — что ж, он это сделает.       Старушку он замечает сразу, как только оказывается внутри. Та снова у стола суетится как ни в чём не бывало, и Игорь уже хочет начать говорить, но, стоит лишь Анне Петровне отойти немного в сторону, все слова застревают в глотке. Он замирает на мгновение в дверях и вовремя успевает схватиться рукой за косяк, удерживаясь на ногах. Майор стоит и не может пошевелиться, глядя прямо перед собой. Ему требуется около минуты, чтобы он, наконец, осознал увиденное.       За столом, где сам Гром сидел вчера вечером и также держал чашку с чаем в руках, сидит Сергей Разумовский. Живой.