Неприкаянные

Первым, что увидел Мелик-шах, когда проснулся, были пристально смотрящие на него любопытные разноцветные глаза, голубой и желтый. Самый смелый из всего выводка котят сидел сейчас поверх одеяла у него на груди и довольно щурился от льющегося из окна солнечного света. Сначала мужчина даже растерялся, пытаясь спросонья понять, что же вчера произошло, и где он сейчас находится, но потом память вернулась к нему, и альфа вздохнул с облегчением. Хотя тело ныло и плохо слушалось своего хозяина, но Мелик-шах все равно был очень доволен, ведь раны и даже синяки с царапинами, все до единой, были заботливо обработаны, где надо зашиты, где надо перебинтованы. Судя по тому, что он не проснулся в луже собственной крови, или вообще не умер, рука у чудного мальчишки оказалась и правда легкая, и в медицине он что-то да смыслил. — Одиссей! Ты где там запропастился, рыжий дьяволёнок? Кис-кис-кис! Без тебя сейчас все съедят! — послышался с кухни голос хозяина квартиры. Голос, к слову, заметно охрипший. И едва альфа предположил, что его спаситель, должно быть, простыл, как предположения его подтвердились раздавшимся сразу после громким кашлем. Котенок тут же всполошился и, на прощание укусив больно потянувшегося было погладить его чужака за руку, выскользнул за дверь. Мелик-шах зевнул и, потягиваясь, сел на постели. Как раз в этот момент часы на стене пробили одиннадцать. «Вот это я заспался, — альфа нахмурился недовольно, ещё бы, он привык жить по режиму и не отступал от него последние лет двадцать, просыпаясь ровно в семь, а тут вдруг такое. — За это время, надеюсь, ничего не случилось.» Настороженным взглядом мужчина огляделся по сторонам, но не увидел ничего подозрительного, да и доносящиеся с кухни запах еды и бряцание посуды красноречиво свидетельствовали о том, что все точно в порядке, и опасаться нечего. Внезапно, дверь распахнулась полностью, и на пороге появился Сенджер собственной персоной. Выглядел он откровенно плохо. Бледное лицо, воспаленные глаза, синюшные губы и покрасневший нос. — Ооо, неужели ты встал? А я то уже начал опасаться, что ты совсем не проснешься, — заговорил омега хриплым простуженным голосом и присел рядом на кровать, разместив на пластиковом комоде поднос с лекарствами, свежими бинтами и бутылкой спирта. — Тебе надо сменить перевязки. Необходимо убедиться, что нет угрозы заражения и раны зашиты и обработаны должным образом. Мелик-шаху только и оставалось признать, что его спаситель знает, что делает, и послушно кивнуть, позволяя делать с собой все необходимое. Процедура, к удивлению обоих, заняла совсем немного времени. То ли Сенджер имел недюжий талант к медицине, то ли иммунитет у самого Мелик-шаха был поистине звериный, и заживало на нем все как на собаке, но никаких осложнений не обнаружилось, швы нигде не разошлись, гноя не было, а ссадины, как им и положено, затянулись корочкой. — Да ты везунчик! — протянул омега, заканчивая перевязку плеча. — Тебя так потрепало, а ты мало того что чувствуешь себя весьма неплохо, так ещё и на поправку идёшь. — Про тебя того же сказать не могу, — отозвался Мелик-шах, хмурясь. — Выглядишь больным и уставшим. Тебе нужно больше спать, а ты, как я подозреваю, очень рано встал. — Выше бери! Я даже не ложился, — пробормотал Сенджер устало, опять срываясь на кашель. — Тело у тебя роскошное, — перевел он резко тему, — но вчера я достаточно на тебя в неглиже нагляделся, так что оденься уже. У меня секса давно не было, а нервы не железные! — одной из особенностей общения с омегой-бунтарем была его привычка говорить правду в глаза. За это знакомые либо обожали его, либо ненавидели, в любом случае равнодушным никто не оставался. Сенджер знал это, но лгать и умалчивать правду ради того, чтобы никого не задеть, считал ниже своего достоинства. — Вот возьми, — протянул он своему гостю джинсы и свитер. - Через десять минут жду тебя на кухне. Будем обедать. — добавил омега, опять закашлялся и, прикрыв ладонью рот, махнул свободной рукой и вышел быстро из комнаты. Мелик-шах проводил его задумчивым взглядом и, морщась от боли, принялся осторожно одеваться. ***** Серый шерстяной пуловер и свободные джинсы смотрелись на альфе весьма неплохо. В такой одежде он сразу стал выглядеть каким-то совсем домашним и даже уютным. Если бы не ссадины на лице, то встреть Сенджер его такого на улице, принял бы за какого-нибудь художника, писателя или учителя, но никак не за человека, которому может понадобиться помощь профессионального наёмного убийцы. Так ещё и понадобится для того, чтобы защищать его от других таких же убийц. — А тебе идет, — отметил омега, оторвавшись на мгновение от готовки. — И даже размер подошел, мне кажется. — Подошел. Спасибо, — поблагодарил Мелик-шах и, пристроившись в углу на мягком стуле, принялся с плохо скрываемым любопытством оглядываться по сторонам. Он очень много где побывал и многое видел, но в последнее время, в связи с обстоятельствами, разглядывал окружающее его пространство не иначе как с позиции, предполагающей анализ того, где в случае непредвиденного нападения можно будет занять оборонную позицию, что сойдёт в качестве оружия, откуда стоит ждать опасности. Но сейчас мужчина почему-то чувствовал себя непривычно свободно и расслаблено. Может быть, потому, что накануне ему удалось хорошенько выспаться, а может и от того, что со стороны своего нового знакомого, вопреки его постоянным едким словам, он не ощущал ни затаенной агрессии, ни страха, ни даже осуждения. Это почему-то было приятно. При более детальном рассмотрении кухня оказалась самой уютной комнатой во всей квартире. Приятного бежевого оттенка обои в мелкий золотой узорчик, кружевные занавески на окнах, пара горшков с цветами на подоконнике, компактный, заклеенный магнитиками холодильник в углу, газовая плита, винтажный шкаф с посудой, небольшой столик, накрытый вышитой вручную тканевой скатертью и пара картин с цветочными натюрмортами на стене. Для характера и возраста хозяина квартиры обстановка на кухне казалась слишком уютной, слишком душевной, слишком обжитой, словно он там жил уже очень давно. Все эти прелестные кружева, цветочки, винтажные вещицы, совершенно не вязались с хамоватым поведением омеги, дергаными движениями, и равнодушно-хмурым выражением, почти не покидающем его лица. — Это все от прошлых хозяев осталось, — пояснил Сенджер, заметив чужой интерес. — Сам я не фанат подобного, в моей квартире все максимально просто и функционально обустроено. Минимализм, скажем так. Мужу это не нравилось очень. Поэтому жили в его доме. Он говорил, что я словно в мебельном магазине живу. Здесь все совсем иначе. Все такое приторно милое, словно с открытки. Но я убирать не стал. Мне такая обстановка дом напоминает. Тетя моя любила подобное. — А тебе совсем не нравится что-ли? — Мелик-шах прищурился удивлённо. — Самому не приятно разве жить в такой уютной атмосфере? — Мне все равно, — обрубил омега коротко, и дальше Мелик-шах не стал его расспрашивать, погрузившись вместо этого в собственные мысли. — Троя! Красавица моя, иди я тебя угощу, — позвал между тем Сенджер контрастно ласковым, в сравнении с тем тоном, каким говорил он со своим гостем, голосом и бросил подбежавшей к нему кошке щедрый кусок куриной ветчины, нарезкой которой занимался последние пару минут. Зверек подпрыгнул и ловко поймал угощение зубами прямо в воздухе, словно это было цирковое представление. Заметив это, к хозяину, в ожидании гостинцев, подбежали и котята, но парень только шикнул на них строго и указал пальцем на миски. Кошка, очевидно, была его любимицей. — Троя, Одиссей… — Ахилл, Патрокл, Аякс, Менелай и Елена, — продолжил Сенджер. Мужчина кивнул задумчиво и спросил неожиданно даже для себя: — Почему твоих кошек зовут так странно? Омега усмехнулся и принялся расставлять на столе еду, горячий менемен*, хлеб, сырную и мясную нарезку, какой-то соус и овощной салат. — Это из «Илиады». — Я понял, что оттуда, но почему всё-таки? — Потому что кошка у меня Троянская, — хмыкнул Сенджер, качая головой. — Чтобы не ждать, пока ты спросишь, а это как, отвечу сразу… — омега выдержал недолгую паузу. — Кошка Троянская, потому что приютил я ее одну, а в итоге кошек у меня семь, ну ещё и потому, что ее зовут Троянская кошка, это ее полное имя. — Ты, я заметил, начитанный человек. — Надо же было чем-то занимать себя, сидя месяцами в глуши почти без связи, без выхода в интернет. Вот я и читал, на войне многие читали, — Сенджер пожал плечами. — Много книг с собой не возьмёшь, поэтому потом менялись с другими наемниками, — продолжил омега тихо, — а они из разных стран часто были: из России, Германии, Франции, США, много откуда. Получался эдакий культурный обмен. Все равно мы на английском общались, и книги были на английском, редко когда на национальных языках. Многие считают наемников тупыми солдафонами, но это не так, среди наемников много очень умных людей, разбирающихся в самых разных сферах: в науке, медицине, компьютерных технологиях, искусстве, много в чем. — Низам говорил, ты едва ли не гений, — Мелик-шах прищурился задумчиво. — С отличием закончил школу и на максимальные баллы сдал экзамены без всяких репетиторов. Учишься мгновенно сложнейшим вещам. Владеешь свободно шестью языками, ещё и выучил их самостоятельно. Первоклассная боевая единица, меткий снайпер, стратег, шпион, при желании парой фраз способный расположить к себе любого человека, искусный манипулятор, взломщик, человек с фотографической памятью, и это ещё не все. Скажи, — альфа вскинул вопросительно брови, — почему с таким умом ты пошел в военные? Почему не в бизнес? Почему не в науку? Зачем закапывать в землю такой дар? — О нет! — хмыкнул Сенджер раздраженно. — Я свой дар не растратил впустую, война — это то место, где я как раз таки в полной мере раскрыл свой потенциал. — Ты мог бы реализовать себя в созидании, а не в разрушении! — внезапно разозлившись почему-то, почти прокричал альфа. Сенджер не то хохотнул как-то странно, не то поперхнулся и бросил в ответ раздраженно: — Сам то, святоша, скажи, на чем миллиарды свои поднял? На «черном золоте», а в этот бизнес, не оставив за собой сотни искалеченных чужих жизней, а то и горы трупов, не попасть! Знаю, потому что работал уже на тебе подобных. Ладно, к шайтану все эти разговоры! — успокоился омега резко и, заняв свое место за столом, пожелал коротко приятного аппетита и принялся за еду. — Ты хорошо готовишь, — несколько минут спустя похвалил чужую нехитрую стряпню Мелик-шах, надеясь развеять повисшее в комнате напряжение. Скорее всего, ему это удалось. Сенджер усмехнулся громко и протянул, качая головой: — Тебе повезло. Я раньше вообще готовить не умел ничего, кроме полуфабрикатов. Вырос то я в детском доме, там нас кормили, и в армии кормили. Не было нужды в том, чтобы самому готовить. А потом я выучился, чтобы свекрови будущей понравится, когда замуж собирался, но… — Почему только собирался? Ты же вышел, — нахмурился непонимающе Мелик-шах. — Я говорю про первый раз. — А был не один? — Слушай, — в голосе Сенджера появились нотки угрозы, — а ты всегда лезешь в душу чужим людям? — Только если эти чужие люди раздеваются сами и раздевают меня через десять минут после знакомства, предлагают мне принять душ вместе и с первых минут общения через слово говорят о сексе! — парировал Мелик-шах вроде и дерзко, но вместе с тем осторожно. — Ты мне нравишься! — внезапно усмехнулся Сенджер. — Другому кому-нибудь я бы язык за такое отрезал, — продолжил он свою речь, совершенно не соответствующую расслабленному выражению лица и даже какому-то доброму голосу, — но ты, как я уже сказал, мне нравишься. Забавный ты. — Шутишь опять? — уточнил Мелик-шах настороженно, отрываясь от еды. — Ты действительно сомневаешься, что кто-то, кто вчера за пару дерзких слов выжег человеку сигаретой глаз, способен на такое? — Сенджер вскинул удивленно брови и улыбнулся собеседнику мягко и снисходительно, как умалишенному. — Говорю же, забавный ты. Наивный такой. Наверняка думаешь сейчас, что перед тобой просто жестокий, избалованный вседозволенностью мальчик. — А это не так? — А это не так, — Сенджер закашлялся хрипло, а затем продолжил: — совсем не так! Ты представить себе даже не можешь, насколько ошибаешься! Вспомни, со мной вынужден считаться даже Саббах. А Низам вчера умолял меня едва ли не со слезами пощадить тебя. А теперь представь, — омега подцепил с тарелки вилкой кубик сыра и метким броском отправил его кошке, — что если бы я действительно слетел окончательно с катушек… Что если бы я не шутил. Если бы действительно хотел тебя убить. Ты умер бы медленной мучительной смертью! — закончил Сенджер, и Мелик-шах, хотя и не подал вида, что ему стало не по себе от этих слов, но напрягся невольно. — Если бы я желал тебе смерти, повторяю, ты бы уже был мертв, — попытался успокоить его собеседник сразу же, — так что тебе нечего бояться! — Легко сказать! — усмехнулся альфа нервно. — Сделать ещё легче! — парировал Сенджер невозмутимо. — Просто дыши медленнее, так, словно хочешь прикинуться спящим. Не бойся меня! Я тебе не стану вредить. — И почему я должен тебе верить? Омега усмехнулся криво и отчеканил спокойно и твердо: — Потому что я человек слова. Я могу недоговаривать, умалчивать часть правды, но я никогда не лгу вне заданий. Несколько минут прошли в тишине. Сенджер поставил на плиту чайник, убрал со стола в раковину пустые тарелки, сменив их тут же десертными (посуда, по всей видимости, тоже осталась от прежних хозяев, потому что Мелик-шах очень сомневался, что человек вроде Сенджера часто принимает гостей, чтобы держать для них запасную посуду, и вообще заморачивается подобным. На самом деле альфа твердо уверен был, что без подарков от прежних хозяев, у омеги в шкафу лежали бы пара тарелок, ложка с вилкой и нож, а то и вовсе одна миска на все случаи жизни, как в армии.) Сенджер продолжал сновать по кухне от холодильника к плите, а от нее к раковине. Потом он ушел в комнату, откуда вернулся с огромной кружкой. После, сперва заварив свежий чай для гостя в стеклянном высоком заварнике, на европейский манер, а не в чайданлыке*, в эту самую кружку, скорее напоминающую супницу своими необъятными размерами, насыпал столько кофе, что у Мелик-шаха глаза полезли на лоб, а потом столь же убийственную дозу сахара. Альфа испугался было, что сейчас, явно не следующий традициям Сенджер, и ему выдаст подобную «отраву», но вместо этого омега, как и положено, налил крепкий ароматный чай в армуду* с вязью золотых узоров по основанию, и подал его гостю на золотом блюдечке, на котором пристроил пару кубиков сахара и изящную ложечку. Лицо его несло в себе в этот момент столь благостное смиренное в высшей степени выражение, что невольно Мелик-шах засомневался в том, не слишком ли он поспешил со своей не самой положительной характеристикой в сторону этого странного мальчика с тяжелой судьбой. Однако, уже отходя от стола, Сенджер ударился боком об его острый угол и выдал затейливую вязь матерной брани, казалось, на всех языках мира, мигом разрушив возникшее было благоприятное о себе впечатление. К чаю Сенджер подал на стол торт. Торт выглядел дорого и обещался быть вкусным, по итогу он не подвел. С легким привкусом ликера, орехами и шоколадом десерт сочетался прекрасно с горечью напитка. Разве что относительно хозяина дома альфа сомневался, вкусно ли ему было сочетать и без того сладкий торт с переслаженным кофе, но, судя по довольному лицу мальчишки, его все очень даже устраивало. Горячий крепкий чай, который Мелик-шах привык пить почти в состоянии кипятка, хотя заварен был не по правилам, на вкус тоже оказался весьма неплох. Правда определить сорт альфа так и не смог. Терпкая горечь чая и тепло, что разливалось в груди при каждом новом глотке, помогли мужчине расслабиться окончательно. И, осмелев слишком даже, он спросил в какой-то момент бесцеремонно: — Скажи, сколько ты стоишь? Не просто твои услуги, а твоя преданность. Сенджер всё-таки подавился своим отвратительным кофе и осведомился тихим злым голосом: — А ты точно не самоубийца? — Не нужно всей этой театральщины! — перебил его Мелик-шах раздраженно. — Ты наемник, продаваться — это в твоей природе! Кому как не тебе знать, что у всего есть своя цена! — Ты мог бы купить меня в одном лишь случае, — ответил Сенджер в этот раз уже, казалось бы, спокойно, но на самом деле мускулы на его лице напряглись неестественно, а на лбу выступила вена, что выдавало его волнение, — если бы умел воскрешать мертвых! Если бы мог щелчком пальцев вернуть моих родителей, дядю с тетей, моих братьев, — голос омеги сорвался, — моего любимого и нашего нерожденного ребенка, которых я потерял в один день, защищая интересы может быть даже твои на той гребаной операции! — теперь, сначала лживо спокойный, голос парня перешел почти в крик. — Умеешь ты воскрешать мертвецов?! Можешь ты подобную цену заплатить мне, умник?! Нет?! Тогда, блять, закрой свой рот! — Сенджер ударил кулаком по столу так, что задребезжала посуда. — Ещё раз что-нибудь подобное скажешь, и я не стану ждать, пока Низам пришлет за тобой людей, и выставлю тебя вон из моего дома. С Саббахом тогда торгуйся, а я из окна посмотрю, как его фидаи тебя превращают в решето! — закончил омега. Впрочем, совсем немного помолчав, он добавил теперь уже действительно совершенно равнодушным голосом: — Да не выгоню я тебя, не бойся. Мне и обо мне много дерьма в жизни говорили. Я привык. Вот скажи, а был бы я твоим ребенком, или просто близким тебе человеком, разве ты спрашивал бы меня о подобном? — задал внезапно Сенджер вопрос, невольно поставивший и так уже чувствующего себя виноватым альфу в тупик. — Я ведь не лезу тебе в душу, не пытаюсь унизить тебя каждым словом, не раню тебя, расспрашивая бестактно о твоей умершей жене. Зачем ты тогда делаешь мне больно? Наверняка в другой компании ты сама вежливость, прекрасный друг, приятный в общении человек, почему тогда ты считаешь нормальным общаться так со мной? Почему, из-за того, какой я, ты считаешь, что у тебя есть право так со мной обращаться, словно я бездушная тварь?! Зачем ты, видя, что меня это ранит, продолжаешь унижать меня своими словами, ради удовлетворения собственного глупого любопытства? — Прости! Прости, мне правда жаль! — извинился Мелик-шах, потупив виновато взгляд. — Просто ты такой самоуверенный, захотелось опустить тебя с небес на землю. — А может это просто маска у меня такая?! Может я просто защищаюсь так, показываю себя злым и наглым, потому что иначе мне не выжить! Внезапно Сенджер прервался резко, а потом рассмеялся ненормальным каким-то неприятным смехом. — И ты повелся на все эти сопли? И как только Низам тебя воспитывал? К сыновьям и пасынкам у него, я так вижу, разные подходы. Знаешь, как он воспитывал меня? — омега усмехнулся криво. — Это было похоже на то, как если бы ребенку предложили сыграть в падение на доверие и не стали его ловить, чтобы показать ему, что доверять никому нельзя. И… Мелик-шах не дал ему договорить. Приблизился вдруг стремительно и обхватил ладонями чужое лицо. — А вот сейчас, когда пытаешься сделать вид, что вся твоя откровенность была лишь шуткой, насмешкой надо мной, ты лжешь. Я в твоих глазах это вижу! — отчеканил он твердо. Омега отпрянул в сторону и бросил раздраженно: — Ты переоцениваешь свои способности как психолога! Тебе не понять меня, как не старайся! И я никогда не лгу! — А что тогда значат все эти твои «шутки»?! — почти прокричал мужчина, в конец разозлившись. — Я прощупываю почву, — отозвался невозмутимо Сенджер, вернувшись на свое место за столом. — Пытаюсь выявить твои слабые и сильные стороны, узнать, что ты за человек. Низам очень хочет, чтобы я взялся тебя защищать. Мне скучно, я не смогу и дальше сидеть в этой дыре, умирая от безделья, в конце концов убивать — это мое призвание. Но работать с тобой я не хочу. Ты слишком доверчивый, слишком вспыльчивый, слишком эмоциональный, слишком прямолинейный, ты ведешься на все мои провокации, абсолютно все принимаешь за чистую монету. Нет. С кем-то вроде тебя я работать не стану. Не люблю привязываться к клиентам, и клиентов, которые ко мне проявляют симпатию, тоже не люблю! Сенджер замолчал и продолжил пить свой кофе. Теперь он весь словно изменился изнутри, равнодушное выражение лица, плавные ленивые движения, расслабленная поза. Мелик-шах запутался совсем в попытке понять, какой же из этих Сенджеров настоящий. Тот, у которого эмоций чуть больше, чем у мраморной статуи, или другой, что кричит, злиться, ядом выплескивает боль, разочарование и обиду на весь мир в каждом своем слове. Это пробуждало какой-то азарт. Чем больше Сенджер притворялся, тем сильнее хотелось сорвать наконец с него маску и узнать, какой же он на самом деле. Тем сильнее просто хотелось Сенджера. Дерганного, желчного, раздражающего, опасного, немного безумного даже, но все равно невероятно притягательного. Мелик-шах, даже сильно напрягшись, не мог истолковать природу этой притягательности. Может дело было просто в адреналине, бешеный прилив которого пробудил в закостеневшем уже за годы одиночества сознание жажду новых острых ощущений, ярких эмоций, наконец попросту секса. Может в запахе Сенджера. С запахом, к слову, в любом случае что-то было не так. Пахло от омеги словно бы лимоном, но лимон ведь должен наоборот успокаивать, а здесь, даже для омеги аромат действовал слишком остро. И вдруг мужчину словно осенило. — Это вербена! От тебя пахнет вербеной! — воскликнул альфа с победной ухмылкой. — Ну теперь все ясно. — И что тебе ясно? — протянул Сенджер бесцветным голосом, и отставив пустую кружку в сторону, приготовился слушать. — Моя покойная жена прекрасно разбиралась в цветах, невольно и я перенял от нее некоторые знания. Лимонная вербена — это афродизиак, — подытожил Мелик-шах. — Запах омеги априори привлекает альф, а твой запах способен возбуждать даже без феромонов. — Ну запах омеги — это тебе не духи, я с ним родился, а не выбирал его, так что не обессудь, — хмыкнул парень насмешливо. Альфа хотел было уже ответить как-нибудь поострее, но неприятная догадка молнией вспыхнула внезапно в его мыслях, перенаправив их резко совсем в другое русло. — Ты наверняка страдал из-за этого в те годы, когда ещё не мог защитить себя, — озвучил Мелик-шах свои соображения, сам того не желая. — Может ты поэтому выбрал такой путь в жизни, чтобы стать сильнее, чтобы больше никто не посмел даже попытаться тебе навредить. И сейчас ты пытаешься казаться максимально сильным и неуязвимым, потому что на самом деле не можешь перестать думать, что потерял своих близких, потому что был слабым и не смог их защитить. Вот в этот раз Сенджер уже действительно разозлился. Он не кричал, не размахивал кулаками, даже голос его остался лживо спокойным, но что-то столь темное и жуткое до мурашек по спине зародилось в его глазах, что таким он внушал страх куда как сильнее, чем когда напрямую угрожал. Омега поднялся со своего места и, приблизившись в пару шагов к едва подавившему желание попятиться гостю, спросил убийственно холодным голосом, гипнотизируя собеседника злым звериным взглядом: — Да что ты об этом знаешь?! — Я не для того, чтобы как-то задеть или унизить тебя это сказал! — вместо того, чтобы прислушаться к голосу разума и перестать пытаться «тушить пожар бензином», Мелик-шах, поняв, что нашел ту самую брешь в чужих доспехах, перешёл безрассудно в атаку. — Подумай хорошо, прежде чем продолжить! — предупредил его Сенджер. Однако даже сейчас альфа не одумался. «Со щитом или на щите!» — решился он идти до последнего и, пока Сенджер не успел ещё выразить свой гнев иначе чем словами, сжал его крепко но осторожно за руку. — Я знаю, каково это терять близких. Я мучился чувством вины все те долгие годы, что воспитывал сына, видя, как страдает мой ребенок без материнского тепла. И каково быть сиротой мне тоже известно, я потерял отца, когда мне было шестнадцать, и до сих пор ещё не могу смириться с пустотой в сердце, которая появилась после его ухода. Сенджер как-то сжался весь, сразу растеряв весь свой угрожающий вид, и стал похож на маленького напуганного ребенка. Подобного хода со стороны оппонента омега явно никак не ожидал. — Что же ты делаешь?! — выдохнул он тяжело и шумно. — Ты не боишься? «Действительно, что же я делаю? — спросил Мелик-шах сам себя. — Я зарекся ведь заводить отношения! Надо остановиться!» Однако сердце и сама природа альфы считали иначе. Столько лет он жил, как в броню закованный в одиночество, запрещающий себе любые человеческие чувства, кроме любви к сыну, после того самого дня, когда потерял свою Башулу. Неистовая любовь, что когда-то воссоединила их несмотря на все преграды, что заставила его почувствовать себя счастливым, когда он думал, что после того, как убили отца, не сможет больше никогда улыбаться искренне, любовь, растопившая лед в сердце, эта великая любовь ушла со смертью жены, оставив после себя лишь тупую боль в душе. Но хуже всего было даже не это, а то, что раз ощутив каково оно, быть с кем-то близким и настоящим, кому-то доверять, как самому себе, кого-то любить и ощущать в ответ, что и ты не безразличен, более того, нужен, важен, любим в ответ, Мелик-шах уже не мог отказаться от всего этого. Когда не стало отца, человека, ближе которого для наследника огромной нефтяной империи, окружённого со всех сторон завистниками, конкурентами и лжецами, не было никого, он привык к своему одиночеству легко, но ещё легче стало отвыкнуть от него за те счастливые годы, что рядом была Башулу. Это новое одиночество стало невыносимой пыткой, и Мелик-шах искал спасения от нее в заботах о сыне, упрямо отрицая, что одного этого недостаточно для полноценной жизни. — Не боюсь ли я тебя? Нет! Чего мне бояться? — Мелик-шах нахмурился. — Вчера ночью я был абсолютно беспомощен перед тобой и, если бы ты действительно хотел мне навредить, то давно бы уже сделал это. Разве нет? — Я не страх перед собой имел ввиду, и ты это знаешь! — Знаю. — А мы оказывается похожи даже больше, чем я думал, — улыбнулся Сенджер на этот раз как-то непривычно грустно и как-то даже жалко. — Так устали от одиночества, что готовы, как утопающий за соломинку, ухватиться за мизерный шанс занять кем-то пустоту в душе, пока она окончательно не убила все то человеческое, что в ней еще осталось. Разве не так? Только вот — омега покачал головой, — мы же оба взрослые умные люди, а не подростки неопытные, должны понимать, что ничего хорошего из всего этого не выйдет! — В жизни в принципе мало хорошего, — Мелик-шах ещё крепче сжал парня за руку, пытливо заглядывая ему в глаза. — А ты не последствий боишься, тебе просто страшно довериться кому-то. Ты готов сдаться, даже не начав, настолько велик твой страх перед неудачей, боязнь разочароваться… — Даже если и так, — омега потянулся вперед и свободной ладонью провел мягко по чужой щеке, — разве это что-то меняет? Ничего! — Сенджер отстранился резко, словно обжёгся, и бросив сухо напоследок: — Я не трус, я просто реалист, чего советую и тебе! — вышел быстро прочь из комнаты.