***
Хуайсану семь, и он, бесцельно слоняясь по тренировочному полю, с тоской смотрит, как старший брат размахивает саблей, сжимая челюсти, пока слуги атакуют Минцзюэ под бдительным взором отца. Хуайсану семь, и он совсем не понимает, отчего в весеннем великолепии и цвету Цинхэ ему приходится бродить совсем одному. Младший согласно выносит ежедневные чтения иероглифов, и даже с неохотой соглашается отправляться в дальние прогулки без Минцзюэ. Однако же, уже с неделю вишнёвое дерево, в тени которого было так упоительно собирать молочно-пунцовые лепестки вместе со старшим— щедро осыпает ими пустую зелёную полянку, а сам младший господин Не обходит раскидистые и пышные ветви стороной. Едва улучив свободную минуту, и, наспех укрывшись от строгих сиделок, Хуайсан в надежде спешит к старшему, ловко уворачиваясь от столпившихся адептов. — Дагэ, нашёл тебя! Догони меня, Дагэ! Старший господин Не вскидывает голову в сторону брата, и, вмиг меняясь в лице, получает хлёсткий удар деревянной палкой. — Минцзюэ, не отвлекайся! Окажись ты сейчас перед врагом — и был бы уже мёртв! Старший лишь бросает беглый взгляд на поникшего брата, пока отец с громким возгласом подзывает адептов, распоряжаясь отвести Хуайсана в покои и усадить за книги.***
В полумраке комнаты младший господин Не, тихо всхлипывая, закутывается в полы ханьфу и переступает порог. И хоть мать настрого запрещает бегать и баловаться — тот осторожно ступает босыми ногами в чужие покои, боясь ненароком разбудить брата. Младший шумно выдыхает; подбирается к чужой постели ближе, разглядывая лицо спящего, и, когда глаза напротив вдруг устремляют грозный взгляд прямо на него, тот дёргается всем телом, давя испуганный вскрик. — Дагэ, прости, я так хотел…так… Слёзы тонкими дорожками ползут по щекам брата, и Минцзюэ рывком втаскивает того под теплоту покрывала. Ночной воздух остужает появившийся было строгий, решительный пыл, и сердце старшего господина Не разом сжимается при виде брата, в своей беззащитности и хрупкости, тянущегося к нему. — Хуайсан, почему ты не в постели? Младший утирается рукавом одеяний, прижимая голову к груди старшего, пока рвущиеся наружу всхлипы чуть потряхивают детские плечи. — Дагэ, ты больше не играешь со мной, ты теперь как отец! Я…я… Минцзюэ молчит, выжидая, пока Хуайсан успокоится — прижимает крепко и сам невольно вздрагивает. Хуайсану лишь семь, и ему ни к чему тяготиться заботами старшего, до побелевших костяшек стискивающего саблю на учениях боевых искусств. Теперь Минцзюэ далёк от детских забав; ему тринадцать, и он точно знает, что обязан оберегать брата и матушку. Минцзюэ тринадцать, но, подобно отцу, тот непременно станет достойным воином, умелым в заклинательстве Бася; справедливым главой Ордена Не, чьи адепты будут с гордостью возносить хвалу предкам. И пока в его руках будет сила и твёрдость, а внутри — живое биение Ци, ладони Хуайсана смогут вечно собирать цветы и гладить таких милых его сердцу птиц. — А-Сан, я не могу играть с тобой, как раньше. Я должен совершенствоваться в искусстве меча, чтобы в будущем… А-Сан! Минцзюэ беспокойно оглядывает младшего. Чужие глаза вмиг наполняются влагой, а Хуайсан, с силой стискивая запястья старшего пальцами, вновь заходится слезами. — Не хочу быть один, не хочу без тебя, Дагэ! Старший господин Не сжимает челюсти в приступе подступившей злости — на себя самого. Его единственный младший брат сейчас плачет; и мягкая улыбка, всегда красовавшаяся на очаровательном лице, сменяется искривлённой рыданием линией губ. — А-Сан, посмотри на меня. Хуайсан поднимает голову, обращая к Минцзюэ жалостливый взгляд — слёзы оседают на кончиках ресниц, и младший господин Не скоро утирает солёные капли. — Запомни, чтобы ни делал — я всегда буду рядом. Минцзюэ потирает намокшие щёки пальцами, укладывая ладонь на макушку брата. — Иди ближе. Хуайсан забирается под бок старшего, благодарно утыкаясь носом в тёплую шею, шарит руками по чужой груди; цепляется, словно в намерении остаться здесь насовсем — в кольце крепких, местами поцарапанных и стёртых ненавистной саблей рук. Остаться с Минцзюэ, вопреки всем наставлениям, заботам и делам — прижаться крепко, и не отпускать, отбирая брата у всех. Минцзюэ уже тринадцать, но когда их с Хуайсаном ладони с такой отчаянной нежностью сжимают друг друга, будто бы созданные, чтобы застыть вот так, сплавившись в единое целое, он твёрдо знает — нет ничего более вечного, чем то, что есть у них. Хуайсану всего семь, но когда он, уставший, блаженно смыкает глаза, устроившись на груди Минцзюэ, то ясно чувствует — нет ничего более важного, чем то, что есть у них.