from beginning to end

В Цинхэ занимается утро, когда по дорожке, ведущей к главным покоям, проносится тонкая фигура, сжимающая в руке холст и чернильную кисть. Младшему господину Не — пятнадцать, и он возвращается в Нечистую Юдоль из Гусу, после очередного года нудных нравоучений и порядков Лань Циженя. Обучение в Облачных глубинах оказывается едва ли посильным занятием, и лишь благодаря товарищам, с которыми Хуайсан заводит дружбу, проходит вполсилы, больше походя на досужие забавы. Ему пятнадцать, и, придерживая разметавшиеся верхние одежды, Хуайсан бежит к покоям старшего брата, в надежде застать того, как прежде, за работой ли, тренировками, и очутиться в крепких объятиях Минцзюэ. Ему пятнадцать, и, пока юные заклинатели с головой бросаются в хаос и неразбериху, силясь оказаться в числе прославленных героев, всё, чего хочет Хуайсан — быть рядом с братом. Минцзюэ двадцать один, и, едва вернувшись из самого очага сражения с псами ордена Вэнь, он распоряжается принести полотенец и воды — сплошь покрытая кровоточащими полосами кожа неприятно саднит. Минцзюэ двадцать один, и неизбежность грядущих кровопролитий, подступающая со всех сторон, отнюдь не пугает его — пыл битвы разгоняет горячую кровь, а исполненные чистой ярости духовные каналы взывают к отмщению и возмездию. Глава клана Не удовлетворённо выдыхает — совсем скоро, не только орден и сторонние заклинатели, но целая армия под командованием старшего господина Не ворвётся в Безночный Город, и Минцзюэ собственными руками обезглавит Вэнь Жоханя, разрубив его тело на мелкие части! Минцзюэ двадцать один, и он в одиночку способен уничтожить хоть тысячи Вэньских отродий; но сейчас на пороге покоев слышится мягкая поступь, и Глава клана Не в нетерпении оборачивается — единственным, кто столь безропотно и смело ступает внутрь, может быть только младший брат. — Дагэ, здравствуй! — Уже вернулся? Хуайсан молчит, и губы его трогает улыбка — старший брат кажется холодным, собранным и решительно — строгим, но на душе у младшего вмиг становится теплее. В этих свинцово-серебристых стенах, Минцзюэ возвышается, будто каменная статуя — точёный стан, широкие плечи, напряжённые мышцы оголённого торса. И Хуайсан, почти жемчужно-ясным, нездешним силуэтом, замирает совсем близко, протягивая к брату руки. Он — дома. Минцзюэ лишь хмурится в ответ, но, спустя короткое мгновение, прижимает младшего к груди, не обращая внимание на белую ткань одеяний Хуайсана, багровеющую под собственной кожей — и в этих объятиях куда больше, чем в словах.

***

— Хуайсан! Младший господин Не, едва сдерживая возмущённый хохот, влетает в залу в надежде сыскать помощи у Мэн Яо — приближённого брата, с недавних пор неотрывно следующего за Минцзюэ. В череде участившихся военных действий, Хуайсан привык к размеренному и мечтательному провождению досуга, но стоит Главе клана Не вернуться в Цинхэ, и все спокойствие омрачается острой нуждой в тренировках и изучении заклинаний. Зато с появлением Яо, младший господин Не более не чувствует себя одиноким в собственных увлечениях — он не питает к помощнику брата отвращения или презрения, подобно прочим адептам. Яо кажется ему умным, благородным и сострадательным, и до его происхождения и рода младшему господину Не совершенно нет дела. Ко всему прочему, тот всегда с интересом выслушивает Хуайсана, и в свободные от обязанностей часы даже разделяет его увлечение рисованием. — Яо, скорее, спрячь меня! Когда Минцзюэ, раскрасневшийся от бега и злости появляется на пороге, младший лишь сдавленно фыркает — ни за что на свете он не возьмётся за это громоздкое и неуклюжее изваяние, именуемое саблей. — Глава клана. Мэн Яо, бросая на Хуайсана сочувствующий взгляд, спешно кланяется и покидает покои, не желая нарочно сталкиваться с гневом Минцзюэ. Старший брат взмахивает Бася, и занавесь, за которой стоит Хуайсан, оказывается прижатой к стене. Хуайсану пятнадцать, и его тонким пальцам под стать один из шёлковых вееров, бережно хранимых юношей. Ему впору убегать, но младший господин Не знает — брат в который раз грозится линчевать его самыми жуткими способами, однако ж, сильнейшее, на что способен — отобрать у Хуайсана чернильную кисть, и, отругав, отправить бегать с прочими адептами. — Сейчас же вернись на поле, не испытывай меня! Минцзюэ двадцать один — и его внутренняя Ци, будто масляный фитиль, вспыхивает, стоит хоть верному соратнику, хоть именитому заклинателю возразить старшему господину Не. Минцзюэ двадцать один, и он, прославленный воин, имеющий железную хватку и неколебимый нрав; Глава клана Не, командующий целой армией заклинателей — бегает за Хуайсаном, словно юнец, в нетерпении преследующий предмет собственных воздыханий! — Дагэ, ты знаешь, я не преуспеваю в искусстве меча, как ты! И я вовсе не силён в заклинательстве, так что… Старший с нескрываемой злостью перехватывает кисть брата, приближая лицо к лицу младшего, и веер, до того крепко зажатый в изящной ладони, падает на пол. Хуайсану пятнадцать, и он строен, складен и хорош собой так, как ни одна девица, способная прельстить Минцзюэ обворожительной улыбкой или томным взглядом из-под пышных ресниц. Пока Глава клана Не проливает нескончаемые реки крови в Хэцзянь, его брат, до того бывший тощим мальчишкой, превращается в статного юношу, с лёгкой улыбкой и мягкими объятьями встречающего Минцзюэ по возвращении в Нечистую Юдоль. И старший господин Не с ужасом отмечает, что разлад, творящийся в душе, создает отнюдь не буйствующая в нём Ци. Пусть Хуайсану лишь пятнадцать, но весь его пёстрый хлам, которым младший щедро уставляет покои, вызывает у Минцзюэ лишь негодование. Он не раз твердит Хуайсану о том, что ни одна из шёлковых побрякушек не поможет тому уберечь себя от опасностей, тут и там поджидающих молодого господина Не. Но Хуайсану пятнадцать, и он слишком юн, чтобы знать о проклятии, палицей висящем над братом; слишком беспечен, чтобы взять на себя бремя, которое несёт Минцзюэ. Но Главе клана Не — двадцать один. И потому он ясно понимает — его время на исходе, и каждая минута бездействия обернётся для младшего неминуемой бедой в будущем, когда старшего не окажется рядом, чтобы защитить брата. И, небожители! Минцзюэ способен оградить младшего от любой напасти — но что предпринять, если перед лицом собственной гибели Глава клана Не бессилен, словно младенец? — По твоему, я забавляюсь, когда прошу тебя упражняться с саблей? Или ты вправду думаешь, будто враги разбегутся прочь от вида твоих разукрашенных безделушек? Хуайсан улыбается собственным мыслям, нарочито-невинно глядя на брата — слова Минцзюэ, строгие и колкие, совсем не оставляют в нём горечи и не взывают к трепетному страху. Старшему двадцать один, и от него веет такой силой, что у младшего замирает сердце, а все умение хитрить и укрываться испаряется под этим пронзительным взглядом. — Я вовсе не собираюсь ни с кем сражаться! Пойми же ты, я счастлив жить так, как живу сейчас! Минцзюэ ощущает, как напрягаются мышцы, а к зрачкам подступает багровая пелена. Он твёрдо знает, что не должен говорить брату слова, тяжесть которых тот не сможет вынести, и потому лишь сильнее пережимает чужую кисть. Их с Хуайсаном лица находятся так близко, что старший чувствует, как сбивается чужое дыхание. Хуайсан понимает — брат вновь переступает границу своего, и без того непомерно крохотного терпения, но отчего-то сил отвернуться и уйти совершенно нет. Младший с детства следует за Минцзюэ во всём, а потому каждое его слово — грубость, упрёк ли, принимает, глядя прямо в глаза. — Ты хоть знаешь, что творится вокруг? Надеешься вечность отлынивать от своих обязанностей? Или, я, по-твоему, бессмертный небожитель? Или в день, когда меня не окажется рядом, ты… Братья вмиг замирают в оцепенении, и в воздухе, почти раскалённом губами Минцзюэ, совсем не остаётся места для слов. Короткий вскрик Хуайсана, округлившего глаза не то от боли, обжигающей кисть, не то от осознания сказанного, нарушает тишину — старший господин Не спешно отстраняется и выпускает чужую руку, успокаивая дыхание. Хуайсан неверяще подносит конечность к лицу и потирает кожу — от пальцев, повинующихся нахлынувшей на их хозяина ярости, остаются следы, пунцовыми пятнами расползаясь по белой коже. — Ты…ты… Младший не находит слов — брату лишь двадцать один, а он с таким порывом кричит о собственной смерти, что Хуайсан едва сдерживает слёзы, чувствуя, как ладони пронимает дрожь. Минцзюэ беспокойно глядит на младшего, мысленно проклиная себя за непозволительную слабость и несдержанность. Теперь, и без того впечатлительный Хуайсан, так остро переживающий любую царапину, и вовсе лишится рассудка. Чего ещё ждать от брата, который падает без чувств при виде старшего, заявляющегося с ночной охоты в разодранном поперёк груди одеянии? — Иди в свои покои, Яо принесёт тебе книги. И чтобы до вечера я тебя не видел! — Дагэ, я… Хуайсану пятнадцать, и весь его мир, в котором существует он и брат, трещит, словно бамбуковая трость. Когда Минцзюэ не окажется рядом, когда придёт этот день, Хуайсан точно знает — в тот миг же его душа устремится вслед за душой старшего, чтобы воссоединиться в новом воплощении. Но теперь… — Сейчас же иди! Минцзюэ переполняет гнев — его собственные ладони колеблются, подобно ивовым ветвям в непогоду. И когда Хуайсан, складывая руки в почтительном жесте, проносится мимо него, Глава клана Не в негодовании оборачивается. Ему всего двадцать один. Но его Ци, будто огненный вихрь, уже норовит вырваться наружу, лишив своего владельца сил, а затем — и жизни. И сейчас то, от чего действительно стоит беречь окружающих — он сам. Взгляд Минцзюэ падает на пол — перед его ногами, сиротливо забытый владельцем, лежит веер — один из множества тех, что младший с таким трепетом сжимает в руке, прогуливаясь по Нечистой Юдоли. Небрежно распахнув деревянные спицы, Глава клана Не внимательно вглядывается в изображение. На отвесной скале, окружённой множеством сосновых макушек, стоят две фигуры — Минцзюэ осторожно ведёт пальцем по той, что удерживает в руке саблю, так странно походящую на его собственную. Ему не составляет труда догадаться, кем приходится вторая.