from beginning to end

Хуайсан бежит так быстро, словно вся нежить поднебесной гонится за ним, и, лишь оказавшись в собственных покоях, тот с тихим всхлипом падает на кровать, скидывая верхние одеяния. Хуайсану пятнадцать, и всё, во что он верит, рассыпается прахом. Слова, произнесённые Минцзюэ сейчас, вырывают из груди рыдания и крики — представляя, что с братом и вправду случится что-то непоправимое, младший господин Не вновь утыкается лицом в крепко сжатые над головой кисти. Когда Мэн Яо, насилу подняв увесистые тома учебной литературы, щедро врученной ему Минцзюэ, наконец оказывается во дворе, то с облегчением выдыхает — таким яростным и беспокойным Главу клана ему удаётся видеть лишь перед началом сражения. И, прижимая ухо к двери покоев Хуайсана, Яо убеждается в правдивости собственных догадок. — А-Сан, прошу тебя, не плачь. Скажи, что произошло между тобой и старшим братом? Когда мягкий и учтивый, возникший совсем рядом голос прерывает рыдания, Хуайсан искренне радуется тому, что тот принадлежит именно Яо. И, чуть запинаясь, младший господин Не сквозь слёзы пересказывает помощнику брата услышанное, пока тот задумчиво качает головой, выглаживая уложенные в косу пряди. — А-Сан, я уверен, старший брат говорит так не со зла. Он лишь сильно переживает за тебя и твоё обучение, ведь ты наследник великого клана! Яо улыбается тепло и искренне, и тревоги Хуайсана понемногу расходятся, а всё, сказанное братом, до того застывшее в мыслях истинно-жутким предречением, теперь теряется меж мелодичных и звучных слов ближайшего помощника Минцзюэ. Ладонь Яо ведёт кисть плавно и неспешно, пока пальцы юного господина Не удерживают край тонкого бумажного холста. — Яо-гэ, не слишком ли тёмный хвост у этой птицы? Чернила, кажется, совсем засохли! — Погоди, А-Сан, я сейчас принесу! А-Сан, нет нужды пачкаться зря! Вечер опускается на Нечистую Юдоль незаметно, и Мэн Яо, опомнившись, почтительно склоняется перед сидящим, заставляя Хуайсана наконец оторваться от созерцания порядком потемневшего расписного полотна. Младший господин Не, заметив, что собеседник собирается покинуть покои, спешно останавливает того, удерживая чужую ладонь в своей. Он привык делиться переживаниями с помощником брата — Яо старше, и хорошо разбирается во многом, и уж если и говорить о подобном, то точно с ним! — Яо-гэ, погоди. Скажи, есть ли кто-нибудь, кто тебе сильно нравится? Мэн Яо непонимающе глядит на того, а затем смеётся — по-доброму и просто, вновь склоняясь к Хуайсану. — Милый А-Сан, такого человека ещё нет, если ты говоришь о любовных чувствах… Но, позволь узнать, кому же отдаёт свое сердце юный господин? — Мэн Яо! Словно гром средь ясного неба, голос Минцзюэ обрушивается на беседующих, заставляя мигом отпрянуть друг от друга. Хуайсан испуганно глядит на возникшего в дверях брата, вновь ощущая смутно подступающую тревогу — что же Глава клана Не, до того безучастный к вечерним занятиям брата, ищет здесь в подобный час? — Глава клана, я разъяснял молодому господину назначение тех книг, что вы дали мне, и позволил себе задержаться лишь ненадолго… Старший господин Не только недоверчиво хмурит брови, размышляя, неужто его брату и впрямь требуется целый вечер, чтобы растолковать, за кой милостью Минцзюэ распоряжается передать тома сочинений. — Оставь нас. Яо, пристыженно кивая, пятится назад, и, не поднимая головы, вмиг оказывается за порогом покоев. Взгляд старшего словно опаляет кожу, и потому Хуайсан разом заносит перепачканные тушью кисти, заранее ожидая упрёка за собственное безделье и непочтительность. Но Минцзюэ вдруг подаётся навстречу, в пару шагов преодолевая расстояние меж ними, и младший недоумевающе поднимает глаза — брат мягко надавливает на вытянутые руки, опуская их по бокам. — Стой. Глава клана Не внимательно разглядывает лицо напротив, и, расценив удивление брата, как достаточно благостное состояние духа — запускает руку в подол одеяния. Он с недюжинным упорством продолжает хмуриться, рассчитывая, что Хуайсан не заметит смятения на привычно-собранном, почти каменном лице, потому как прийти сюда самолично, для Минцзюэ — и без того тяжёлое решение. Но Хуайсан замечает — чувствует, как щёки заливает краска, и, опуская глаза ниже, цепенеет в таком изумлении, словно сами небожители спустились к нему. И дорогой сердцу шелковый веер, покоящийся в раскрытой ладони старшего, заставляет Хуайсана восхищённо вздёрнуть голову вверх. — Ты обронил, забери. Взгляд Минцзюэ по-прежнему твёрд. Он сжимает челюсти, когда прохладные пальцы касаются его рук так нежно, что хочется взвыть. В голове разом мечутся столько чувств, изобличить которые в слова — подобно жесточайшей пытке. Старший молчит, когда желание признать свою неправоту и неуёмный пыл становится почти невыносимым. Молчит и глядит в глаза напротив — знает, как его резкие слова и грубые ладони ранят Хуайсана, и как будут ранить снова, оттого как всё, что хорошо умеет Минцзюэ — это присваивать и воспитывать силой, а не добротой и лаской. Минцзюэ двадцать один, и за его широкими, вкось исчерченными шрамами плечами — целый орден. И один, слишком ранимый, слишком хрупкий для этого мира младший брат. Хуайсан не произносит ни слова в ответ, непозволительно долго задерживая пальцы на горячей, сухой коже. Он ясно чувствует всем своим естеством — в брате творится борьба, распаляющая и без того встревоженный дух Минцзюэ. Но сейчас собственное сердце бьётся так отчаянно; так решительно в новь, и Хуайсана ведёт, словно хмельного. Младшему господину Не всего пятнадцать, а его чувства чистые и глубокие, и оттого — такие вожделенные. Хуайсану до одури хочется вытянуть наружу всё то, что таится внутри; то, что он готов вместе с ладонью вложить в руку старшего, и не потребовать ничего взамен. И когда младший несмело протискивает пальцы в сжатую ладонь брата, Минцзюэ позволяет порыву чувств накрыть с головой, будто подступившей волне смести прибрежный ил. Он готов сопротивляться любой нечисти — но перед Хуайсаном, его Хуайсаном, в сердце теплится только необъятная, почти звериная, нежность. Не расцепляя рук, старший подносит кисть брата к лицу, прижимает чуть влажные губы к коже — туда, где алеет память о том, какой становится рядом с ним чужая непокорность. — Дагэ… Хуайсан закрывает глаза, спешно втягивая воздух подрагивающими губами, и в кромешной темноте остаётся только родной голос, заполняющий собой всё вокруг негромким, утробным звучанием. — Больно? Минцзюэ ещё удерживает собственную, оставленную в сознании нить надежды — пусть Хуайсан отстранится сам. Пусть тот промолчит, или вовсе — убежит прочь, ведь на слова у старшего не остаётся ни сил, ни воздуха в легких. Но Хуайсан смотрит прямо на него. И Глава клана Не выпускает чужую кисть, пальцами перехватывая подбородок младшего. Хуайсан шепчет — едва слышно, будто боится того, что последует дальше. — Нет, Дагэ. Навязчивая, горячечная тяжесть сознания наконец оставляет старшего — внутри остаётся место лишь для вкрадчивых, тихих слов Хуайсана; для него одного. Минцзюэ выдыхает жаром в приоткрытые губы, и, притягивая лицо брата, накрывает те своими. Непреступаемая прежде грань, будто проведённая меж ними киноварной полосой, сминается под нетерпеливыми и горячими столкновениями губ. И, ощущая, как тело враз заполняется жаром, Глава клана Не склоняется ближе, позволяя чужим ладоням опуститься на отворот одеяний. Младший господин Не едва перехватывает воздух, двигаясь навстречу напористой силе Минцзюэ. Ноги словно теряют опору под собой, и, судорожно вцепившись в ткань одеяний старшего, Хуайсан вкладывает в собственный, неумелый ещё поцелуй, всю податливость, весь трепет — без остатка. Губы обхватывают чужие — поочерёдно, в спешке, почти соскальзывая от влаги, и младший ясно чувствует, как Ци, текущая в меридианах, словно закипает в нём. — Дагэ… Минцзюэ! Старший разом одергивает голову, приоткрывая рот в жадном вдохе — осознание происходящего наконец болезненным уколом отзывается в висках, и тот резко встряхивает плечи Хуайсана, приводя брата в чувства. — Чтобы сейчас же улёгся спать! Завтра вечером ты вернёшься в Гусу, Цзэу-Цзюнь будет ждать тебя. И прежде, чем младший успевает произнести хоть слово, брат растворяется в сумраке, захлопывая дверь покоев с такой силой, словно внутри сидит не кто иной, как Глава клана Вэнь, заключённый под стражу! Хуайсан проводит пальцем по ещё припухшим, почти раскалённым губам, обессиленно роняя ладонь на подол ханьфу. Он чуть прикрывает глаза, вновь и вновь проживая произошедшее — мысли, будто силясь надломить голову, бьются в ней пульсирующими толчками. Хуайсану пятнадцать, и он совершенно ничего не смыслит в любовных науках — но чувства, почти разрывающие собственное, напрочь загнанное от волнения сердце, заставляют младшего господина Не с рваными выдохами рухнуть на гладь постели, подтягивая ближе подрагивающие колени.

***

Глава клана Не, осторожно прислонившись к двери покоев младшего, терпеливо выжидает, пока внутри погаснет свет. Удушающая сладость летней ночи отступает, и Минцюэ неспешно переводит дыхание — лучшим решением будет отослать Хуайсана в Гусу сейчас, где под бдительным взором Лань Циженя и его адептов, тот будет дожидаться окончания военных действий. Старший господин Не опускает широкое лезвие Бася, выдыхая с гортанным хрипом — ему необходимо вернуться в Хэцзянь и отмести дозволенные вольности прочь. Всему случившемуся виной распущенность и слабость духа Минцзюэ, которой не место рядом с Хуайсаном! Да и Сиченя непременно стоит попросить особенно пристально отнестись к обучению младшего, раз уж у того уйма времени на то, чтобы беседовать на любовные темы с Яо, и уж тем более — практиковать! Но, прижимая ладонь к остывшим губам, Глава клана Не искренне старается не думать о том, сколько времени есть у него самого.