***
Хуайсану шестнадцать — достаточно для того, чтобы, подобно наследникам ордена Цзян или Цзинь, самоотверженно бороться с тиранией клана Вэнь. Но последние месяцы младший господин Не пребывает в неведении, и ожесточённые бои в заклинательском мире остаются для него жуткими историями в беседах меж юными адептами Гусу, которые те столь усердно скрывают от старейшины Лань. Хуайсану шестнадцать, и каждый его день проходит ровно так же, как и предшествующие — в Облачных Глубинах ценят усердие и порядок, и потому извечными спутниками наследника ордена Цинхэ Не становятся трактаты о заклинательстве и изречения великих мужей поднебесной. Хуайсану шестнадцать — но, подобно тому, как младенец в нетерпении ждёт возвращения матери, младший господин Не с волнением ожидает прибытия Цзэу-Цзюня. Первый господин Лань, безвозмездно помогающий армии заклинателей, то и дело появляется на территории военных пунктов, и оттого вести о Минцзюэ, всецело вовлечённом в сражения — приходят только от Сиченя. Стоит юнцам, столпившимся у ступеней произнести имя Первого нефрита ордена Лань, как Хуайсан, невзирая на сердитые взгляды адептов вокруг, вмиг оказывается перед тем, почтительно складывая ладони для приветствия. — Сичень-гэ, прошу, не томи! Как продвигаются дела? Где сейчас старший брат? — Хуайсан, не стоит так переживать! Минцзюэ-сюн сейчас на пути в Ланъя, он в полном порядке. Слова Цзэу-Цзюня звучат убедительно, без толики притворства — Хуайсан благодарно кивает в ответ, и, переводя дыхание, укрывает дрожащие уголки губ за шёлковой тканью веера. — Время занятий уже наступило, отправляйтесь скорее! Хуайсан следует за адептами, и, сжимая в руке деревянный корпус, выдыхает с недовольством — когда он вновь увидит брата, то сперва выскажет всё, что копится у него с самого отъезда из Цинхэ! Ни объяснений, ни единого намёка, или упоминания о нём в разговоре с Сиченем старший не даёт, и младший вынужден догадками и надеждами изводить себя в одиночестве.***
Цзинь Гуаньшань кажется Минцзюэ на редкость изворотливым и хитрым — оттого как тот стремительно меняет тему разговора, старший господин Не заметно мрачнеет. Где же искать Яо, если не в Ланъя? Глава клана Не вдыхает размеренно — воздух здесь терпкий и удушливый, подобный тому, что источает земля в Хэцзянь, с лихвой удобренная кровью после битвы. Слишком громкий для уединённого лесистого склона звук настигает Минцзюэ внезапно — человек, до того сокрытый еловой ветвью, выпрямляется в полный рост, вытаскивая саблю из тела лежащего под ним адепта Ланьлин Цзинь. Старший господин Не в изумлении округляет глаза, на миг замирая — лицо, прежде виденное им в почтении и скромности, теперь искажает ехидная усмешка, а нога, укутанная полами кланового одеяния ордена Вэнь, с силой вдавливает труп в землю! — Мэн Яо! — Глава клана! Прошу вас, Глава клана, я всё объясню! Ужас и ошеломление сменяются яростью, а Бася рывком ложится в ладонь своего хозяина — человек, до того приближенный к старшему господину Не и Цзэу-Цзюню; человек, вошедший в его семью и дом — оказывается лживым, вероломным предателем, снисходящим до убийства союзников Главы клана Не, в жажде славы бесчестным путем вершащий своё правосудие! Оправдания бывшего помощника вызывают у Минцзюэ лишь негодование и злость, и, приближаясь к Яо, преклоняющему пред ним колени, старший господин Не протягивает к тому Бася. — Убирайся прочь! В лагере решат, что делать с тобой — прими наказание за свой гнусный поступок! — Да… Но, Глава клана… Вы… Я… Я не смогу жить так! Подхватив меч, до того лежавший подле окровавленного тела, Мэн Яо подносит острие к груди, и Минцзюэ вздрагивает — лезвие проходит сквозь чужое тело. Оказываясь подле Яо, Глава клана Не прижимает к свежей ране ладонь, направляя поток светлой Ци. И когда глаза лежащего едва приоткрываются, Минцзюэ ясно чувствует, как разом деревенеют собственные мышцы, а тело опускается на землю под напором жуткой боли. Яо же, до того казавшийся едва живым, разом вскакивает на ноги, и натянув кончики губ в почти насмешливой улыбке, устремляется прочь. Из груди старшего господина Не вырывается крик, в своём отчаянии наполненный разочарованием и злобой, а глаза заполняет солёная влага. Минцзюэ двадцать два, и его вера в людей испаряется вместе с тем, как слёзы, на изгибе губ мешаясь с кровяными подтеками, капают на ворот ханьфу. Человек, совершивший подобное, отважившийся на предательство военных союзников и обманувший его самого так подло, оказывается прошлым другом и соратником — выдохи выходят рваными и короткими, и Глава клана Не закрывает лицо ладонью, чувствуя лишь тупую, бессильную ярость, и, вместе с тем — опустошение.***
— Минцзюэ-сюн, я не могу поверить в твои слова! Яо не мог… Мне стоит разыскать его, или хотя бы вести о нём — уверен, всё разрешится… — Не смей упоминать это имя здесь! Я надеюсь никогда боле не услышать о нём в поднебесной! Прощаясь с первым господином Лань, Глава клана Не вдруг останавливает того, опуская увесистую ладонь на чужое плечо. — Сичень, не вини меня в грубости и не держи обид. Скажи, как там Хуайсан? Как его тренировки? Минцзюэ лишь хмурится, выслушивая рассказ о том, как брат даже в обители Лань Циженя, известного своей строгостью и неподкупностью, умудряется избегать труда, искусно изображая из себя немощного. — Погоняй его как следует — пусть знает, как бездельничать! Редкая в последние дни улыбка трогает губы старшего господина Не — Хуайсан, вовлечённый в упорядоченную жизнь адептов, определённо не станет нагружать голову беспокойствами и тревогами, а свободное время непременно потратит на излюбленные безделушки и прогулки. Минцзюэ закрывает глаза и образ младшего вмиг предстает перед лицом, словно наяву — в памяти воскресает день, в котором старший господин Не совершил роковую ошибку, позволив собственным желаниям вырваться наружу. Впредь, не стоит поощрять ни в себе, ни в Хуайсане, и без того охочем до всякого рода неподобающих вещей, подобные чувства — однажды вырвавшись на свободу, те окончательно лишат обоих рассудка. Глава клана Не встряхивает головой, поправляя кованые наплечники — его Ци и без того отравлена ядом безумия, и он не посмеет обречь Хуайсана на страдания.