***
Майский ветер, принося с собой свежий запах цветущих яблонь, ласково треплет кончики тёмных прядей, заставляя едва пробудившегося томно прищуриться. Солнечные лучи окрашивают серебристые стены покоев алой поволокой, и Хуайсан, удивлённо оглядываясь, разом поднимается с постели — снаружи далеко за полдень, и он, должно быть, пропускает собственные именины! Младший господин Не со стыдом вспоминает прошедший вечер в Башне Золотого Карпа — вероятно, Минцзюэ до сих пор злится на него, и оттого даже не утруждает себя привычными попытками поднять в несусветную рань. Однако ж, неужто тот не возьмётся разыскать Хуайсана в подобный час, в такой-то день? Он встряхивает головой, чуть хмуря брови — в мыслях навязчиво вертятся картины ночных сновидений, и младший господин Не, проводя кончиком пальца по щеке, в смущении оглядывает покои — никто кроме старшего попросту не мог оказаться здесь, но ведь не Минцзюэ же, в самом деле, станет предаваться столь бурным порывам чувств… Ко всему прочему, тот явно думает вновь оставить брата в одиночестве, предпочитая тому компанию Бася! Хуайсан недовольно вздёргивает подбородок — он едва воссоединяется с Минцзюэ после долгой разлуки, а тот, будто нарочно, подыскивает себе заботы, отдаляясь от брата! Досадливый вздох вырывается из груди, и юный господин Не ощупывает внутренние складки одеяний, опускаясь на постель — в памяти восстаёт приветливая улыбка Яо, преподнесшего ценный подарок. Пальцы вытягивают свёрток из-за пазухи — узорчатая россыпь решительно походит на ту, что отливает золотистым блеском на дорогих нарядах Ланьлина. Ткань легко струится под бережными касаниями ладоней, а крохотные, расшитые шёлком лепестки, сияют под стать богатству и роскоши ордена Цзинь. Младший господин Не поводит носом — аромат королевских пионов, словно сочащийся из искусно вытканных соцветий, кружит Хуайсану голову, и оттого тот распахивает края верхних одежд, в нетерпении поднося полотно ближе. Закатные лучи плавят зеркальную раму, высвечивая невысокую, стройную фигуру, пока светлокожий юноша в отражении довольно кивает; поводит узкими плечами, взмахом приподнимая волны локонов. Внезапный вскрик нарушает тишину комнаты — свежий пунцовый след, до того укрытый за смолью волос, неровной метью проступает над нетронутой белизной кожи, и младший господин Не чуть вздрагивает, оглядывая собственную шею. Хуайсану семнадцать, и он точно знает — никто, кроме… Минцзюэ, не смог бы отважиться на подобную вольность! Он чуть прикрывает глаза, проводя ладонью над янтарным воротом ханьфу — ночные видения, казавшиеся плодом воспалённого воображения, обретают столь явные доказательства, что младший господин Не встряхивает головой. Ему семнадцать, но когда брат прижимает его к себе, с напором прихватывая дрожащие губы; когда касается так, как не смеет коснуться никто в целой поднебесной — Хуайсан, словно в детстве, жмурится до крохотных искорок в глазах. Двери покоев с шорохом приоткрываются, и стоящий на пороге оправляет складки одеяний, укладывая бумажный веер за пояс — ему необходимо увидеть Минцзюэ прямо сейчас. Хоть тот по-прежнему твёрд, по-прежнему — нестерпимо скуп на ласки, но младший господин Не ясно чувствует — сдержанность, привычная старшему брату, идёт трещинами, и оттого ноги с недюжинной быстротой несут Хуайсана по коридорам Нечистой Юдоли.***
Глава клана Не крепко сжимает в ладонях саблю, один за одним занося рубящие удары — духовные каналы, едва успевшие окрепнуть после пленения, уже изнывают от затянувшейся безмятежности, в которой их хозяину приходится довольствоваться скорыми тренировками. Минцзюэ выдыхает хрипло, переводя дыхание — внутренняя энергия колкими толчками бьётся в меридианах, будто раскаляя вздымающуюся грудь, а пыл с истовой силой наполняет золотое ядро. Старший господин Не заводит Бася за спину — ему двадцать два, и с каждым днём его дух, отравленный ядом безумия, теряет волю под путами проклятия ордена Не, обрекая его наследника на неминуемую смерть от искажения Ци. Предчувствие собственной гибели не оставляет Главу клана Не ни на миг, словно сдавливая и без того тяжёлую от ночных размышлений голову в железных тисках. Минцзюэ двадцать два, и он по праву может зваться достойным, благородным воином, преданным своему клану; справедливым и почитаемым Главой ордена, отважным и верным союзником — в его судьбе нет места лицемерию и страху, а в боевом искусстве старший господин Не — последний, кому следует опасаться поражения… Но, небожители! Смеет ли он упиваться гордостью сейчас, когда ни одна из всех заслуг не способна уберечь самое дорогое, что есть у Минцзюэ? Мысли вновь возвращают его к младшему — тому едва исполнилось семнадцать, и беспечный, ребяческий нрав Хуайсана заставляет лицо старшего мрачнеть. Брат ничего не смыслит в заклинательском учении, и каждая попытка наставить того, силой ли, доводами, едва ли приносит хоть какой-то результат. А сегодня, в день собственных именин, младший даже не удосуживается показаться Главе клана Не на глаза, очевидно, вновь растрачивая время на роспись своих безделушек! Старший вымученно вздыхает, и, оборачиваясь к тропинке, упирается лбом в согнутую ладонь — воспоминания прошедшей ночи взывают к благоразумию, и тот лишь сильнее хмурит брови. Ему не следует беспричинно наведываться к младшему; не следует нарочно тревожить собственную душу, потому как Минцзюэ ясно знает, чем в конце концов обернутся чувства, крепнувшие в тайне от него самого; всё, что с самого детства теплится внутри. Но Хуайсан намеревается просидеть остаток дня за дверьми покоев, и старшему не остается ничего, кроме как заявиться к брату, и отчитать того со всей строгостью, а затем… — Дагэ, здравствуй! Ласковый, невесомо-лёгкий, голос нарушает тишину весеннего вечера, и Глава клана Не разом вскидывает голову — Хуайсан стоит совсем рядом, и, укутанный тенью закатных сумерек, протягивает к нему ладонь. Минцзюэ окидывает младшего беглым взглядом, подходя ближе — тёмные косы уложены в строгую прическу ордена Не, в ладони покоится заведомо знакомый пёстрый веер, а на груди, — старший останавливается близ брата, и в изумлении округляет глаза, — красуется сеть из белых лепестков, в своей узорчатой помпезности родных лишь единственному ордену во всем Цзянху! Тело наполняется живой тревогой, а в груди, будто от горячей головни, вспыхивает остервенелый пыл — Хуайсан, облачённый в цветастые одеяния, сейчас так походит на одного из напыщенных Ланьлинских заклинателей, что старший едва удерживается от гневного рёва, оказываясь перед младшим господином Не. И, прежде чем тот успевает отстраниться от возвышающейся над ним фигуры, Минцзюэ грубой хваткой цепляет младшего за ворот. — Как смеешь ты! Младший, оторопело глядя на свирепеющего брата, силится оттолкнуть тяжёлую ладонь, пока тот, почти волоча чужое тело за собой, утягивает Хуайсана в сторону собственных покоев. — Дагэ, ты что делаешь, отпусти! Возмущение не находит отклика, и младший господин Не срывается на крик — пусть от Минцзюэ не приходится ждать нежности; пусть тот, ведомый гневом, не разменивается на поучительные беседы, но в молчании, вот так запросто выдергивать Хуайсана, словно заигравшегося щенка — едва ли старший станет беспричинно вершить подобное! Глава клана Не толчком отворяет дверь во внутренние покои, прерывисто выдыхая горячий воздух — огни в Нечистой Юдоли гасят затемно, но Хуайсан, бесцеремонно придавленный к глади нефритовой колонны, оседает на пол в неуютном сумраке комнаты, пока резные тверди с громким хлопком смыкаются за спиной Минцзюэ. — Откуда у тебя взялась эта Ланьлинская дрянь? Вздумал позорить свой клан? Младший господин Не поднимает испуганный взгляд на брата, пока тот направляет ручную печать к свечным фитилькам — ответ словно застревает в горле, и мысль о том, что так внезапно раззадоривает старшего, неприятным холодком ползёт по спине. — Это подарок, отчего я не могу принять его, Дагэ? Минцзюэ ясно ощущает, как крохотными толчками пульсирует словно враз вскипевшая кровь, и рывком подается вперёд — Бася за спиной трепещет, вплавляя собственную Ци в духовные каналы, и тело, почти болезненно пронзаемое потоками энергии, опускается ниже. Ненавистный Цзинь Гуанъяо думает прельстить Хуайсана своими подачками, а затем и вовсе подобраться к Главе клана Не, чтобы наконец довершить начатое в Знойном Дворце! — Ты не возьмёшь ничего из рук этого подонка! Сейчас же сними эти проклятые тряпки! — Постой, Дагэ, я… Лезвие сабли возникает прямо перед лицом, и Хуайсан, с ужасом осматривая металлическое острие, судорожно хватается за кисть старшего. Минцзюэ замахом прижимает ладонь к холодному камню, испуская гортанный рык — кончик Бася ложится за широкий пояс, и, оттягивая ткань, надрезает ту поперёк золотистой кромки. Полы ханьфу складками сползают ниже, и младший господин Не едва удерживает края одеяний, чувствуя, как щёки заливает краска. Сейчас Минцзюэ нависает прямо над ним, почти соприкасаясь багровеющим лбом с его собственным, и оттого Хуайсана бросает в дрожь под пронзительной темнотой чужих глаз. Старший с шумом выдыхает, отводя взгляд к подрагивающим пальцам Хуайсана — раз уж брат с подобным бесстыдством расхаживает в Ланьлинских одеждах здесь, то Глава клана Не с чистой совестью отправит те в костёр, где им самое место; а младшего — непременно прогонит на тренировочное поле упражняться! Внезапно Минцзюэ поводит носом, невольно склоняясь к брату — неясный приторный запах, привлекший внимание старшего, исходит прямо от напряжённой шеи Хуайсана, прикрытой прилаженным воротом. — Паршивец… У младшего господина Не захватывает дыхание, когда брат, выцеживая ругательства, с силой притягивает ткань одеяний — пальцы почти обжигают побледневшую кожу, и Хуайсан закрывает глаза, чувствуя, как пульсирует кровяная жилка, стиснутая ладонью старшего. Всё, что происходит с ним сейчас, отнюдь не походит на сон, и лишь трепетный страх не даёт сознанию оставить младшего господина Не — отчего смятение, охватившее душу, кажется таким сладким? Минцзюэ напрягает челюсти, прижимаясь носом к небольшому пятну, темнеющему у кадыка — аромат ненавистных пионов, сочащийся от чужого тела, будто насмешкой отзывается в голове Главы клана Не, заставляя того упором пальцев развернуть лицо Хуайсана к себе. Запах младшего — родной, такой манящий, с самого детства словно въедается в память Минцзюэ — как смеет удушающий Ланьлинский привкус отнимать у старшего то, что по праву принадлежит ему одному? — Дагэ… Ладонь младшего господина Не опускается на кисть старшего, рывком прикладывая ту к собственной щеке, и губы мягко касаются истёртой, огрубевшей от металлической рукояти Бася кожи. Хуайсан с нежностью вглядывается в лицо Минцзюэ — ему семнадцать, и он ясно знает, где кончается темнота, плещущаяся в глазах брата, оттого как стальная бронь, облачающая старшего, едва ли крепче хрустальной пиалы, когда младший так нуждается в нём; когда льнёт к сильным ладоням с такой покорной лаской. Минцзюэ двадцать два, и он ясно чувствует, как кровь приливает к коже, а гнев сменяется исступлённым запалом, когда брат кончиком языка проводит по стиснутым пальцам, один за одним оставляя на тех невесомые поцелуи. Рядом с его Хуайсаном нет места ненависти и гневу, и всё, чего действительно хочет старший господин Не — как можно сильнее прижать к себе изящное, кажущееся таким тонким подле него тело; запрятать меж сведённых вкрест рук, и оградить младшего ото всех прочих. Минцзюэ шепчет коротко — голос выходит почти утробным, и звук будто обжигает мочку чужого уха. — Мой. В Цинхэ приходит ночь, и дым от потухших огоньков вытягивается витым узором — Глава клана Не разом подхватывает сидящего, с жаждой приникая к горячим губам. Хуайсану семнадцать, и он углубляет поцелуй, обвивая шею старшего руками — целовать его Минцзюэ вот так, позволяя тому с напором прихватывать припушхую, податливую кожу; дрожащими губами оставлять влажные следы на губах брата, с детства прижимавшихся к ссадинам и ушибам бережной печатью — неотвратимо верно. Минцзюэ перехватывает каждый негромкий стон на розовато-алой линии, прежде изгибавшейся в детской ещё, восторженной улыбке, в нарочито-серьёзной важности перед старшими — ему двадцать два, и он готов поклясться, что не знает ничего более правильного, чем жар губ его Хуайсана на своих собственных. Младшему — семнадцать, но его плечи и ключицы кажутся до ужаса узкими и почти белыми, когда старший господин Не обводит языком проступающие косточки, а тонкая дорожка слюны утягивается вслед за сетью пунцовых отметин — туда, где брат, давно наловчившийся утаивать свои побрякушки от старшего, прячет веера и нарисованные украдкой полотна. Минцзюэ прикусывает почти бархатную кожу тёмного ореола, вырывая из трепещущей груди судорожный вздох, и вся стойкость духа словно разбивается о монолитные плиты залы, опускаясь вместе со сдёрнутыми полотнами одеяний его Хуайсана. И в темноте покоев, нарушаемой лишь слабым лунным свечением, не остаётся ничего, что способно удержать бурю нахлынувших чувств. Старший в свои двадцать два превосходит едва ли не целое Цзянху в физической силе, и оттого младший господин Не с упоением вжимается ладонями в разлёт меж лопаток — пальцы ощупывают шрамы, тянущиеся вдоль крепкой спины брата, сносившей каждый удар в поединке ли, в ночной охоте; оглаживают широкие плечи, с высоты которых можно днями глядеть на вишнёвые деревья, как в прежние весенние дни. Хуайсан склоняется ближе, выцеловывая рубцы на солёной коже, когда его Минцзюэ обхватывает талию так, будто в намерении сплавить чужое тело с собственным; так, что хочется, всецело доверившись этой силе, раствориться в ней без остатка. И в окружающей тишине, прерываемой лишь хриплым дыханием, кажется, будто два сердца и впрямь бьются в такт, отчаянно выстукивая нескладный ритм. — Дагэ… Люблю… Так… Так сильно! Минцзюэ срывается на рык, и руки разом приподнимают брата вверх — его Хуайсану, сжимавшему их своими крохотными ладошками у потолка покоев — уже семнадцать, и сейчас кисти толчком опускают того на кровать. Звон металлической заколки следует за оказавшимися внизу сапогами, пока старший поспешно стягивает одеяния, отделяющие его от такой манящей близости чужого тела. Ставни задвинуты крепко, но от удушливого цветочного запаха не остаётся и следа, и лишь густой аромат разгорячённых тел заполняет пространство покоев. Хуайсан шарит руками по взмокшей груди брата, выпуская глухой стон, когда его Минцзюэ, его воплощение мужества и суровой красоты, с хрипом тянет ближе, цепляя вихры тёмных прядей. Ладонь спускается к ладони старшего — тому двадцать два, но его внутренняя энергия неизменно сливается с Ци брата, когда их пальцы переплетаются меж собой. И, оставляя неглубокие вмятины от ногтей на коже, младший чувствует, как терпкий вкус чужих губ вновь мешается с его собственным. Старший вжимает ладонь брата в простыни, пока тугие линии проступающих мышц сдавливают покрасневшие бёдра — Хуайсан с силой ведёт лодыжкой вверх, от коленей, столько раз бережно державших на себе его — непоседливого ребёнка. Но любовь его Минцзюэ, рождённая только для младшего — сокрушительная, почти грубая; и, подаваясь навстречу ритмичным толчкам, Хуайсан запрокидывает голову с пронзительным вскриком, почти до боли сжимая ладонь старшего в своей. — Дагэ… Минцзюэ… Младший тянется ближе, и потому Минцзюэ двигается с истовым порывом, сбивая и без того загнанное дыхание; прижимается щекой к голени младшего, оставляя на гладкой коже неспешный поцелуй. Палец, утирая мокрую дорожку на складке губ, опускается в теплую влагу приоткрытого рта, и старший, с почти надсадным рёвом впечатывается в чужое тело — любовь его Хуайсана пылкая и чувственная, созданная лишь для одного Минцзюэ. — Хуайсан… Младший господин Не всматривается в лицо напротив, распахивая слипшиеся от слёз ресницы — взгляд его Минцзюэ будто опаляет глаза, когда брат склоняется ниже, разделяя чувства на двоих в сокровенном сумраке покоев. Ноги младшего оплетают поясницу, с силой притягивая старшего к себе, и тот, хрипло выдыхая, прижимается к горячему лбу. Громкий вскрик его Хуайсана тонет в соединении губ, и младший крепко обхватывает спину Минцзюэ, оставляя саднящие полосы вдоль распалённой кожи. Старший господин Не обессиленно клонится на бок, отстраняясь от брата — Хуайсан дышит тяжёло, медленно перебирая тонкими пальцами ткань простыней. Руки нащупывают край покрывала, и Минцзюэ, бесцеремонно ухватывая младшего за талию, укладывает подрагивающее тело рядом с собой. — Иди ближе и спи. Кисти Хуайсана с нежностью обвивают уставшее тело, и старший господин Не проводит ладонью по чужой спине, складывая уголки губ в умиротворённой улыбке. Мягкий шелест полотна скрывает под собой переплетённые в объятиях тела, когда в Цинхэ едва занимаются предрассветные сумерки.***
— Глава ордена! Глава ордена! Звук приглушенного голоса за дверными ставнями заставляет Минцзюэ мигом вскинуть голову — младший, свернувшись подле брата, все ещё дремлет, и старший господин Не, плотнее укрывая спящего, в спешке натягивает орденское облачение. Заметив цветастые тряпки на каменном полу, Глава клана Не с презрением подталкивает те мыском сапога к порогу. — Вот это — спалить. — Слушаюсь! Глава ордена, вам донесение — по случаю срочного совета из Ланьлина прибыли Первый Молодой господин Лань и господин Цзинь. Взгляд старшего господина Не, до того, устремлённый куда-то за говорящего, вмиг упирается прямо в лицо перепуганного адепта. Внутри закипает ярость, а голос, привычно строгий, враз взлетает до грозного возгласа. Как не страшится этот бесчестный человек показываться Минцзюэ на глаза в его собственном доме? — Цзинь Гуанъяо? — Да, Глава ордена, что передать господам? Они ожидают вас в главной зале! Глава клана Не с силой набирает воздуха в лёгкие, намереваясь успокоить буйствующую Ци, когда внезапный толчок, словно нанесённый ударом духовных сил, заставляет стоящего склониться к земле. Во рту теплится знакомый, мускусный привкус, и Минцзюэ с ужасом оглядывает небольшое кровяное пятно под собственными ногами. Меридианы исходят нестройным пульсом, пока старший господин Не, зло утирая губы рукавом ханьфу, опирается на лезвие бася. — Глава ордена, вам нужна помощь! — Мерзавец! Минцзюэ встряхивает головой, и, выпрямляясь в полный рост, легко отталкивает подошедшего. Если рассудок столь сильно замутнен ядом безумия, то времени, чтобы медлить, у старшего господина Не — нет. Пусть хоть бы сами небожители прикажут так, но проклятый Мэн Яо не ступит на порог Нечистой Юдоли без ведома Главы клана Не!