* * *
Утром Эрвин просыпается с легкой головной болью, но он чувствует себя на удивление выспавшимся, и при этом немного опаздывает. Поспешно застегивая пуговицы рубашки, Эрвин звонит единственному человеку, который может помочь ему с Леви. Ханджи отвечает не сразу, и с утра звучит она грубовато. — Я тороплюсь, Эрвин Смит, поэтому, если ты просто решил пожелать мне доброго утра… — Леви звонил мне ночью, — говорит Эрвин, и Ханджи молчит секунду, прежде чем протянуть слегка издевательски, но издевательски по-доброму: — О, правда? — Ханджи, — тут же раздражается альфа. — Слушай… Он рассказывает подруге все, и внимательно слушающая Ханджи вздыхает, а в конце как-то грустно хмыкает. Она не перебивает Эрвина, позволяя ему высказать все опасения и домыслы. Заканчивая свой короткий, но красочный рассказ, Смит просит подругу помочь ему и сделать что-нибудь, чтобы он не сходил с ума от неизвестности, пока оторван от своего родного города и не имеет возможности увидеть Леви вживую. Откровенно говоря, он бы предпочел прямо сегодня на один вечер рвануть обратно, сразу после рабочего дня — но кто знает, возможно, с Леви действительно все в порядке, и он посчитает Эрвина совсем сумасшедшим? К тому же, у Смита много обязанностей, и он попросту не может позволить себе такую авантюру. Особенно сегодня, в важный, завершающий один из этапов день. — Я поняла, Эрвин, — говорит Ханджи уже серьезно. — Не беспокойся, я загляну к Аккерманам вечером. Леви не заподозрит, что ты мне нажаловался, все будет естественно. Потом напишу, что и как. — Спасибо, — искренне благодарит альфа. Теперь он сможет работать спокойно. — Я уже говорил, что люблю тебя, Ханджи? — Не так часто, как мне бы хотелось, — ворчит подруга, и Эрвин улыбается. Он в последний раз встречается с японской комиссией, в составе которой больше европейцев — и сначала Смита такой состав удивляет, но Элайджа намекает, что это нормально. Благодаря этому не возникает каких-либо языковых или культурных проблем. Комиссия долго проверяет объекты Элайджи на соответствие заявленным стандартам, но проверка откровенно попахивает формальностью. Элайджа доволен, Элайджа улыбается своей фирменной акульей улыбкой, по которой сразу можно понять — у друга все схвачено. И все проходит действительно хорошо: комиссия довольна, Элайджа подписывает какие-то бумаги, Эрвин, с конца марта находящийся в длительной командировке, чувствует облегчение. Комиссия отбывает, и лучший друг, на радостях ощущающий прилив щедрости, устраивает большой ужин для своих сотрудников. Все позволяют себе расслабиться на этом импровизированном корпоративе, даже Эрвин, нетерпеливо ожидающий новостей от подруги. Он весь день чувствует себя раздраженным, но профессионально играет жизнерадостного, нормального человека. Это забавно, потому что долгое время до этого дня он действительно наслаждался жизнью. Этой весной альфа с удивлением обнаруживает, как сильно меняется восприятие жизни, если перестать думать только о себе. Оказывается, Ханджи умеет быть токсичной, подшучивая над его внезапным выходом из длительной депрессии. Эрвин не обижается, понимая, что подруга всегда волнуется за него. Но это не мешает ему ядовито отвечать и бросать ответные колкости. Оказывается, его коллеги — весьма неплохие, интересные люди. Одна из коллег Эрвина, симпатичная женщина средних лет, бета, улыбается, поглядывая на него. Альфа уже видел ее раньше несколько раз, кажется, ее зовут Кристина, и работает она в отделе тестирования. Женщина достаточно привлекательна, она в его вкусе — и при этом Смит не ощущает ничего, кроме странного, глухого раздражения, когда она с преувеличенным интересом задает ему вопросы, минуя сидящего рядом Элайджу, который ответил бы на них лучше и подробнее. В конце концов даже Элайджа замечает ее интерес и, обернувшись к Эрвину, едва заметно ухмыляется. Смит никак не реагирует на эту дружескую ухмылку и уходит от разговора с бетой, стараясь сделать это вежливо и не оскорбительно, но так, чтобы было понятно — никакая компания его не интересует. Его интересует вполне определенная компания в составе одного определенного человека, но его рядом не было. Возможно, к лучшему — Эрвин был взбудоражен, немного пьян и немного расстроен. В таком состоянии он может натворить глупостей, что непозволительно. Чуть позже Эрвин уходит, и друг внезапно увязывается за ним, прихватив полупустую бутылку сладкого рома. Новостей от Ханджи по-прежнему нет, и Смит начинает раздражаться сильнее. Присутствие Аккермана почему-то только все усугубляет, хотя он достаточно весел и по-дружески тепло похлопывает Эрвина по плечу, пока они идут в апартаменты. Эрвин, освободившись, наконец, от тягостных мыслей о том, как все успеть и при этом нигде не оплошать, мучается теперь мыслями о левилевилеви. Откровенно говоря, прямо сейчас Эрвина раздражает буквально все, вся эта нелепая ситуация, в которой он постоянно ошибается и делает что-то не то. Элайджа ничего не замечает. В апартаментах Эрвина с его губ, наконец, сползает словно приклеившаяся для посторонних улыбка, и Аккерман внезапно выглядит болезненно-уставшим, почти изможденным. Становится очевидно, что друг работает на износ, а еще Элайджа, похоже, в плохом настроении, хотя дела у его компании явно идут прекрасно. — Ты не будешь? — спрашивает Аккерман, расслабленно развалившись на большом диване прямо в своем дорогущем официальном костюме, который безжалостно мнется. Эрвин качает головой, а друг вздыхает. — С каждым годом ты все правильнее и правильнее, Смит. Такой… святоша. — Не такой уж я и правильный, — отрицает Эрвин, жалея даже, что не может выдать другу все, что накопилось у него в душе. Ну, и кто из нас святоша, а, Элайджа? Знаешь, я и твой драгоценный сын… — И все претензии к Ханджи. Это она так часто напоминает мне о моем сердце, что я запомнил. — Ты не умрешь, — как-то убежденно произносит друг, отворачиваясь. Но ром больше не предлагает. Эрвин, отвлекаясь от Аккермана, думает о его сыне; подумав, он решает, что писать Леви прямо сейчас, не дождавшись новостей от Ханджи, не стоит. И он скучает, он очень скучает, хоть и понимает, как это глупо. Еще альфа испытывает стыд; в одну из ночей в начале апреля ему снится нечто ужасное и до дрожи прекрасное одновременно. Гибкое тело так естественно смотрится в его руках, а в горячий маленький рот так приятно врываться языком. Чужие ладошки скользят по его груди, худая нога легко и без сопротивления ложится на его бедро, вожделенное тело теснее прижимается к нему. Альфа как наяву чувствует этот запах… И это хорошо, просто до одури хорошо. В ту ночь Эрвин просыпается, ощущая болезненное напряжение в паху. Сердце стучит, как сумасшедшее, и Эрвин чувствует себя преступником. Казалось, такие сны остались где-то в далекой юности — но вот, стоило появиться определенному юному человечку, и они вернулись. Эрвин чувствует себя каким-то обновленным, что ли, что попросту смешно в его-то тридцать восемь лет. Раздраженно вытираясь после быстрого душа, альфа думает, что во всем виноват омежка: глупые провокации не прошли даром, оставляя после себя отпечаток в подсознании Эрвина. И, если Леви мог просто легко забыть об этом, то он, взрослый альфа с определенными потребностями, так просто забыть не может. Это всего лишь сон, но Эрвину все равно почему-то стыдно смотреть отцу Леви в глаза. Ничего не подозревающий друг расслабляется после тяжелых будней, а Смит исподтишка поглядывает на него. Будь неладна Ханджи, заставившая его увидеть Аккермана в совершенно новом свете. Сейчас, когда он находился так близко, Эрвин не мог не размышлять о характере Элайджи и его возможных изменах. Не то чтобы Эрвина это вообще касалось, но когда-то давно, еще до семейной жизни, они ничего друг от друга не скрывали. Теперь же в жизни друга, возможно, была скрытая от всех часть. И скрыта она была даже от Смита. Эрвин осознавал: окажись это правдой — ему не будет обидно, что друг это утаил. У Смита тоже были тайны, к тому же, он сам прекратил общение с Аккерманом много лет назад. Что он мог требовать от него теперь? В их дружбе такая трещина, что не залатаешь, хоть они по-прежнему близкие друг другу люди. Эта трещина весьма явно ощущалась в разные моменты — когда они вспоминали прошлое и выясняли, как много всего не знают друг о друге; когда начинали спорить, уже не такие лояльные к чужому характеру. — Судя по всему, твои планы осуществляются? — осторожно спросил Эрвин, когда Элайджа становится расслабленным достаточно, чтобы потерять мнительную бдительность. — Все, как ты хотел. А еще Леви, да? — Что Леви? — Эта твоя идея со знакомством, — напомнил Смит. Он сомневается, стоит ли заговаривать об этом. Вдруг Элайджа забыл или отказался от авантюры, только вот в глубине души Эрвин понимает, что друг ничего не говорит просто так, поэтому продолжает: — Как успехи? — А, это, — Элайджа тяжело вздыхает. — Да, все в силе. Если все пройдет, как задумано, мой партнер будет здесь с семьей как раз после экзаменов Леви. — Интересно, какой будет реакция твоего сына. — Это сложно, Эрвин, — друг поворачивается, и альфа видит, как в полумраке блестят серые глаза. — Я обычно не сомневаюсь в своих решениях, но Леви… С ним все по-другому. Надеюсь, я не ошибаюсь. Элайджа ошибался, Эрвин был уверен в этом, как ни в чем. Смит не знал Леви Аккермана так хорошо, как хотелось бы, но бунтарский дух в подростке явно присутствовал. Не хотелось верить, что мальчишка действительно безропотно подчинится авторитетному мнению своего отца. А что, если навязанный альфа понравится Леви? Что Эрвин будет делать тогда? Открыто соперничать? Это глупо и абсолютно проигрышно, если Леви обратит внимание на другого. Эрвин не получит поддержки Элайджи, у него совсем нет козырей. Кроме, пожалуй, одного — хитрости. Если его действия за спиной друга можно назвать хитростью, конечно. — А почему тебя это волнует? — спрашивает Элайджа, и Эрвин мысленно чертыхается. — Да просто, — отмахивается Смит, и друг, хмыкая, отвлекается на плазму. На большом экране мелькают пожары, наводнения, биржевая сводка, военные кадры — мировые новости, как всегда, вываливали все самое приятное на обозрение. Эрвин крутит в руках телефон. Чтобы хоть чем-то занять себя, он открывает недавно созданный Нанабой чат.Нанаба добавила вас в чат День Большого Босса
Лучшая_Нанаба: Как мы все знаем, второго мая у нашего прекрасного и ужасного босса день рождения. Предлагаю решить заранее, как будем поздравлять и что вообще будем с этим делать. Ханджи Бернер: Не рановато ли? Лучшая_Нанаба: До мая Элайджа занят одним из своих проектов, я тоже. И Эрвин задействован. Поэтому, лучше обо всем подумать заранее. Моблит: Хотел бы заметить, но я, в отличие от вас всех, Элайдже не продался. Он мне не босс. Можно сменить название чата?Нанаба переименовала чат День Большого Босса в чат Чат имени Моблита Независимого
Лучшая_ Нанаба: Надеюсь, так лучше, Моблит?Моблит больше не состоит в чат Чат имени Моблита Независимого
Лучшая_ Нанаба: Ха-ха! В общем, кидайте сюда все, что придет в голову по этому поводу. Я думала устроить Элу вечеринку-сюрприз, но не уверена. Такое лучше делать дома, а для этого нужно договариваться с Томом. Ханджи Бернер: Не понимаю, почему мы не можем сделать, как в прошлом году. Лучшая_Нанаба: Не думаю, что прыгать с парашютами еще раз — хорошая идея. Это подарок или наказание, Ханджи? Ханджи Бернер: Ой, да ладно, Нанаба. Подпишем ему большую открытку, побольше сентиментальности, ты же знаешь, Элайджа это любит. «С тобой хоть в небо, хоть в пропасть, хоть умереть в один день», мы же это писали в прошлый раз? Эрвин Смит: Мне нравится. Лучшая_Нанаба: Это я сочиняла ❤ Эрвин Смит: ❤ — Блядство, — внезапно раздается с дивана. Эрвин поднимает голову. Элайджа потряхивает бутыль и ставит ее на пол. — Ром кончился. Эрвин, слушай… — Да? — Тебя все устраивает? Я имею в виду… — друг щелкает пальцами, задумываясь. — Ты сбежал в прошлый раз. Нет никаких предпосылок для этого снова? Эрвин молчит. Взгляд сам собой возвращается к имени Ханджи, от которой никаких вестей. — Наверное, я на пути к тому, чтобы стать счастливым, — честно отвечает альфа. — Я так думаю. Друг замечает, куда направлено его внимание, и слегка насмешливо тянет: — Это связано с твоей новой любовью? Кристина с тебя глаз не сводила, но ты постоянно в своих мыслях. О, это прекрасный шанс закуситься с Элайджей. Эрвин почему-то с Рождества испытывает слабое, но навязчивое желание ударить друга по лицу, и после звонка Леви это желание отчего-то только усилилось. Однажды я пытался сбежать из дома. Эти слова то и дело звучат в голове Эрвина. Он не знает, правда ли это — но от одной мысли об этом в альфе вскипает гнев, направленный на лучшего друга и всю его семью в целом. Это смешно, потому что Смита не было рядом, когда Леви рос — он, черт возьми, не вспоминал о существовании мальчишки до прошлого лета. А теперь его так заботит его судьба… — Я не буду говорить об этом, — уклончиво отвечает Смит, убирая телефон подальше. Он мог бы рассказать о своих чувствах Элайдже, не называя конкретных имен, но вот незадача — если правда когда-нибудь всплывет, друг наверняка подумает, что он, Эрвин, над ним издевался. Тем более, это не так уж далеко от правды. — Надеюсь, ты не против. Друг пожимает плечами: — Ладно, я просто рад, что ты ни о чем не жалеешь. — Мне не о чем жалеть, Эл. Все прекрасно. Ты только скажи, мне обязательно возиться с бумагами до мая тут? Я же могу сделать это в центральном офисе… дома. Элайджа кривится, словно собирается сказать что-то откровенно неприятное: — Да, будет лучше, если ты закончишь все здесь. На самом деле, я думал предложить тебе перебраться сюда насовсем. Эрвина словно оглушило на секунду. — Зачем? — не скрывая удивления, спросил он у друга. — Так просто проще, нет? Тебе не нужно будет мотаться туда-сюда, ты сэкономишь свое время. Но, как я понимаю, ты против? — Я бы не хотел переезжать. Буду мотаться столько, сколько требуется. Без проблем. Аккерман удовлетворенно кивает и в примирительном жесте поднимает ладонь. В этот же момент телефон Эрвина вибрирует, сообщая о новом сообщении. Это Ханджи, и альфа нетерпеливо хватает телефон и читает, замечая, как друг улыбается, глядя на него. К черту Элайджу. Ханджи Бернер: Я была у Аккерманов. Том тихий, как всегда. Леви нормально выглядит. Не мрачнее обычного, во всяком случае, но видно, что малыш какой-то уставший. В общем, непохоже, что у них что-то случилось, но утверждать я не берусь. Эрвин Смит: Как ты объяснила свой приезд? Ханджи Бернер: Сказала, что нужно кое-что оставить Элайдже. Это не совсем неправда, так что все в порядке. Эрвин, Леви, наверное, просто хотел тебе позвонить, или ему было одиноко. Поговори с ним сам. Хотел позвонить или почувствовал себя одиноким в два часа ночи? Эрвин понял, что Ханджи утешает его, но что-то тут не сходилось, и это было очевидно всем — иначе Бернер не побежала бы к Аккерманам после рабочего дня. Тем не менее, совет подруги был стоящим. Эрвин отложил телефон в сторону, кидая короткий взгляд на друга, увлеченного плазмой. Черт бы побрал Аккермана и его тягу к контролю. Что дает этот контроль, если в его семье происходит непонятно что, а Аккерман не замечает? Предыдущая командировка Эрвина была гораздо спокойнее. Но всего несколько встреч с вожделенным омегой, и вот — оторванный от него альфа расстроен, подавлен и раздражен. Это бы ужасало по природе своей эмоционально холодного Смита, но почему-то он ощущает себя по-мазохистки счастливым. Он чувствует, что живет.* * *
Эрвин пробежался взглядом по бумагам на своем столе. Уже совсем стемнело, и свет настольной лампы напрягал глаза. Альфа сжал переносицу пальцами и с неудовольствием подумал, что ему, скорее всего, придется приобрести очки, если он не хочет посадить зрение. Бумажной работы было так много, что Эрвин начинал сомневаться, что успеет все упорядочить. Светящийся экран телефона по-прежнему показывал открытую переписку с Леви Аккерманом. Переписку, замершую на какой-то мертвой точке. Эрвин вздохнул, переворачивая телефон экраном вниз, чтобы не привлекал внимания. Все было совсем не так, как хотел альфа. Проблема в том, что Леви будто бы избегает его. Это забавно в контексте того, что они находятся в разных городах. Они словно сделали несколько шагов назад. Альфа пишет Леви, но подросток не отвечает — он вообще почти не появляется онлайн, и, когда Эрвин прямо спрашивает, может ли он ему позвонить, мальчишка отвечает достаточно холодно. Леви Аккерман: Я занят и не могу сейчас разговаривать. Эрвин звонит ему, но без толку. Леви игнорирует его, и это обидно, хотя в глубине души альфа считает, что он это заслужил, и винить может только себя. Это он игнорировал все неловкие попытки омежки связаться с ним после разговора с его папой. Кто сказал, что Леви простил его? Никто, верно. И, черт возьми, почему, ну почему он тогда не поговорил по телефону с Леви подольше, столько, сколько омеге бы требовалось. Блядь, да даже если бы разговор был до самого утра, Эрвин бы все равно успешно пережил предстоящий день. Какого черта он отправил Леви спать? Это напоминает альфе прошлый декабрь. Эрвин решает сохранять расстояние между ними, не навязываясь. Не понимая, что может происходить в голове подростка, он решает временно отстраниться. В итоге, они на расстоянии — достаточном, чтобы не напрягать друг друга, но таком, чтобы Смит не казался совсем безразличным. Размышляя, почему его это так задевает, Эрвин приходит к неутешительному выводу: ему не просто важно, чтобы омега доверял ему. Он хочет, чтобы Леви знал, что он придет ему на помощь, если понадобится. Он сделает то, что ему будет нужно, и станет тем, кто ему нужен. Осознание этого ошарашивает настолько, что на несколько дней альфа полностью погружается в свои мысли, отгораживаясь от внешнего мира. Благо, от него уже не требуется активная социальная деятельность. От того больнее получать от омеги холодное безразличие. Эрвин думает так же: что, если бы у Леви случился серьезный конфликт с Элайджей? Чью сторону он бы принял? Ответ напрашивался сам собой, а старая дружба выцветала на фоне новых чувств. Смит почему-то раздражается, когда думает о лучшем друге. Эрвин говорит себе — будь терпеливым, иначе все будет напрасно. Что, если он сказал или сделал что-то не так? Что, если он невольно обидел Леви? Что, если Леви просто решил не связываться с ним? Почему-то это казалось хорошим объяснением происходящему. Проходит время, и Эрвин, наконец, понимает, что больше всего его раздражает он сам, альфа, допускающий одну ошибку за другой. В конце концов, он заебывается настолько, что отпускает ситуацию, решив подумать над ней позже, когда вернется домой. Так наступает двадцать пятое апреля, и Смит заканчивает возиться с бумагами, а затем двадцать шестое — срок ссылки, которую Элайджа называет командировкой, подходит к концу, и альфа едет домой. К этому моменту Эрвин почти забывает ночной звонок и сомневается даже, что он был наяву, а не во сне. Он возвращается домой в пятницу, и впереди у него целых два выходных. Эрвин чувствует себя таким измотанным, что хочет просто запереться дома, смотреть телевизор и пить пиво, как бы тривиально это ни звучало. Его квартира пахнет нежилым помещением, в холодильнике — абсолютно пусто, поэтому альфа первым делом заказывает продукты на дом, не в силах заставить себя идти в супермаркет самостоятельно. Альфа не собирается сообщать Леви о том, что вернулся; он по-прежнему ощущает отвратительное чувство, будто навязывается, потому что от омеги не получает ничего с того самого злополучного ночного звонка. Будет лучше поговорить лично, с глазу на глаз; Эрвин надеялся, что ему выпадет такая возможность. Пятница завершается ленивым просмотром боевика и сном на диване. Эрвин почти счастлив, забывая на короткое время об Аккерманах, обязанностях и прочем, что занимало его голову почти два месяца. К черту японцев, к черту Аккерманов, к черту всю его дурацкую жизнь. Что-то внутри недовольно клокочет от этих мыслей, и Смит тут же мысленно добавляет — ладно, Леви, пожалуй, оставим в стороне. Чувства к мальчишке никуда не делись, несмотря на его поведение и отстраненность. Пиздец. В глубине души Эрвин понимает, что готов бегать за мальчишкой, как какая-то малолетка, и это хуже некуда. В субботу он просыпается рано и в нормальном настроении. Вопреки ожиданиям, накопившаяся от напряженной работы усталость отпускает его достаточно быстро, поэтому альфа снова идет в спортзал, чтобы скоротать время с пользой. Родной город после командировки ощущается странно непривычным, шумным и громоздким. В обед ему неожиданно звонит Нанаба. После долгих приветствий, полных теплой любви, подруга говорит: — Я не просто так тебе звоню, Эрвин. Мне нужна твоя помощь. — Мое сердце разбито, — говорит альфа, стараясь звучать серьезно. Его сердце действительно разбито, но не Нанабой. — Если это что-то по работе, то пусть подождет понедельника, Нанаба, умоляю. — Нет! — подруга легко, но как-то нервно смеется. — Это не связано с работой. У тебя есть телефон Тома Аккермана? — Откуда? И зачем он тебе? — В общем, я хочу поговорить с Томом. Поеду к нему домой и хочу, чтобы ты поехал со мной. Насчет праздника для Элайджи. — Праздника для… — Эрвин вспоминает их глупую дружескую переписку. — Постой. В итоге же ничего не решили. — Да, поэтому я взяла ситуацию в свои освободившиеся руки, раз уж вы такие безынициативные. Думаю, лучше всего сделать что-нибудь дома у Элайджи, а для этого нужно разрешение Тома. У меня нет его контактов, и мне немного неловко ехать к нему одной, не съездишь со мной за компанию? — Столкнуться в коридоре с Элайджей не боишься? — Эрвин не пытался скрыть сарказм, но Нанаба на него не реагирует, мило щебеча: — Его не будет сегодня, а я прилетела раньше, чем договаривались, так что… Нужно только поговорить с Томом. Думаю, он не будет против, но не можем же мы просто ввалиться к ним в дом без разрешения, правда? Откровенно говоря, Эрвин считает это плохой идеей, но не понимает даже, почему. Он сам не отмечает свои дни рождения, предпочитая делать вид, что это такой же обычный день, как и все остальные. Только Анди внес что-то новенькое в прошлый день рождения, заявившись вечером с праздничным пирогом и поздравительным сексом, что было мило, и Смит это оценил. Но вечеринка-сюрприз, или как это называется — разве это не по-детски? Эрвин внезапно чувствует себя безвозвратно постаревшим. — У нас есть много других вариантов, Нанаба, — сказал Эрвин. — Ты можешь снять ресторан или что-нибудь в этом духе. У тебя, видимо, много свободного времени, но послушай… Необязательно все так усложнять. Можно провести вечер в официальном зале офиса или посидеть где-нибудь, где захочется Элайдже. Несколько секунд они молчали. — Знаешь, Эрвин, — наконец, странным голосом начала Нанаба, отчего альфа тут же напрягся. — А мы ведь пили за твой день рождения. В октябре. И в позапрошлом году, и до него. И до него. Не помню вообще, чтобы мы когда-то забывали о тебе, представляешь? Эрвин почувствовал себя как-то странно. Ему было приятно и одновременно что-то щемило в груди. Что-то вроде… чувства вины? С чего бы вдруг? — Это же Элайджа, Эрвин, — припечатывает подруга, звуча голосом совести. — У него праздник, я не хочу, чтобы ему пришлось хотя бы с лучшими друзьями устраивать что-то самостоятельно. У него достаточно официальных встреч. Что, блин, с тобой такое? Вы так и не наладили общение? Мне казалось, что все стало хорошо. Эрвин слушал эту тираду и не понимал, как Нанаба могла разносить слухи о семье их общего друга. Кажется, Нанаба действительно была близким человеком для Элайджи, она любила его. Все было настолько странно и непонятно, что Смит, немного растерявшись, ответил: — Ладно, я понял. Я же не против, просто предложил варианты. Но с Томом я тебе не помощник. Он меня недолюбливает, кажется. Эрвин Смит предпочтет не встречаться с Томом Аккерманом ближайшее столетие, и дело не в страхе перед этим человеком. Откровенно говоря, альфе совсем немного стыдно перед этим омегой, а еще где-то в глубине души альфа на него зол — за его правдивые, но неприятные слова, за категоричное непринятие его. При этом Эрвин совершенно ясно осознает, что против Тома ничего сделать не сможет, потому что это родной человек Леви. Неприкосновенный, идеальный враг. — Меня тоже, — признается вдруг подруга, и они оба нервно смеются. — Но, говоря прямо — кого вообще любит Том? Кроме Элайджи. Давай, Эрвин, не упрямься. Сегодня суббота, значит, Леви может быть дома. От одной мысли о том, что он сможет увидеть его вживую и убедиться самостоятельно, что он просто чертов параноик, и эмоциональная нестабильность омежки ему просто показалась, Эрвина так и тянет согласиться. С другой стороны, Том Аккерман и холодность Леви… Встречаться с Леви в присутствии его родителя — какое-то тюремное свидание. Но это шанс увидеть омежку. Это, наверное, глупо и жалко, но влюбленный альфа рад любой возможности увидеть его. Даже если Леви не посмотрит на него в ответ. Эрвин соглашается. Ради Элайджи и ради Леви. И ради себя, разумеется.* * *
Нанаба отказывается брать служебную машину, поэтому в дом Аккерманов Эрвин везет ее на своей, подрабатывая бесплатным водителем в свой выходной. — Для полной конфиденциальности, — весело говорит подруга, а альфа только закатывает глаза. Нанаба в отличном настроении, от нее приятно пахнет какими-то сладкими духами, а дизайнерская одежда красиво облегает ладную фигуру. Эрвин невольно засматривается на эту женщину, умудряющуюся выглядеть прекрасно всегда. Они едут достаточно долго, и уже на второй половине пути альфа перестает жалеть, что согласился. Ему нравится компания подруги, нравится, как беззаботно она выглядит, нравится, что Нанаба вытащила его из дома в выходной день. Пусть даже ради сомнительного, на его взгляд, действа. — Все будет скромно, — рассказывает Нанаба. — Никакого официоза, только близкий круг. И, возможно, пара друзей из его детства. И несколько коллег… — Сначала получи разрешение его мужа, — сдержанно рекомендует Эрвин, украдкой поглядывая на увлеченную подругу. Ему вдруг приходит мысль, что они оба — предатели, и от этого тянет рассмеяться вслух. Только вот Смит предатель поневоле, так ему хочется думать. А Нанаба что? Нанаба, которая так печется об Элайдже, как она могла говорить что-то о его семье? Альфа сомневается даже — что, если Ханджи просто что-то не так поняла? Наконец, они у точки назначения. Проезжая мимо места, где он когда-то оставлял Леви, альфа вдруг осознает, насколько они сейчас друг к другу близко. Осознание бьет по нервам, и Эрвин призывает все силы, чтобы выглядеть непринужденно и расслабленно. На долю мгновения Смит думает, что их не пустят, и они останутся у ворот. Но нет: они проезжают свободно. Дом Элайджи ощущается, как монах, который давным-давно принял обет молчания, и с тех пор безмолвен. Эрвину неуютно находиться здесь, особенно сейчас, хотя дом большой и безусловно красивый. С каждым шагом к двери он чувствует себя все более растерянным, и Нанаба немного нервничает, поправляя край узкой юбки. Внедорожника Элайджи действительно не видно, что облегчает им задачу. Том встречает их почти у порога, один. Он выглядит хорошо, лучше, чем запомнилось Эрвину, и, кажется, слегка набрал в весе. В светлых свободных брюках и сером кардигане он почти светится, только атмосфера вокруг него все равно какая-то тяжелая. Или это Эрвину так кажется? — Здравствуй, Нанаба, — говорит омега, вежливо улыбаясь. Он переводит взгляд на Эрвина. — Эрвин. Это их первая встреча с той, на которой Том отчитал альфу, как малолетнего ребенка. Смит злится на Тома и ничего с собой поделать не может; конечно, эта злость не имеет выхода и постепенно затихает где-то внутри. Эрвин улыбается омеге и целует протянутую руку — жест вежливости, который выработался у них давно. Голубые глаза Тома холодные, но они словно прожигают насквозь. — Хм, Том, — разрушает паузу Нанаба. — Мы приехали поговорить о дне рождения Элайджи. Том вскидывает брови, оглядывая друзей. — Интересно, — наконец, говорит омега, отходя в сторону. — Проходите. Я один. У прислуги сегодня выходной, а у Леви… — Эрвин готов поклясться, что Том бросил холодный взгляд ему в спину. Альфа прямо-таки ощутил его кожей, — факультатив. Но он скоро вернется, и у нас с ним планы, так что… Может быть, чаю? — Не нужно, спасибо. Мы не займем много времени, Том, — правильно уловив настроение Тома, Нанаба легко смеется, разряжая обстановку. — Давай я расскажу тебе, что хочу сделать. Эрвин раздражается. Он сомневается, что у Тома есть какие-то планы с Леви. Бога ради, омежка неоднократно упоминал, что ему недостает внимания родителя, и звучало это очень искренне. Для всех троих не является секретом, что Том просто хочет, чтобы они поскорее ушли, но выгнать их по нормам приличия или в силу воспитания не может. Смит не знал, понимает ли Нанаба, в чем дело, или теряется в догадках. Подруга при этом явно чувствует себя увереннее, находясь рядом с ним, Эрвином. Альфа слушает разговор краем уха. Скинув верхнюю одежду, они проходят чуть дальше в дом, минуя прихожую, но не заходя в гостиную. Эрвин украдкой оглядывается; он ощущает запах Леви, слабый, но такой желанный, что альфу немного ведет. Чтобы скрыть смущение, он вклинивается в переговоры, ощущая, как спокойствие, навязанное пряным запахом, завладевает им. Он чувствует себя правильно, он чувствует себя так, словно находится, наконец, на своем месте, и это хорошо и плохо одновременно. Больше хорошо, и альфе даже как-то плевать, насколько аморально это выглядит. Откровенно говоря, хорошо так, что Смит невольно представляет, как ощущалась бы его квартира, если бы пропахла этим запахом. Наверняка, весь нежилой дух из нее бы тут же улетучился, а возвращаться после работы было бы гораздо приятнее. Альфа думает об этом, утопая в неправильных фантазиях, и видит, как омега напротив изредка переводит на него свой взгляд, словно Том может читать его мысли и понимает, что он чувствует. Это не так, конечно, но Эрвину все равно не по себе. — Все, что нужно, это доступ в дом, — говорит Нанаба тем временем, не замечающая или делающая вид, что не замечает, как тяжелеет воздух между ними. — И чтобы Элайджа ничего не знал, конечно. Я думаю, он будет рад, что ему не пришлось все делать самому, он ведь так устает и… — Когда ты собираешься успеть сделать это, Нана? — спросил Том, и что-то в этом обращении царапает интуицию Эрвина, как-то неправильно это звучит. — Я все успею, Ханджи мне поможет! — горячо уверяет подруга. — И Эрвин тоже. Ты же с нами, да, Эрвин? — Эрвин, — мило повторяет омега, улыбаясь уголками губ. — Ну, конечно. Разве он может остаться в стороне? Альфа открыл было рот, чтобы ответить что-нибудь неопределенное, но не успел. Телефон Нанабы разразился навязчивой попсовой песенкой, и подруга, округлив глаза, сказала: — Это Элайджа. Я сейчас вернусь, ребят. Схватив телефон, женщина упорхнула в гостиную. Эрвин остался наедине с человеком, с которым предпочел бы не разговаривать лично ближайшие лет сто. Том по-прежнему тянул губы в улыбке, смотря на него теперь прямым взглядом. У Смита не осталось сомнений — омега понимает, как подавляюще действует на него. У Тома было слишком много преимуществ в этой странной немой борьбе, и он с успехом ими пользовался. — Как дела, Эрвин? — спросил Том. Голос Нанабы доносился до них приглушенно. — Слышал о ваших успехах с этим новым проектом. — Скорее, это успехи Элайджи, — справедливо заметил Эрвин, глядя в голубые, такие похожие на его собственные, глаза. — Действительно, — омега вздохнул. — Муж носится с ним уже несколько лет. Не зная, что на это ответить и о чем вообще говорить с Томом Аккерманом, альфа просто кивнул. Предприимчивая Нанаба быстро свернула разговор со своим боссом, Эрвин с облегчением слышал, как подруга произносит слова прощания. И именно в этот момент послышался шум со стороны главной входной двери, что могло означать только одно. Том Аккерман переменился в лице; наконец, Эрвин увидел на нем искренние эмоции. Снисходительная улыбка сползла с тонких губ, омега напрягся и бросил ему: — Оставайся тут. Том Аккерман напряженной походкой пошел встречать сына. Эрвин, подавив в себе желание пойти следом и встретиться, наконец, лицом к лицу с существом, не дающим ему спокойно жить, остался стоять на месте. Несколько секунд было тихо, а затем он услышал легкие шаги в свою сторону. По какому-то странному стечению обстоятельств Леви прошел именно к нему. Уже без верхней одежды, с рюкзаком, закинутым на одно плечо. Пряный запах усилился, оповещая о приближении его обладателя — как будто Эрвину было мало. Том был рядом, практически не скрывая своего недовольства их встречей. Находясь за спиной сына, он бросил на альфу почти враждебный, предупредительный взгляд, словно Эрвин был диким животным или что-то вроде того. — Мистер Смит, — поприветствовал его Леви; взгляд подростка был каким-то непонятным, привычно тяжелым, но нечитаемым. Альфа не мог понять, рад Леви видеть его или нет. Если судить его поведение весь последний месяц однозначно, Эрвин здесь ни для кого не желанный гость. — Привет, Леви, — просто ответил он, чувствуя себя абсолютно по-дурацки. Растерянный, немного обиженный, при этом привязанный к этому подростку и не знающий, как найти с ним общий язык. Омежка нахмурился. — Не знал, что вы уже вернулись, — сказал он, и это было худшее, что Леви вообще мог сказать в присутствии своего родителя. Эрвин удивленно вскинул брови; Леви что, не понимает сложившейся ситуации? Это же элементарно. Казалось, атмосфера в доме тут же стала еще тяжелее. Ситуацию спасла освободившаяся Нанаба. — Леви! — радостно раздалось со стороны гостиной, и женщина прошла к замершим Аккерманам, чтобы отвести подростка чуть в сторону для приветственных объятий. Подруга почти полностью закрыла собой обзор на Леви, и Эрвин видел теперь лишь тонкие ноги в темных брюках и черных носках. Ему хотелось приблизиться к Леви, отодвинув подругу, но, конечно, он не шелохнулся, оставаясь на месте. Все, что он мог делать — это смотреть издалека. Том отошел от сына, повернулся и посмотрел на Эрвина. Альфа, поняв, что его поймали на разглядывании омежки, перевел невозмутимый взгляд на его родителя. Голубые глаза стали арктически холодными. — Ладно, Нанаба, — сказал Том достаточно громко, чтобы услышали все, в том числе щебечущая над Леви женщина. — Можешь делать тут, что хочешь. Нанаба обернулась, сверкнув улыбкой. На долю секунды Эрвин снова мог видеть бледное лицо Леви, а затем женщина отвернулась, чтобы пригладить черные волосы Аккермана-младшего, снова заграждая его собой. Том, наблюдающий за этим, аккуратно приблизился к альфе и проговорил уже так, чтобы слышал только Эрвин: — Делайте этот праздник, Эрвин, но тебя здесь быть не должно. — Как ты себе это представляешь? — в тон ему откликнулся альфа. — Я уже все сказал тебе. Не заставляй меня повторяться. — И как я это объясню? Том равнодушно пожал плечами. Эрвин вдруг ощутил себя загнанным в угол.