* * *
По наряду Ханджи Бернер можно было сразу понять, что на этот вечер у нее были планы. Слегка аляповатая блузка и юбка сначала привели Эрвина, видевшего подругу в такой одежде раз в год, в ступор. Даже темные волосы были уложены аккуратными колечками. — Столько гостей за последнее время, я прямо не знаю, что… — открывшая дверь подруга, начавшая было шутить, сбилась, заметив выражение лица гостя. — Боже, Эрвин, что случилось? Смит ощутил укол совести; он снова пришел к подруге, когда произошло что-то плохое, снова пользовался дарами дружбы, которую не заслуживал. — Прости, я не вовремя, — пробормотал альфа в ответ, жалея уже, что ринулся сюда, а не домой. — Просто… Ничего, если я зайду ненадолго? Удивленная было его визитом Ханджи закивала, тут же за руку затаскивая друга в дом. Переступив через порог, Смит потоптался на месте, все больше осознавая, что Бернер куда-то собиралась — ее, кажется, самая лучшая на выход сумка стояла на тумбе в маленькой прихожей. Эрвин посмотрел на сумку с растерянностью. — Рассказывай, — потребовала Ханджи командирским тоном, проводя его дальше. — Ты так сразу поняла, что что-то произошло, — отстранённо подметил альфа, — я впечатлен, как хорошо ты знаешь меня. Подруга нахмурилась, став похожей на строгую мать, которой у альфы никогда не было: — Как будто когда-то было иначе! Эрвин, в чем дело, черт возьми? Понимая, что нужно говорить, как есть, а не отпираться — ибо зачем он приехал сюда тогда, беспокоить друзей своими идиотскими проблемами — альфа ответил: — Элайджа все узнал. Подруга пораженно прикрыла открытый рот ладонью. — Как? Ты все-таки рассказал? — Нет, он… Он нас увидел. С Леви вместе, — начал Эрвин и, заметив на лице Ханджи совсем обалдевшее выражение, поспешил пояснить: — Не в том смысле вместе, Ханджи, мы встретились на улице. И Элайджа тоже оказался там. Они помолчали секунду. Женщина, задумавшись над чем-то, осторожно спросила: — И что, все плохо, да? Плохо? Пожалуй, это слово не выражало степень ужаса, происходящего в его жизни. Эрвин покачал головой, и Ханджи так удивленно распахнула глаза, что это выглядело почти смешно: — Он обрадовался?! — С ума сошла? — альфа усмехнулся, мрачно позабавленный такой бесхитростной реакцией. — Нет, он был в бешенстве. Но, кажется, я и правда пришел не вовремя, да? Не хочу отвлекать тебя. Ханджи отмерла, нахмурившись и оглянувшись на свою нарядную сумку. Откровенно говоря, Эрвин и сам не знал, почему приехал к Ханджи сразу после случившегося с Элайджей и Леви. Его, растерянного, как-то само собой принесло именно сюда; наверное, ему требовался чей-то совет и участие, и даже не просто чей-то, а умного союзника вроде подруги. Кто, кроме Ханджи, когда-либо так тепло принимал и понимал его? Ханджи была одной из посвященных в самые грязные его секреты, кружок этот был очень мал. В него, пожалуй, можно было причислить еще только Анди, но тот был далеко. Да и стоило представить, что Эрвин в такой же ситуации поехал бы к Анди, чтобы поплакаться о своей судьбе, как становилось попросту дурно; нет, омега, который когда-то мог строить на него планы в романтическом смысле, этого не заслуживал. — У меня встреча с коллегой, — сказала Ханджи, оправдывающиеся нотки прозвучали в ее голосе, и Эрвин в очередной раз возненавидел себя. Женщина посмотрела на него. — Мы давно собирались, и вот… Эрвин, давай я… — Я понял, все хорошо, Ханджи, ты прости, что я так внезапно приехал. Я поеду, поговорим позже, да? — тут же отступил вконец расстроенный альфа, не собираясь причинять подруге еще больше неудобств своим эгоизмом. — Нет, оставайся здесь, — опять включив режим строгой мамаши, проговорила деловитая Бернер. — Я вернусь через пару часов максимум, постараюсь быстрее. Не уходи, ладно? Если ты, конечно, не против посидеть с Софией. Даже если бы Эрвин был против — неужели Ханджи думает, что он сказал бы об этом? Но нет, Эрвин против не был. Он вообще не знал, что чувствует сейчас, слишком много всего было на душе. — А Моблит? — Он у родственников гостит, еще не вернулся, — пояснила подруга, подхватывая сумку и собираясь обуваться. Туфли у подруги были темно-коричневые, на низком каблуке — и в этом была вся Ханджи. — Чувствуй себя, как дома. Я скоро вернусь. Если что-то будет нужно, спроси Софию. — Спасибо, — искренне поблагодарил Смит, глядя, как Ханджи уходит, спеша на встречу. Он все еще чувствовал себя по-дурацки, осознавая, что внезапным появлением подпортил подруге вечер. — Не торопись. — Да ладно тебе, Эрвин, — женщина улыбнулась в ответ на его неловкую заботу, а после отвернулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Эрвин остался в прихожей, как брошенный ребенок. Столько всего произошло за последний час, что голова шла кругом. Хотя, если хорошенько подумать, почти ничего и не произошло — Эрвин увиделся с Леви и коснулся его губ на глазах старшего Аккермана, который, в конечном итоге, Леви просто забрал. Теперь, в относительной тишине дома Ханджи — где-то сверху отчетливо слышался шум работающего телевизора — Эрвин мог думать более трезво и спокойно. Первый шок прошел, и рассудительность вернулась. Правда, долго предаваться невеселым мыслям Эрвин не смог. Послышались шаги, и вниз заглянула София, опередив альфу, собиравшегося подняться на второй этаж. — Дядя Эрвин? — удивленно спросила девчонка, и Смит слабо улыбнулся. — Я слышала голоса, но думала, что мама говорит по телефону. Вы в гости пришли? — Можно и так сказать, — ответил Эрвин, надеясь, что не кажется девочке странным. — Твоя мама ушла ненадолго, а я пока подожду ее здесь. София приподняла брови; естественно, она знала, что Ханджи собирается уйти, как же иначе? Эрвин понял, что все-таки выглядит странным. Тем не менее, девочка деловито продолжила свои расспросы: — И вы будете просто сидеть здесь? — Э, ну да, — ответил Эрвин, не совсем понимая, что имеется в виду под здесь. София оживилась, и следующий вопрос заставил альфу нахмуриться: — Поиграете со мной в приставку? Мама не любит это, а одной скучно. — Я не очень хорошо умею играть, — честно признался Эрвин, надеясь избежать почти приказного предложения. — Но, если тебе скучно… — Мне скучно, дядя Эрвин, — подтвердила девчонка, и альфа мысленно вздохнул, принимая свою участь. — Мне очень-очень скучно. Идемте, я научу, это просто. — Ладно, я сейчас приду. Мне нужно позвонить, — откликнулся Эрвин, и довольная София, кивнув, с предвкушением улыбнулась и убежала обратно на второй этаж. Смит подозревал, что Софии просто нравится всех уделывать еще и в играх, и ничего плохого в этом не было. Амбиции девочки налицо, и такой пробивной характер, возможно, сыграет ей на руку в будущем. Эрвин ни на что особо не надеялся, но все же достал телефон и посмотрел на контакт Элайджа. Повременив пару секунд, дав себе время, чтобы собраться с духом, мужчина нажал на кнопку вызова. Прождав много гудков, он был переотправлен на голосовую почту, что подтверждало мрачные ожидания. Друг не собирался говорить с ним в ближайшее время. Что ж, на работе им все равно придется общаться. На работе? А есть ли она у Эрвина теперь вообще? Понимая, что, вероятнее всего, только что потерял работу, альфа не ощутил ничего. Не самая большая проблема, хоть это и не особо приятно. Эрвин не впервые оказывается в такой ситуации — он уже терял работу по собственной безалаберности, тогда, после смерти последнего члена своей семьи — впав в безрассудное пьянство, он проебал все шансы, которые выдавали ему молодость и еще сохранившиеся связи отца. Он также оттолкнул протянутую руку помощи от Элайджи, тогда занимающегося научными исследованиями под началом родителя. Эрвин не мог думать об этом, потому что это вело к мыслям вроде: что было бы, останься он тут несколько лет назад. Как сложилось бы его общение с Элайджей, а Леви… Что было бы с Леви? Что, если бы Эрвин ощутил это задолго до шестнадцатилетия или даже пятнадцатилетия омеги? Господи, а если бы это случилось, когда Леви было едва за десять? Он, Эрвин, уже тогда ощущал ненормальное притяжение. Отвратительно было жить, думая, что испытываешь непреодолимое влечение к мужу лучшего друга, но еще хуже было бы знать, что дело в ребенке. Маленьком еще, невинном ребенке. Пиздец. У Эрвина не было детей, но он хорошо понимал чувства Элайджи. Совсем упав духом после таких размышлений, альфа все же набрал номер Леви. Тот предсказуемо оказался недоступен.* * *
Кошмар наяву продолжался. Если быть честным, играть в видеоигру с девочкой-подростком казалось Эрвину слишком глупым и по-детски, хотя он знал, что таким увлекаются не только дети. Особенно странно смотреть на игровые кадры было после случившегося в реальной жизни. София, как всегда, быстро взяла все в свои руки. Ее инструкции были подробными и полезными, но Смит был так подавлен и отстранен мыслями о другом, что ученик из него вышел так себе. В глубине души Эрвин был рад, что его отвлекали чем-то подобным, иначе бы он уже сожрал себя невеселыми размышлениями и, вероятно, он бы уже сейчас был у дома Аккерманов — что казалось сомнительным исходом событий для этого вечера. Еще Эрвин был рад отсутствию Моблита. Не то чтобы у них не складывалось общение, но альфа всегда чувствовал со стороны мужа Ханджи какую-то немую претензию к себе, хотя был абсолютно уверен, что дорогу тому никогда не переходил. — Вы должны выбрать команду, за которую будете играть, — учила София, не замечая или не обращая внимания на задумчивость Эрвина. — Для удобства они обозначены разными цветами… — А какая из них чаще выигрывает? — спросил Эрвин, и девочка, тяжело посмотрев на него, закатила глаза. Выдержав паузу, альфа продолжил: — Шучу. Давай мне зеленых. — Ой, зеленых нельзя, — заявила девчонка. — Почему это? — Здесь сохраняется прогресс. За зеленую всегда играет папа, поэтому… Лучше выбрать что-то другое. Эрвин секунду подумал и решил отодвинуть свою мстительно-вредную натуру подальше: — Да, не хотелось бы уничтожить команду Моблита. А какие свободны тогда? София нажала на меню, и на экране открылись все доступные к выбору команды. — Можно любую, кроме зеленой и красной, она моя. А, еще голубую нельзя, это команда Леви, — пояснила девочка, и Эрвин, услышав знакомое имя, оживился. Он перевел взгляд на девичье лицо, а София вновь слегка раздраженно закатила глаза: — Это его постоянная, ее тоже лучше не брать, а то он распсихуется. Слово «распсихуется» почему-то вообще с Аккерманом-младшим не вязалось. Леви был таким… Леви. Он казался спокойным, слишком холодным даже. Смит окончательно убедился, что Софии нравилось говорить о Леви. Она частенько упоминала его в том или ином контексте; это подтверждало детскую симпатию, и Эрвин, осознавая и видя это со стороны так четко, ощущал себя по-настоящему старым. — Интересный выбор, — все-таки подметил он, понимая, что София ждет какого-нибудь ответа. — Не особо интересный. Ну, это просто его любимый цвет или что-то типа того, — с готовностью поделилась девчонка, которой явно не терпелось начать игру. — Может, выберите белых?.. Эрвин выбрал белых. Белые ожидаемо проиграли, хотя в процессе альфа даже втянулся и старался победить, яростно сжимая джойстик. Это хорошо отвлекло от мыслей об Аккерманах и прекрасно убило время. София радостно восклицала в конце каждого матча, а Эрвин делал расстроенное лицо, чтобы повеселить девочку еще больше. Альфа невольно вспомнил о вечерах с Анди, когда они с омегой сидели вместе, ели всякие вредные гадости и смотрели футбол; тогда на душе было спокойно и уютно, а теперь царили легкое уныние и болезненная решимость. Время до возвращения Ханджи пролетело как-то почти незаметно, Смит был даже благодарен Софии за ее участие в этом вечере. В какой-то момент, когда завершился очередной матч (с заставкой о проигрыше Эрвина, как обычно, хотя он был близок к победе), на первом этаже открылась дверь. София услышала звуки, подтверждающие возвращение матери, первая; отложив джойстик, девочка сказала: — Мама вернулась. Ханджи оказалась слегка навеселе, но вид сохраняла серьезный. Софию отправили ложиться спать, не обращая внимания на ее возмущение, и Эрвин, наконец, остался с подругой наедине. Они заняли кухню, запершись на всякий случай от любопытных детских ушей. — Теперь расскажи мне, как все было, — попросила Бернер. Смит вновь ощутил легкий укол вины за то, что так внезапно внес свои эгоистичные коррективы в ее вечер, но все-таки обо всем рассказал. Ханджи хмурилась все больше и больше, веселости в ее взгляде становилось все меньше и меньше. По-прежнему одетая в блузку и юбку, подруга, выслушав его, искренне погрустнела и пробормотала: — О, бедный малыш… Эл, получается, просто приехал и забрал его? — Да. — И даже тебе ничего не сказал? — Почти, — уточнил Смит, возвращаясь к воспоминаниям сегодняшнего отвратительного дня. — И он не стал меня слушать, просто уехал. Я думал, он… Среагирует по-другому. И откуда он там взялся, не понимаю, это не может быть случайностью. Ханджи задумчиво отвела взгляд в сторону. Без очков ей приходилось близоруко щуриться. — Элайджа не звонил мне сегодня ни разу, — начала подруга, не теряя задумчивости. Эрвин внимательно слушал. — Это, наверное, не странно. Наверное, он в шоке, как думаешь? Хотя, он ведь спрашивал у меня о тебе, я думала, он догадывается. Черт. Пожалуй, впервые в жизни Ханджи сама не понимала, что происходит. Альфа видел это по ее лицу. Однако, вдвоем рассуждать было легче, поэтому он сказал: — Можно было поехать за ними, но я… Все произошло так быстро, и я не хотел сделать хуже… — Элайдже нужно остыть, — внезапно проговорила подруга, поднимая взгляд и словно вынося вердикт. — Ему нужно остыть, и все. Вы всегда были близкими людьми, Эрвин, мы даже твой день рождения отмечали, когда тебя не было рядом. Ваша дружба, она… — чем дольше Ханджи говорила, тем более воодушевлённо звучала ее речь. — Она через столько прошла. Думаю, когда Элайджа немного успокоится, он тебя выслушает. Но малыш… Мне жаль его, он сейчас в такой ситуации… — Я виноват, — Эрвин вздохнул, чувствуя себя сокрушенным. — Нужно было рассказать Элайдже сразу. Теперь он думает, что я… Обманывал его. Но, откровенно говоря, Эрвин ведь и правда обманывал — долго и изощренно. Нет, все-таки это кошмар наяву. Альфа чувствовал себя так, словно оказался на дне глубокой, самолично вырытой ямы. Не хотелось проводить ассоциацию с могилой, но она сама лезла в голову. — Что сделано, то сделано, — твердо сказала подруга, похлопывая мужчину по плечу. — Все будет нормально. Только, Эрвин… Это прозвучало так осторожно, что Смит еще сильнее напрягся: — Что? Ханджи помялась немного, но все же продолжила, заставляя альфу смущенно отводить взгляд: — Ты мне не рассказывал, что ваши с Леви отношения так продвинулись. — Никуда они не продвинулись! — запротестовал альфа, понимая, куда Бернер клонит. И зачем он рассказал подруге все в деталях? От одной мысли, что Леви с участием Эрвина к этому моменту мог потерять честь, слегка мутило. Не то чтобы секса не хотелось, но после сегодняшнего эмоционального потрясения это стало бы еще одним поинтом в грузе вины Эрвина, а она и так уже весила тонну. — Это был невинный поцелуй в щеку. И разве это не ты поощряла все это? Бернер округлила глаза. — Не поощряла, а не осуждала! К тому же, ты ведь умный и понимаешь, что Леви… — Давай оставим эту тему, пожалуйста. Я все прекрасно понимаю. И, блядь, в самый неподходящий момент явился Элайджа! — А где, говоришь, это случилось? — внезапно заинтересовалась Ханджи. — У дома этого мальчишки, знакомого Леви. Несколько секунд они молчали. Эрвин слышал шум из соседнего дома. Кажется, кто-то громко выяснял отношения. — Может, Эл приехал забрать Леви? — осторожно предположила подруга. — Ты прав, это не случайность, конечно. Но, думаю, этому есть простое объяснение. Он мог приехать за Леви или, может, решил проследить за ним. Я не знаю. Элайджа ведь помешан на этом. — Или он следил за мной, — мрачно заметил Смит, кривя губы в недоброй улыбке. Ханджи отчаянно покачала головой: — Нет, это совсем бред, Эрвин. Ты сейчас в шоке и трезво мыслить не можешь, но Эл не стал бы этого делать. Не говоря уже о том, что у него банально нет времени на такую ерунду, ты что? — Я знаю точно одно. Эл точно не в гости к Эрену приехал. Ханджи тяжело вздохнула. — Хочешь, я позвоню Элайдже сейчас? — предложила она. — Сделаю вид, что есть вопросы по работе, потреплюсь о Софии, спрошу о Леви. Посмотрим, что там у него происходит. Это была рациональная мысль, Эрвин уже подумывал над этим; но есть кое-что мешающее, кое-что, что, наверняка, похерит их идеальный план по звонку. — Нет, — ответил Смит. На душе было так погано, что даже не верилось, что такое возможно. — Боюсь, Эл догадается обо всем. Не хочу подставлять тебя. Пусть лучше думает, что ты ничего не знаешь. Пусть предателем буду только я. — Наверное, ты прав, — признала Ханджи, а после еще раз похлопала его по плечу и неловко пошутила: — Но, если что, наш антикризисный штаб к вашим услугам. Что будешь делать дальше? Если бы Эрвин только знал. Еще утром он строил планы, думал, как хорошо все складывается в ситуации с Аккерманом. Как хорошо все складывается с Леви, к которому, кажется, он нашел подход, наконец. Не самый правильный, возможно, но какой есть — со временем они бы вышли на верную дорогу здоровых отношений, Смит был уверен. Но теперь все было кончено. Прямо сейчас, в эту секунду, это был тот самый ебаный конец всему. Самое ужасное, что Элайджа видел их и узнал все таким способом. Если бы Эрвин рассказал ему сам, если бы он только рассказал… Все было бы плохо, но гораздо лучше, чем сейчас. Драгоценное время безвозвратно потеряно, как и доверие лучшего друга. Вероятно, бывшего. Думать об этом почему-то оказалось больно. Что ж, не такой уж Эрвин и бесчувственный, оказывается. — Завтра выйду на работу, как всегда, — начал вслух размышлять Смит, представляя предстоящий день. — Если, конечно, Эл не отправит меня в отставку сегодня ночью. Попробую поговорить с ним днем, если не выйдет, поеду к нему домой. У меня нет выбора, Ханджи. Я должен объясниться. — Выбор есть всегда… — Нет, уже нет. Не после такого, — Эрвин тяжело вздохнул. — Леви… Дело в Леви, понимаешь? Бернер тепло и сочувственно улыбнулась, отходя, чтобы сесть напротив. — Я не жалею о том, что делал, — продолжал Смит, ощущая какое-то странное желание выговориться и открыть душу. Благо, рядом был понимающий его человек, готовый поддержать или дать дельный совет. Пережитый стресс сменялся какой-то ненормальной болтливостью. — Я чувствовал, что это было правильно для меня. Именно в плане Леви. Но я всегда боялся… боюсь, что испорчу ему жизнь. Я уже начал это делать. Я не жалею, но что, если он пожалеет? Если он уже жалеет, прямо сегодня? Меня убивает это. Продолжая улыбаться, Ханджи склонила голову набок, и движение это вышло отчего-то таким милым и поддерживающим, что на душе потеплело. — Эрвин, — подруга придвинулась чуть ближе и звучала теперь еще наставительнее прежнего. — Малыш изменился в последнее время. Я давно заметила это, и он недавно ночевал в моем доме. Он стал разговорчивее, не такой замкнутый. Думаю, это произошло не просто так. И это случилось только после того, как ты приехал сюда. Неужели ты думаешь, что я бы поощряла это, если бы не видела реакцию малыша? Слышать это было странно. Эрвин не настолько верил в себя, чтобы думать, что дело в нем, но представлять себя частью причин изменений в омеге оказалось по-странному приятно. Это напомнило, что ему есть, за что бороться, и придаваться растерянности недопустимо. Наступило время, требующее твердых решений и действий. — Мы не знаем, что будет дальше, — продолжала Ханджи, разглядывая его и щурясь. — Если Леви и пожалеет, что в этом такого? Это опыт. И для тебя, и для него. Сейчас он, возможно, счастлив… Ладно, не прямо сейчас, конечно, но вообще. Эрвин слабо улыбнулся. Он хотел, чтобы Леви Аккерман был счастлив, а еще хотел быть счастлив сам. Представить свою жизнь без этого омеги было уже просто невозможно, альфа не мог вернуться к своим истокам, полным одиночества и серого спокойствия. Нет, нет. Нужно заставить Элайджу выслушать его. Так уж вышло, что самый дорогой в жизни человек у них общий, и лучшему другу придется делиться.* * *
Эрвин Смит: Элайджа, давай поговорим. Эрвин Смит: Нам все равно придется это сделать, ты же понимаешь. Напиши или позвони, когда у тебя будет время. Разговор серьезный. Очень жду. Эрвин Смит: Я понимаю твои эмоции. Я извиняюсь, хорошо? Мне чертовски жаль, что все так случилось. Но я должен поговорить с тобой о Леви. Пожалуйста. Эрвин Смит: Блядь, Элайджа! Следующим утром Эрвин узнал две вещи. Первая — он совершенно не умеет нормально извиняться. По крайней мере, в онлайн сообщениях. Это выглядело криво и глупо, но он все равно пытался. Пытался настолько усердно, насколько были уместны извинения по смс. Второе, что он узнал — его не уволили. Это почему-то очень удивило, стало отчего-то неприятным сюрпризом. Проверив для верности свою рабочую почту, Эрвин убедился, что по-прежнему получает письма о делах компании, у него сохранены все доступы, и новых писем с поздравлением о немедленном освобождении из рабского труда во имя Элайджи Аккермана не поступало. Сначала альфа даже не понял, почему это так неприятно, а потом разобрался — если бы друг взбесился и попытался выкинуть Эрвина из своей жизни, ситуация стала бы очевиднее. Теперь же Элайджа тоже вплелся в этот огромный клубок загадок и тайн, и неизвестно, что в итоге он себе надумал. Эрвин переживал за Леви; связи с ним больше не было, телефон омежки оставался недоступен, в соцсетях Аккерман-младший не появлялся. Они оба были виноваты в произошедшем — но вина самого альфы была куда тяжелее. Что взять с Леви, по сути? Глупый омежка, решивший ответить взаимностью на чувства взрослого мужчины. Эрвин хотел верить, что взаимность существовала, ведь Леви сам намекал на это. Если бы не это, если бы не их недавний разговор в его квартире, Смит, возможно, сейчас поступал бы по-другому. Наверное, он бы первым делом подал заявление на увольнение, прямо с утра. Плевать, какое мнение осталось бы у Элайджи о нем; откровенно говоря, хуже уже быть не могло. Пусть лучший друг считал бы его предателем и трусом, все равно. Но все было иначе. Их с Леви общение оставалось странным, отношения развивались медленно, буквально детскими шажочками — но Леви отвечал взаимностью, и Эрвин не собирался его терять. Элайджа не читал его сообщения, хотя онлайн появлялся. Он по-прежнему игнорировал звонки, и Эрвин вообще не понимал, что происходит. Разве игнорированием можно решить такой сложный вопрос? Альфа догадывался, чем мог заниматься лучший друг в прошедший вечер и сегодня, и догадки эти ему не нравились. Позиция Элайджи казалась попросту трусливой, ведь они должны были поговорить, как мужчина с мужчиной. Днем выяснилось, что Элайджи нет на рабочем месте — об этом Эрвин узнал даже не от секретаря, а на общем собрании. На нем-то мужчина внезапно вспомнил о приглашении на встречу с Майком. Оно, должно быть, теперь было недействительным. Даже смешно было от того, как буквально вчера Эрвин радовался предстоящей дружеской встрече, какие грандиозные планы строил. Тем не менее, альфа ухватился за это предложение, как за спасательный круг.* * *
К девяти вечера Эрвин Смит прибыл к назначенному месту, наполненный мрачной решительностью. Майк — старый друг, с которым жизнь развела Эрвина давным-давно по разные стороны — любезно подсказал, где встречается с Аккерманом. Элайджа встречу не отменил, что еще больше убедило Смита, что друг слегка не в себе. Или его настолько не задело то, что сделал Эрвин, но такого же быть не может. Не менее любезно Майк, выслушав неловкие объяснения Смита о приглашении на эту встречу и легком дружеском недопонимании, согласился не рассказывать Элайдже о его визите. Эрвин благодарил небеса за то, что Захариас сохранил номер телефона, которым пользовался уже лет десять или больше. На самом деле, у альфы был выбор. Иной, но откровенно сумасшедший: он мог поехать и попробовать выловить Леви после учебного дня. Но, во-первых, Аккерман-младший мог не посещать учебу после вчерашнего, а во-вторых, этот поступок вышел бы безумным, а казаться Элайдже безумцем было не в интересах Смита. По этой причине Эрвин оставил попытки связаться с подростком; что-то инстинктивно подсказывало, что в первую очередь предстояло объясниться перед отцом этого ребенка. Поэтому Эрвин здесь, паркуется у какого-то небольшого бара в центре города, совершенно не зная, чем закончится этот вечер. Страшно не было, было обидно за всю эту ситуацию в целом, а еще очень неловко — не каждый день в тридцать восемь лет приходится разъясняться в запретных чувствах. Каждый шаг давался тяжело. В груди что-то болезненно свернулось и не отпускало, немало сил понадобилось, чтобы стараться не обращать на это внимания. Друзей альфа в общем зале не нашел, естественно. Как и рекомендовал Майк, Эрвин беспрепятственно прошел в сторону вип-комнат. Друзья обнаружились легко — бас Майка было слышно за несколько метров. Элайджа действительно был здесь; он сидел спиной и курил. От одного вида спины, облаченной в черную рубашку, болезненное чувство в груди усилилось. Терпкий дым заполнял все маленькое помещение, огороженное черной ширмой. Майк, первым заметивший его появление, приветственно улыбнулся, резко обрывая прежний разговор: — Эрвин, привет. Проходи. Смит прямо-таки почувствовал, как потяжелел воздух. Спина ссутулившегося было Аккермана внезапно стала прямее, словно друг вмиг окаменел. Эрвин, неловко улыбнувшись, прошел в комнатку, сел за стол третьим, сбоку, и протянул руку, чтобы пожать руку Майка в ответ. — Все-таки надо было взять охрану, — будто бы ни к кому не обращаясь, пробормотал Элайджа. — Рад, что ты здесь, — сказал Захариас, дипломатично не замечая реакции Элайджи, задетому прозвучавшим замечанием Эрвину. — Мы как раз начали обсуждать бизнес в Штатах, так что, ты… — Что ты здесь делаешь, Смит? — обратился вдруг к нему напрямую Аккерман, и Эрвин тут же повернул голову. Взгляд Элайджи не выражал ничего; казалось, друг пьян и расслаблен — но Эрвин понимал, насколько обманчиво могло быть это впечатление. Черные волосы, уже отросшие и не такие педантично аккуратные, взъерошены. Под глазами черные тени, и в целом Аккерман выглядел, как человек, проживший крайне несчастливый, тяжелый, бессонный месяц. — Ты меня пригласил, разве нет? — ответил Эрвин, тут же жалея, что открыл рот; это прозвучало, как издевка. Совсем не так Эрвин представлял себе в голове эту фразу. Господи, он хотел наладить отношения с другом, а не окончательно испортить их. Но, наверное, они уже были испорчены бесповоротно. Элайджа скривил губы в недоброй улыбке и многозначительно хмыкнул, затягиваясь сигаретой. — Действительно, — Аккерман перевел взгляд на Майка и теперь словно обращался только к нему. — Хорошо, что ты решил прийти, Смит. Скоро ведь мы не сможем так часто видеться. Майк, невольный свидетель разрушения старой дружбы, нахмурился. Эрвин уже жалел, что ввязал его во все это, но по-другому встретиться с Элайджей сегодня бы не вышло. — Почему? — спросил Захариас, поворачиваясь к Смиту, — ты опять уезжаешь, что ли? Эрвин не успел и слова вставить, Элайджа вновь заговорил: — Он увольняется. Он работал на меня, ты не знал, Майк? — Увольняюсь? — со смешанными чувствами переспросил Эрвин. Аккерман кивнул. — Да, и мне жаль. Такой ценный кадр… Ах, вот оно что. Эрвин с трудом подавил вспыхнувшую внутри злость. Элайджа, видимо, думает, что может давить на него должностью, но Эрвину-то все равно. Он давно смирился и знал, что его ждет. Слабо улыбнувшись, Смит ответил: — Не беспокойся, уверен, ты найдешь более подходящего человека. Серые глаза распахнулись шире, друг покачал головой. — Сомневаюсь. Знаешь, Майк, — Элайджа вновь сконцентрировал все внимание на молчаливо наблюдающим за ними собеседнике. — Эрвин ведь особый случай, тот человек, которому я мог доверить спину. Таких людей крайне мало. Мне жаль терять его, но… Как я могу заставить его остаться? Кстати, Смит, ты собираешься вернуться в Америку? Эрвин вздохнул, но сказал твердым тоном, не собираясь прогибаться: — Нет. Пинг. — Ну, что сказать. Майк, если вам нужен кто-нибудь в управлении, рекомендую приглядеться. Эрвин очень ценный работник. Понг. — Не то чтобы я искал работу прямо сейчас… Но спасибо за хлопоты, Элайджа. Пинг. — Какие хлопоты, брось! Только, Майк, нужно обратить внимание на… Как бы это сказать. Все-таки, харассмент, на мой взгляд, недопустим. А вот это уже было слишком серьезно. Звучало, как обвинение, и Эрвин ощутил вновь пробуждающийся в нем гнев. Харассмент, правда? Настроение Майка, кажется, тоже изменилось; друг нахмурился, разглядывая их. — Что, собственно, происходит? — спросил он. — Эрвин, что ты сделал? Трахнул его любимую секретаршу или что? — Мои отношения никак не относятся к работе, Элайджа преувеличивает, — тут же откликнулся Смит, не имеющий ни малейшего желания выглядеть сомнительно еще и в глазах Майка. — Не обращай внимания, Майк, он выпил и не знает, что говорит. Мы поговорим и уладим это недоразумение с харассментом, Элайджа. Все не так страшно, обещаю. — Это, конечно, не так страшно, как, например, педофилия. Никому не хочется столкнуться с чем-то подобным, верно? — продолжал Аккерман спокойным тоном. — Педофилия? Харассмент? — переспросил Майк, явно все больше теряющий нить разговора. Он смотрел на Аккермана так, будто тот буквально сошел с ума на его глазах. — Ну, я умею пресекать такие вещи. Мне важно, чтобы всем было комфортно, — пространно заявил Аккерман. Сначала Эрвин не понял, куда Элайджа будет бить теперь, но это быстро прояснилось: — Майк, не знаю, рассказывала тебе Нана или нет, но вы ведь общаетесь?.. Да, замечательно. Недавно у нас случился не очень хороший инцидент с одним работником, поведение которого не соответствовало высоким стандартам моей компании. Он, конечно, был немедленно уволен, но знаешь, что самое главное? Нет?.. Главное, он больше никогда не приблизится к тому, кому досаждал своим ебанутым вниманием. После этого пламенного рассказа все трое замолчали. Эрвин зло и расстроенно смотрел на Элайджу, Элайджа притянул к себе кружку с пивом и сделал шумный, большой глоток, выглядя почему-то довольным. Майк, выслушавший тираду Аккермана со стойким выражением лица, прокомментировал, непонятно к кому обращаясь: — Охуеть. Эрвин молча согласился. Действительно, охуеть, Элайджа. Становилось очевидным, что друг до больного задет ситуацией с Леви. Задет и к разговору попросту не готов. Только сейчас для Смита открылось нечто, о чем он ранее почему-то не задумывался. Он, конечно, знал, что у Элайджи есть чувства; друг был достаточно холоден характером, но верным, и для своего узкого круга готов был расшибиться в кровь. Готовясь к непростому разговору с ним, Эрвин прокручивал сценарии, в которых Аккерман злился, ненавидел его и даже пытался убить. По-настоящему. То есть, это ведь нормально: Леви семнадцать, а Элайджа всю жизнь бережет его. Его вряд ли обрадовала бы перспектива видеть в качестве пары сына кого-то вроде Эрвина Смита. По многим объективным причинам. Но Эрвину почему-то вообще не приходило в голову, что Элайджа может обидеться. Выглядело это именно так. И Эрвин знал, что у Аккермана есть чувства; но вау, оказывается, у Аккермана есть чувства. Эрвин, ублюдок и эгоист, когда-нибудь принимал во внимание чужие чувства? — Элайджа, — осторожно позвал Смит, ощущая себя так, будто приближается к дикому животному. — Тебе хватит пить на сегодня. Давай я отвезу тебя домой? Заодно и обсудим все это. Майк, ты же не против? — Нет-нет, — по лицу Майка непонятно было, хочет он от них двоих поскорее избавиться или происходящее его забавляет. Аккерман улыбнулся, небрежным движением отставляя кружку подальше, так, что половина содержимого выплеснулась через край. — Я пойду, — сказал Элайджа. — Сюда пускают всякий сброд, и выпивка отвратная. Майк, лучше заезжай ко мне как-нибудь, угощу чем получше. — Эл, давай я тебя подвезу? — еще раз попытался Эрвин, не уверенный уже, что хочет говорить с Элайджей сегодня. Аккерман, тяжело поднявшись и выбираясь из тесного места за столом, поднял голову и оскалился: — Смит, иди нахуй со своей заботой. Элайджа отвернулся и вышел за ширму. Темная ткань заколыхалась, Эрвин посмотрел на нее, ощущая себя эмоционально опустошенным. Майк пару секунд молча наблюдал за ним, а после доверительно произнес: — Я не понял ничего. А Эрвин кое-что понял. — Мы вроде как в ссоре, — пояснил Эрвин слегка отстраненно, поднимаясь с места, чтобы пойти следом за Аккерманом. — Майк, я сейчас вернусь, хорошо? — Это он тебя педофилом назвал? — Захариас, кажется, вопреки атмосфере искренне развеселился. — Майк, это же бред. Скоро вернусь. Майк кивнул, явно не имея ничего против того, чтобы всякие сумасшедшие идиоты оставили его на время в одиночестве. Эрвин вышел за ширму и огляделся, находя взглядом Аккермана у выхода — его черная рубашка выглядела очень эффектно в этом полумраке, но делала друга едва заметным. Смит поспешил на выход, стараясь не упускать друга из виду. Выйдя на улицу, Эрвин повторно огляделся и заметил Аккермана, остановившегося в нескольких метрах от выхода, у стены здания, большая часть которой, не освещенная из окон, скрывалась в тени. Элайджа курил и первые несколько секунд не замечал его; Смит, тяжело вздохнув, медленно двинулся в его сторону, подмечая какое-то пустое выражение на с детства знакомом лице. — Элайджа, — позвал Смит аккуратно. Друг, услышав его, не обернулся, лишь глубоко затянулся и вскинул голову, глядя куда-то вверх и протянул, выдыхая дымом: — О, блядь. Что бы это ни значило, уходить Эрвин не собирался. Он подошел еще ближе, складывая руки в карманы и чувствуя, как нервозность щекочет в груди. — Нам нужно поговорить об этом, — сказал Эрвин, стараясь звучать вкрадчиво. — Нужно поговорить о Леви. Это важно, — Элайджа, казалось, не слушал. — Ты не можешь вечно избегать меня. Пускай не сегодня, но завтра, послезавтра. — Что ты хочешь услышать от меня, Смит? — без всякого интереса спросил друг, выглядя бесконечно уставшим. — Я хочу объясниться, хочу, чтобы ты выслушал меня. И я хочу извиниться, — быстро заговорил Эрвин, получив долгожданное внимание. — Правда, мне так жаль… Я давно хотел рассказать тебе о Леви. Но говорить о таких важных вещах тут неправильно. Давай мы… — О важных вещах? — Элайджа оскалился, становясь пугающе похожим на своего старшего брата. — Смит, ты полный идиот, — казалось, друг сдерживается от смеха. — Ты понимаешь, что несешь? Блядь, я думал, ты умнее. Как же я ошибаюсь в людях. Сердце пропустило удар; дышать будто стало тяжелее, и это была та самая секунда, когда стоило говорить искренно. — Между мной и Леви что-то есть, — прямо сообщил Эрвин, ощущая себя максимально некомфортно. — И я считаю, что это важно, разве нет? И, Эл, я знаю, как это выглядит со стороны, но клянусь, клянусь тебе памятью моих родителей, все не совсем так. Я никогда не собирался причинять Леви вред, поверь мне. Слова вырывались легко и как-то будто сами собой. Альфа ощущал, как нечто тяжелое отпускает его. Смотрел на исказившееся лицо друга, понимал, что все по-настоящему плохо, но испытывал странное облегчение, открывая, наконец, правду. Боже, как Эрвин этого ждал. Ему следовало сделать это гораздо раньше. Жить с этим грузом, оказывается, было невыносимо. — А что ты собирался сделать? — Я расскажу тебе все, но не здесь. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Взгляд Элайджи Эрвину не нравился — какой-то пустой, отстранённый, насмешливо-равнодушный. Аккерман смотрел так, словно Эрвин его смертельно разочаровал. Или так, будто Эрвин попросту ничего не значил, как и его слова. Будто они чужие люди. — Слушай, Смит, — проговорил Элайджа, абсолютно не впечатленный словами Эрвина. Он равнодушно скользнул по нему взглядом. — Я не буду рассказывать тебе о сыне, потому что ты этого не стоишь, но кое-что разъясню. Мой сын… Он упертый и старательный мальчик. У него аллергия на персики, знаешь, с младенчества, — Эрвин напряженно слушал, бессильно сжимая кулаки. Элайджа обернулся к нему и сделал несколько шагов, приближаясь и говоря тише. — Когда ему было одиннадцать, мы поссорились, и он нажрался этих сраных персиков так, что его пришлось госпитализировать. Понимаешь, Смит, мой сын готов умереть, лишь бы досадить мне. О, Эрвин, конечно, понимал. Понимал и не знал, кому и чему верить. Хотелось верить Леви, ведь он… Он казался таким искренним. С другой стороны, Аккерман-старший знал его всю жизнь. Знал ли Эрвин его вообще по-настоящему? Перед глазами внезапно промелькнула сцена в квартире, воспоминания о теплых губах, так доверчиво прижимающихся к нему, и эти омежьи слова. Вы должны рассказать моему отцу. Блядь, Эрвин не мог сомневаться в искренности Леви. Он не мог думать, что Леви просто игрался, что Леви делал все это, чтобы заставить отца страдать. Эрвин не мог, но прямо сейчас, слушая это, усомнился. Похоже, чувства, охватившие его, отразились у него на лице, потому что Аккерман оскалился еще довольнее: — Но, Смит, это мой ребенок. С ним у меня разговор отдельный. А ты… — Я настаиваю на разговоре, — взяв себя в руки, сказал Эрвин. — Позволь мне все объяснить. — Нахуя? Я уже говорил с Леви, он сам рассказал все, — Элайджа плюнул себе под ноги, небрежно кидая сигарету в сторону. — Мне даже не жаль тебя. Я просто не хочу, чтобы такая падаль, как ты, присутствовала в моей жизни. Завтра буду ждать от тебя заявление. И, если ты где-нибудь еще заикнешься о Леви, богом клянусь, я… — Не нужно угрожать, Эл. Это лишнее. Но я понял, ты не хочешь говорить сейчас, — и зачем Эрвин вообще пошел за ним? Он и правда идиот. — Тогда поговорим чуть позже. — Поговори с психотерапевтом, это тебе нужнее, — посоветовал бывший друг, заглядывая куда-то Эрвину за спину. Эрвин оглянулся и понял, что за Аккерманом приехала машина. Сейчас он был этому даже рад. Элайджа явно был не в себе, скорее всего, он еще пожалеет о своих словах. Или нет. — Исчезни из моей жизни. Аккерман, покачав головой, тронулся в сторону ожидающей его машины. Он проходил мимо Эрвина, когда тот, не сдержавшись, ответил: — Я не могу этого сделать. Извини. — Что ты сказал? — Я не исчезну. Элайджа обернулся к нему, выглядя по-дурному заинтересованным. — Это почему же? Смит замешкался на пару секунд, но все-таки продолжил, глядя в серые глаза: — Из-за Леви. — Ты ему нахер не сдался. Было больно и неприятно; и место это было не лучшим, а худшим — для разговора подобного порядка. Возле бара, где не так далеко парами, тройками или небольшими компаниями стояли люди. Кто-то смеялся фоном, кто-то курил, а Эрвин, чувствуя, как бешено бьется разбитое сердце, сказал, оставляя последнюю надежду на то, что друг прислушается: — Но мне он нужен. Он мой омега, Эл. Когда-то давно молодой Элайджа Аккерман точно так же объяснял Эрвину свою внезапно вспыхнувшую интрижку с чужим омегой, Томом. Аккерман тяжело вздохнул, выглядя так, словно собирался сказать что-то. Эрвин приготовился услышать что-то особенно неприятное, и оказался не готов к тому, что произошло в следующий момент. Бил Элайджа сильно, но как-то нечестно, будто исподтишка, воспользовавшись ступором бывшего лучшего друга. Большая часть удара пришлась на скулу, но кулак мазнул нос — и Эрвину показалось, что он услышал характерный хруст. Возможно, именно так хрустит треснувшая старая дружба. Тупая боль пришла не сразу; Смит, слегка покачнувшись, обхватил нос ладонью, ощущая, как мерзкая теплая жидкость побежала к губам. Кто-то неподалеку вскрикнул, увидев эту картину, а после уличный шум продолжился, и Эрвин посмотрел заслезившимися невольно глазами на довольное лицо Аккермана-старшего. Почему-то не возникло желание вдарить оппоненту в ответ; Эрвин был слишком растерян и слишком виноват. Он заслужил это. Он мог бы разбить Элайдже лицо или надавать по ребрам, если повезет — но путь насилия ни к чему не приведет. Это же Элайджа. Элайджа, от благосклонности которого зависело многое. Искорка ярости, зажегшаяся после такого обидного удара, сразу же погасла, не успев переродиться в огонь. — Я всегда хотел это сделать, — поделился Элайджа почти радостно, потирая костяшки. Стылые глаза лихорадочно блестели. — Так много лет… На периферии сознания мелькнула мысль, что их обоих долгое время посещало одно и то же желание. Эта взаимность казалась даже чем-то забавной. — Так чего ж не сделал это вчера? — гнусаво спросил Эрвин, стараясь остановить открытое кровотечение, аккуратно придерживая ноздри пальцами. — Прекрасная же была возможность. — Не твое собачье дело. Надеюсь, вопросов у тебя больше нет, — бывший лучший друг продолжил свой пусть к машине с вызванным водителем. — Леви нужен мне. Он мне просто нужен, — было странно говорить это, чувствуя, как кровь капает на спортивную футболку. Элайджа обернулся и посмотрел на него. Этот взгляд, и раньше холодный, теперь казался вовсе ледяным. Это были уже не глаза Леви Аккермана, нет. Омега всегда смотрел как-то по-другому. — Смит, ты так и не понял, что ли? Ты и есть эти ебаные персики. Их, кстати, в моей жизни тоже нет. И Элайджа, ухмыльнувшись, ушел, оставив Эрвина в относительном одиночестве. Рядом были другие люди, стояли они поодаль и почти все наблюдали за ним. Какая-то женщина предложила ему помощь. Это пустое участие лишь позабавило отчего-то. Эрвину ведь никто не мог помочь по-настоящему. Только сейчас в ошалевшую голову пришло четкое понимание, почему же Эрвина так душила странная, даже какая-то беспомощная растерянность. Отношения с Элайджей внезапно перескочили с привычной отметки лучшие заклятые друзья на бывшие друзья, а затем молниеносно шагнули в совершенно неизведанную ранее сторону. Теперь это были отношения Элайджи Аккермана, отца Леви, и Эрвина Смита. Только и всего.* * *
— Прости за документы, — уже, наверное, в третий раз извинялся Эрвин. Голос звучал глухо. — Надеюсь, в них не было что-то особенно важного. — Ерунда, это просто копии. Заляпанные кровавыми разводами бумаги лежали, брошенные на стол. Эрвин, придя в бар, вообще не знал, что у Майка с собой какие-то документы. Как оказалось, Захариас действительно собирался загрузить захмелевшего к концу вечера Аккермана информацией о фонде, которым занимался. — Тебе повезло, — друг с сочувствием улыбнулся, глядя, как Смит, болезненно вздохнув, прикладывает к пострадавшему носу лед, обернутый в тонкое полотенце. — Если бы это был перелом, да еще, к примеру, со смещением… Что ж, прекрасно, что все так. Промахнись Элайджа на пару сантиметров, перелома бы Эрвин не избежал — а его нос и так достаточно внушительный, не хватало еще лишней горбинки или искривления. Смит, наверное, был бы настоящим красавцем, получи такое ранение. Но вердикт врача успокоил, Эрвин получил просто сильный ушиб. Это, однако, не помешало носу распухнуть, а характерному синяку проявиться под правым глазом. Альфа, со всех сторон оценив свое отражение в зеркале, коротко хохотнул и закашлялся, чувствуя себя сумасшедшим. Майк посмотрел на него, вскинув брови, и отвернулся, открывая окно, чтобы сигаретный дым покидал кухню. Смит ощущал смутную благодарность к Майку, не бросившему его в такой ситуации. Хотя Эрвин и сам мог добраться до больницы, а после, получив точный диагноз и информацию о широте ущерба, домой. В глубине души Эрвин догадывался, что Захариас, невольно окунувшийся в разборки двух заклятых друзей, просто не хотел пропустить все веселье. Еще Эрвин не мог припомнить, когда они с Майком общались так многословно в последний раз — но Майк всегда был особенным человеком. Тот самый человек, о котором ты не вспоминаешь много лет, а он потом едет с тобой в больницу, жертвуя свободным вечером. И вот, одиннадцать часов ночи, и Эрвин в своей квартире, наконец; Майк, приехавший с ним и уже полностью протрезвевший, бросил свои из-за неаккуратности испачканные кровью бумаги на стол и оставил их там. — Аккерман спятил, — задумчиво сказал Майк. Эрвин вздохнул, тяжело садясь на стул. Лицо пульсировало тупой болью. — Я сам виноват, — честно признался Смит. Он и правда так считал. — Не стоило лезть к нему сегодня. Он не в себе. — Как знать, — бросил друг. — Я знаю, что вы не виделись много лет, возможно, это и есть настоящий Элай? — А ты хорошо осведомлен. — Это из-за Нанабы, — сообщил Майк, криво улыбаясь. — Она была так рада твоему возвращению, что написала мне об этом целую поэму. Нана была влюблена в тебя в старшей школе, ты знал? Эрвин, нахмурившись, покачал головой; не то чтобы его сейчас не интересовали такие подробности, но мысли были заняты совсем другим. Правда, какая-то давно ушедшая, почти мертвая его часть потеплела. Всегда приятно узнать, что кто-то любил тебя, пусть и когда-то давно. Тем более, если это исходило от такого человека, как Нанаба. Альфа внезапно вспомнил кое-что и нахмурился. Теплота тут же сменилась пустотой. — Подожди, — сказал он. — Вы же тогда с ней встречались, я правильно помню? Майк многозначительно развел руками, и этот жест послужил прекрасным ответом. Эрвин печально улыбнулся. — Я бы извинился за это, но не буду, — попытался он пошутить, на что Майк только ухмыльнулся. — Блядь, какой ужасный день. Несколько секунд стояла тишина. Майк косился в его сторону, Эрвин прямо-таки ощущал его взгляд на себе и чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Друг явно собирался спросить что-то, и он сделал это, решившись и звуча очень аккуратно: — Так что это за тема с педофилией? Бред сумасшедшего или у этого есть истоки? Его интересовало это весь вечер, судя по выражению лица. Это же выражение проскальзывало в баре и в больнице, а еще по дороге домой. Смит задумался ненадолго; с одной стороны, Майк — человек посторонний в контексте его личной жизни, и говорить кому-то о своих чувствах снова уже надоело. С другой стороны, Нанаба, наверняка, узнает о грехах Эрвина во всех красках. Она может рассказать об этом Майку, если отслеживать ее поведение за последние годы. Стоило признать — Майк был прав, а вот Ханджи ошибалась. Элайджа мог измениться за время, что они с Эрвином близко не общались, и ничего не будет нормально. Все меняются. И Нанаба, так легко делящаяся чужими секретами, в том числе. — Честно говоря, это не так просто объяснить, — признался Смит, надеясь, что Майк проявит тактичность и не станет углубляться в эту тему. — И я бы не хотел, извини. Но, уверяю, все, что наговорил сегодня Элайджа — неправда. Он просто очень зол на меня. Эрвин не мог думать о Леви сейчас; слишком много всего перемешалось в голове: сведения, новости, домыслы и догадки. Пространный рассказ Элайджи. Поведение омежки, противоречивое и непонятное. Где-то в глубине души альфа с горечью признавал, что мальчишка мог играть с ним. Почему нет? Он так легко подставлял других людей, ему ничего не стоило сделать нечто подобное и с ним. Что, если все это — взгляды, случайные будто прикосновения, встречи — всего лишь изощренная, тщательно продуманная стратегия? Думать об этом было физически больно, особенно здесь, в квартире, в этом помещении, где совсем недавно они так сблизились. С другой стороны, разве это не слишком для подростка? Эрвин был абсолютно уверен, что Леви не настолько ненавидел своего отца, чтобы сделать что-то подобное. Общение с мальчишкой приобрело новые краски давным-давно, еще когда Смит приехал сюда. Тогда ведь у Аккерманов все было в относительном порядке, и Леви не знал о паскудных планах отца на него. И Аккерман-младший встречался с Эрвином тайно, разве это не странно, если он хотел как-то подставить его? Он мог сделать это давно. Как же сложно было размышлять после всего, что произошло накануне. Все смешалось, образовав какую-то отвратительную, сложную для восприятия мысленную воронку. Самое ужасное, что Эрвин понятия не имел, как встретиться с Леви. Не может же он просто забрать его с учебы, как раньше — наверняка, теперь за омегой ходит не один охранник, а сам Эрвин, заявившись таким образом за подростком, мог весьма неиллюзорно схлопотать запрет на приближение или заявление от Аккермана о преследовании. Разъяренный бывший лучший друг способен на все, Эрвин теперь не сомневался в этом. Разбитое лицо и ядовитые слова это подтверждали. И это была вина только Эрвина. Во всем и везде его вина. Он даже не придумал заранее, как сохранить нить общения с омежкой в случае, если его отец воспротивится этой связи. Даже маленький Леви интересовался этим, а Эрвин… Он сплоховал. Что, если Леви жалеет? Голова шла кругом от этого. Этой же ночью полупустая страничка Леви Аккермана была удалена, номер заблокирован, а на телефон Эрвина поступило несколько уведомлений.Элайджа больше не состоит в чат Друзья
Элайджа больше не состоит в чат ХОХО
Нанаба: А в чем дело? Кто-нибудь может мне объяснить?