Когда приходит зима

Многолюдно и шумно. Гул, стоящий в помещении, поднимался, казалось, до потолков, отталкивался от стен и продолжал гудеть и гудеть. В таком месте у чувствительных людей может разболеться голова, а кто-то особенно невезучий простудится от работающих на всю мощь кондиционеров. Эрвин уже неоднократно присутствовал на таких мероприятиях, но впервые оказался на ежегодной летней научной конференции. Он чувствовал себя сегодня странно отчужденным от происходящего, и на то было несколько причин. Первая — и самая важная — тоже присутствовала здесь, тихо и незаметно для глаз, если специально не искать. Смит знал о присутствии Аккермана-старшего наверняка, поэтому целенаправленно не искал. Вторая и последующие причины вытекали из первой, они и не были столь важны. Важно только то, что Эрвин Смит, к неудовольствию бывшего лучшего друга, оставался на своей должности, даже не думая уходить в отставку по собственной воле. Откровенно говоря, сначала, первые пару дней после столкновения с Аккерманом, Эрвин подумывал сделать так, как друг просил. Но то было особое время: казалось, все вокруг, тщательно выстроенное, разбито. Альфа искренне считал, что не отличался малодушием и в худшие годы, но в этот раз… В этот раз было по-настоящему тяжело. Какая-то его часть хотела отказаться от всего и скрыться, как он уже делал раньше. Привычное, знакомое, малодушное действие. Он мог бы уволиться и уехать. Вернуться туда, где было спокойно. Вернуться к Анди. Плевать, что тот, кажется, завел новое, приятное для себя знакомство. Не то чтобы у Смита была уверенность, что он еще нужен этому омеге, но даже дружба с Анди оставалась дорогой сердцу. Да, Эрвин мог бы вернуться и залечить душевные и физические раны, навсегда забывая о проклятых Аккерманах, всех без исключения. Эрвин мог бы. Только вот существовала одна проблема: он не мог. И вот он здесь, по-прежнему на своей должности, три недели спустя с того момента, как Аккерман приказал ему убраться из его жизни. Эрвин не убрался, даже наоборот — что-то толкало его попадаться Элайдже на глаза всякий раз, как выпадала возможность. Чем-то это напоминало извращенную игру в кошки-мышки; осторожная Ханджи выслушала Эрвина, осматривая его лицо и подтверждая, что все следы побоев их общего друга сошли, а после прозорливо заметила: — Кажется, ты с ним соревнуешься в упрямстве или что-то вроде того. Мне думалось, что ты решил отойти в сторону. Что изменилось? Эрвин объяснил бы, но понимал, насколько абсурдно прозвучали бы объяснения. Дело не в упрямстве, это же попросту смешно. Переупрямить Элайджу, который лет в пятнадцать не разговаривал с ним после ссоры больше месяца, сидя за одной партой, практически невозможно. Эрвин сам подошел к нему мириться, сдавшись, и это стало ключевым моментом в развитии их дружбы. Дело было не в упрямстве, дело было совершенно в другом. Смит не знал, но догадывался, почему Элайджа не делает первый шаг в его увольнении. Для него это, кажется, было бы проще простого; но нет. В итоге они оба застыли в этом идиотском безвыходном положении: Аккерман избегал его нарочно или нет, а сам Эрвин старался найти с ним хоть какой-то контакт, стараясь не действовать при этом нарочито. Разозлить Аккермана до состояния чистого бешенства не хотелось, как не хотелось и потерять тонкую ниточку связи с его ребенком. Когда мероприятие, наконец, началось, Эрвин окинул взглядом лица пришедших сюда людей. Ему вообще необязательно было появляться здесь, как и самому Элайдже — летняя общая конференция касалась его деятельности лишь косвенно. Но умница Элайджа, всегда подходящий к своему делу с болезненной ответственностью, собирался конференцию посетить. Так сказала Ханджи, а Смит ей безоговорочно верил. Подруга осталась единственным соратником и верным шпионом в тылу врага. Альфа старался не задумываться об этом, иначе это грозило превратиться в какую-то трясину отчаяния и наступающего одиночества. Это особенно странно сочеталось с оживленностью в дружеском чате, которая умерла несколько дней назад по вполне понятным причинам. Нанаба: Какого черта? Что опять случилось? Вас вообще нельзя оставить одних, как маленькие дети. Моблит: Похоже, Элайджа больше не хочет играть с нами в одной песочнице. Нанаба: Очень смешно, Моблит. Ханджи, ты что-то знаешь? Эл себе на уме, ничего не говорит мне. Ханджи Бернер: Нет. По-моему, с тобой он охотнее делится, Нанаба. Нанаба: Тогда Эрвин? Может, ты поделишься? Эрвин предсказуемо не делился, понимая, что честь и право раскрыть карты принадлежат Элайдже, как самой пострадавшей стороне. И это случилось. С того самого дня чат друзей замолк и больше не просыпался. Эрвин подозревал, что чат замолк навсегда. Замолчал и контакт Малыш, который альфа несколько раз бестолково открывал, чувствуя растерянность и обеспокоенность. Понимание, что вероятное равнодушие со стороны жестокого омежки не меняет его собственного отношения, было поистине ужасным. Придя в себя, Эрвин еще раз обдумал слова Элайджи, сопоставил все, что происходило за последний год — и пришел к выводу, что другу он не очень-то верит. У самого Элайджи, несомненно, были своеобразные отношения с сыном, но Эрвин на каком-то интуитивном уровне осознавал, что он, альфа, в эти игры не был вовлечен. Веру в искренность омеги оказалось не так-то просто сокрушить. Эрвин понимал и не понимал себя. С одной стороны, все было против него — и, возможно, самому Леви он и не был нужен — но от одной мысли о том, что остается только отступить, становилось не по себе. Словно сама суть альфы была против того, чтобы так просто сдаться. Стоило вспомнить, как мальчишка ощущался в его руках, как податливо и послушно подавался вперед, как тяжело дышал, так все обретало простой смысл. Эрвин видел Леви повсюду: когда проходил мимо кухонной тумбы, на которой между ними произошло какое-то откровение; когда заваривал чай в той самой чашке, которой касались омежьи пальцы; когда смотрел на коробки с вещами, вспоминая саркастические слова Аккермана-младшего. Запах омеги мерещился альфе по всей квартире, и от этого становилось только хуже. О, у Эрвина было время, чтобы окунуться в это безумие — он больше недели пробыл в квартире, получив больничный лист из-за своего состояния. Забавно, но Аккерман не высказал и слова против этого промедления в процессе добровольного увольнения Эрвина. Возможно, бывший лучший друг просто не мог вмешиваться в дела бухгалтерии или предпочел, чтобы об их с подчиненным разладе никто не знал. Возможно, Элайджа думал, что Эрвин, вернувшись в офис после закрытия больничного листа (а, конкретно, после того, как с лица пропали стыдные синяки и сошел отек, затрудняющий дыхание), мирно подаст заявление и исчезнет. Возможно, Элайджа думал, что его угрозы подействовали нужным образом. В общем-то, неизвестно, что там себе Элайджа думал, да и какая разница? Эрвин был уверен, что Элайджа точно не думал о том, что нерадивый лучший друг воспротивится и нагло продолжит работать, бросая молчаливый вызов. Какая-то мстительная часть сущности Смита надеялась, что Аккерман удивился такому повороту событий. Другая часть верила, что это подтолкнет Элайджу к новому разговору, и все решится иначе. Но ничего не решалось. Прошло три недели, а Эрвин видел Аккермана всегда несколько раз и издалека, а о встрече с Леви и речи не было. Размышляя, альфа краем уха слушал человека у трибуны, а взглядом осматривал зал. Он не знал точно, сколько времени с начала прошло, но выступающий сменился уже второй раз, когда взгляд наткнулся на знакомое лицо. Заострившиеся черты лица Аккермана-старшего сообщали о том, что их владелец плохо питается, плохо спит и слишком много работает. Эрвин по наитию перевел взгляд правее, и… Сердце тяжело стукнуло в груди, Эрвин едва не сделал шаг в сторону, действуя несознательно; Элайджа был здесь не один, и на секунду в голове Смита пролетела шальная мысль — а знал ли бывший друг, что Эрвин придет сюда? Отслеживал ли Элайджа расписание Эрвина, следил ли за его рабочим календарем? Если так, то нельзя не оценить точности и целенаправленности действий Элайджи. Лучший друг бил, как всегда, исподтишка — обидно, неожиданно и сразу как-то под дых. Здравая мысль сменила эту, слегка безумную. Элайджа не мог знать расписания Эрвина, потому что три недели назад Смит словно оказался сам по себе; нет, он по-прежнему получал поручения и выполнял их, но в целом… Все остальное пропало. Дружеские встречи, обеды. Эрвину вполне не иллюзорно казалось, что даже работы у него стало меньше. Леви Аккерман смотрел в другую сторону, но обзор на него, сидящего рядом с отцом, открывался прекрасный. Эрвин, который не видел омегу уже почти месяц, не мог оторвать глаз, подмечая какие-то мелкие детали во внешности мальчишки. Привычная прическа — черные волосы падают на лоб, но не закрывают тяжелые глаза. Альфа разглядел на омеге строгую черную рубашку, делающую подростка невыносимо похожим на родителя, и печальная улыбка сама собой скользнула на губы. Эрвин соскучился. Вот так банально. Леви же, обычно невероятно чутко улавливающий его присутствие, в этот раз его не замечал, и альфа не мог его винить; подросток не оглядывался по сторонам, предпочитая смотреть в какую-то только ему понятную точку. Элайджа время от времени наклонялся к нему, чтобы что-то сказать, а подросток только кивал. Хорошо даже, что омежка Эрвина не заметил и не взглянул на него прозрачным взглядом — альфа не был уверен, что не подошел бы в таком случае к Аккерманам, плюнув на все. Огладив милые сердцу черты, Смит посмотрел левее от Элайджи и наткнулся на еще одно знакомое лицо. Нанаба, в отличие от Аккерманов, оказалась внимательнее. Подруга заметила его взгляд и легонько улыбнулась, заставляя Эрвина нервно кивнуть в ответ. После Нанаба отвернулась и зашептала на ухо Аккермана-старшего, и Элайджа, что-то ответив, нахмурился. В сторону Эрвина бывший друг так и не посмотрел. Мужчина не знал, что чувствует по этому поводу, и чувствует ли что-то вообще. Ну что, Эл? Почему бы тебе не поговорить со мной, как полагается? Встреча ученых всех мастей, скрыто хвастающихся друг перед другом своими разработками, зачастую настолько претенциозными, что хотелось рассмеяться, длилась чуть более двух часов. После Эрвин покидал зал, стараясь не потерять Элайджу из виду. Он и сам не знал толком, что хотел сделать, но тело само собой двигалось следом. Что, если он просто поздоровается? Или мелькнет перед Элайджей, заставляя того начать переговоры заново? Эрвин до нетерпения хотел хотя бы посмотреть на Леви вблизи, поговорить с ним — почему-то альфу не покидала уверенность, что он все поймет, когда взглянет омеге в глаза. Поймет, лгал Элайджа или нет. Это ощущалось особенно забавно в контексте знаний Смита о том, как хорошо сам Леви умеет лгать. Чисто семейное умение. Разглядев омегу в толпе, Эрвин успел сделать несколько шагов, но был остановлен внезапно выросшей перед ним Нанабой, одетой в простое летнее платье. — Эрвин! — позвала подруга, улыбка ее была странной. Не такой теплой и простой, к которой альфа привык. — Как замечательно, что ты здесь! — Привет, Нана, — поздоровался Смит, криво улыбнувшись и глядя подруге за спину, туда, где Леви Аккерман удалялся, теряясь среди высоких и шумных людей. Эрвин готов был ринуться следом. — Прости, мне тут нужно… — Ну-ну, — каким-то успокаивающим тоном сказала подруга, дотрагиваясь до его рукава пальцами и придерживая легонько, но цепко. Эрвин удивленно посмотрел в женское лицо. — Не нужно, Эрвин. В этот момент Эрвин Смит окончательно удостоверился, что Элайджа больше не держал язык за зубами — по крайней мере, в узком кругу общих друзей. Поэтому дружеский чат замолчал, а Нанаба, прекрасная и теплая Нанаба, смотрела на него знакомо, но будто бы с опаской. Стоило понять это, как что-то внутри рухнуло; альфа прямо-таки ощутил эту поганую пропасть, разделившую его с друзьями. Нанаба, милая Нанаба остановила его, теперь и сомнений не было. Она не просто так проскользнула в толпе, опережая и задерживая. И это ее ну-ну прозвучало с этим мерзким пониманием, которое Эрвин уже слышал в голосе Тома Аккермана. После Тома Эрвин терпеть не мог этот тон. — В чем дело, Нанаба? — спросил альфа, переводя серьезный взгляд на подругу, жертвуя тем самым визуальным контактом с Леви. — Что-то не так? Ты что-то хотела? Женщина сощурила глаза, оглядывая его лицо: — Хотела пригласить тебя на ужин. Сегодня. Тебе удобно? Абсолютно очевидно, что подруга не просто соскучилась по нему, но и имеет какую-то вполне конкретную цель. Но Эрвин был убежден, что говорить нужно только с Аккерманом-старшим. Ни с одним из его парламентеров вести переговоры практического смысла нет; к тому же, альфа догадывался, о чем пойдет речь. — Я немного занят, — чувствуя себя странно, ответил альфа. — Давай в другой раз? Но я рад видеть тебя, не ожидал, что ты приедешь. — Да, все случилось так резко, — звонко рассмеялась Нанаба. Глаза подруги оставались расчетливо холодными. — Так неожиданно. Когда ты освободишься? — Думаю, нескоро, — решив стоять на своем, сообщил Смит. Никогда прежде, кажется, он не отказывал Нанабе, и сейчас чувствовал себя неуютно, словно предает что-то внутри себя. — Извини. Подруга устало вздохнула и подошла ближе, обхватывая его руку так, что со стороны они наверняка казались парочкой, и повела в сторону выхода к парковке. В другую от семьи Элайджи сторону. Эрвин не стряхивал женскую руку со своей, чтобы не проявить себя грубым. Хотя, откровенно говоря, очень хотелось. В глубине души альфа понимал, что это своего рода защитный механизм — он не хотел говорить о случившемся и не собирался оправдываться за свои поступки, вызванные искренними чувствами. Они отошли подальше от чужих ушей, но Нанаба все равно говорила вполголоса, продолжая неловко улыбаться: — Эрвин, ты ведь в курсе, что я в курсе, да? Эрвин невесело хмыкнул: — Очевидно. — Я не хочу говорить… Вернее, я не знаю… Не знаю, как относиться к этому, — продолжила подруга, останавливаясь. Смит остановился, придерживаемый хваткой, и посмотрел на Нанабу, которая явно ощущала себя от этой темы так же неуютно, как и он сам. — Начиная с того, что ты не рассказал мне правду, когда началась все это суматоха с Леви… Но… Ты и Леви, — женщина покачала головой, будто стараясь прийти в себя. — Я не понимаю, зачем, Эрвин. Элайджа ведь для тебя, как брат. Что ж, братский удар долго беспокоил альфу желтеющими синяками. — Но я никогда не считал Леви племянником, — прямо сказал Эрвин, понимая, что вектор его отношений с подругой позволяет не юлить. Нанаба широко распахнула глаза, и альфа понял, как это прозвучало. — Прости. Знаю, это сложно понять, и я сам… Не до конца понимаю. Просто так получилось. Элайджа тебе, наверно, все в красках рассказал, не так ли? — Не так подробно, как мне бы хотелось, — словно бы нехотя призналась женщина. — Эрвин, ты же понимаешь, чего он хочет? — Да. А я хочу, чтобы он выслушал меня. Нанаба вздохнула. — Почему бы тебе просто не сделать то, что он хочет? Дай ему это, и, возможно, со временем все уляжется. Не уляжется и прежним не станет. Эрвин знал, что они оба это осознают, а еще он знал — если отступит, то поговорить с Элайджей шансов будет еще меньше. — Он должен поговорить со мной, — выдвинул требования Эрвин, понимая, что Нанаба — единственная прямая ниточка связи с Аккерманом теперь. — И все. Думаю, он рассказал тебе, чем наш разговор закончился в прошлый раз? — Нанаба поморщилась, молчаливо подтверждая слова. Смягчившийся взгляд женщины заскользил по его лицу. — Это неконструктивно. — Эрвин, просто отступи. Леви ведь… Он не то, что тебе нужно, — Нанабе явно не по себе было говорить нечто подобное, но она старалась. Эрвин даже оценил ее усилия. — Черт, не знаю, как вообще говорить об этом. Скажи только, об этом кто-то еще знает? — Нет, — легко обманул Эрвин, не собираясь подставлять Ханджи. — А какое это имеет значение? Он боится огласки? — Эрвин, это не шутки! — внезапно вспылила подруга. Подол ее летнего платьица беспокоил ветерок, и Нанабе приходилось придерживать ткань рукой. Светлые волосы растрепались из аккуратной прически, и в целом женщина выглядела так, будто прямо сейчас страдает морально и физически. — Если ты думаешь, что… Терпение Эрвина тоже было на исходе. — Почему Эл не уволит меня? — спросил он, решая резать по живому. — Для него это просто, так в чем дело? Если он так ненавидит мое присутствие. Нанаба смерила его странным взглядом, а после встала поближе, практически касаясь его лица носом. — Все не так просто, как ты думаешь, — проговорила подруга. — И я не могу с тобой это обсуждать. Вообще-то, ни с кем не могу. Это дела Элайджи, но ты должен догадываться, ты ведь работал с ним бок о бок, ты многое знаешь. Эрвин догадывался, как ни странно. Элайджа, вероятнее всего, приглашая его на работу, знатно подставился перед кем-то и теперь не мог уволить, не выставив себя некомпетентным истеричным идиотом. Но это были проблемы Элайджи, который не желал дать Смиту и одного шанса, чтобы объясниться. — И ты все усложняешь, — продолжила Нанаба, выглядя еще печальнее, чем в начале разговора. Эрвин тут же ощутил легкое раздражение из-за этого немого укора. Почему никто его не понимает? Почему все считают его врагом, считают, что он ошибается? Это они ошибаются, а не он. Он просто хочет иметь шанс на счастье, черт возьми, и нет его вины в том, что так повело на определенного омегу. Подруга, неверно истолковав каменное выражение лица Эрвина, запричитала с большим нажимом: — Зачем ты это делаешь, а как же Элайджа, как же? Разве эта интрижка того стоит? — Интрижка? — вконец потерявший терпение альфа зло выдохнул. — Я заметил, что все вокруг знают о моих отношениях больше меня самого, Нанаба. Давай договоримся так. Ты ведь наверняка встретишься с ним и передашь мои слова. — Он не знает, что я подошла к тебе. Это моя инициатива. — Передай ему, что я с удовольствием исполню его желание и уберусь с глаз, но только после разговора с Леви. Плевать, если Элайджа не захочет говорить со мной сам, это его дело. Но я хочу поговорить с Леви. Большего не прошу. Нанаба слушала его гневную тираду и смотрела на него, как на сумасшедшего. Эрвин знал, что его требования нереализуемы; Аккерман скорее убьет его, чем подпустит к Леви так просто. Кажется, у подруги были аналогичные мысли. — Я скажу, — бесцветно ответила Нанаба. — Но, пожалуйста, Эрвин. Хочешь сделать ему плохо, ладно, но послушай меня. То, что вы в таких отношениях теперь, может отразиться на Элайдже крайне херово. Не делай такого с ним, семья и эта ебаная работа — все, что у него есть. — Я понимаю… — Ты все усложняешь. — Я понял, Нанаба, — Эрвин невесело усмехнулся, собираясь уйти. Благо, подруга его больше не держала. — Конечно, правильно быть на стороне Элайджи. Это справедливо и понятно. Меня можно даже не слушать. — Я не говорила, что не хочу слушать… — Я пойду, — отрезал альфа, не желая продолжать бессмысленный спор. Он чувствовал себя в нем по-идиотски, доказывая непонятно что непонятно кому. — Передавай привет Элайдже. И, Нана, ты или Элайджа можете думать, как хотите, но я не желаю ему зла, я вообще не хотел, чтобы это произошло. Все, что я делаю, не со зла и не для того, чтобы кому-то навредить. Эрвин зашагал прочь, ощущая себя внезапно опустошенным. Многие уже разошлись, но основная часть приехавших на мероприятие людей еще толпилась у выхода и на парковке; автомобиль Смита тоже был здесь, где-то среди множества всех цветов и моделей. Эрвину почему-то не терпелось оказаться внутри и остыть после этого нелепого разговора с обычно понимающей его подругой. Именно Нанаба, кажется, была рада его возвращению больше всех. Она была влюблена в него раньше. Просто невероятно. — Эрвин, — позвала она, отвлекая альфу, погруженного в тяжелые размышления. Эрвин обернулся. Нанаба, оставаясь все на том же месте, помялась. Выражение на женском лице сменилось на неприкрыто страдальческое. — Я не понимаю, почему это произошло, но… Надеюсь, что вы уладите это. Эрвин, понимая ее душевные метания, почувствовал искорку любви к этой женщине, и постарался искренне улыбнуться. — Я тоже надеюсь, — ответил он перед тем, как уйти. Оказавшись в автомобиле, альфа тяжело вздохнул. Это случилось. Элайджа словно провел невидимую черту между ним и собой, заставляя людей выбирать. Проблема в том, что на стороне Эрвина если и останется кто-то, то только Ханджи. А вообще, если Смит сможет засунуть свой эгоизм куда подальше, он и Ханджи должен попросить остаться на стороне Аккермана, для ее же блага. Все из-за Леви. Столько изменений в его жизни, столько перемен, столько возможных потерь. Эрвин никому не хотел зла, тем более Элайдже. Друг может ударить его хоть десять раз, это ничего не изменит. Забавно, но только в этот момент Смит в полной мере осознал, как изменятся его отношения с друзьями. Их ему уже не хватало. Он так привык к ним, к их участию и поддержке. Ощущая себя максимально странно, Эрвин достал телефон и открыл чаты, в которых состоял. Все они уже знали правду — Ханджи давно, Нанаба недавно. Скорее всего, знали Моблит и Майк. О господи, Майк. Что, интересно, думал о нем Майк, если Нанаба рассказала ему версию событий, как их видел Элайджа? Надо будет обязательно как-нибудь встретиться с ним, разведать обстановку, так сказать. Хотя, Эрвин не удивится, если от него отвернутся абсолютно все. Эрвин открыл последнее сообщение в дружеском чате, поступившее несколько дней назад. Нанаба: Я не знаю, что думать. А то, о чем я думаю, мне не нравится. Все ради Леви. Эрвин улыбнулся, думая, как поступить правильно и минимизировать общий ущерб. Он понял посыл Нанабы, да и сам догадывался, что Элайджа не чувствует себя счастливым из-за случившегося. Он не мог исчезнуть из его жизни, потому что все еще существовало то, что держало крепко и болезненно. Эрвин не знал, пытался ли Леви связаться с ним за эти недели, хотел ли омега этого вообще. У Эрвина не было возможности, а сам Леви? Что, если Элайджа был прав в своих красочных метафорах с персиками и аллергией? Эрвин старался не думать об этом, зная, что иначе впадет в такое уныние, коего с ним не случалось уже много лет. Нужно было просто поговорить с Леви. Извиниться за то, что не продумал ситуацию до конца, и обсудить, готов ли омежка идти наперекор всему ради их отношений. Отношений, смешно. Хотелось рассмеяться себе в лицо, но это было то, что грело в груди, заставляло просыпаться по утрам — надежда. Влюбленность? Нет, любовь. Немного поразмышляв, мужчина отправил Нанабе короткое сообщение. Эрвин Смит: Попробуй вернуть Элайджу в чат, если получится. Так будет правильнее. Остаюсь на связи! Что бы там ни происходило в голове преданного Аккермана, он не должен переживать это в одиночку. Элайджа, казавшийся со стороны независимым и своевольным, на самом деле был подвержен чужому влиянию, Эрвин знал это с детства. Элайджа социально активный человек, а Эрвин… Одиночество много лет остается его самым верным другом, идущим с ним рука об руку.

Вы вышли из чата Друзья

* * *

Эрвин умел ценить иронию момента. Еще он умел наступать на свою гордость, чем почему-то гордился. Наверное, потому, что это случалось редко и по особым случаям. И вот, такой случай настал. — Давай же, Эл, выйди и поговори со мной, — пробормотал Эрвин, выруливая на подъездную дорожку. Дом Аккерманов молчаливо взирал на него, тихий и неприступный. — Простите, — сказала ему видеопанель голосом кого-то из прислуги минуту спустя. — Мистер Аккерман никого не принимает сегодня. — Мистер Аккерман… — Простите, — пискнула панель, перебивая. — Я ничего не могу сделать. Пожалуйста, уходите. Эрвин поднял голову и посмотрел в окна кабинета Элайджи. Казалось, там мелькнула тень, но с такого расстояния точно не разберешь. Сукин сын. Эрвин раздраженно вздохнул, решив наплевать на все нормы приличия и ворваться завтра в кабинет Аккермана во время рабочего дня. Не получилось: Элайджи на месте не оказалось. То, насколько умело Элайджа игнорировал его, нельзя не оценить. Сделать так, чтобы Эрвин, по сути, оказался в информационном вакууме, при этом ни разу не встретиться лично, в то время как они оба связаны общением с одними и теми же людьми. Леви просто исчез, как будто его никогда не существовало — но он был, Эрвин точно знал. Правда, кроме того дня, когда в привычный распорядок вмешалась Нанаба, больше возможности увидеть омегу хотя бы издалека не представилось. Эрвин понятия не имел, что происходит с мальчишкой, и это беспокоило все больше. На инстинктивном уровне все казалось неправильным, и альфа пытался унять эти чувства, чтобы оставаться с холодным разумом. В июле Эрвин понял одно: так может продолжаться бесконечно долго. У Элайджи, скорее всего, кончится терпение достаточно скоро, но для Смита это не сулит ничего хорошего, судя по прогнозам. Аккермана-младшего он не увидит. А ведь уже наступил июль. Конечно, Эрвин мог пойти на хитрость и передать Леви что-нибудь через друзей. Но только вот… Только вот Нанаба отпадала по понятным причинам, сопереживающая Ханджи в роли посла могла провалиться, а подставлять ее не хотелось. Какие еще были варианты? В голове была одна мысль об одном конкретном омеге, но Эрвин не стал бы ей следовать даже в момент абсолютной безысходности. Том Аккерман ясно дал понять, как он ко всему этому относится. Связи с Леви по-прежнему не было. Омега не появлялся в офисе, он закончил учебу, поэтому ловить его у школы не пришлось. Если отец захочет, я никак не смогу с вами общаться. Подросток ведь его предупреждал, и что в итоге? Из-за его близости альфа настолько сошел с ума, что перестал мыслить трезво. Да, определенные наработки плана были, но это просто ничто на фоне реальности происходящего. А происходило все по июньскому сценарию. Эрвин умел ценить иронию, да. Ирония была не только в том, что прямо здесь Эрен когда-то просил его передать Леви подарок, а Эрвин безжалостно подумывал подарок выбросить. И не только в том, что Смит заставил себя приехать к Элайдже домой, простояв у ворот, как выброшенный щенок. Элайджа, наверное, порадовался. В этом случае Эрвин оказался на месте молодого альфы, присутствие которого в доме Аккерманов было настолько нежелательно, что его даже не пускали на порог.

* * *

Вечером четвертого июля Эрвин позволил себе немного выпить. В одиночестве, как полагается, но кто его осудит? Он был один в этой своей пустой квартире, заполненной коробками с ненужными вещами. Удивительно, как он сам еще не оказался в одной из них. Все было так плохо, что, казалось, хуже и быть не могло. Эрвин никогда не отличался оптимизмом, и в этом случае, когда он ничего, по сути, не мог контролировать, просто опускались руки. Поддавшись приступу жалости к себе, альфа открыл виски, припрятанный для подобных моментов. Телевизор на минимальной громкости болтал что-то про угрозу цунами в Японии, Эрвин почти не слушал. Открыв на кухне широкое окно, он закурил, разглядывая город, облаченный в сумерки. Где-то Леви сейчас занимается чем-то. Интересно, чем? Думает ли он о нем? Хотелось верить, что да. Когда в домофон позвонили, на часах было около восьми. Эрвин вздрогнул и неодобрительно глянул в сторону двери, даже не думая открывать. Он, вообще-то, никого не ждал. Звонок прекратился, а потом начался снова, и тогда-то до затемненного алкоголем сознания альфы дошло. Элайджа. Что, если это Элайджа? Могла ли эта чертова сволочь передумать и прийти к нему? Слегка пошатываясь, Эрвин затушил сигарету и приблизился к требующему внимания аппарату, жалея, что не установил с видеосвязью, как Аккерман. — Эрвин, открывай, — требовательным тоном попросил незваный гость, и альфа несколько секунд вслушивался в наступившую тишину, не веря своим ушам. Гость повторил: — Сколько я буду стоять здесь? Эрвин внезапно обрел голос: — Том, ты… — Ты собираешься со мной так разговаривать? Альфа опомнился, чувствуя себя полным кретином. — Нет, конечно! Заходи. — Спасибо, — несколько ядовито молвил омега перед тем, как связь прервалась. Эрвин глубоко вздохнул, приходя в себя. В мыслях мелькало что-то вроде: Том — это Леви. Или Леви — это Том, так даже правильнее. Они оба Аккерманы, хоть Том и не по крови. Уже не удивляло даже, что у Тома был его номер телефона и адрес. Этот омега вряд ли пришел бы к нему, чтобы пить чай с пирожными. Всякий раз, когда муж Элайджи приближался к нему, это было не просто так. Всегда было важно. Альфа погрузился в стрессовое отчаяние настолько, что не заметил, как прошла минута. В дверь постучали. Том Аккерман прошел в его квартиру, как снизошедший до крестьян монарх. Весь в бело-бежевом, омега словно светился в полумраке скромного жилища альфы. Эрвин смотрел на него и испытывал странные чувства. Что-то волновало его, но он пока не мог понять, что именно. Том мельком оглядел коридор и перевел взгляд на Эрвина. — Добрый вечер, — сказал Том. — Кажется, я помешал. Расслабляешься? — Да, — честно ответил альфа, не зная, что еще сказать. Слишком сложные эмоции охватывали его при виде этого омеги. — Я не ждал гостей. — Я ненадолго. Омега прошел дальше и, заметив коробки, кинул в сторону альфы еще один непонятный взгляд. Этот жест так напомнил омегу помладше, что в груди защемило, и Эрвин, кашлянув, пояснил: — Я не переезжаю, просто вещи в коробках. — Мне все равно, Эрвин, — ответил омега безжалостно. — Это твоя жизнь, ты волен делать, что хочешь. — Да? А когда-то ты говорил, чтобы я… — Не с Леви, конечно, — припечатал Том Аккерман, а после как-то устало вздохнул. — Эрвин, я пришел, чтобы договориться. Уделишь мне полчаса? Омега коротко глянул на почти пустую бутыль с этикеткой крепкого алкоголя; легкая брезгливость мелькнула на омежьем лице, но уже мгновение спустя Том вновь хладнокровно смотрел на альфу. Эрвин ощутил себя нашкодившим ребенком и иррационально разозлился. Не то чтобы Том мог приходить к нему домой и высказывать, что ему что-то здесь не нравится. Конечно, по сравнению с особняком Аккерманов квартира Эрвина казалась, наверное, убогой. Хотя Леви, вроде бы, понравилось. По крайней мере, омежка не выказывал какого-либо неудовольствия; наоборот, наслаждался, сидя на тумбе или вжавшись в спинку дивана. Вздохи омежки нельзя было воспринять никак иначе. Понимая, что мысли ведут его куда-то не туда, альфа качнул головой в сторону кухни: — Могу угостить тебя чаем, если хочешь. Интересно, Том догадывался, что Леви уже бывал здесь? Чувствовал ли он нотки его запаха? Эрвин вот чувствовал, но себе он уже не доверял — ему вполне могло чудиться. — Нет, спасибо, — Том холодно улыбнулся. — Давай просто поговорим, и я уйду. Эрвин ощущал себя оказавшимся в каком-то параллельном мире. — Да… Я бы хотел. Как Леви? С ним все хорошо? — это волновало альфу больше всего. — Что ты имеешь в виду под этим словом, Эрвин? — муж Элайджи сел на краешек дивана, изящно закинув ногу на ногу. Светлые волосы золотились в свете лампы. — Сядь, — то ли попросил, то ли приказал омега, и Эрвин в очередной раз прикусил язык, чтобы не сказать что-нибудь откровенно злое. Повиновавшись, альфа оказался рядом, но не настолько близко, чтобы хоть как-то соприкасаться с омегой. Не хватало ему еще этого. — Я предупреждал тебя, я говорил, что ничего хорошего из этого не выйдет. И не вышло. — Том, — с нажимом. — Я помню, о чем мы говорили, правда. Не хочу повторять все это. Зачем ты пришел? Элайджа попросил тебя? Том скривил губы. — О, нет. Ты спятил? Элайджа и слышать о тебе не хочет. Ты здорово его задел, Эрвин, и я ненавижу тебя за это. Но это неважно. Эрвин широко распахнул глаза; Том впервые упомянул о своих эмоциях в контексте него, да еще о таких негативных. Но какого, собственно, черта? Альфа отвернулся, бессильно сжимая кулаки. От Тома поддержки можно было не ждать, очевидно. — Тяжело тебе, наверное, идти в дом того, кого ненавидишь. Не стоило утруждаться. — Стоило, Эрвин, я не просто так пришел, — продолжил Том Аккерман, едва заметно придвигаясь ближе. — Ладно, опустим то, что я уже говорил тебе раньше. Эрвин, я хочу, чтобы ты поговорил с Элайджей. Альфа поразился в очередной раз. — Ты хочешь?.. Омега убежденно кивнул: — Да. — Ты думаешь, я не пытался? — Недостаточно. Они помолчали, глядя друг на друга. Голубые глаза омеги красиво блестели; Эрвин попросту не знал, что сказать. От такого резкого появления незваного гостя он быстро протрезвел и теперь ощущал, как нечто странное копошится в груди. — Я не понимаю тебя, — честно признался альфа, даже не пытаясь скрыть свое изумление. — Ты не выносишь меня и не хочешь видеть меня рядом с Леви, но хочешь, чтобы я говорил с Элайджей. Тебе не кажется, одно противоречит другому? Мы с Элом можем помириться… Наверное. Том выслушал его, не меняясь в лице. — Не думаю, что вы помиритесь, — сказал он, разрушая последние крохи надежды альфы. — И я не этого хочу. Ты должен поговорить с ним и объяснить, что все это ты начал. Мой ребенок просто жертва собственной глупости. Я хочу, чтобы ты поговорил с Элайджей и рассказал, как все было на самом деле. Признай свою вину, скажи, что одумался, и перестань нас беспокоить. Вот, чего я хочу, Эрвин. Смит не отводил от омеги взгляда. Слова из тонких губ звучали безжалостно, ровно так же, как обычно, когда Том плевал на чужие чувства. — Что Леви рассказал ему? — спросил альфа. — Ты говоришь, чтобы я объяснил… Но так все и было. Что сказал сам Леви? — Леви — всего лишь ребенок, Эрвин. Я не знаю, что именно он сказал, но я знаю последствия, — омега вновь улыбнулся, но голубые глаза оставались ледяными. — И это твоя вина. Я не хочу, чтобы на моем ребенке так отражалось твое присутствие. Леви должен быть счастлив, я все для этого сделаю, я уже говорил. А сейчас нужно, чтобы Элайджа успокоился. Знаешь, мне уже не тридцать… Эрвин слышал омегу и не понимал, что конкретно он слышит. Все это больше походило на дурной сон. Впуская к себе этого омегу, он почему-то допускал, что Том пришел с хорошими новостями. Какой же он наивный идиот. -… и даже не сорок. И я устал, Эрвин, — Том вздохнул, придвинувшись ближе, и Смит внезапно понял, что взрослый, опытный омега так пытается воздействовать на него. Подавляет. Убеждает. — Все, чего я хочу, это спокойствия и счастья в моей семье. Элайджа успокоится, поговорив с тобой. Я знаю, что он хочет этого, конечно, а как иначе? Ему нужно кого-то ненавидеть, а ты… Ты всегда был слишком дорог ему. Расскажи ему правду и больше не появляйся. После этих слов молчание было очень долгим. Эрвин поднялся с места, не желая находиться рядом с Томом, и отошел к окнам. Что-то в образе зрелого омеги волновало, будоражило нервы, и дело даже не в поганой миссии, с которой он сюда пришел. Еще один ебаный парламентер, явившийся, чтобы в очередной раз показать Эрвину, насколько он неправ. Откровенно говоря, Эрвина это достало. Он обернулся и посмотрел на омегу, ждущего какой-нибудь реакции от него. — То есть, ты хочешь, чтобы я позволил Элайдже ненавидеть меня, а сам просто исчез. — Да. — И я должен рассказать ему, что ты все знал, но позволил этому случиться, и… Омега зло выдохнул и вскочил на ноги, теряя былое расчетливое спокойствие и мгновенно оказываясь рядом. Эрвин от неожиданности отпрянул, и тут ударило осознанием — от Тома вполне ощутимо пахло Элайджей. Настолько ощутимо, будто это сохранившее еще зрелую красоту тело находилось в объятиях альфы совсем недавно. Скорее всего, сегодня. Именно это взволновало инстинкты Эрвина с самого начала. Вот, что в Томе было странным. Он вообще никогда не носил на себе запаха мужа. И буквально на низменном, животном уровне Смиту кедровые нотки на омеге не нравились, и это было ужасно, но вполне естественно. Эрвин ведь много лет был уверен, что влюблен в Тома Аккермана. Сам Том, казалось, его заминку не заметил. — Этого говорить не нужно, — взяв себя в руки, процедил омега. — Но ты можешь, если хочешь. Я не могу повлиять на это. — Я не скажу, — тут же ответил альфа, раздираемый противоречивыми чувствами. — И я не готов отказаться от Леви, Том, ты уж прости. Лицо омеги приобрело нечитаемое выражение; уголки губ как-то печально приподнялись, льдинки в голубых глазах будто бы стали теплее. Том помолчал, опустив взгляд, а после потянулся к карману своего тонкого кардигана. — Леви… Я принес тебе кое-что от него. Вот. Том достал что-то и протянул руку. Эрвин разглядел сжатый в изящных пальцах лист бумаги, и дурное предчувствие охватило его. — Что это? — спросил он, ненавидя себя за слабость. — Это для тебя, — подтвердил омега и буквально всучил ему этот лист. Лист был тщательно, даже педантично сложен. А в нем оказался другой лист — так, что вся эта непритязательная конструкция напоминала конверт. Эрвин с настороженностью глянул на омегу, и тот кивнул. Тогда альфа отошел ближе к источнику света и раскрыл лист, вглядываясь в строчки. Мистер Смит, надеюсь, папа передаст вам это, как обещал. Мне жаль, что все зашло так далеко, я не хотел, чтобы это стало таким серьезным. Простите меня, если можете. Не преследуйте меня больше, это ни к чему, и мне это не нужно. Вернитесь к своему омеге, он будет счастлив. Так всем будет лучше. Леви Аккерман. Это был как удар под дых, даже хуже. Леви Аккерман. Эрвин перечитал это трижды, не осознавая смысла. Что это вообще такое? Я хочу, чтобы вы рассказали все моему отцу. Я решил. Мы будем встречаться? Мне понравилось целоваться с вами. Вы будете рядом? Я действительно нравлюсь вам? Нет, я люблю тебя. — Это какой-то бред, — прямо заявил альфа. — Иногда Леви говорит или пишет бред, это нормально, — отозвался омега, и Эрвин медленно повернул к нему голову. — Она ненастоящая, не так ли? Эта записка? Том Аккерман вздохнул. От выражения его лица у Смита что-то сжалось в груди. — Неужели ты думаешь, что я стал бы заниматься подобным, Эрвин? Нет, она настоящая. Внезапная догадка мелькнула в хмельной голове, и альфа бросил с обвинением, с ужасом наблюдая, как омега качает головой: — Ты заставил его написать это. — Нет, Эрвин, он сам написал. Я просто вызвался передать, и все. Это его мысли. Эрвин отвернулся, не в силах смотреть, как во взгляде неприкосновенного врага мелькает что-то вроде сострадания или жалости. Что ж, кем бы Том Аккерман ни был, в нем не было излишней жестокости. — Тогда откуда ты знаешь, что здесь написано? — теряя последнюю надежду, спросил альфа. Омега ответил с заминкой, но абсолютно прямо и без капли вины: — Потому что я это прочитал. Эрвин бросил на омегу взгляд и, не сдержавшись, рассмеялся. Том не скрывал своего участия в жизни сына, так что удивляться? Не понимая, что чувствует прямо сейчас, альфа поднес бумагу ближе к носу и внюхался; от предательской пряности, осевшей на строчках, почти физически больно. Леви был гребаным ребенком. Его поступки, его поведение, загадки, недомолвки, его, черт дери, возраст. И это письмо. Это, блядь, так на него похоже. Эрвин не мог даже как следует разозлиться на то, что прочитал. Злости не было. Вообще. Неужели омежка действительно хотел этого? Эрвин мог переступить через мнение Элайджи, пойти всем наперекор — но какой в этом смысл, если Леви этого не нужно? Альфа и так выставил себя на смех перед всеми, кого хорошо знал. Перед единственными дорогими ему людьми. Это началось еще с Анди, устроившего настоящий скандал, когда отношение Эрвина к Аккерману-младшему стало очевидным. Эрвин потерял абсолютно все, и ради чего? Стоил ли Леви Аккерман риска? Забавно, но наигравшийся ребенок мог просто испугаться серьезности последствий. И в этом случае Эрвин ничего не мог сделать. — Откуда мне знать, что это правда, — начал мужчина рассуждать вслух. — Леви говорил мне другое. А какое другое? Что он вообще говорил? Приступ отчаяния доходил до удушья, как обычно; альфа сел на диван, отложив записку в сторону. Что он мог сделать? Подловить подростка и потребовать объяснений, так, что ли? Это же смешно. Эрвин, ебаный мазохист, хочет, чтобы глупый ребенок повторил ему это в лицо? Ему недостаточно унижений? По сути, его прямо сейчас унижает Том, на глазах которого все это происходит. — Мне сложно поверить в это. — Но это правда, Эрвин. Я говорил с сыном, он признал, что все это было недоразумением. Просто большой ошибкой. Он запутался, так бывает. — Бред. — Если ты действительно… — Том поморщился, — что-то чувствуешь к нему, отступи. Тебе ведь важно его мнение? Ты хочешь, чтобы он был счастлив? Он пишет о тебе, как о преследователе, тебя это не смущает? Ебаный пиздец. Они помолчали. — На основании этого, Эрвин, будет правильным с твоей стороны выяснить отношения с Элайджей и сказать ему, что отступишь. Я готов устроить вам встречу, — заговорил вновь Том Аккерман, но альфа слышал его лишь фоном. В голове было совсем другое. — Как видишь, тебе не за что бороться. — Том, помолчи, будь добр, — попросил Эрвин, стараясь собраться с мыслями. Омега послушно замолчал. Так они пробыли около минуты. Смит сидел, глядя на злоебучий листок, а Том стоял рядом, сложив руки на груди в защитном жесте, похожий на воспитателя, отчитывающего подопечного. Телевизор продолжал бормотать, внося еще больший сюрреализм. — Эрвин, — позвал муж Элайджи. — Я не заставлял его писать это, но я с ним солидарен. Так будет лучше для всех, для тебя в том числе, — казалось, это не имело смысла. Эрвин не понимал, что чувствует. — Леви скоро уедет на каникулы, это хорошее время для того, чтобы встретиться с Элайджей. Смит перевел взгляд на стоящего рядом омегу, продолжающего рассуждать, как ни в чем не бывало. Мир альфы рушился, но Том не замечал этого — для него все аукнулось только проблемами с мужем и попытками урезонить взбунтовавшегося ребенка. Эрвин же положил абсолютно все на алтарь Леви — все, что было. Он, черт возьми, никогда не испытывал столько эмоций, сколько за последний год. Он снова ощущал себя живым. Неужели в этом не было смысла? — Том, — перебил Эрвин, не слушая уже, что там пытается донести ему гость. Том прекратил говорить и посмотрел на него своими умными глазами. Эрвин не мог выносить этот взгляд. — Уходи. — Что? — Уходи. Я не хочу видеть тебя в своей квартире. Омега опасно сощурил глаза, но вполне мирно ответил: — Хорошо, я уйду. Но что насчет Элайджи? — Эл может идти к черту. — О, ладно, — с пониманием отозвался Том Аккерман, поправляя кардиган, выгодно облепляющий ладную фигуру. Эрвин ждал, когда омега оставит его одного, но тот отчего-то не торопился. Мгновение спустя стало ясно, отчего. Муж Элайджи кивнул в сторону виски и непонятным тоном сказал: — И, Эрвин, не налегай на это. Ты помнишь, чем все кончилось в прошлый раз? Пойманный еще и на этом грехе альфа зло выдохнул. — Том, я просил тебя уйти. — Я уже ухожу. У нас с Элайджей тоже были трудности, знаешь, но он никогда не злоупотреблял. Не советую тебе делать это, Эрвин. Эрвин усмехнулся. — Жизнь Элайджи всегда была лучше моей, Том. С самого начала. Это прозвучало очень многозначительно, тяжелые слова повисли в воздухе. Атмосфера в квартире сразу как-то изменилась, и Эрвин знал, что Том поймет. Он и хотел, чтобы этот омега понял. Но Том Аккерман, широко распахнув свои красивые глаза, как-то даже возмущенно ответил: — Ты и понятия не имеешь, Эрвин. На этом все. Омега ушел, тихо прикрывая за собой дверь, и мужчина остался в одиночестве и относительной тишине. Не веря в происходящее, Эрвин вновь взял письмо Леви в руки и прочитал. Кое-где чернила смазались, словно мальчишка торопился с письмом. Что, настолько все равно, что даже не уделил строчкам чуть больше времени? Только этого заслужил Эрвин за все свои жертвы, какого-то дурацкого детского письма? Только в это мгновение альфа понял, наконец, что чувствует. Его сердце было разбито, вот, что болело и горело внутри. И было смешно от самого себя, от той уверенности, которую он испытывал в отношениях с омежкой последнее время. Какой же он идиот, таких еще поискать. Правильно Элайджа сказал, что его даже не жалко — Эрвин бы тоже себя не пожалел. Нет, он слишком жалок. Изменил всю свою жизнь, ушел от омеги, которому нравился, переехал сюда, отверг связи со всеми своими друзьями, предал лучшего друга. Ради чего? Самое забавное, что и Леви винить ни в чем нельзя. Он ничего альфе не обещал. Мне это не нужно. Кажется, Эрвин мог припомнить случай, когда он сам сказал что-то подобное одному из омег, проявивших к нему интерес. Тогда ему было вообще все равно, что тот омега почувствует. Вау, какая ирония. — Я люблю тебя, — сказал Эрвин в пустоту. Глаза обидно жгло. Пальцы мяли чертово письмо. — Блядь. Вернитесь к своему омеге. К кому Эрвин должен вернуться, если все его существо выбрало этим самым омегой самого Леви? Мальчишка что, не понял этого? Бога ради, альфа так устал от всего этого, просто смертельно устал. Эта борьба была словно бесконечной. С самим собой, с чужим мнением, с сомнениями омежки. И вот так Эрвин Смит сдался. Он всегда был неудачником. Что ж, в этом плане даже хорошо, что его родителей уже нет в живых — он бы с трудом вынес разочарования в нем в их глазах. В конце концов, это всего лишь одна из его самых чудовищных неудач.

* * *

Вопреки ожиданиям, жизнь не остановилась. У Эрвина неожиданно оказалось много различных занятий. Он почти всегда был занят. Благополучно уволенный, в середине августа он помогал своему старому другу Майку с переездом в новый офис. Как оказалось, друг занимается делами фонда, поддерживающего излечившихся от наркотической зависимости. Узнав направление деятельности фонда, Смит удивился и устыдился одновременно. Удивился, потому что не ожидал, что Майк займется по жизни чем-то подобным, и устыдился своего предубеждения к такого рода поддержке. С финансированием у частного фонда были проблемы, но они постепенно решались; без какого-либо участия Аккермана, что ожидаемо. Эрвин понял также, почему Аккерман не хотел втягиваться в это — участие компании Элайджи в чем-то подобном выглядело сомнительным, если учесть, что она выпускала немало продуктов, в составе которых были вещества, вызывающие зависимость. В общем-то, со стороны Элайджи было бы странным гореть желанием влиться во что-то подобное. Эрвин об этом не думал. Он искал работу, но не торопился. Душевное состояние, в котором он находился после увольнения, отпугнуло бы любого работодателя. И отличные рекомендации не помогли бы. Даже от Аккермана он получил хорошую рекомендацию, а эта оценка и опыт работы открывали перед ним практически любые двери. Но Эрвин не торопился. Денег было достаточно, чтобы безбедно прожить минимум год. Сначала альфа занялся восстановлением душевного здоровья. Немало в этом помог Анди, разговоры с которым стали длиннее и внезапно как-то душевнее. В них уже не было флирта, как такового — только искренняя дружеская теплота. — Я бы мог приехать к тебе, — робко предлагал американский омега. — У меня будет небольшой отпуск. Эрвин отказывался, понимая, что у его друга-омеги вот-вот расцветет новый роман. Анди, конечно, знал, что случилось. Эрвин рассказал ему это, когда немного отошел от визита Тома Аккермана. Все вокруг знали, даже Майк. Друг ни разу не поднял эту тему, за что Эрвин был ему безгранично благодарен. Майк не спрашивал, почему у него такое бледное лицо и почему тени под глазами такие темные, но советовал лучше питаться и крепче спать. Эрвин наивно думал, что пожертвовал ради Аккермана-младшего всем, чем мог. Оказалось — нет. Жертвы продолжались, но альфа воспринимал их с равнодушием. Он ничего не чувствовал, эмоции будто закончились. Так он пропустил годовщину свадьбы Нанабы, на которую, кажется, были приглашены абсолютно все. Все, кроме Эрвина, которому Нанаба по телефону сказала с искренним раскаянием: — Извини, Эрвин, я правда не могу. Мне так жаль. Я не хотела, чтобы приходилось… Приходилось делать это. Я не могу выбирать, это ужасно. — Все нормально, Нана, — отвечал альфа, понимая, что произносит правильные слова, и гордясь своей выдержкой. — Отпразднуй, как следует, и выпей мою порцию за меня. Подруга смеялась, но он слышал в ее смехе легкий надрыв, как невыплаканные слезы. От этого становилось не по себе, и Эрвин ощущал себя виноватым. Откровенно говоря, сначала Смит вполне серьезно подумывал вернуться в Америку. Со временем воспоминания бы стерлись, как ночной кошмар, и он смог бы жить дальше спокойно. Разбитое сердце — ну что ж, разве впервые? От этого еще никто не умирал. Эрвин знал, что забудет Леви. Чувства исчезнут, словно их и не было, и омежка останется просто одним из непростых этапов в его жизни. Альфа найдет кого-то другого, возможно, даже полюбит — он ведь внезапно открыл в себе умение любить. Но письмо мальчишки Эрвин сохранил, спрятав глубоко в одной из коробок с хламом. Он вернется к нему, если вновь потеряет от кого-нибудь голову. Прочтет и вспомнит, чем все обернулось в прошлый раз. Но Америка осталась в прошлом. Это тоже этап, и он завершен. Смит решил остаться в городе, в котором родился и вырос. По крайней мере, на первое время. Лето прошло как-то очень быстро и словно бы мимо. Штаб фонда Майка переезжал в новый офис, побольше, и Эрвин помогал, чем мог. Свободные руки требовались то тут, то там. Вещи упаковывались в крепкие коробки и грузились в машины, а после, в новом помещении, пахнущем нежилым и пылью, обретали новое место. Помощь Майку занимала почти все время в августе. Помощь и собеседования, которых было пока совсем мало — Эрвин присматривался, позволяя себе перебирать компании. Иногда в гости заезжала Ханджи. В первое время — в то время, когда Эрвин молча подал заявление на увольнение и отстранился от всех, предпочитая переживать личную неудачу в одиночестве — подруга приезжала, чтобы накормить его и убраться в его квартире. Стойко сносила его болезненное хамство, за которое Эрвин себя тихо ненавидел. Находя пустую банку из-под пива или чего покрепче, Ханджи тяжело вздыхала и угрожала ему врачами и обследованиями. Но, в конце концов, этого не потребовалось: в какой-то момент Эрвин поймал себя на мысли, что совет Тома был здравым, и больше к алкоголю не притрагивался. Ребята в фонде Майка оказались неплохими, но Эрвин все равно держался стороной первое время. Потом, поняв их суть, общение стало легче. Всего в группе помощи Майку было три человека, одним из которых оказалась приятная девушка с темными волосами и серыми глазами. Смит убежденно считал, что это простое совпадение, и типажа у него не было и нет; тем не менее, это не помешало ему отужинать с этой девушкой и проводить ее до дома, отмечая, что живет она в нормальном месте, а не в каком-нибудь притоне. Она представилась странным именем Пик, альфа догадывался, что это псевдоним или что-то типа того. Что ж, каждый имел право на свои тайны, тем более кто-то вроде отчитывающего месяцы с последней дозы. Их встреча не имела продолжения, но обоих это устроило: Пик, кажется, хорошо развлеклась, а сам Эрвин отвлекся. Будни перестали быть однотонными. В начале августа Эрвин наткнулся на одну интересную статью. Это произошло случайно, но он увидел в этом какой-то мистический знак. Сайт, статьи с которого ранее Ханджи присылала ему, сохранился в закладках браузера; так одна из закладок показала, что про Аккермана появились новости, и Смит перешел на страницу статьи, чтобы почитать. Не то чтобы ему было так уж интересно. Если честно, его ничего не интересовало. Забавно, но даже содержание явно заказанной статьи не тронуло. В тексте говорилось о возможном скором появлении японских технологий в сфере разработки новых вакцин и редких препаратов, и все это в их стране. Очень хорошо для экономики, большие налоги и влияния в государственный бюджет. Говорилось в тексте также, что глава какого-то японского концерна сам посетил место будущего предприятия. И не один, а со своей семьей. Прилагались и фотографии не очень хорошего качества. С одной из них безрадостно смотрел Леви Аккерман. Взгляд подростка был привычно пустым, но омежка, казалось, еще сильнее похудел. Эрвин понял, что Элайджа все-таки осуществил задуманное, и… Не почувствовал ничего. Это было странно даже для скупого на эмоции альфы. Но так было даже лучше. Все лучше, чем страдать, честное слово. Пусть лучше Леви достанется этому японскому альфе, если ему так лучше. Эрвин попытался представить недовольное лицо мальчишки, но не ощутил никакого злорадства, понимая, что хочет для подростка только счастья, пусть и не с ним даже. Прочитав статью от начала и до конца, он закрыл сайт и больше не открывал его. Жизнь шла своим чередом. — Надо же, ты умеешь улыбаться, — сказала Пик днем семнадцатого августа. Девушка обернулась и крикнула занятым уборкой и ремонтом ребятам: — Слышите, народ, Эрвин умеет улыбаться. Эрвин и не заметил, что улыбнулся, слушая шутливый рассказ одного из ребят о том, как тот провел свой вечер. — Я думала, ты просто депрессивный альфа, — продолжала Пик, улыбнувшись. Улыбка у нее всегда выходила какая-то печальная. — А ты улыбаешься. Знаешь, на кого ты похож, когда делаешь это? — Нет. — Ты похож на солнышко. Альфа неожиданно для самого себя рассмеялся, услышав такой вердикт. Пик была со странностями, как многие, но говорила всегда прямо и искренно. Наверное, именно это Эрвину в ней понравилось; знакомство их началось с замечания девушки в его сторону, направленного на его неопрятный тогда вид. В частности, Пик отметила, что Эрвин выглядит так, словно быть подопечным фонда ему еще рано. Морально опустошенный альфа не оскорбился, а Майк встал на его защиту. — Пик опять флиртует с Эрвином, — кисло заметил Порко, остановившись, чтобы отдохнуть. Ребята красили стену, решив не тратить и так скудное финансирование на ремонтные бригады. Краску выбрали самую нетоксичную, но все равно приходилось носить маски. Эрвин старался не задумываться над особенностями зависимостей этих людей. Майк лучше него знал, как и что делать правильно, поэтому Смит не вмешивался. — Лишь бы не работать! — Скоро все изменится, я уже не смогу приходить к вам, — сказал Эрвин, и все взгляды обратились к нему. Стало неловко. — По крайней мере, не так часто. Кажется, я нашел подходящую работу, завтра утром у меня встреча. — Ну, это круто, — Пик отвернулась, чтобы подобрать брошенную кисть с белой краской. — Работа — это очень хорошо. Я тоже хочу работу. — Возьми ее к себе секретаршей, когда станешь крутым боссом, Эрвин. — Уймись, Порко! — бросила Пик, угрожающе ткнув в сторону товарища кистью, с которой капало белым прямо на пол. Эрвину Смиту было спокойно. Вот так, среди этих странных личностей, с которыми дальше у него не будет ничего общего. Они не были друзьями и вряд ли кто-то из них станет ему близким человеком. Все это понимали, но все равно шутили и находились на одной волне. Эрвин не рассказывал о себе, и ребята, вероятно, думали, что он тоже с чем-то борется. И он, конечно, боролся, но только с самим собой. Зависимость отвергла его, а находить новую альфа не спешил. Хватило с головой и прежней. Самое забавное, что с Леви Аккерманом они еще, возможно, встретятся. Когда-нибудь. Возможно, когда омеге будет далеко за восемнадцать, а Эрвин приблизится к пятидесяти. Смогут ли они посмотреть друг другу в глаза и по-доброму вспомнить былое или неловко отведут взгляды, делая вид, что незнакомы? Боль осталась, конечно. Но альфе удалось подавить ее, оставив где-то глубоко в душе. Как всегда, спасали занятость и планы на дальнейшую жизнь. Возможно, завтра все сложится, и он получит эту работу. Тогда работа станет смыслом жизни, как и было всегда. Да, жизнь шла своим чередом. Планета не остановилась, а разбитое сердце почти не беспокоило. На самом деле, очень помог ужин с Пик. Эрвин, приглашая ее, и сам не ожидал такого эффекта. Но разговор с кем-то новым, кто его еще не знал и не испытывал к нему жалости, оказался глотком свежего воздуха. Альфа понял, что он еще может быть счастливым, если захочет. Теперь он умеет стоять на своем, главное — найти подходящего человека. Пик не была таким человеком, очевидно. На прощание в тот вечер девушка поцеловала его, не получив никакой отдачи, но это внезапно не сделало их дальнейшее общение неловким. Пик лишь улыбнулась и пожелала ему спокойной ночи. Так всем будет лучше.