Малыш,
если ты читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Шучу, прости. Но ты знаешь, насколько ужасен мой юмор, поэтому простишь, правда? Надеюсь, ты получишь письмо до того, как это произойдет.
Мне бы столько хотелось сказать тебе, столько объяснить, но, к сожалению, я не могу. Не знаю, твой это выбор или нет. Пожалуйста, прости меня за то, что произошло с тобой, это наша с твоим отцом вина, но себя я никогда не прощу. Мне очень жаль, что мы напугали тебя, и ты пострадал по нашей вине.
Я уже писал об этом, но повторю: все, что рассказал твой папа, ложь. Твой отец верит в это, и это понятно, но это ложь. Я никогда не делал того, в чем меня обвиняют, и уж точно не предал бы тебя таким способом. Я сделаю, что угодно, лишь бы доказать это. Если бы ты только дал мне шанс. Пожалуйста, подумай и вспомни, сколько всего мы пережили за прошедший год, неужели ты веришь в это предательство? Веришь, что я мог так поступить с тобой?
Я не мог, Леви, поэтому позволь нам поговорить и все расставить по своим местам. Ты — то, что мне нужно, и только ты. Ни Том, ни кто-либо другой. Пожалуйста, поговори со мной, когда найдешь возможность, я буду ждать. Надеюсь, что у тебя когда-нибудь возникнет такое желание. Если же нет — живи счастливо, пожалуйста. Это все, чего я буду желать при таком раскладе.
Также надеюсь, что Микаса передаст тебе письмо. Если она сделает это, знай, что она — настоящий твой друг. Цени ее!
Твой Э. Смит.
Эрвин Смит несколько раз перечитал то, что написал в отчаянном порыве прошлой ночью. Сейчас написанное не казалось ему таким уж удачным; и, боже, насколько же это было глупо. Еще более глупым ощущалось его нахождение здесь. Вздохнув, альфа перевел взгляд на вывеску «Открыто» с изображением собачьей и кошачьей лап. То, что он собирался сделать, вообще не в его характере: это слишком безумно, слишком отчаянно и действительно по-детски.
Однако, больше Эрвин ничего не мог сделать. Он не видел Леви уже больше трех недель, и надежда на благополучное разрешение все больше таяла с каждым днем. У альфы не было выбора, кроме как пойти на безумство — и все лучше, чем стоять у ворот дома, где он теперь персона нон-грата, или ждать у учебного заведения, надеясь увидеть знакомое хмурое лицо. Это было попросту невыносимо, такое бессилие. Эрвин действительно умел ценить иронию момента. Жизнь имела столько случаев, когда внимания Смита жаждали, когда требовались его искреннее участие и желание действовать. И всякий раз Смит, пресытившись, чувствовал лишь холод и отторжение, по сути, даже не стыдясь этого — такова уж была его натура. И что же теперь? Теперь, когда он готов расшибиться, лишь бы достичь желаемого, он ничего не может сделать. От него почти ничего не зависит.
Эрвин вновь мрачно покосился в сторону вывески, не веря в то, что собирался сделать. Но, да, собирался. Глубоко вздохнув, альфа аккуратно сложил письмо и положил в карман черного пальто, а после открыл дверь авто, чтобы выбраться на улицу. Боль кольнула ребра, стоило согнуться. Время праздников прошло, оставив после себя украшения на некоторых витринах и деревьях. Они и сейчас задорно мигали, кидая на собравшийся в сугробы снег теплый желтый свет. Было достаточно безветренно и тепло, чтобы молодые и не очень парочки неспешно прогуливались; Эрвин не хотел представлять, насколько приятным мог быть этот вечер, если бы не обстоятельства, уничтожившие все хорошее в его жизни. Чертов Том Аккерман, чертов характер Элайджи, чертов Эрвин, не проявивший хладнокровие, когда оно особенно было нужно.
Несколько секунд постояв у угла многоэтажки, где примостился зоомагазинчик, альфа, собравшись с мыслями, толкнул входную дверь. Приветственно зазвенел колокольчик.
То, что Микаса в свои шестнадцать не только учится и шляется по злачным местам, но еще и подрабатывает, немало удивляло. Сначала Эрвин даже не поверил россказням Леви: омежка говорил о достижениях подружки с равнодушным выражением лица, но явно ощущаемым странным воодушевлением. Эрвин не смог скрыть собственного скептицизма, и Леви, чутко заметив это, обиделся и не разговаривал с ним после этого весь вечер, делая вид, что очень занят подготовкой к грядущим экзаменам. Эрвину было не столько стыдно, сколько смешно.
Легкая искорка раскаяния проснулась, когда Эрвин, приехавший забирать Леви поужинать, увидел, как за выходящим из магазина мальчишкой выглянула Микаса. Леви обернулся на прощание, и подружка махнула ему рукой, после чего скрылась в помещении магазина. На ней определенно была форма продавца, и эта картина на несколько секунд ввела альфу в ступор.
— Ей же шестнадцать, — сказал Смит тогда. — Она работает из-за трудностей в семье?
Леви помолчал, глядя на него, прежде чем ответить:
— Может быть.
Итак, Микасе шестнадцать, она из семьи со скромными доходами и при этом тесно дружит с Леви. Она была единственным человеком, которого омежка упоминал и, кажется, единственной, кто был настолько вхож в его жизнь. Да, это странно, но Эрвин помнил, как зародилась его дружба с Аккерманом-старшим. Они тоже были очень разными, а еще Смит никогда не ценил Элайджу так, как следовало бы. Он понял это по истечению лет, но изменить уже ничего не мог.
Однако, было во всем этом кое-что смущающее. Эрвин не любил интересоваться чужими доходами, но, к примеру, телефон девчонки стоил больше, чем если бы это было приличным. Та же модель, что и у Леви — понтовая и вычурная, не такая уж и нужная для подростков шестнадцати или семнадцати лет. Микаса работает, чтобы обеспечить себя?
— Знаешь, это неплохо, — заметил альфа, ловя на себе любопытный омежий взгляд, — я имею в виду, работать с такого возраста. Она учится заботиться о себе, это хорошо. Трудолюбие…
— Да при чем тут трудолюбие, — фыркнул подросток, заставляя Эрвина озадаченно нахмурить брови. — Некоторые вещи просто происходят, и все, — Леви посмотрел в окно. — Но да… Микаса клевая.
И это самое нормальное определение, когда-либо данное Леви кому-либо. Смит удостоверился, что девчонка действительно близка ему по какой-то причине. Даже замечательно, наверное, что у него есть такие друзья. Эрвин предпочитал не выспрашивать подробностей возникновения дружбы, потому что справедливо полагал, что это не его дело, и что нужно соблюдать границы. Иначе он мог сойти за еще одного родителя Леви, кем быть точно не хотел — это переплеталось с определенными темными мыслями, наклонностью, о которой Эрвин раньше не подозревал. Не то чтобы он часто думал об этом.
Помещение зоомагазина было небольшим, но компактным и вместительным. Эрвин зашел внутрь, нервно оглядываясь с надеждой, что угадал смену Микасы. Внутри было несколько покупателей, в том числе пара с ребенком, который шумел, подтягиваясь к клеткам с маленькими птичками. Щебет и детские вопли заставляли нервничать еще больше. У кассы стояла молодая девушка, но не в ее поисках Эрвин приехал сюда.
Микаса обнаружилась сама собой. Выходя из подсобного помещения с большим мешком собачьего корма, девчонка наткнулась на альфу. В первую секунду Эрвин ощущал себя настолько неуютно и неуместно здесь, что едва сдержался, чтобы не развернуться и не уйти с позором. Микаса подняла взгляд и посмотрела на него, в выражении ее красивого лица, практически не тронутого косметикой, мелькнуло узнавание.
— Привет, — все-таки поздоровался Эрвин, нервно улыбнувшись. — Можно тебя отвлечь на несколько минут?
Девчонка быстро посмотрела в сторону ожидающей ее напарницы, а после вновь — на альфу. Эрвин понимал, что Микаса, должно быть, жутко растеряна и удивлена, увидев его. Если только Леви не рассказал ей что-то….
— Знаю, странно, что я приехал, не подумай, что я преследую тебя или что-то вроде того, — проговорил альфа прежде, чем Микаса успела открыть рот. — Я….
— Мистер Смит, — сказала Микаса каким-то неопределенным тоном, ей словно было неловко и неприятно одновременно. — Мне нужно работать.
— Да-да, конечно, прости, я не займу много времени. Если хочешь, я могу подъехать к концу твоей смены, — предложил альфа, надеясь, что в голосе не звучит глухое отчаяние. Почти сразу Смит, поняв, какую смысловую нагрузку несут его слова, спохватился: — То есть, я, конечно, не преследую тебя. Ничего такого, просто, если тебе удобно…
Тут девушка на кассе нетерпеливо позвала:
— Микаса.
Подружка Леви кивнула напарнице и глянула на Эрвина уже более осмысленным, суровым взглядом.
— Я освобожусь минут через двадцать, — сказала Микаса, словно смилостивившись. Хотя, возможно, ее просто заинтриговала причина появления взрослого альфы. Господи, лишь бы она ничего такого не подумала. — Подождете?
— Конечно, — с готовностью ответил Эрвин, чувствуя глупое облегчение. Девчонка всего лишь согласилась поговорить, а он уже радуется, как идиот.
Микаса занялась покупателями, и альфа, сделав несколько шагов в сторону, прошел в самый дальний угол магазина, где он бы никому не помешал.
Двадцать или тридцать минут — это ничто, когда человек охвачен дурным предчувствием. Эрвин не страдал иллюзиями: его глупое письмо мало что изменит, ведь Леви, казалось, ясно дал понять, что не желает иметь с альфой ничего общего. Смит вообще не знал, что сподвигло его написать это: возможно, понимание, что ситуация давно вышла из-под контроля. Возможно, мысли, что он действительно потерял Леви. Ведь потерял же? Как еще можно интерпретировать отстраненность омежки в течение чертового месяца? Конечно, Элайджа мог применить эту свою ебанутую систему контроля и окружить сына стеной отчуждения так, что тот и пикнуть бы не смел. Но с другой стороны — Аккерман-младший уже столько раз доказывал, что способен самостоятельно принимать решения и вероломно покидать родительское гнездо.
Найти информацию о Штернах оказалось очень просто. Первая страница поиска пестрила данными о некой Кристин, владелице небольшой косметической компании, название которой было написано на пене для бритья, используемой альфой уже несколько месяцев.
Обнаружив это, Эрвин не сдержался и невесело рассмеялся. Вот, насколько глубоко Леви Аккерман переплелся с его жизнью — Смит не только работал на его отца и, но и является потребителем продукции, косвенно связанной с Леви. Это стало еще одним напоминанием, насколько они разные. Что Эрвин мог противопоставить семьям, которым принадлежал этот омега? Альфа поймал себя на том, что вновь подсознательно соревнуется с Элайджей Аккерманом, и с досадой сжал зубы.
К сожалению, никакой полезной информации о Томе или его родителях Эрвин не обнаружил. Он посвятил поискам целый вечер третьего января; предыдущие дни смазались, превратившись в какое-то мутное пятно, полное глухого отчаяния. Увы, поиски оказались бесполезны — все, что нашлось в сети о Томе, так или иначе было связано с Аккерманами. Жажда мести и справедливости была настолько сильна, что Эрвин готов был переступить через голос здравого смысла и встретиться с омегой лично. Головные боли, мешающие спать, влияли на настроение и выздоровление патово. Измучившись, альфа решил заняться чем-то полезным — поисками информации, способной помочь ему узнать нынешнее место жительства Тома.
Безуспешно.
Эрвин мало что мог сделать: Леви должен был выйти на учебу через три дня. Если вообще выйдет, мысленно поправлял себя альфа. Элайджа может перевести Леви на домашнее обучение или… Или травмы омежки слишком серьезны, и он не вернется с каникул вовремя. Эрвин гнал эти мысли прочь, но они настойчиво лезли в голову.
В любом случае — вернется Леви учиться или нет — Эрвин не мог просто караулить его у школы, хотя, откровенно говоря, это казалось единственным возможным вариантом встретиться. Безумный поступок, особенно с учетом нынешнего внешнего вида альфы: заживающие ссадины, желтеющие синяки, краснота глаз. Эрвин не хотел показываться перед Аккерманом-младшим в таком виде и сомневался, что навязывание к мальчишке именно сейчас, когда прошло так мало времени с момента катастрофы, это хорошая идея.
Поэтому Эрвин ждал новостей от Ханджи Бернер, и вскоре он их получил.
Эрвин Смит: Ты в порядке? Леви, пожалуйста, откликнись. Я хочу поговорить с тобой.
Эрвин Смит: Нет, нам просто нужно поговорить. Я никогда не прощу ни себя, ни твоего отца за то, что с тобой произошло. Все, что сказали твои родители — неправда. Это ложь, я что угодно сделаю, чтобы это доказать. Прошу тебя, дай мне шанс.
Эрвин Смит: Надеюсь, ты получаешь мои сообщения. Не игнорируй меня.
Позитивная утренняя музыка не выполняла свое предназначение — она не бодрила и не настраивала на активные покупки, а скорее раздражала. Впрочем, дело было в настроении одного конкретного человека.
— Что еще я могу, Ханджи? — мрачно спросил Смит подругу. — Что я могу сделать? Может быть, у Леви вообще нет доступа к телефону.
Ханджи Бернер, оторвавшись от чтения чужой переписки, больше напоминающей монолог, подняла взгляд и поджала губы.
— Я покажу тебе кое-что, — сказала она, отодвигая тележку с покупками в сторону. Коробка с тортом, водруженная на верхушку неаккуратной груды из товаров ежедневного потребления, чистящих средств и черт знает чего еще, опасно накренилась, и Эрвин машинально поправил ее одной рукой, второй убирая новенький смартфон в карман. Было утро воскресенья; рождественские праздники миновали, оставляя после себя легкий осадок из сожаления, одиночества и чувства потери.
Наконец, подруга извлекла свой телефон и бросила на Смита смущенный взгляд, не суливший альфе ничего хорошего. Эрвин терпеливо ждал, когда подруга разберется с телефоном и мешающей ей сумкой (просто бросив ее в кучу с покупками и едва не уничтожая труды Эрвина) и протянет ему разблокированный гаджет, с экрана которого улыбалась ее семья. Ханджи ткнула пальцем и открыла какую-то из своих переписок. Эрвин, глянув на предложенное, с первой же секунды ощутил, как в душе что-то холодеет и покрывается льдом. Одная из его самых неприятных догадок подтвердилась.
Ханджи Бернер: Если я могу тебе чем-нибудь помочь, скажи, хорошо?
Леви: Хорошо.
Ханджи Бернер: Как ты себя чувствуешь? Вы с отцом дома?
Леви: Все нормально.
Ханджи Бернер: Мы все беспокоимся о тебе, Леви. Все, ты ведь знаешь? Повторюсь, если тебе нужна какая-либо помощь, ты всегда можешь обратиться ко мне. Помни об этом.
Леви: Спасибо, тетя Ханджи, но не нужно обо мне беспокоиться.
Ханджи Бернер: Ты занимаешься дома? Я могу как-нибудь заехать днем на чай. Поговорим.
Леви: Я в школе.
Эрвин, закончив ознакомление, на мгновение устало прикрыл глаза. Он плохо спал и еще хуже проводил свои дни. Это напоминало яму, из которой невозможно выбраться. Смертельная ловушка.
— Ты прав, может быть, это и не Леви вовсе… — начала было Ханджи, и утешительные нотки в ее голосе заставили альфу зло вскинуться:
— Это Леви. Ты же знаешь это.
Женщина вздохнула.
— Нет смысла отрицать очевидное, — без жалости к себе продолжил Эрвин. Он отвернулся, потому что не хотел, чтобы подруга видела его лицо. — Он меня избегает. Вот, чего добился Элайджа. Наверное, он очень собой доволен, в очередной раз испортить жизнь собственному ребенку…
Эрвин знал, насколько несправедливо это звучит, знал, но все равно говорил, не в силах сдерживаться. Ханджи сощурилась. Друзья немного помолчали; за короткий перерыв в обсуждениях нагруженная тележка медленно покатилась вперед, едва слышно свистя колесиками. Ханджи, толкающая ее вперед, выглядела задумчивой.
— Леви, наверняка, сильно растерян, — проговорила подруга.
— Леви, должно быть, ненавидит меня, — поправляет ее Смит. И он терпеть не может, как звучат его слова. Эрвин бессилен что-либо с этим сделать, раздражение ищет выхода, и, хоть голос его остается спокойным, от смысла сказанного тянет безнадежностью. Ханджи всегда была каким-то катализатором выхода его эмоций, именно она терпела его хамство в самые сложные периоды. — Еще бы, после таких-то историй. Леви остается в этом чертовом логове, слушает это, что он должен думать…
— Логове?
— Дом Аккерманов, — пояснил Смит, наблюдая, как Бернер разглядывает полки с кетчупом, возле которых они остановились. Идея встретиться утром за покупками принадлежала Ханджи, а Эрвин, жадный до любых, способных помочь ему новостей, с готовностью согласился. Не то чтобы он жалел об этом, но неспешная часовая прогулка между заставленных полок под играющую в зале музыку кого угодно заставит пожалеть. Слегка. — Леви окружен заботливой семьей, Элайджа, Кенни… Боже. Я никак к нему не подберусь. До сих пор не могу поверить, что это происходит.
— Я не стала упоминать тебя прямо в своих сообщениях, чтобы не нагнетать, — ответила подруга терпеливо. — К тому же, это не совсем мое дело, я надеялась, если Леви хочет поговорить с тобой, но не может, он даст мне знать. Я на это намекнула, верно? Но это все, что я могу сделать. В семейные разборки лезть не стоит.
— Ты правильно сделала, — с искренней признательностью выдохнул Смит. Ему было немного стыдно за эмоции, охватившие его несколько секунд назад. — И спасибо, что поддерживаешь Леви. В очередной раз. Думаю, несмотря на его ответы, для него это важно.
— Как я могу иначе. Он вырос у меня на глазах. Я всегда буду защищать его, — Ханджи вновь посмотрела на Эрвина, но теперь уже с явным предупреждением, — от всех. Поэтому-то меня та ситуация с Софией и заставила задуматься, что ты перешел черту.
— Знаешь, границы между правильным и неправильным уже стерлись. Каждый сам сделал свой выбор, правда? — спросил альфа так, словно ни к кому конкретному не обращался. Он знал, что подруга легко уловит суть. — И имеем мы вот такой итог. Больше всего меня злит, что страдает именно Леви.
— Мне тоже это не нравится.
— Кстати… о Софии, — ухватившись за мелькнувшее имя, как за проблеск надежды, Эрвин глянул на сосредоточенное на чтении этикетки лицо Ханджи. — За время праздников она с Леви так и не увиделась? Я имею в виду, ты ведь вообще хотела, чтобы Леви был с вами. Софии нравится компания Леви.
— Нет, мы провели все выходные у родни. Ни с кем не виделись, с Аккерманами тоже.
— Я надеялся, что…
— Границы совсем стерлись, не так ли, Эрвин? — перебила догадливая Ханджи, которая всегда умела тонко улавливать суть. — Думаешь как-нибудь подобраться к Леви через мою дочь?
— Нет, — соврал Смит, не меняя привычного каменного выражения лица. Ему даже не было стыдно.
Глаза подруги озорно блеснули за стеклами очков, но тут же сменились прежней серьезностью. Ханджи помолчала, и Эрвин собирался было снова заговорить, но она оказалась быстрее. Напряженный тон женского голоса альфу насторожил:
— На самом деле, София еще какое-то время не будет видеться с Леви. По крайней мере, это общение будет ограничено.
— Ограничено? Кем?
— Мной и Моблитом, — ответила Ханджи с ощутимым внутренним дискомфортом. Эрвин поднял взгляд, на мгновение забывая о собственных тяжелых мыслях. Ханджи, почувствовав его внимание и молчаливый вопрос, вздохнула. — Моблит считает, что это положительно повлияет на Софию. Она слишком… увлечена общением с Леви. Это давно пора пресекать, пусть дочь отвлекается на кого-нибудь другого.
— Они ведь друзья, — растерянно начал было альфа, но осекся. Что-то неприятное пролетело в мыслях, и озаренный Смит поспешил спросить: — Это из-за меня?
Ханджи помялась, но ответила прямо:
— В какой-то мере, да. На самом деле, мы шли к этому решению давно, еще с тех пор, когда Леви жил у нас. Ты прекрасно помнишь, какие события следовали до этого, но о том, что творилось у нас в доме, знаешь лишь отдаленно. Малыш… Дело не в малыше, он молодец, — добавила подруга торопливо, замечая, как лицо Эрвина мрачнеет, — и он не виноват, если даже делает что-то не так. Но его семья… Эрвин, могу я говорить откровенно? Это немного неловкая тема, и я хотела бы, чтобы это осталось только между нами.
— Кому я бы передал это? Элайдже? — с холодком поинтересовался Смит. — Или, может быть, Нанабе? Кстати, ты что-нибудь о ней слышала? Она буквально пропала, не отвечает на звонки, и меня это беспокоит.
Ханджи покачала головой:
— Мы все праздники не общались. Элайджа упоминал, что она выйдет в отпуск, кажется. Может, она в отпуске? Уточню у Эла. Так вот, про Софию… С тех пор, как Леви пожил у нас, между мной и мужем было, как бы это назвать… Легкое недопонимание. Мы всегда знали, что Леви нравится дочери, и в детстве, знаешь, это было мило. Но с твоим появлением все поменялось, как ты понимаешь, и эта ситуация с презервативом стала последней каплей.
— С моим появлением милым быть перестало, это ясно, — пробормотал альфа, вновь оказавшийся в ранее незнакомой для себя роли. Он не только испортил отношения в семье своего омеги, но еще и его общение с друзьями детства. Блеск. — Ты говорила, Леви вышел из себя, когда это случилось?
— Да, вышло некрасиво, но я понимаю, что чувствовал малыш, а Моблит относится к этому иначе. Из-за разного видения на Аккерманов в моей семье появилось напряжение, мы с мужем даже поругались. Я не могу допустить, чтобы это отражалось на нас. — Ханджи поджала губы, приобретая воинственный вид, готовая защищать свои убеждения. Эрвин не стал спорить, лишь молча смотрел, и женщина, не встретив сопротивления, как-то быстро сникла. — Поэтому мне пришлось пойти на уступки. В конце концов, я жена и мать… Давно нужно было отлучить Софию от Леви, но с твоим появлением это стало практически необходимо. Моблит считает, что Софии лучше не видеть твоих с Леви отношений.
— А еще Леви курит, ругается, — продолжил Эрвин, ощущая против воли зарождающееся раздражение узколобостью мужа Ханджи. Или дело в предмете разговора? Эрвина всегда сильно задевали любые замечания в сторону омежки. В такие моменты инстинкты брали над ним верх. — И, конечно, виноват, что повзрослел. Я понимаю. Думаешь, София не заметит, что Леви больше не появляется?
— Не смотри на ситуацию под таким углом, Эрвин, — осадила его Бернер, — ты несправедлив.
— А вы справедливы? — все больше распалялся альфа, уже забыв о своем желании воздержаться от комментариев. — Я бы и пальцем Леви не тронул в компании Софии, а вы, по сути, лишаете Леви друга в такой тяжелый для него период.
После этих слов Ханджи смотрела на него долго. Достаточно долго для того, чтобы Смит остыл и немного пожалел о собственной вспыльчивости. Наконец, подруга заговорила:
— Неважно, как ты к этому относишься. Подумай вот над чем, Эрвин. Ты вернулся год назад и тогда же впервые заинтересовался жизнью Леви. Мы же, и я, и мой муж, так или иначе заботимся о нем с рождения. Не только о нем, но и о своей дочери в первую очередь. Ты правда думаешь, что знаешь, как лучше?
Уязвленный альфа отвернулся. В последние недели все вокруг него рушилось или обретало искаженную форму; он уже не знал, что правильно. Без присутствия Леви жизнь стала тусклой и какой-то чужой, что ли, как если бы альфа наблюдал за происходящим со стороны. Он не мог быть главным героем этой трагикомедии, ведь он в принципе никогда не был главным героем, он не Капитан Америка, а еще его зовут не Труман. После обвинения Тома Аккермана все разлетелось на осколки, а Эрвин не знал, как их собрать обратно.
С Элайджей разговаривать Смит даже не пытался. Мало того, что связи с другом, решившим окончательно вычеркнуть его из жизни, не было, так еще и сама попытка приблизиться к Аккерману грозила закончиться продолжением бессмысленной битвы. Драка не принесла ничего, кроме вреда. Если физический — разбитое лицо, ноющие ребра и голова — со временем сходил на нет, то моральный, казалось, останется навсегда. Эта рана, затянется ли она? И существует ли лекарство?
— Ты защищаешься, потому что знаешь, что в моих словах есть правда, — сказал альфа. — Но мое отношение значения не имеет, ты права.
— Я хочу, чтобы ты понимал: никто ни в чем Леви не обвиняет, и тебя тоже. Важно, чтобы для тебя моя политика не стала сюрпризом, ведь мы на одной стороне.
— Нет, просто Леви вдруг стал дурной компанией, — высказал альфа то, что вертелось на языке. — Я все равно больше не вижусь с ним, он игнорирует меня полностью. Поэтому неважно, что я думаю или чувствую.
Эрвину нужны были доказательства собственной невиновности. И, вот смех-то, их нет и быть не может; что-то подсказывало, что и у Тома нет доказательств их порочной связи. Обвинения ничем не подкреплялись, кроме слов и домыслов. Все, что было у Эрвина — мятая записка от Леви, и это ему ничего не давало.
От встречи с Ханджи отчего-то стало только хуже. Перед Эрвином, наконец, открылась полная картина его вмешательства в жизнь юного омеги. Это напоминало давно сплетенную огромную паутину, где все было на своем месте. Смит ворвался в жизнь Леви, тронул это сплетение — и волна пошла, нарушая прежний строй. Эрвин не страдал иллюзиями: рано или поздно жизнь подростка бы изменилась по естественным причинам. Но вмешательство Эрвина, несомненно, внесло чудовищные коррективы.
В голове мелькала мысль, от которой что-то болезненно сжималось в груди. Что, если Леви жалеет? Что, если на этом все и закончится?
Шампунь для котят, на котором остановился взгляд погрузившегося в свои мысли Эрвина, утверждал, что еженедельное купание — первый шаг к здоровой шерсти. Абсолютно бесполезная информация помогла отвлечься и перестать ощущать себя полным идиотом, бессознательно мнущим письмо в кармане; рассмотрев ассортимент, который, кажется, ему не пригодится вообще никогда, альфа заметил небольшое объявление о местном приюте, пожертвования для которого можно было оставить прямо здесь, в специальной коробке. Действуя больше по наитию, Смит достал несколько оставшихся в бумажнике купюр и кинул их в коробку, словно это могло принести плюсик в его карму и к удаче с Леви. Тем более, в объявлении, дополненным милыми детскими рисуночками котиков и собачек, были фото волонтеров, отвечающих за пожертвования. Друзья приюта — такое обозначение было дано. Среди друзей была и Микаса, и именно это подтолкнуло Эрвина, не особо увлекавшегося благотворительностью, пожертвовать деньги. Микаса была ниточкой связи с Леви, она была его другом, и это иллюзорно прокладывало мост между Эрвином и Леви, и Микаса мило улыбалась и выглядела, как обычный шестнадцатилетний подросток, и она…
Микаса Аккерман.
Эрвин скользнул взглядом по этому имени, сначала даже не сообразив, что увидел. Затем он с недоумением посмотрел еще раз, потому что, похоже, сошел с ума, и ему что-то мерещилось на фоне психоза по Леви. Но нет — имя осталось таким, каким было, и это ввело альфу в чудовищный ступор.
Как это возможно? Аккерман — достаточно редкая фамилия, Эрвин не знал никого больше, кроме семьи Элайджи. Леви и Микаса подружились и по счастливой случайности оказались однофамильцами? Эрвин представил это и ощутил себя в какой-то параллельной вселенной, где по небу бегают радужные пони. То есть: настолько это было маловероятно. Вероятнее всего, они познакомились по причине объединяющей их фамилии, только вот Смит не припомнил в малочисленных родственниках Элайджи кого-либо с азиатскими корнями. Леви и Микаса дальние родственники? Но тогда, выходит… Эрен тоже Аккерман? Эрен, пудривший Леви мозги разговорами про истинность? Но Эрен и Микаса совсем непохожи…
Эрвин обернулся и посмотрел в сторону спрятавшегося за стеллажом с птичьими клетками прилавка, не понимая, что чувствует. Догадки наслаивались одна на другую. Вряд ли Микаса приписала себе фамилию Леви, как это делают некоторые романтичные девочки. Леви и Микаса совершенно точно не имели между собой ничего, связанного с романтикой.
Альфа нахмурился; из-за тревожных мыслей с новой силой разболелась голова. Внезапно открывшееся возможное родство между подростками почему-то взволновало, и Эрвин никак не мог понять, почему. Шум, издаваемый ребенком, стих, как и громкие разговоры покупателей. В магазине стало существенно тише или оглушенному открытием Смиту так казалось. Двадцать минут, названные Микасой, прошли. Предположительно, дружба с этой девочкой у Аккермана-младшего сложилась именно из-за общей фамилии. Родства. Одной крови? И Леви имел право не упоминать об этом, называя Микасу своей подругой, но отчего же Эрвина так задевает, что омежка не поделился с ним правдой? Или же…
Голубые глаза альфы широко распахнулись из-за пришедшей в голову невероятной догадки.
Мы дружим с рождения.
Голос Леви гулко пробормотал в голове. Всего внезапно оказалось как-то слишком много; альфа даже забыл, зачем вообще появился здесь. Резко мотнув головой, под щебет птиц Смит решительным шагом пошел к выходу из магазина, ловя на себе внимательный девчачий взгляд. Проходя мимо, Эрвин посмотрел в ответ, неожиданно для себя подмечая цвет этих серьезных глаз. Серый. И эта аура, исходящая от Микасы, такая странно-знакомая.
Альфа вышел на улицу и вдохнул морозный воздух. Почему эта фамилия так его взволновала? Почему он чувствует себя таким ошеломленным? И почему, черт возьми, ему кажется, будто он только что открыл что-то выгодное для себя? Эрвин закурил, отвернувшись от входа в магазин и отойдя на несколько шагов в тень. Микаса-подружка Леви была знакома ему, но Микаса-возможная родственница — нет.
Эрвин повернул голову и глянул в сторону своего припаркованного авто, на крыше которого оседал легкий снежок. Поддаваться эмоциям было бы фатально, нужно взять себя в руки. Эрвин знал, ради чего приехал, он приложил много усилий, чтобы переступить через собственные убеждения и принципы. Однако, он не успел вернуться обратно в магазин. Девчонка нашла его сама.
Тихая и шустрая, она проскользнула в тени, как ассасин, и оказалась позади не заметившего ее поначалу мужчины.
— Мистер Смит, — сказала она, заставив альфу вздрогнуть и обернуться. На Микасе была светло-зеленая форма продавца с фартучком, на плечи накинута куртка. Эрвин бы и не узнал в ней ту оторву из клуба. Девушка и мужчина несколько секунд смотрели друг на друга, после чего Микаса продолжила, звуча устало: — Зачем вы здесь?
Эрвин, коротко подумав, решил спросить прямо, потому что знал, что иначе замучается догадками:
— Какая у тебя настоящая фамилия, Микаса? Ты Аккерман?
Серые глаза округлились на мгновение, но этого было достаточно, чтобы альфа со смешанными чувствами, среди которых преобладал шок, понял, что попал в точку.
— Какое это имеет значение? — спросила Микаса. — Вы приехали, чтобы узнать это?
— Кто ты? То есть… ты родственница Леви, правильно? Я думал, что вы просто друзья, но у вас одна фамилия, так что…
— И что?
— Это странно, разве нет? — вкрадчиво поинтересовался альфа. — У вас одинаковая фамилия, и вы дружите. Вы явно не просто друзья.
Микаса сощурилась и кивнула на смитову руку с зажатой в пальцах сигаретой:
— Угостите? У меня перерыв.
— Конечно, — помедлив, ответил альфа. То, как Микаса затягивалась, тоже отдавало чем-то знакомым.
— И что в этом такого странного? — спросила девчонка, наконец. — Мистер Смит, так для чего вы приехали? Что вам нужно?
Если жизнь Эрвина Смита оказалась на вынужденной и неприятной паузе, то жизнь Леви Аккермана продолжалась.
Двенадцатого января страница Леви в социальных сетях внезапно обновилась.
Эрвин Смит по-прежнему имел к ней доступ, и на то могло быть две кардинально разных причины. Первая — Леви попросту не собирался блокировать его, потому что ему было все равно. Вторая — Леви не блокировал его, потому что допускал их общение. Эрвин не знал, во что верить, но почему-то подсознательно первая причина имела больший вес, и от этого было горько.
Страница Леви содержала скудный контент. Альфа знал его наизусть. Помимо скрытых друзей и пары личных фотографий можно было найти несколько старых репостов из популярных групп, и больше ничего. И вот, днем двенадцатого числа во время обеденного перерыва Эрвин, без особой надежды и интереса зайдя в интернет, увидел выложенные омежкой фотографии. От волнения, вызванного обновлением, и без того плохой аппетит пропал полностью. Эрвином завладело странное чувство; он будто бы был сталкером, отчаянно хватающим любые крохи информации о своей звезде. И так оно и было: любое появление недосягаемого омежки воспринималось с жадностью отвергнутого влюбленного.
С первого взгляда насторожило время появления фото на странице: два часа ночи. Не что чтобы Смит ожидал, что Леви в его отсутствие засыпает в девять вечера, как послушный ребенок, но все-таки. Сами фотографии вызвали не меньшие интерес и обеспокоенность. Первое фото явно сделано в доме Аккерманов. Эрвин безошибочно узнал гостиную, хотя видно ее было лишь частично. На первом плане было лицо Микасы, на втором лицо Леви, еще позади виднелась какая-то блондинка и, судя по переливающимся шарикам, огромная ель. На долю секунды Эрвину показалось, что рядом с подростками Нанаба, но нет, стоило приглядеться, и стало очевидно — это определенно кто-то другой. На этой фотографии странно все: это новое постороннее лицо, Микаса, а еще эта рождественская атрибутика, которую дом Аккерманов видел крайне редко. Аккерманы не праздновали Рождество, а еще Эрвин не мог вспомнить ни одного случая, когда Леви приглашал домой друзей. Тем более таких, как Микаса: вот уж действительно плохая компания, а Ханджи еще что-то говорила про Леви. Элайджа настолько либерален? Как эта девчонка подобралась к Аккерману-младшему настолько близко? Ответов у Эрвина не было, но вопросов становилось все больше, и голова от этого болела все сильнее. Уголки девчачьих губ были загадочно приподняты, словно их обладательница знает какой-то секрет. Леви, стоя на втором фоне в белой рубашке, не улыбался; отсутствующее выражение лица напомнило те дни, когда Эрвин впервые знакомился с повзрослевшим омегой.
На втором фото не было людей, зато были салон авто, руль и лежащая на нем рука. Эта тонкая ручка со строгим рукавом была хорошо знакома Смиту, от одного взгляда на обхватившие руль пальцы на душе становилось чуть теплее. А вот салон авто — нет. Это был не внедорожник Элайджи и не та машина, которую Эрвин видел у Тома, это было что-то новое. Что-то такое, что Леви захотел не только запечатлеть, но и выложить на всеобщее обозрение.
Несколько мыслей зависло в голове, которая вновь начинала болеть. Альфа уже принял долю таблеток на сегодня, и из-за этого раздражение кипело в нем почти постоянно. Больничный лист помог пережить лишь самые тяжелые раны, остальные продолжали тревожить, и, судя по наставлениям врачей, будут продолжать делать это еще долго. Прикрыв глаза, Эрвин задумался. Во-первых, мальчишка все-таки посещал свою страницу и имел доступ к телефону. Это еще раз подтверждало: Леви не хочет, не может или не готов говорить с Эрвином. Если родителям удалось настроить омежку против него, Смит понятия не имел, как жить дальше. Он знал, что может потерять Аккермана-младшего, но не ожидал, что это произойдет по такой вот причине… и так рано.
Во-вторых, драгоценное время уходило, а ничего не менялось. Тактика Эрвина не работала; оставаясь в стороне, он рисковал потерять все возможности восстановления связи с Леви Аккерманом.
Пришло время безумств.
— Я хочу попросить тебя об услуге, — с нарастающей неловкостью сказал альфа, не позволяя себе передумать. — Она может показаться тебе странной. Ты ведь знаешь, какого рода отношения меня связывают с Леви Аккерманом, верно?
— Давно, — легко бросила девчонка.
— Хорошо, — со смешанными чувствами выдохнул Эрвин. Осведомленность юной альфы о его сомнительных отношениях с подростком смущала. — Так вышло, что мы потеряли связь, это недоразумение. Я не смог даже отдать ему подарок ко дню рождения, и это….
— Я знаю, что что-то случилось, — Микаса сощурилась. — Мы ведь с Леви все-таки друзья, мистер Смит. И что вы хотите?
Вздохнув с пониманием, что лучше объяснить уже не получится, альфа достал из кармана помятое письмо. Под внимательным взглядом он чувствовал себя очень глупо, и вся эта затея казалась все более глупой, глупее некуда.
— Передай ему это, когда увидишь в следующий раз, — сказал альфа. На девичьем лице проявилась такая подозрительность, что Эрвин поспешил добавить после короткой паузы: — Пожалуйста. Я… я заплачу тебе.
Микаса фыркнула:
— Что? Мне не нужны ваши деньги. Почему бы вам не отдать ему это лично?
— Потому что наша связь разорвана, это долго объяснять и, думаю, тебе это и не нужно. Это своего рода прощальное письмо, я хочу, чтобы он его получил.
— Прощальное, вы что, бросаете
его?
— На самом деле, наоборот. Так что, ты поможешь мне? Помнишь, я как-то помог тебе, поэтому я надеялся, что ты окажешь мне эту небольшую услугу.
— Вы
помогали мне?
— Да, — твердо ответил альфа. Ситуация давно стала безумной, так что можно было говорить, как есть. — Я забрал вас из клуба, когда ты позвонила мне.
— О, мистер Смит, вы приехали, потому что там был Леви.
— Но тебя я тоже забрал, — приписал себе плюс альфа. — И могу помочь еще, если тебе что-нибудь понадобится. Мне просто нужно, чтобы ты отдала это Леви.
Мужчина протянул письмо, и Микаса с сомнением покосилась на него. На самом деле, Эрвин подумывал передать с Микасой еще и подарок, который Леви так и не получил, но отказался от этой идеи в последний момент. Все-таки он не доверял этой девчонке настолько, чтобы отдавать ей в руки такие дорогие вещи.
Микаса протянула свободную руку, чтобы взять письмо, но остановилась и замерла. Эрвин наблюдал, как сменяются эмоции у девушки на лице.
— Я не могу, — сказала, наконец, Микаса, и опустила руку. — Я не буду это передавать. Если это на прощание, оно вообще нахрен не нужно.
— Ты сейчас буквально моя последняя надежда, Микаса.
— Почему вы просто не приедете к Леви и не поговорите с ним?
— Это невозможно, — терпеливо разъяснил Эрвин. — Я не знаю, в родстве ты с Элайджей или нет, но он… временами ужасный человек. Я всю жизнь его лучший друг, я точно знаю.
Микаса внезапно и как-то странно развеселилась. Улыбнувшись, девчонка покачала головой. Сигарета истлела, и юная альфа выкинула ее в снег.
— А вы хороший человек?
— Кажусь плохим?
— Подобное притягивается к подобному.
— Что тебе рассказывал обо мне Леви? Как он, кстати? — Эрвин наконец, решился задать давно волнующий его вопрос. Не мог же он начать расспрашивать девчонку об этом сразу. — Надеюсь, он в порядке.
— Да, все хорошо, — уклончиво ответила девчонка, продолжая криво улыбаться. Ее явно забавлял и одновременно раздражал этот разговор, — я могу взять письмо и попробовать его передать, но обещать, что точно сделаю это, не буду. Посмотрю по ситуации. Возможно, Леви вообще не захочет принимать его.
Эрвин, ощутивший было прилив дурной радости, тут же вернулся к своему прежнему состоянию. Микаса смотрела на него так, словно понимала, что он чувствует.
— Да, ты права, — нехотя признал мужчина, который вот уже месяц безрезультатно пытался пробиться к омеге. — Ты можешь записать мой телефон и отправить мне сообщение, если он не возьмет его?
— Зачем?
— Это важно.
Как Эрвин мог сказать, что это стало бы его личным концом? Самым большим проигрышем в жизни, самой большой неудачей? В этом случае он обязательно разыщет Тома Аккермана, чего бы ему это ни стоило, и вытрясет из него всю душу. Если она у этого омеги в наличии, конечно.
Микаса тяжело вздохнула, но все-таки достала телефон. Альфа продиктовал номер, не веря в свою удачу. Лишь бы только девчонка не передумала. Лишь бы только Аккерман-младший не отказался…
— Ты очень выручишь меня, спасибо, — ощущая прилив теплоты к подружке Леви, сказал Смит. — Я твой должник.
— Я это запомню, — бросила Микаса таким тоном, что стало ясно: она
действительно запомнит. — Мне пора идти, перерыв закончился. Это все?
— Да, прости, что задержал тебя, — спохватился Эрвин, собираясь уйти, пока девчонка не передумала. — Напиши, если что, пожалуйста. Леви… дорог мне.
Микаса развернулась и медленно пошла в сторону дверей в магазин. Она успела сделать три или четыре шага, прежде чем вновь повернулась и проговорила вдогонку еще не успевшему уйти альфе:
— И да, мистер Смит, сначала я сама его прочитаю. Вдруг там какие-нибудь оскорбления или угрозы, я проверю.
— Ты правда думаешь, что я стал бы заниматься подобным только для того, чтобы сделать Леви плохо? Не читай, это же личное.
Микаса пожала плечами.
— Либо читаю и передаю, либо не передаю вовсе. Выбирайте.
Альфа с досадой сжал зубы. Чертова наглая, но умная девчонка! Письмо было не
слишком личным, но неприятно думать, что кто-то залезет в их с Леви общение. Микаса выжидающе смотрела на него, и альфа, вздохнув, махнул рукой.
— Черт с тобой, читай. Скажи еще вот что… насчет твоей фамилии. Так ты в родстве с Леви, верно?
— А это, — Микаса скривила губы в улыбке, — уже совсем не ваше дело, мистер Смит.
Альфа поднял руки в примирительном жесте. На самом-то деле, сейчас его куда больше волновало собственное письмо, чем возможные родственники Леви. Это не было его первостепенной проблемой, скорее, какими-то побочными знаниями, которые никак нельзя было применить.
Они разошлись каждый по своим делам. Микаса вернулась в магазин, Эрвин — в свою машину. Он чувствовал себя опустошенным, так, словно отдал последние силы в борьбе за мальчишку. Теперь все зависело уже не от него, а от других людей.
И от Леви в том числе.
Поздно вечером Эрвин получил сообщение с неизвестного номера.
Спасибо за «настоящего друга». Пожалуйста, Микаса.
Нанаба позвонила сама. Эрвин к тому моменту уже отчаялся дозвониться до нее.
— Господи, Нанаба! Я потерял тебя, где ты, черт возьми, пропадала?
Подруга тепло рассмеялась.
— Потерял меня? Переживал?
— Конечно, не делай так больше. Как дела?
— Отлично, в общем-то, Элайджа отпустил меня в отпуск в кои-то веки, вот я и отрывалась. Телефон просто выключила, он меня так достал… Прости, что не предупредила, — затараторила Нанаба. — Если бы я знала, что ты будешь волноваться, обязательно бы отчиталась заранее.
— А тебе все смешно.
— Ты звонил мне больше двадцати раз, когда такое вообще было? Это даже льстит.
— На самом деле, мне нужна была твоя помощь, — признался Смит, и подруга ненадолго замолчала. А когда заговорила, тон ее изменился на менее теплый:
— Да? Что случилось?
— Мы с Элайджей повздорили. Помнишь, когда-то ты помогала ему и мне, и…
— Так, стоп-стоп. У вас опять ссоры, что я должна сделать?
— Там еще Леви…
После этого разговор прервался секунд на десять. Эрвин не понимал настроения подруги, которая только-только, казалось, была искренне рада его звонкам.
— Скажи-ка, Эрвин, — вкрадчиво начала Нанаба. — Ты названивал мне, потому что тебе понадобилась моя помощь?
— Да.
— Понятно.
— Это сначала, а затем я просто волновался. Ты ведь никогда так не пропадала… Но помощь по-прежнему нужна.
— Чем могу быть тебе полезна, Эрвин? — спросила подруга еще более холодно.
Помявшись, альфа все-таки спросил:
— Ты случайно не знаешь, где сейчас живет Том Аккерман?
— Зачем он тебе?
— Ты просто ответь: да или нет.
— Я не знаю, Эрвин, и знаешь что? Если у тебя опять что-то случилось с Элайджей или Томом, не впутывай меня в это, хорошо? — внезапно окончательно сорвалась Нанаба. Эрвин, не ожидавший такой реакции, даже немного опешил. — Я не собираюсь помогать тебе, попробуй решить свои проблемы сам. Пока.
— Нана, — только и успел крякнуть альфа, прежде чем звонок был прерван со стороны Нанабы.
Чуть позже, обдумав все, Эрвин пришел к выводу, что Элайджа просто рассказал их общей подруге о случившемся и успел настроить ее против него, Эрвина.
Иного объяснения у Смита попросту не было.
* * *
И жизнь продолжилась. Жизнь стала пустой и серой — не тем красивым цветом глаз Леви Аккермана — а уныло-серой, как выцветшая тряпка. Физические ощущения были примерно такие же.
Вечер двадцать третьего января Эрвин проводил в компании Пик, Майка и еще нескольких ребят, с кем успел познакомиться прошедшим летом. Эта встреча не была вечеринкой в правильном значении этого слова: собрались в квартире Майка, большой и лишь наполовину жилой студии с видом на заводские склады кораблестроительной империи.
Эрвин, несмотря на отсутствие настроения, согласился прийти по нескольким причинам. Во-первых, он давно никуда не выбирался. Если не считать офиса — но и в офис он начал ездить в середине месяца, когда с лица сошли последние следы позорных побоев.
Несколько важных встреч пришлось перенести, но все было лучше, чем показываться перед партнерами в виде, в котором Эрвин пребывал в то время. Во-вторых, одиночество в квартире оказалось невыносимым. Не хватало всего: резких или насмешливых слов, запаха, разбросанных тетрадок и утомленных от вопросов об учебе вздохов. Эрвин понятия не имел, как жить с этим дальше. Все равно, что вкусить амброзию единожды.
В-третьих, перед Майком и Пик было даже как-то неудобно. За то, что игнорировал весь месяц, проигнорировал все приглашения и вел себя, как эгоистичная скотина. Особенно это касалось Майка. Проанализировав свое поведение после ситуации с Нанабой, Смит пришел к нелестному для себя выводу: все-таки он плохой друг. Ужасный, если быть честным, ведь даже Майк интересовал его лишь тогда, когда был выгоден.
Альфа не пожалел о своем приезде. Атмосфера была достаточно расслабляющей, несмотря даже на стены помещения, в котором они находились — где-то обклеенные, а где-то чистый кирпич.
Пик хихикала, окруженная своими друзьями. Эрвин, сидящий в стороне, смотрел на нее и ощущал легкую теплоту в груди. Было приятно получить очередное, пусть и незаслуженное приглашение. Майк сидел рядом — он был единственный, кто увлекался коньяком в этот вечер. Смит, продолжавший принимать таблетки, воздерживался.
Время от времени Эрвин доставал свой телефон и поглядывал в него, непонятно на что надеясь. Сообщений от Микасы больше не было, а сам альфа не осмеливался писать ей, уточнить, как обстоят дела. Всего этого было уже как-то слишком.
В очередной раз убирая телефон в карман, Эрвин почувствовал на себе взгляд Майка. Друг весь вечер выглядел как-то странно, словно ему неловко в собственной квартире.
— Мне, наверное, нужно тебе кое-что сказать, но я не знаю, как ты отреагируешь, Эрвин, — сказал вдруг Майк достаточно тихо, чтобы остальные не услышали. Смит тут же напряженно посмотрел на друга в ответ. — Эти твои глаза…
— Что с моими глазами?
— По-прежнему, как у одержимого, но ты измотан. У тебя нет сил, и это очень заметно. Думаешь, почему Пик почти не донимает тебя сегодня? — продолжил Захариас, внеся некоторую ясность о положении вещей. Вот, значит, почему Эрвину отвели такое удобное место и практически оставили в покое, как любимого, но престарелого и еле живого, выжившего из ума дедушку. — Эрвин, так уж вышло, что я пересекался с Аккерманом несколько дней назад. О тебе мы не говорили, если что. Но Эл все же сказал кое-что занятное… Ты только не психуй, ладно?
Предчувствуя что-то отвратительное, Смит кивнул. Тарелку с закусками, что ранее притащила ему заботливая Пик, он отставил в сторону. Майк потер переносицу с таким выражением лица, словно ему было очень уж неловко.
— Мы заговорили о Нанабе, не удивляйся, это довольно частая тема. Она все-таки моя первая любовь, и я… В общем, неважно. Еще мы говорили о Париже, и как-то речь пошла о таких вещах в целом. И Аккерман сказал что-то достаточно странное, но, как я понял, он хочет отправить сына учиться за границу.
— А, — Эрвин невесело, но с облегчением усмехнулся. Он ожидал чего-то похуже. — Так я и знал. Если так подумать, Леви действительно стоит получить хорошее образование, и не здесь.
— Нет, ты не понял. Уже в этом году, в феврале.
— Что?
— Да, как-то так. Мол, иностранные школы ничем не хуже, к тому же, мальчику будет лучше заранее привыкнуть к чужой среде. Честно, Эрвин, я даже не уверен, что понял все правильно, и что он действительно хочет так поступить. Я еще не был уверен, говорить тебе об этом или нет, но, наверное, лучше тебе знать.
Эрвин ощутил себя так, словно на него упала монолитная плита. Дышать внезапно стало физически трудно, и альфа отвернулся, глядя на веселящуюся компанию, но не видя ничего.
— Это же безрассудство, — пробормотал Смит, не обращаясь ни к кому конкретному. — У Леви здесь все. Вот так отправлять его посреди учебного года? Это, как минимум, жестоко, и…
— И, возможно, Аккерман лжет или сказал мне это специально, — закончил Майк, вновь привлекая к себе внимание Эрвина. — Мне, конечно, жутко приятно, что он считает меня полным идиотом, будто я не пойму очевидного. Он уже не тот человек, которого я знал раньше…
Эрвин, еще минуту назад расслабленный, лихорадочно думал. Если Элайджа говорит то, что собирается делать, значит, все кончено. Эрвин не может преследовать Аккермана-младшего по всему миру, как сумасшедший. Как
одержимый. Если омежка не хочет больше видеть его, если он верит в его предательство, если он
уедет… Что, если Леви просто уедет? Если он этого хочет?
— Что будешь делать? — спросил Майк участливо.
— Ничего, — ответил Смит, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Я больше ничего не буду делать.
Письма, сообщения, попытки — все это глупые иллюзии. Не было никакого толку от всего этого; теперь Эрвин это понимал. Он попытался и, кажется, проиграл. Жизнь все же странная штука. Смит представил, что мальчишка оказывается за много-много километров от него, и ощутил постыдную нужду двигаться следом за ним. Это было настолько унизительно, что альфа, прочувствовав это, внезапно перестал что-либо чувствовать вообще. Полное опустошение завладело им, и что-то подсказывало, что душевная пустота — его главный спутник отныне.
Понятно теперь, почему новостей от Микасы нет. Интересно, она знала о планах Аккерманов, когда Эрвин приехал к ней? Ей было смешно? О, как, наверное, забавно Элайдже осознавать бессилие своего бывшего лучшего друга.
— Возможно, так правильнее, — заговорил Майк осторожно. — Я имею в виду, у тебя вся жизнь впереди… Не получилось с этим омежкой, что ж, найдешь другого. Кого-нибудь с более адекватной, простой семьей.
— Не знаю, Майк. Спасибо за утешение.
— Всегда пожалуйста.
Эрвин подумал и мрачно добавил:
— Кое-что я все-таки сделаю. Налей-ка мне, Майк. Поеду потом на такси, плевать.
Захариас потянулся за бутылкой с такой готовностью, словно только этого и ждал.
— Можешь остаться у меня, — предложил друг, заставив Смита печально рассмеяться.
— Ты заставляешь меня думать, что все это — твой большой план по спаиванию. Если что, я тебе не дамся.
Майк коротко хохотнул. Эрвин Смит, получив в руки простой, плохо вымытый стакан, на четверть наполненный коньяком, посмотрел на янтарную жидкость, после чего приподнял стакан и без всякого веселья, но с искренней ненавистью выдал:
— Нахуй Элайджу.
— Нахуй, — подхватил Захариас, поднимая свой стакан в аналогичном жесте. Оторвавшаяся от компании Пик с раскрасневшимися щеками плюхнулась на широкую ручку кресла, в котором сидел Майк, и спросила с неуместным весельем:
— Что это вы такое говорите? Это у вас заклинание такое?
— Да, проклинаем кое-кого.
— А что сделал этот Элайджа?
О, сколько всего он сделал. Эрвин, подумав, выбрал наиболее простую характеристику:
— Доставил мне очень много проблем и продолжает это делать.
Обычно печальные глаза Пик озорно блеснули, когда она сказала:
— Тогда нахуй его.
И Эрвин впервые за прошедший месяц напился, полностью забив на наставления врачей. Быть трезвым в этом мире, где он так одинок, невыносимо — алкоголь лучшее решение в этом случае. Это лучшее, что мог позволить себе Эрвин, чтобы забыться.
Как жить дальше, он не знал и не хотел даже думать об этом. Его занимало окружающее: заботящиеся о нем люди, друг, полупустая холостяцкая квартира. От одной мысли о Леви Аккермане Эрвином овладевало желание что-нибудь разрушить, а этого делать было никак нельзя, ведь он в гостях.
Весь негатив он вполне может пережить в одиночестве.
* * *
Возвращался домой он после одиннадцати. Таксист, подвозивший его, молчал, но в машине тихо и комфортно для слуха играло радио. Эрвин его практически не слышал, что-то мурлыкало фоном к мыслям.
Оставшись наедине с собой, альфа не мог уже отвлекаться на что-то постороннее — и тяжелые надвигающиеся на него перспективы начали давить, и даже алкогольное опьянение не помогало. Наоборот, отчего-то было только хуже. Эрвин знал, что завтра, протрезвев, он проснется в этом новом для себя мире, где у него нет шансов. Вероятнее всего, нет — иначе как можно понимать то, что с ним происходило?
Такси подъезжало к притихшему на ночь центру, а мысли Эрвина Смита крутились почему-то возле Микасы и ее злосчастной фамилии. Тянуло позвонить девчонке или написать сообщение, спросить, действительно ли Леви уедет, и передано ли письмо. Эрвин, конечно, не станет связываться с Микасой (и неважно, Аккерман она или нет, хотя от одного упоминания фамилии все внутри охватывает странным волнением), потому что это уже как-то слишком: своего рода преследование подростка, да еще и незнакомого. Не дай Бог родители Микасы увидят их переписку, как Эрвин будет от этого отмываться? Ему хватало проблем с детьми и их родителями, спасибо большое.
В общем-то, альфа не хотел представлять свою дальнейшую жизнь, хотя прекрасно понимал, что она
будет. То есть все будет по-прежнему, работа, его холостяцкая квартира, встречи с друзьями, случающиеся все реже. Круг друзей тоже поредел, и в этом не виноват никто, кроме самого Эрвина. Откровенно говоря, осознавая свою виновность, он совершенно не чувствовал себя истинно виновным. Ему было почти все равно, когда думалось о Нанабе или Элайдже, ничего не откликалось в пустой душе.
Если бы мужчине пришлось объяснять свое состояние, он бы рассказал, что это как быть осужденным за грязное преступление, которого не совершал. Пожизненно или около того. И да, при этом все газетные заголовки и федеральные новости кричали бы о его преступлении. Ох, нет, пожалуй, не федеральные — ведь Эрвин Смит никогда не был главным героем, обходясь вторыми ролями.
— Мы на месте, — заговорил вдруг таксист, и Эрвин открыл глаза, вырываясь из бредовой дремы. Оказывается, они уже с минуту стояли у дома. — Вам помочь дойти до квартиры или вызвать кого-нибудь, кто может помочь?
Вот он, уровень сервиса. Эрвин, приходя в себя, покачал головой. Его отчаянно мутило, но главная физическая проблема последнего месяца — головная боль — отступила.
— Нет, спасибо, — тяжело ответил Смит. — И простите, что задержал.
— Всего хорошего!
Эрвин вышел из машины, прикладывая слишком много усилий, что хлопнуть дверью. Такси тут же неспешно тронулось, отъезжая, и альфа остался на площадке перед домом в одиночестве. Эрвин не стал даже застегиваться или наматывать шарф, как полагается при таком минусе на улице. Тело горело изнутри, будто объятое пламенем.
У подъезда снова вывесили какие-то новые объявления. Эрвин с трудом сдержался, чтобы не сорвать их к чертям, вымещая злость.
Уже в подъезде Эрвин понял, что забыл бумажник у Майка, прихватив с собой только ключи. Досадуя на собственную нервную рассеянность, Смит приближался к своей квартире — достаточно медленно, чтобы коридор не качался у него перед глазами. Хотелось лечь на опостывший диван, закрыть глаза и уснуть так, чтобы забыть все, что Эрвин успел сегодня услышать. Желательно, проснуться другим человеком, кем-то, кого не оболгали и не бросили.
— Действительно, жалкий, — пробормотал Смит сам себе, вспоминая слова старшего Аккермана. — Смотреть тошно…
Опираясь на стену, альфа зашарил в кармане пальто в поисках ключей, продолжая шагать вперед, и именно в этот момент запнулся об что-то, едва не распластавшись на холодной подъездной плитке. Грязно выругавшись, но удержав равновесие, Эрвин тяжело отступил назад, чтобы посмотреть на то, что помешало ему пройти.
И тут же столкнулся взглядом с откровенно злыми, покрасневшими глазами Леви Аккермана, сжавшегося в комочек у его двери. Эрвин зажмурился и поклялся себе больше никогда не принимать пойло Майка, но тут видение пошевелилось, заставляя машинально открыть глаза и смотреть.
Кажется, Эрвин на него все-таки наступил, но и это не объясняло бы внешний вид Аккермана-младшего. Истрепавшиеся влажные волосы, отсутствие верхней одежды и каких-либо подручных вещей вообще, ни портфеля, ни сумки. Только толстовка, джинсы и ботинки — и сам Леви Аккерман, дрожащий, с отталкивающим, каким-то взбешенным запахом, злыми глазами и бледным лицом.
Эрвин настолько не ожидал увидеть омегу не то что в ближайшее время, но и вообще, что на несколько секунд попросту онемел. Потеряв дар речи и ощущая стремительное отрезвление, альфа смотрел на Аккермана-младшего, все еще не осознавая до конца, привиделось ему или нет. Для иллюзии омежка казался слишком реальным; то, как падала тень от его тела, какой мокрой казалась одежда.
Что-то прогремело в тишине. Ошеломленный Эрвин, глянув вниз, понял, что найденные ключи выпали из его ослабевшей руки.
