Из всех ошибок Тайвина эта, пожалуй, оказалась самой большой. Он всегда откладывал личные дела на потом, и достаточно часто в течение жизни это ему удавалось. Отрицание было защитным механизмом, в котором конфронтации с личной проблемой можно легко избежать, просто игнорируя её. Это… странная форма принятия желаемого за действительное: достаточно долго игнорировать рассматриваемый вопрос и, возможно, он разрешится сам.
Такое поведение выглядело глупым, даже по-детски наивным, и Тайвин хорошо это знал. Он наказывал за подобное кого угодно, потому что это была самая подлая трусость. И всё же он сидел в своем личном кабинете, глядя в огонь, ночь за ночью и думал об этом — или, скорее, притворялся, потому что: сколько бы он не думал, мысли о девушке не покидали его.
С этими мыслями пришла ложь: война продолжается — и вскоре он оставит Харренхолл и девушку на произвол судьбы.
Да, да, да…
В этой лжи он нашел оправдание своим праздным размышлениям, тянувшимся до поздней ночи.
Тайвин пил. На этот раз он понял желание своих детей топить ночи в вине, по крайней мере, до некоторой степени, поскольку он всё ещё думал, что они пьют совсем по неправильным причинам. Его собственные мотивы были другими — по крайней мере, он так себе сказал. Временный побег от войны, который предложила девушка… Каждое слово в этом было ложью, каждое слово.
Хотя война затянулась и Тайвин застрял в Харренхолле с целой армией, которую нужно было прокормить, и… девушкой… Он понимал тот факт, что проблема не решится сама собой. Но тогда: как он вообще хотел, чтобы проблема разрешилась?
Да.
Это было так просто — по крайней мере, так казалось.
Да. И нет.
Этот ответ — намного точнее.
Среди воющего ветра его собственный голос эхом отдавался в затылке, напоминая о том, что она благородного рода. Следовательно, ему ещё предстоит открыть её самый большой секрет, кто она на самом деле. Он не стал бы просто противостоять ей со своими знаниями, потому что в этом не было острых ощущений. Это действительно так просто… слишком просто.
Сложив руки под подбородком, его мысли снова вернулись к ней. Когда дело доходило до девушки, разум Тайвина был запрограммирован заранее. Идея позволить ей играть в его игру была ничем из того, что он когда-либо поощрял. И всё же он давно отбросил логику, когда дело касалось её. Семеро, он ведь не раз сам приободрял её…
«
Она научилась меня читать», — размышлял Тайвин, потягивая вино. Научилась контролировать себя в его присутствии. За прошедшие дни она ни разу не заговорила вне очереди, пока он игнорировал её.
Тайвин проиграл этот раунд игры.
Даже сейчас гнев скрутился в его кишках из-за её силы не поддаваться своему желанию, хотя искушение обратиться к нему было написано на её лице. Возможно, было наивно думать, что она проиграет свою внутреннюю борьбу с самого начала, и этот факт только разозлил его ещё больше. Легко было обвинить её во всех недостатках, которые в значительной степени были его собственными.
Аргументы в уме Тайвина снова стали круговыми и повторяющимися, и их уже нельзя отбросить так же легко, как его пустую чашу.
***
Когда он, наконец, удалился на ночь в спальню, было далеко за полночь, а за окном шумел дождь. Тайвин лежал без сна в постели с открытыми, но невидящими глазами. Окутанный полной тьмой его разум не мог отпустить девушку.
Он застонал.
До сих пор ей ни разу не удалось вторгнуться в его мысли после ухода в личные покои. Это… так тревожно, странно, интимно думать о ней в его спальне, и только за это он её ненавидел. Но не только. Тайвин ненавидел её за то, что она вторгалась в его мысли всякий раз, когда ей хотелось.
Нет, всё было не так.
Всё было наоборот: всякий раз, когда его разум трогала какая-то фантазия «о ней», он пестовал её по какой-то причине — известной лишь Семерым… В её любопытстве было что-то совершенно обезоруживающее; что-то совершенно захватывающее в том, как она изо всех сил старалась не раскрывать свои эмоции. Он пытался отрицать и то, и другое в течение нескольких дней, но без особого успеха — он не был равнодушен ни к одному из них. Уже нет.
Признание того, что он вот-вот проиграет свою игру, пришло поздно, но с железной уверенностью.
Тайвин сел в своей постели, а его разум внезапно заполнился ее образами. Казалось, он не мог забыть, как день за днем темнеют круги под ее глазами, не мог отрицать, что наблюдал за ней, несмотря на то, что делал вид, что не видел. Сильная и сложная эмоция, пришедшая с этим принятием, застала Тайвина врасплох.
Как он и планировал, он радовался своей победе, потому что его «игнор» подействовал на неё именно так, как он думал. И всё же Тайвин не чувствовал себя победителем. Ему не хотелось внутренне радоваться, ему хотелось… извиниться…
В темноте глаза Тайвина расширились. Раскаяние не было эмоцией, которую он слишком хорошо знал. Обычно он подобного не приветствовал.
Почему?
У него не было на это ответа.
Почему она?
На это у него было ещё меньше ответов.
Тем не менее, каким-то образом монотонные вопросы по-прежнему вызывали у него душевное спокойствие, и Тайвин, наконец, погрузился в сон.
***
На следующее утро усталые глаза посмотрели на Тайвина из зеркала. Так же, как темные круги под глазами выросли у девушки, его собственные за последнюю неделю усилились, потому что он почти не спал, факт, который он успешно игнорировал в течение нескольких дней.
Тайвин поднес руки к горлу, чтобы поправить воротник, позволяя пальцам задержаться там на мгновение. Он смотрел на себя, на свое лицо, состарившееся войной и горем, своими собственными амбициями, которые остались живы. И всё же он думал не о войне в этот момент, а о возможности того, что он нарушил тщательно выстроенное равновесие между лордом и слугой.
