From Harrenhal, With Love

      Взгляд Тайвина был прикован к закрытой двери. Хотя Киван давно попрощался, Тайвин уставился на дверь, как будто призрак Харрена проходил сквозь неё каждую секунду.       Его разум был в постоянном движении с тех пор, как ушел брат. Он подумал о работе, которую ему ещё предстоит сделать сегодня, вспомнил все те письма, которые написал и запечатал, но, прежде всего, он подумал о щупальцах эмоций, которые вызвали слова брата.       Они были слишком сильны, чтобы их можно было игнорировать.       Эмоции Тайвина чередовались между гневом и полным недоверием, кружась в его сознании, как эти надоедливые мухи, присутствующие повсюду в древних руинах Харренхолла, и эти эмоции сопровождались словами Кивана, повторяющимися снова и снова.       «Когда собака сходит с ума, вина обычно лежит на хозяине».       Это же настоящее воплощение дерзости и наглости.       Несмотря на то, что Тайвин ничего не почувствовал, он рассмеялся горьким смехом.       Киван вообще не был склонен говорить что-то подобное. Он не был известен своей наглостью и храбростью, по крайней мере, по отношению к своему старшему брату, которым восхищался с детства.       И всё же, возможно, его слова были оправданы теоретически, поскольку всё остальное означало бы, что обвинение было правдой. Обоснованно, потому что Киван был единственным живым человеком, от которого Тайвин допустил бы такое дерзкое заявление.       — На карту поставлена ​​честь нашего дома. — Призрак улыбки промелькнул на лице Тайвина.       Возможно, он слишком часто повторял это в компании своего брата, и, возможно, позорные воспоминания о покойном лорде Титосе остались в памяти его брата так же, как и в его собственной. Их отец запятнал и уничтожил имя Дома Ланнистеров почти безвозвратно своим глупым поведением со своей юной любовницей.       Любовь слабоумного.       Но, конечно же, Киван не осмелился бы обвинить его в том, что он позволяет управлять своим разумом таким поверхностным банальностям? Он не осмелился бы даже подумать…       Руки Тайвина сжались в кулаки. Сама по себе эта мысль была нелепой. Это было чистое безумие. И столь же глупые предположения.       Ничего больше, ничего больше, по крайней мере, так сказал себе Тайвин.       Неужели Киван действительно верил в это? Что он потерял — или вот-вот потеряет рассудок и все свои чувства в пользу девушки низкого происхождения, скорее всего, даже не достигшей совершеннолетия? Прямо сейчас, когда так много было поставлено на карту — честь его дома, его наследие, всё, ради чего он когда-либо работал?       Тайвин фыркнул, качая головой.       Фантазии слабоумного.       Но действительно ли это были слова Кивана?       Нет.       Это было именно то, что двигало Тайвином всю его жизнь: страх увидеть имя Дома Ланнистеров в руинах и пепле.       Поведение их отца наложило глубокий отпечаток на них обоих, и многие влиятельные люди были настолько просты, что позволяли сиюминутным потребностям мешать их амбициям. Не всем посчастливилось найти в браке настоящую и полноценную любовь, как Тайвину.       Думать о леди Джоанне было достаточно, чтобы его губы изогнулись в искренней улыбке, сопровождаемой острой болью в груди. Его разум наполняла жгучая меланхолия сожаления в сочетании со слабым и тупым оттенком боли, проникавшей прямо в его кости. Не прошло ни одного дня, чтобы Тайвин не скучал по ней, тосковал по ней.       Тайвин закрыл глаза, позволяя воспоминаниям о жене овладеть собой.       Песок шевелился под его ногами, и её влажные светлые волосы пропахли морской солью, когда он прижался к ним лицом, обнимая ее с головокружительной радостью на пляже под Кастерли-Рок. Она только что намекнула, что почти уверена, что беременна их первым ребенком. Так оно и было: через семь месяцев родились близнецы.       Воспоминания о леди Джоанне были подобны звездной пыли, сверкающей яркими бриллиантами в самых темных ночах, драгоценными и редкими, но, прежде всего, они были далекими, навсегда вне его досягаемости, хотя он ещё чувствовал её пальцы на своей шее и её губы на своих. И точно так же, как её прикосновение, он всё ещё чувствовал, как волны удовольствия катятся по его коже.       Тайвин никогда не мог избавиться от этих воспоминаний, как будто каждая волна смывала его грехи. Каждый грех был следствием того, что он стал рабом своих амбиций. Амбиции всегда были его большей частью, наконец, они воплотились в жизнь в тот день, когда он положил мертвых детей Рейгара перед троном Роберта. Как и многое другое в его жизни, это был тщательный расчет.       Несмотря на то, что Тайвин делал вид, что никакими усилиями не найдет отпущение всех своих преступлений, чтобы сохранить свое наследие, и никакие размышления о прошлом не изменят того, что он сделал — ни волны, ни его мечты и воспоминания. Кровь прилипла к его рукам, как смола. Он знал об этом, принял это давно, потому что кто-то должен был заплатить цену, чтобы у Дома Ланнистеров было будущее.       И теперь отвратительные слухи о незаконных отношениях его детей угрожали поджечь всё его наследие. Клевета обрушилась на него, как море разбилось о скалы — по крайней мере, он притворился, что шторм, бушующий достаточно долго, пробил даже самый прочный камень.       Гнев пробудился, и Тайвин встал, расхаживая по комнате, как зверь за железной решеткой, под лучами полуденного солнца, выглядывающего из окна.       «Когда солдатам не хватает дисциплины, вина лежит на их командире», так он недавно сказал Тириону. И это было правдой: он так часто видел это в своей жизни.       Но разве это не верно и для его собственных детей?       Разве всем им так или иначе не хватало дисциплины?       Тайвин редко позволял себе такие мысли, потому что это намекало на слабость, в которой он никогда не признается, даже перед самим собой. Его шаги становились все медленнее и тяжелее, а мысли темными и неприятными, пока он не остановился перед окном. Яркое солнце снаружи не соответствовало его настроению.       «Когда собака сходит с ума, вина обычно лежит на хозяине».       Заявление его брата было всего лишь крошечной утомительной вариацией его собственных слов. Не то чтобы Киван, имитирующий его поведение, был чем-то необычным. Киван смотрел на него снизу вверх, всегда смотрел, и тем, кто присматривался, было трудно игнорировать это.       Снаружи солдаты недовольно ссорились, и Тайвин вздохнул. Это была война — она никого не оставляет. Ни его, ни его солдат, ни кто-либо ещё, будь то в Харренхолле или где-то еще.       Дверь со скрипом открылась, и голос одного из его солдат прорвался сквозь тишину и выбросил его из мыслей.       — Милорд, прибыл лорд Лео из дома Леффорд, — объявил он, затаив дыхание.       — Я занят, — заявил Тайвин. Но, как и сказал Киван, он этого не делал, по-прежнему глядя на тренировочную площадку внизу. — Отпустите его.       — Мой господин?       На этом Тайвин обернулся. На лице солдата разлилось замешательство.       — Ты меня слышал, — сказал он, убедившись, что гнев в его голосе понятен даже самому медлительному уму. — Отпусти его!       — Конечно, милорд. — Солдат резко кивнул.       Тайвин выдохнул в тот момент, когда дверь снова захлопнулась, и снова повернулся к окну.       Идиоты.       Некомпетентные дураки.       С каждым днем ​​количество безмозглых людей, казалось, только увеличивалось. Исключений было немного — и с уходом Кивана ещё меньше, но девушка осталась.       Тайвин снова выдохнул.       В девушке, одаренной молодостью, бурлила сила, сила в её убеждениях — наивный и упорный идеализм, способный изменить мир.       Наконец, и в конечном итоге, слова Кивана вызвали реакцию в уме Тайвина — совершенно явно не такую, как его брат ожидал или надеялся, когда произнес их. Всё было с точностью наоборот.       Девушка не была похожа на него. И всё же она была больше похожа на него, чем он думал, что кто-либо может.       Если бы нити судьбы были сплетены иначе…       Нет.       Закрыв на мгновение глаза от слепящего солнца, Тайвин решил, что это недостойная мысль.       Но даже если их судьбы изначально не были переплетены, их отношения давно выросли из того, что считалось подходящим между господином и слугой в мире, где господину было более уместно уложить всю свою семью спать, чем вести со слугами праздные разговоры. Это походило на временный побег. Приятный побег, которого он лишил себя из-за неожиданной реакции на её вопрос о его сыне.       Тайвин рассердился, только на этот раз на себя.       Он был дураком.       В её вопросе не было злого умысла, никаких насмешек над его Домом из-за его родившегося ребенка, это было вызвано простым любопытством, как и многое другое.       Она просто не знала достаточно, чтобы бояться спрашивать.       В ней не было ничего невежественного, только её преобладающая жажда знаний, независимо от того, как часто она сталкивалась с отказом; без страсти, но с безмятежностью. В результате странное чувство гармонии поселилось в его голове во время тех разговоров, которых не должно было быть.       Каким-то образом она оказалась вовлеченной в эту безнадежную войну, вдали от дома, откуда бы она ни была, а их судьбы внезапно перепутались. И всё же она боролась, чтобы держаться подальше от настоящих неприятностей, адаптировавшись как северянка, насколько могла, среди всех львов, чтобы просто выжить как можно дольше. И хотя Тайвин не знал, сделала ли она это намеренно, но она не выбрала ни одну из сторон, потому что те простолюдины, которые встали на чью-либо сторону, могли не увидеть конца.       Наследие.       Семья.       Это было первым и самым важным для Тайвина.       Всегда и на десятилетия — труд, ответственность, гордость и целеустремленность. Имя Ланнистер и ничего больше. Тайвин никогда не поддавался бездумным прихотям и желаниям, вопреки тому, ради чего его дети считали целью жизни.       Самая большая свобода, которую он позволил себе в прошлом, заключалась в том, чтобы поразвлекаться с девственными шлюхами из самых эксклюзивных борделей Королевской Гавани, которыми он наслаждался в течении нескольких месяцев. Но довольно часто даже в эти ночи он не мог заставить свои мысли замолчать.       Как ни странно, девочка смогла успокоить его мысли. В ее компании ему удалось стереть мучительные воспоминания о плену Джейме, пока длился разговор об Эйгоне Таргариене и его сестрах, и внезапно его разум успокоился.       Медленно Тайвин повернулся и направился к столу, наливая себе чашу вина, не садясь. Тем не менее, он закрыл глаза, и первое, что он увидел, это искра возбуждения в глазах девушки, когда он подарил ей книгу, которую он хотел увидеть снова.       Было что-то в девушке, чего он не мог ни понять, ни объяснить; что-то, что удерживало его в столь же плену, как и его амбиции, которые он на короткое время отложил в сторону, позволив своему разуму размышлять о ней, с той разницей, что сейчас они не были бессмысленными, его первоначальный план раз и навсегда был уничтожен.       «Война редко определяет, кто прав. Она определяет, кто останется».       Никто не знал, кто будет жив через неделю, месяц, год — так почему бы не заняться тем, что никогда не должно было быть, даже если это было безобидным?       А теперь, когда Киван ушел, никто никогда не осмелится усомниться в его поведении. Не то чтобы Тайвина волновало, что о нем думают люди. К сожалению, это была сфера деятельности Джейме, каким бы безрассудным он ни был, он проводил слишком много времени, беспокоясь о том, что о нем думают другие люди, заботясь о своем мнении об овцах.       В голове Тайвина появилась идея, за которой последовал призрак улыбки. Он крутил эту мысль в своем уме, и с каждой секундой его улыбка росла.       Да.       Обязанности в этот день были забыты, как будто они никогда не имели значения, а его охватило странное волнение.       Медленно Тайвин направился к двери, открывая её в нахлынувшем рвении.       — Мой господин? — спросил один из его охранников, расправляя плечи. — Лорд Лео из дома Леффорд уже ушел.       — Не он, — сухо ответил Тайвин, скрестив руки за спиной. — Приведи мне чашницу.       — Я… мы… мы не знаем, где она. — Охранник посмотрел на своего товарища, затем снова на Тайвина, и на его лице появилось замешательство.       — Тогда тебе лучше узнать, м-м-м? — Тайвину хотелось закатить глаза.       — Немедленно, милорд, — солдат несколько раз кивнул.       — Хорошо, — сказал Тайвин. — Я ничего другого не ожидал.

***

      Арья была напугана до смерти, когда дверь в её комнату распахнулась и два солдата в малиновых плащах вытянулись по струнке перед ней, переводя дыхание, сопровождаемые торжественными криками, внезапно доносившимися из Башни Плача.       Арья прижалась к стене, сидя на матрасе.       Глупая.       В первую очередь ей следовало запереть дверь, но её разум всё ещё не мог осмыслить то, что случилось с сиром Киваном. Ошибки, которые она совершала, росли с каждым днем, и каждая из них влекла за собой последствия, к которым она ещё не была готова — всё это из-за её беспечности.       Арья снова заплакала от шока и страха. Слезы для неё — не сюрприз, но они стали совершенно неудержимыми, что бы сир Киван ни обещал. Она не поверила ни единому слову — и оказалась права: иначе зачем они пришли за ней?       Подтверждение её мыслей пришло через секунду.       — Лорд Тайвин требует твоего присутствия, — прохрипел один солдат.       Нож в её ботинке пульсировал по лодыжке. Значит, она должна была воспользоваться давным-давно, когда он ни о чем не подозревал, когда у неё была возможность. Ей следовало назвать Якену и второе имя.       Арья этого не сделала — и результатом было то, что она оказалась в ловушке без малейшего шанса на побег, а два солдата с садистскими ухмылками наблюдали за каждым её движением.       Она потерла жалящие глаза тыльной стороной ладони, в основном, чтобы выиграть время.       — Что теперь?       — А теперь поторопись, — сказал другой мужчина, шагнув в комнату, но она продолжала смотреть на них, пока сердце бешено колотилось в ее груди. — Меня не накажут из-за грязной шавки.       Арья встала и сжала кулаки рядом с собой, понимая, что они напуганы даже больше, чем она сама, что не имело никакого смысла.       Когда он попытался схватить её за руку, она с легкостью увернулась и оказалась вне его досягаемости, как её учил Сирио.       — Не смей трогать меня, — прошипела она. — Никогда.       «Свирепая, как росомаха», подумала Арья и улыбнулась, заметив их мгновенный недоуменный взгляд.       Ей больше нечего было терять, это её внезапная единственная защита от всех мерзких существ.       Лорд Тайвин знал о происшествии с сиром Киваном, иначе зачем ему посылать за ней? Она знала, что её ждет, знала, как сильно он этого не одобрит. Что бы не случилось, она встретит это с достоинством, по крайней мере, она на это надеялась.       Арья не съежилась, не пряталась — в конце концов, она была Старком из Винтерфелла, дочерью своего отца, она сохранит свое достоинство.       Подняв подбородок, она сделала несколько шагов к солдатам, и хотя притворилась, что не боится, её ноги внезапно начали казаться пудингом.       — Очень хорошо, — сказала Арья, закрывая и запирая за собой дверь, как будто это было самым обычным делом перед двумя нетерпеливыми мужчинами Ланнистеров.       Пройдя через всех монстров Тайвина Ланнистера, которые были в её голове, Арья зашагала по одному из бесконечных коридоров к месту назначения с уверенностью, которой она на самом деле не чувствовала. Её ботинки стучали с каждым шагом, который она делала.       В Харренхолле притворство было всем, чему она научилась давным-давно. Арья игнорировала шепчущихся за её спиной прохожих, их взгляды были недоверчивыми и злобными; не обращала внимания и на бегающих крыс. Один солдат шел впереди неё, другой — позади неё, чтобы она не попыталась сбежать.       Даже если она попытается, куда пойдет?       Риверран?       Орлиное Гнездо?       Винтерфелл?       Гигантский коридор все еще оставался холодным. Она не знала другого места, где всегда было так холодно, как внутри Харренхолла, и даже апартаменты лорда Тайвина не были исключением, когда на улице было невероятно жарко.       Арья почувствовала себя свиньей, ведущей к мяснику — и, возможно, это было недалеко от правды.       Повешена.       Содранная кожа.       Изнасилована.       Особое развлечение для Варго Хоута.       Была тысяча вариантов, определяющих её судьбу, и блокирующих весь остальной мир.       Внутренним взором она увидела возвышающегося над ней лорда Тайвина с широкими квадратными плечами и широкой улыбкой. Ее спина была прижата к холодному камню, так что у неё не осталось даже малейшей возможности бежать.       — Милорд, — голос солдата оборвал ход её мыслей, полностью открыв дверь в покои лорда Тайвина. — Мы привели девушку.       Арья подавила неприятный кашель и замерла как вкопанная, а взгляд упал на лорда Тайвина, стоящего у окна со скрещенными за спиной руками.       — Это заняло у вас достаточно времени, — заявил он, даже не потрудившись обернуться.       Его голос был похож на сталь, и хотя его гнев не был направлен на нее, Арье он не понравился, потому что, без сомнения, в мгновение ока он был бы таким, и даже когда она думала об этом, вся её фальшивая уверенность вытекала из её тела. Она была рада, что он не смотрел на неё и не видел, как её гордая поза превратилась в пепел.       Огонь полностью сгорел до раскаленных углей, потому что, казалось, никто не обращал на него внимания с самого утра, заметила Арья, а холодность затхлого воздуха соответствовала голосу лорда Тайвина.       — Мы…       При этом её господин повернулся, потер виски, затем приподнял бровь. Он позволил тишине говорить за него, когда он шагал к ним, и с некоторым восторгом Арья заметила, что солдаты позади нее шаркают ногами.       — Я устал от ваших оправданий, — сказал он своим людям, но его глаза были прикованы к лицу Арьи.       Рефлекторно, и поскольку Арья была уверена, что на самом деле эти слова предназначались для нее, она вздрогнула.       Он остановился прямо перед ней, напрягшись, как тетива, в позе, которая делала его силу ощутимой. Хотя она была хорошо знакома с его привычкой, ей потребовались все силы, которые она могла найти, чтобы не смотреть в пол.       Арья встретила зеленые глаза с золотыми крапинками, в которых не было даже намека на гнев, и в его лице было что-то, что напомнило ей о её отце, хотя они не были похожи друг на друга — и за все эти дни она никогда не видела этого раньше.       Это поразило её и сбило с толку до такой степени, что Арья не знала, что собиралась сказать, чувствуя его пылающий взгляд на своей коже, взвешивающий и измеряющий, и, несмотря на то, что была одета, она чувствовала себя обнаженной перед ним.       Осуществление контроля было добродетелью лорда Тайвина, а наказание — его пороком, и он был влюблен и в то, и в другое, как знала Арья, и это нисколько не помогало ей вернуть голос.       Тишина была густой и напряженной, накрывая их, как бархатное одеяло, заглушая все звуки, пока её не нарушил голос лорда Тайвина.       — Оставьте нас!