Ирма
Щеки горели. Дыхание сбилось. Раскинув руки, девушка кружилась, стоя босыми ногами на траве. Сгустившиеся сумерки медленно алели на горизонте, облака окрашивались в розовый. Кое-где в городе еще играла музыка. Остановившись, она опустила руки и медленно вдохнула. Воздух как и вчера пах едой, развлечениями и смехом. Ирма пошире улыбнулась. Теперь чувства предвкушения не витало, только мягкая услада прошедшего праздника шелестела с ветром. Ноги замерзли, и она заметила, что трава покрыта росой. Влажными ступнями она ступала по тропе обратно к замку. Во дворце все также пахло пионами, которые украшали главные залы. Пионы. Прямо как у тетушки в саду. Что за чудесные цветы. Когда ее голова наконец опустилась на подушку, она сладко потянулась и вдруг заметила, как на самом деле устала. Аромат цветов, запах утра и переполнявшее от прошедшего вечера счастье пьянили лучше всякого вина. Не успев даже снять наряд, она уснула в облаке голубого шелка.Торин
- Служанка. Из людей. Без рода, имени и стати. Чем она взяла тебя, брат? Красотой и молодостью? Так знай, их век короток - скоро у нее не будет ни того, ни другого. Дис говорила тихо, но твердо и едко - так в жизни Торина умела только она. - ....довольно, Дис, - попытался вклиниться король. - Отчего же? Отчего ты просишь молчать, когда все в Эред Луин словно с ума сошли? Кто были эти «все», и отчего они сошли с ума, не представлялось ему интересным в отличие от тишины, которая царила до прихода принцессы. - Я не понимаю, о чем ты толкуешь, и не уверен, что хочу понимать, - Торин устало потер переносицу. Утро после дня Дурина просто не могло быть хуже. - ...наплевав на все правила и приличия.... Голова звенела от количества выпитого. Сам Дубощит никогда не страдал подобным, да и ни один гном, которого он знал, тоже. Хотя Двалин любил шутить, что лишь сильное от природы похмелье, накрывавшее брата после каждого кубка медовухи, спасает Балина от регулярных пьянок и делает его их извечным голосом разума. Разве он вчера не потягивал вино? Должно быть, тоже мучается с утра. Несчастный старина Балин! - ...словно это касается лишь тебя! Сестра не облегчала боли в висках ни на йоту. Это ни разу не сработало, но с юности Торин на такие дни помнил для себя лишь то, что после хорошего вечера на утро спасает только еще небольшая порция горячительного напитка. Приоткрыв один глаз, он заприметил полный стеклянный графин вина на столе близ себя. Вот удача! - Дис, ты бы лучше подала вина. Вон та-ам оно, на столе. - ...пока все не решили, что мы... - Так, ну довольно этой болтовни, я... - Не смей перебивать меня, когда я перебиваю тебя! - во внезапно образовавшейся тишине ее голос звучал словно раскат грома. Дис редко кричала и уж точно не знала слова «истерика», но сейчас она выглядела почти отчаявшейся. Торин наконец взглянул на нее, по-настоящему взглянул. Ее волосы не были уложены идеально, как обычно. Ее ладони дрожали. Глаза были покрасневшими, а кожа при свете казалась блеклой. Он слышит даже шорох листьев на охоте, но не заметил болезненного вида сестры. Ох, эта его невнимательность. Торин откинулся на кресле и осмотрел принцессу с головы до пят пристальным взором и остановился на ее лице. - Дис, что-то произошло? - Произошло то, - обманчиво спокойно начала она, - что у моего брата отшибло память. Ведь он не помнит, что он король. Что его удел - быть достойным своего имени, - ее голос медленно, но верно повышался, - и подавать пример своим подданным. И друзьям, и семье, и своим наследникам! - она сделала паузу на последнем слове, подчеркивая важность сказанного, которая, впрочем, ускользнула от ее брата. Резко повернувшись на каблуках, она ушла, по дороге захватив драгоценный графин вина. Торин смотрел ей вслед и не двигался. Слова сестры удивили его. Задели. Разве он плохой король им? Разве он не вел людей за собой годами, десятилетиями? Не искал им укрытие, пристанище, дом? Не жил бок о бок с простыми гномами, деля одну буханку хлеба, одно лежбище, без излишеств, без привилегий? Защищал, уберегал? Занимался тем, чем ни один даже самый недостойнейший из гномов Железных холмов не занялся бы : работал в поле, в шахтах, подковывал людских лошадей и отливал им оружие из дешевой стали, с которой ему, повидавшему лучшие гномьи кузни, было даже стыдно работать. Всегда - в пыли, в поту, в ночи и днем за ночлег, за одежду, за еду, вовсе не золото даже, а обычные жизненные нужды! В глубине души Торин полагал, что за годы хождений по мукам, неблагодарной работы, пóдати и унижений он уже отдал своему народу долг короля. Он не считал, что имел право вести сейчас, в годы благоденствия, разгульную жизнь, отдыхать или класть корону на голову неготового к этому Фили, но был уверен, что его не посмеют назвать недостойным своего титула! Народ Эребора прошел с ним самые голодные, жуткие, самые бедные времена, и теперь он слышит, и от кого - от собственной сестры! - что недостоин этого имени. По сердцу словно резануло тупым мечом. Вечером того же дня, как состоялся этот пренеприятный разговор, Торин уже был бодр, объездил с Балином (тот был менее бодр и, кажется, даже иногда зеленел от неровной походки животного, ох, неужели никто не сказал ему, что нужно выпить еще, чтоб полегчало?) на баранах двор и окраину города с выдачей оставшихся с пира яств беднякам. Оставшись наедине с собой, он вновь сделался грузным и мрачным. Мысли возвращались к разговору с сестрой. К обеспокоенным взглядам Балина этим утром, когда Торин спросил, помнит ли он День Дурина в Эреборе, когда счастливые и пьяные, гномы наутро (не знавшие, что уже наступило утро) еще водили хороводы, пели и засыпали прямо в коридорах. К оркам, которые теснили их границы. К деве, которая веселила его своим упрямством в последние месяцы. Было в этом всем что-то общее. Что-то настолько очевидное. Подкравшееся незаметно, взрощенное годами и теперь пожирающее его изнутри. Торин не хотел править Эред Луином. Вот и все. Не так уж и сложно было признаться, правда? Король-под-Горой. Вот какой титул передан ему отцом, а тому - дедом. Он не король Синих гор, не правитель Залов Торина, названных его же собственным именем, от которого его воротило. Он узбад. «Узбад» шептали они ему вслед. Не кричали завилисто как раньше, когда Трор въезжал за ворота с дарами из Железных холмов. Не говорили, не вспоминали, словно забыли. Словно не было такого слова, такого титула, такого короля, не было самого Эребора. Только старики порой называли Дубощита так по привычке. Узбад - это правитель. Властитель. Король и царь всякому гному! Был раньше, а более и нет. И эта мысль, краткая, емкая, на первый взгляд, топила в себе все его разочарование и боль, прятанные годами, уже целым столетием как. Он сам запрещал поначалу так его звать, а после все и привыкли. Но Торин не сомневался тогда, в молодости, что это было временно. Что все еще отвоюется, вернется назад. Что титул деда надобно заслужить, когда вернет Одинокую гору, выцепет из лап дракона, а до тех пор он просто король без имени. И вот он здесь столетие спустя. И жизнь вроде бы наладилась, до богатства, конечно, еще далеко, до былой роскоши - и подавно, но жить можно, и нужно. Да только здесь ли - в Эред Луине? Или в стенах, где его учил ездить верхом отец, укладывала спать мать, Дис еще носила дорогие бальные платья, а они с братом Фрерином учились биться на мечах и слушали рассказы деда у того на коленях? Куда зовет его сердце гном понял давно, но признаться в таком безрассудстве было страшно даже себе. Идти до последнего за призрачным шансом на победу, на счастье...но разве это не было бы его личное, настоящее, искреннее счастье? Его битва. Его война. В последний раз, когда он ощущал себя сильным, когда верил в победу, в себя, свой народ был так давно и так далеко от этого проклятого места здесь, в Синих горах...Здесь он чувствует себя слабым, сдавшимся, одиноким как никогда. Хотя на периферии сознания крутилась мысль, что одна борьба здесь его все же шевелит. И кусает как змея! И шипит. «Да, - ухмыльнулся Торин сам себя, ложась в кровать и глядя в потолок, - у этой битвы есть даже имя. Женское. Суровое, как острие клинка у горла, и звонкое, как смех этой наглой девицы». И все же, несмотря на такие радости жизни в лице этой незнакомой манящей девы, любимых племянников, друзей, сама природа его была против этого прозябания. Против того, чтобы довольствоваться малым. Принимать решения - скучные, бытовые, надоевшие, потерявшие для него всякий смысл. Орки на границе? Что же, его люди разберутся. Сам он - как с ужасом и виной понял Торин, едва услышал о последнем нападении - не хочет биться. Не хочет биться за этот отвоеванный у всех клочок земли. Ради его народа? Это можно. Но не ради чести этих земель, их важности или привязанности к ним. Он не чувствует ничего. Благодарность земле, что приняла их, и была их плодородной кормилицей, но не любовь и не радость при возвращении домой. Чем дольше Торин утопал в местной стряпне, в увеселениях и работе, тем сильнее прирастал к этому месту и рисковал более никогда не покинуть его. И умереть здесь же. Последняя мысль и вовсе была подобна грому в ночи или последнему гвоздю в крышке гроба. Король без королевства. Король, бросивший свой дом. Король, не вернувший их силы и достоинство. Король под горой? Нет, юнцы, не ошибитесь. То был Торин Дубощит, Король без горы. К чему эти годы страданий и работы? Эти деленые с кем-то лежбища и буханки хлеба на двоих с обычным гномом? Этот долгий путь через все Средиземье. Ради набитого брюха и тихой, бездумной кончины в месте, что уже опротивело ему, но которым ему предстоит еще долго править. И этого он страшился более чего бы то ни было. Дис была права. Он недостоин звания короля. Но не короля Синих гор - для этого места он сделал достаточно. Он недостоин зваться узбадом, потому что так и не отвоевал Эребор. Нет, он даже не попытался - вот, что хуже всего. С этими тягостными мыслями уже которую ночь подряд он перевернулся на бок и попытался уснуть.