Торин
Пламя костра искрило и рассеивалось во мраке ночного леса. Мужчины, окружившие костер, передавали по кругу медовуху и хмельно посмеивались. Двалин сидел чуть поодаль и начищал секиру. Подойдя ближе, Торин увидел, что та была вся покрыта засохшей кровью, и гном с остервенением ее отскребал. Несколько тварей ускользнуло от них - трусливо сбежали, побросав свой скарб и соплеменников. Но что беспокоило Торина больше, так это их вид. Большинство орков за минувшие годы войн и столкновений, что называется, очеловечились: они крали оружие эльфов, пожитки и скот у людей и дома у гномов. Зубы скрипнули при мысли о захвате Кхазад-дума. Так или иначе, многие из этих существ понимали общий язык, часто сражались лучшими клинками, украденными у убитых эльфов или гномов, и знали, как сражаются враги, опережали их, брали в засады. Орки были скудоумны, но наученные годами схваток, оставались грозными противниками. Но эти твари были куда более животноподобными, одичавшими. Они явно не часто охотились в Средиземье, и потому так легко попались в гномью ловушку. Язык их был древним и темным, на каких не говорили свободные народы, и ничего кроме, как догадывался Торин, проклятий он от них не услышал. - Нужно найти остальных, - тишину разрезал голос Двалина, - узнать, откуда они пришли. - Они того не стоят. Двалин прекратил начищать оружие и медленно поднял тяжелый взгляд на старого друга. Гномы, повеселев, расходились спать по шатрам, готовясь утром продолжить путь. У костра они оставались одни. - А кто стоит? Кто стоит того, чтобы ты поднял топор, как положено, а не давал этим тварям рыскать в этих лесах? - Они из оседлых орков, что живут далеко отсюда, не военный легион. Они искали что-то, да, но уже не найдут. Оставь это, Двалин. Взгляд гнома, с которым он глядел на Дубощита, был тягостным и полным чего-то...словно несостоявшихся надежд, словно глубоко спрятанного разочарования - вот что увидел в них Торин. Отвернувшись от его очевидного осуждения, он принялся ворошить угли, думая о том, как ему осточертели все беспокойства об этих тварях и их скитаниях по доброй земле. Порой хотелось взять в руки секиру и убить их всех до одного, чтобы просто перестать волноваться и забыть их как темный сон, но даже вечной жизни в бою бы не хватило на то, чтобы вырезать всю орочью породу. И руки опускались. - Орит хочет помочь восстановить Габилгатхол, - тихо проговорил Торин, и Двалин отложил горячую кружку, внимая ему, - там много старых шахт, и дела всегда шли хорошо, пока...сам знаешь. Я подумал, тебе это может показаться занятным. В Синих горах было отстроено много гномьих городов, много старых поселений, дворцов и подземных замков. Король с семьей жил в Залах Торина, что звались по его имени, недалеко от них стояли Залы Траина - в честь его отца, что основали они вместе после изгнания. Синие горы имели долгую историю, и многие страницы в ней написали гномы. Еще не так давно они шли сюда голодные и нищие прямиком от Одинокой Горы с надеждой обосновать свою приют в древних городах - Ногроде и Габилгатхоле, последний эльфы и люди когда-то называли Белегостом. Старые, разрушенные, необжитые - от них веяло смертью и забытием, и немногие решились остаться в этих когда-то величавых цитаделях. Большинство ушло за отцом Торина - прорубать себе путь в новом царстве гномов. Двалин имел непростую память об этих подземных крепостях. Его любимая матушка была родом из Белегоста и в свое время вернулась, чтобы умереть там, неся скорбь по мужу и их потерянному дому в Эреборе. Ее конец был тихий и печальный. Двалин не любил говорить об этом, потому после слов Дубощита воззрился на него с подозрением в глазах, которые выражали опасение, что гном может затронуть в разговоре досадную ему тему. Но Торин не был бы хорошим другом, если бы не знал, что это может расстроить, а то и рассердить сына Фундина и Ран. - Гномы приезжают со всех городов, сил становится больше, скоро и работы на всех хватать не будет, - с улыбкой прохрипел король гномов, закуривая трубку, - Балин согласен с нами - старые шахты Белегоста могут быть полезны, - на имени брата Двалин дернул головой, выдавая свое небезразличие к теме разговора, - тамошние гномы, а их можно по пальцам пересчитать, только рады будут помощи. Хотя гора богата на улов, дела их нынче совсем плохи. - Кто еще отправится в Габилгатхол? - оборвал его гном. - Орит возглавит эту небольшую экспедицию, нужно оценить, как все плохо, и как много гномов пригодится для работы. Из наших еще Оин и Глоин. Кили тоже хочет отправиться с ними... - То есть ты сказал всем, кроме меня. - Ты знаешь почему. - Утаил до последнего момента, когда все было уже решено. - Двалин, ты знаешь почему, - повторил король, повышая голос. Друг его залпом опустошил кружку, чтобы только не смотреть на него, Торина. - Я поеду с ними, - грозно заключил он и оставил гнома одного шевелить угли у костра. Дубощит протяжно вздохнул и затянулся дымом из трубки. Он знал, что гном не обрадуется этой новости, и тянул до последнего. Но все же Балин будет доволен, раз его брат отправится в старую цитадель. Некоторые раны заживают со временем, а некоторые нужно идти и лечить самим через боль и силу. И все же Торин не любил ссориться с другом. - Ты сказал ему, да? - рядом приземлился Фили, назначенный ночью сторожить лагерь. - Да, сказал. - И он не обрадовался? - Как видишь, - подумав, Торин добавил, - а знаешь, кто еще не был рад? - Полагаю, матушка, раз Кили уже собрал сумки в готовности отчалить из-под ее крыла. - Да, - улыбнулся гном, вспоминая, как просветлело лицо племянника, которому он дал добро на путь в Белегост, - Дис эта новость не обрадовала, хотя и не удивила. Кстати... Мужчина прервался, чтобы втянуть потуже дым. Табак был хороший, и Торин даже прикрыл глаза, набирая полную грудь. - Меня в отличие от нее кое-что удивило в недавнем времени. - Мм-м? - протянул племянник, пробуя табак из щедро забитой трубки дяди Торина. - Мне, Фили, было бы интереснее знать, куда была запряжена твоя лошадь в вечер праздника, - глаза его все еще были прикрыты, но он нутром чувствовал, как молодой гном замер. Значит, попал в точку. - Я запряг ее в поход... - Она стояла в конюшнях с провизией и вещами много раньше, чем даже успел начаться пир. И твоя мать искала тебя тем вечером, а ты словно испарился. И ответом ему служило молчание. Племянник занял место на бревне по левую руку от него, но, кажется, Фили уже успел пожалеть о том, что подошел и решил подбодрить дядю Торина после нелегкого разговора. - Что вынудило тебя сорваться в путь в самый разгар вечера? - Фили упорно молчал, потирая пальцем ус, сплетенный в косу, - это из-за Даина? - Даина... - повторил гном, чуть нахмурившись. Искры пламени оседали на носках его громоздких ботинок, и он провожал их взглядом. - Да? - Торин принял его молчаливый ступор за согласие. - Но он не приехал не из-за тебя, ты сам знаешь. Тебе не в чем себя укорить, это было мое решение - назначить тебя наместником. - Да, ты наверное прав, дядя. - Куда ты собирался поехать? - Праздник намечался длиною в три дня, а ты был явно не рад его отсутствию, - тут по лицу короля пробежала тень, - так что я надеялся успеть лично встретить Железностопа и пригласить за наш стол. - Лично пригласить? - Торин задумался на мгновение, - Да, это умно, это могло бы растопить лед между нами. Даин любит, когда перед ним раскланиваются в почтении и извинениях, и сын его, Торин, ты же помнишь Торина? Он как отец, две капли воды, только еще чуть самодовольнее. Твой визит, полагаю, их скорее позабавил бы, но ты молодец, что додумался до этого. Молодец, сынок. Фили вздрогнул от такого обращения и взглянул на дядю. В ночи свет пламени ласково оглаживал его профиль, освещая меховой воротник, широкие плечи и жесткие руки, державшие трубку, и перстни на них. Золотом отливали его ресницы и пряди волос, в которых закралась седина. Вид у него был царственный, но также задумчивый, тягостный. Сыновьями он называл племянников только в исключительных случаях. Не успел принц вымолвить ему в ответ и слова, как Торин встал, отряхнувшись от пепла и тяжелых дум. Хлопнув мальца по плечу, он ушел в сторону своего шатра, оставляя гнома, устыдившегося своей лжи и недостойной похвалы, печально глядеть на затухающее пламя в одиночестве.Ирма
Она постучала и не услышала ответа, хотя знала, что господин Балин был внутри. И она вовсе не преследовала его. Просто он был самым дружелюбным из тех, кого допускали в читальную, и она совершенно случайно прикинула, когда он может быть свободен, и о чем она может поговорить с ним, таким же случайным образом выследила его кабинет и теперь не менее случайно поджидала его у выхода, облокотившись о колонну. Но гном не выходил, а значит - решил не обедать, а значит, нужно навестить его и соблазнить чашечкой чая в качестве перерыва и повода для беседы. Природная наглость толкнула ее распахнуть дверь, и пред девичьим взором предстал господин, начинавший обед. Хм-м. Возможно, стоило столь же случайно изучить расписание его слуг, которые приносили обеды так не вовремя! Вряд ли господин пропустит из-за нее законную трапезу. Он удивленно воззрился на гостью, но к ее удаче после ее виноватой улыбки предложил сесть и налил чаю сам. От пирога она отказалась, и из лучшего воспитания гном отодвинул и от себя тарелку с лососевым пирогом, провожая его взглядом и обращая на деву все внимание. За чашечкой чай, а затем другой и другой, время пролетело как стрела, и в конце их милой беседы Ирма была уверена, что очаровала его, и не ошиблась - приятно обрадованный ее стремлением изучить кое-что из гномьего чтива и благодарный за небольшую помощь со свитками на той неделе, господин Балин согласился сопроводить ее в библиотеку на следующий же день. Окрыленная собственным успехом, дева выдержала россыпь упреков со стороны Иззи, что была главной по кухне, за ужином, которая распекала слуг за нерасторопность. Свою долю отборной ругани получила и Зена, но не пыталась даже сделать вид, что ее это расстраивает. Усмехнувшись в свой кубок, Ирма доела свой скромный ужин, посмеялась над сплетнями, ходивших про местных господ и их жен, и поспешила отправиться в сон, чтобы завтрашний день, обещавший стать отличным, наконец настиг ее. Но день не пришел так скоро. Ночь беспокоила ее, как и сны неясного толкования. Она будто очутилась под водой, и та сдавливала голову, лишала всякого звука. Была тишина, пустота, и стоял бесконечный холод. Она просто медленно падала в сторону дна, окруженная беззвучным коконом, как вдруг среди этой мутновато-речной пелены прорезался свет. - Давай! Еще раз! - кричал мужчина, и девочка, еще совсем девочка, встала. Промокшая насквозь, она смотрела на череду деревянных столбов - они были вбиты в землю прямо посреди быстрого течения узкой реки, старые и мокрые. - Если будешь страшиться, никогда не преодолеешь себя, - голос отца становился раздраженным от ее нерешительности. Ее стопы горели и болели, пятки огрубели, и кое-где сочилась кровь из порезов и заноз от деревянных струпьев, вбившихся под кожу. Вдохнув поглубже, дева подалась вперед, ловко перескакивая со столба на столб над раскинувшейся внизу бегущей водой. - Ты не должна бояться упасть! Сердце чуть сжалось от ее серьезности и обиженной гордости, что толкала теперь вперед и вперед. И она снова, поскользнувшись, упала. Течение было скорым, но река - неглубокой, и дева, вымазавшись в иле, поднялась и вернулась на берег, чтобы начать опять. Она пробудет здесь до самой ночи сегодня. И завтра. И много дней после. Ирма знала, потому что помнила, и потому что мужской голос на другом берегу был голосом ее отца. Холодная твердь окружила ее вновь. Сон девы был беспокойный. Она глядела и тотчас же забывала, что видела. Кажется, ее окружали какие-то хороводы цветных шелковых платьев и женский смех, не злобный, а мягкий и добрый, были и старые пиратские корабли у бухты, набиравшие команду на борт, звонко играла музыка истерлингов и беспощадно лились ручьи ежевичного вина, которое внезапно обратилось в кровь, хлынувшую рекой и залившую всю землю. И вот дева уже видела кругом битву, больше напоминавшую бойню : остроухие эльфы, облаченные в латы, одного за другим вырезали низкорослых воинов - и этот сюжет ей был, как ни странно, известен. Белые как снег, высокие эльдар мстили за убитого гномами короля - так ей всегда представлялась сказка о Сильмариллах, что навсегда рассорили два народа. Отчего-то среди гномов древнего сказания мелькнуло лицо короля Дубощита, державшего меч. Эльфийские мечи рассекали воздух и плоть, а диски щитов, покрытые бурой, засохшей кровью, крутились и крутились, пока не стали раскрученными бочонками эля, что открывались на задворках кабака, и вот она уже видела пьянчуг и их хмельные плясания посреди паба, и оттанцевав, они превратились в пляшущих козлов, а потом разошлись по углам и уснули в сене. Голова трещала от криков боли, радости, веселья и страданий. Слишком много образов и видений прошлого полнили ее, мешали уснуть. Как вдруг толщу воды, в которой она продолжала тонуть, прорезало конское ржание - это ее белый пони, ее маленький белый жеребец, скакал по поляне близ Эред Луина ей навстречу. Слезы из глаз были такие соленые и сладкие, а объятия со старым другом, которого она считала потерянным, такие счастливые и искренние одновременно. И ей стало спокойно, будто ее накрыла божественная благодать. Буря в ее голове утихла, и до конца ночи она спала и видела, как пальцами перебирает гриву белобокого скакуна, уже совсем взрослого, красивого, но все еще помнящего ее. Во сне он был куда послушнее любого коня в настоящей жизни, он с удовольствием принимал ее лакомства и разрешал ей садиться в седло, чего никогда не позволял наяву. Седло было мягким как перина, когда служанка, сбросив обувь, села в него и повела жеребца навстречу солнцу.