Как увлекательна срочность жизни, требующая отбытия и прибытия. Среди них есть по-настоящему живые.
Сакура всегда считала себя рыдающим ребенком. Более чем достаточно было просто споткнуться и получить, возможно, ранки на коленях; неприятные замечания или малейшая несправедливость действительно сбивали ее с толку. Что бы ни происходило, плачущий поток, как водопад, заливал все вокруг. Память о том, что ее драгоценный Саске обычно был причиной большинства слез, все еще ранило чуткое сердце. Сам Наруто сказал ей об этом спустя некоторое время после того, как они воссоединились через три года тренировок отдельно друг от друга. «Ты всегда так легко плакала, Сакура-чан». Да, она это помнила. Но в то время причин для слез у нее было две: похищение Гаары и понимание того, что то же самое произойдет с Наруто. Это само по себе было достаточно пугающим, но осознание того, как ее друг столкнулся с этими невзгодами — с высоко поднятой головой и улыбкой перед лицом опасности, — было тем, что полностью выбило ее. Теперь, в отличие от того раза, Сакура не могла определить настоящую причину, из-за которой она плакала. Страх? Возможно. Шок? Скорее всего. Ощущения полного одиночества в этом мире и отсутствие возможности вернуться к своим друзьям? Точно. Однако море неуверенности по-прежнему было непреодолимым, поток ощущений и мыслей сформировал собой очень запутанную смесь чувств для подросткового разума в теле ребенка — и был ещё один момент: Сакура не понимала, почему ее тело изменилось, и не знала, с чего начать, чтобы разобраться с этим. Сидя на земле, мягкой, ароматной траве, где она неизвестно как оказалась, потерялась совершенно одна, якобы перенесенная ее товарищами в неизвестное время, она перестала сдерживать слезы — те монотонно текли по копоти, лицу с царапинами, крови и пыли. И не было никаких попыток их подавить. Товарищи. Воспоминания об их улыбающихся лицах и великой жертве заставили ее дыхание биться в катарсисе от страха, который она чувствовала. Годы медицинской практики сказали ей, что это приступ паники. Сакура затаила дыхание, пытаясь успокоиться, потому что никто не мог помочь ей с этим, кроме нее самой, и посреди суматохи она не могла не задаться вопросом. Они умерли? Последним ее воспоминанием был камень, летящий сверху, а затем тьма. Саске мог защитить их своим Сусаноо, не так ли? Как хотелось надеяться на это. Это было ее самым большим желанием. Она могла только думать о них и о том, что с ними сейчас. Часть ее, эмоциональная часть, всем сердцем желала, чтобы эти четверо были живы и здоровы где-нибудь, пытаясь защитить себя. Другая часть, рациональная, была более проблематична. Сакура полностью осознавала, что все они возложили на нее свое доверие — или, скорее, свою жизнь. Они рискнули будущим мира, приведя ее сюда, в место, ещё не изменённое ею, той, что в данный момент застенчиво плакала, как ребенок. Она не могла быть такой, она не была ребенком. Они доверились сильной Сакуре, куноичи, которой она стала после многих лет обучения, той, что была непоколебимой в битве, оставившей свои чувства в надежде на будущее мира — так сказал Наруто, прежде чем ее покинуть. Когда сердцебиение замедлилось, а слезы превратились в полосы, Сакура начала понимать, что быть ребенком совсем не плохо. Она могла воспользоваться тем, что Цунаде многому ее научила, убедить взрослых не пытаться выяснить, кто этот ребенок. Потому что, конечно, они попытаются это сделать. В ее состоянии ситуация была гипотетической: ниндзя из Конохи (это точно была она: флора, фауна, даже погода кричала, что это Коноха, дом, который она так хорошо знала), охраняющие ворота, внезапно увидят ребенка, прибывшего в деревню — в деревню большего размера, чем ее тельце, — и не смогут игнорировать степень повреждения детской одежды. Ее волосы, кожа и лицо покрыты пеплом, землёй и несколькими пятнами засохшей крови (которые, как позже выяснилось, не принадлежали ей). Кроме того, ребенок будет один, его живот, вероятно, станет производить больше шума, чем рот. Что бы сделал охранник? Догадаться было трудно, возможно, есть несколько вариантов. В такие моменты Сакура хотела бы иметь мышление Шикамару, чтобы справиться со всеми возможными из них. К сожалению, она не была им, у нее не было ни его опыта, ни природного дара к созданию уловок, но это ещё не делало ее глупой. Ей нравилось верить, что у них обоих есть два разных, но крайне необходимых интеллекта: он стратег, а она — тактик. Это означает, что Нара хорошо анализировал данные и создавал стратегии на их основе, определяя пути, по которым следует или не следует идти для достижения удовлетворительного результата, чтобы затем действовать. В то время как она, с другой стороны, использовала свои приобретенные знания и понимание окружающей среды не для того, чтобы думать о вероятностях и создавать цепочки рассуждений, а для того, чтобы использовать их во время самой конфронтации, что может быть классифицировано следующим образом: «Подумайте, прежде чем действовать, и действуйте, думая». Но Сакура сейчас находилась не на поле битвы. Она была одна в лесу, и ей нужно было разрешить множество проблем, поэтому она решила, что ей следует сделать нечто совсем не простое: думать как Шикамару. Что бы сделал Шикамару, будь он на ее месте? Первым шагом было спрятать печать Бьякуго. Она не была уверена, действительно ли знак ещё находился на положенном месте, поскольку не чувствовала его, даже не могла добраться до центральной его части. Несмотря на это, концентрация текла, и сила была заперта в ней, слишком глубоко внутри нее, чтобы соответствовать слову «колодец». Но это вызовет серьезные подозрения, если она попадет на допрос, и в ее разум вторгнется и прочитает как книгу кто-то из разведывательного отдела. Она, конечно, не забудет этого, будет держать все под контролем, как в течение трех лет, просто пока скроет. Потребность в данных умениях в будущем не подлежит сомнению. Второй шаг был более болезненным, чем первый — сделать свой внешний вид соответствующим состоянию одежды. Два или три раза она безумно бежала, пока не набрала достаточную скорость и не бросилась на ствол ближайшей ивы. На ее ногах и руках появилось несколько синяков (темно-фиолетовый цвет окрасил бледную кожу живота, как будто ее избили), но этого все равно было недостаточно. Потом возникла идея. Правая рука, которая была без рубашки еще до путешествия во времени, должна пострадать больше. Это было болезненно и не так быстро, как хотела Сакура, но ей наконец удалось сломать руку с помощью дерева — в процессе она сказала себе, что это необходимо. Крик был отвратительным, но она снова вскрикнула. Это был первый раз, когда Сакура сломала руку, и, хотя ее пальцы покалывало от желания активировать зеленоватый свет, она заставила себя прижать ее к груди и начать идти. В конце концов, она должна была выглядеть просто потерянной, голодной, плохо одетой и покрытой синяками девочкой. Они обязательно ее примут. Последний шаг — самый трудный — еще не был завершен: создание истории о том, кем она была и, прежде всего, как она здесь оказалась. Судя по положению солнца над зелеными листьями крон, было десять часов утра. Точно не больше одиннадцати часов. Когда Сакура наконец выбралась из леса и нашла главную дорогу, ведущую в Коноху, она замерла, чувствуя себя странно потерянной. Может быть, это было легкое головокружение, все еще присутствующее за завесой глаз, но земля, которая была избита естественным путем — телеги и путешественники старались применять это на практике каждый день, — казалась другой, как если бы тон земли и песок стали светлее, чем она помнила. Она проигнорировала причину ненужных мыслей и снова встряхнула розовые пряди, взъерошивая их, как старую метлу. Чем ближе она приближалась к дому, тем больше думала о том, что ей делать. Она могла назвать только свое имя. Харуно принесет проблемы. Клан был относительно новым по сравнению с другими гигантскими в Конохе, было бы рискованно выявить семью, которой, возможно, еще даже не существовало. Так что Сакура будет просто с именем. Она могла отказаться от своего наследия, но не от имени, которым была отмечена при рождении. К какому клану ты принадлежишь? Я не помню. Это станет ее позицией. Если ее спросят, она скажет, что не может вспоминать, а после будет молчать, намеренно игнорируя любые заданные вопросы. Она не знала или не помнила имен своих родителей, не говоря уже об их лицах. Ни клана, ни деревни. Если тот, кто станет ей помогать, действительно озаботится тем, откуда она родом, то непременно осмотрит окрестности в поисках отчаявшихся родителей, разграбленных телег или в худшем случае — разлагающихся тел. Если бы они попытались вторгнуться в ее разум, она убедила бы их типичным детским темпераментом: плакать, плакать и еще раз плакать. Если это все еще не сработает, ей придется держать мысли в своем собственном подсознании, как она это делала во время битвы с Ино на своем первом экзамене на чунина, когда удалось изгнать подругу после больших усилий. Она надеялась, что все обойдется, и такие меры не будут необходимы. В Конохе не было детской больницы, или как там называлось учреждение, принимающее маленьких детей без родителей, сирот. Это было то, о чем Сакура думала раньше, после долгих наблюдений за ребятами-одиночками. Наруто не знал поддержки семьи в детстве, Саске в некоторой степени — тоже. Они могли бы пойти другими путями, будь рядом надёжные опекуны — Какаши-сенсей был великим джонином, но не отцом. Коноха была хорошей деревней, но в ней по-прежнему не хватало многого. Такого убежища, например, для тех, кто в нем нуждался. Что-то грызло ее внутри. Она поняла, что будет здесь одна, как когда-то Наруто и Саске. Грязная, мокрая и отчаянная. Одна, как сказал Обито, она должна пройти этот путь сама и справиться. Ее ноги впились в землю. Она глубоко вздохнула и поплыла прочь от водяной глади к вновь обрисованному ландшафту, к великим главным воротам Конохи, монументально воздвигнутым как для посетителей, так и для жителей. Что-то было иначе. Конечно, пребывание в прошлом помогало это подметить, но Сакура чувствовала себя относительно гордой, увидев нюансы: кое-где не хватало нескольких важных точек бдения, которые позже будут возведены и распространены как укрепления по всему пространству великих стен, защищавших столицу Огня. Главный из них был там, огромный кандзи (теперь намного крупнее из-за ее невысокого роста и ложного ощущения глубины) посередине ворот, написанный ярким красным цветом. Присутствие Сакуры было замечено еще до того, как она оказалась в поле зрения часовых будок. Как только ее фигура покинула тени деревьев и достигла солнечного тепла, Сакура увидела вдалеке двух охранников, стоящих перед воротами и патрулирующих, глядя в ее сторону с удвоенным вниманием. Это стало началом ее игры. Было постыдно и совсем не похоже на ее профиль куноичи применять на практике учения об эмоциональных манипуляциях и выражении ложных реакций. Будь здесь сейчас Сай, он бы вдоволь поиздевался над ней, видя, как она пытается подражать ему, а она сказала бы ему заткнуться, как и всякий раз. Слезы навернулись в уголках глаз и вскоре потекли по ее уже опухшим щекам, затем Сакура начала рыдать, как ребенок, даже спотыкаясь об землю, когда шла к воротам. «Все для убедительного выступления», — повторила она про себя. Ей просто нужно, чтобы они ей поверили, подумали, что она просто потерянный ребенок. Судя по всему, это сработало. С совершенно остекленевшими глазами она увидела впереди приближающегося мужчину-охранника. Он быстро оказался рядом, но появление второго шиноби преградило ему путь: — Ты что, с ума сошел? Наш приказ — держаться подальше от посторонних! — Сакура услышала, как его шепот превращается в крик. — Она ребенок, и ей больно, посмотри на нее! Она подняла голову, радуясь тому, что никто из них не был ей знаком. Просто двое охранников, выполняющих свою работу по защите деревни. — Она может быть бомбой замедленного действия, идиот! Впусти ее в деревню — и мы можем умереть! — вырвалось из горла постового еще одно рычание. Несмотря на то, что отношение мужчины плохо сказывалось на планах Сакуры, она не могла отрицать частичную правоту в обеспокоенности кричащего. Отвлекаясь от выслушивания упреков, она впервые начала думать о прошлом. Ее послали сюда, чтобы предотвратить Четвертую мировую войну, так что она могла бы присутствовать на Третьей или Второй. Это отчасти оправдало реакцию мужчины. Забывание такого важного факта было поводом для внутреннего диссонанса — ей следовало подумать об этом. — Я рискну! Молодой шиноби закончил тему спора довольно резко, нахмурившись, и подошел к ней. Сакура, не задумываясь, связала краткий разговор с воспоминаниями о своем бывшем товарище по команде, отчего слезы стали немного реальными. Он встал перед ней на колени и улыбнулся. Попытался узнать ее имя, возраст и знает ли она, где находится. Она ответила на первый вопрос и больше ни на что. В целом он сделал свою работу, хотя перед ним был всего лишь ребенком: он применил короткий допрос, добавив улыбку и заявив, что слезы больше не нужны. В конце, сказав «давай, Сакура, я познакомлю тебя с Конохой», взял ее крошечную руку и провел через ворота. Сакура старалась не думать о том, как странно и утешительно чувствовала себя, держась за его руку.***
Они посадили ее на очень высокий стул. Дюймы отделяли сандалии от пола. Это была стандартная процедура. Перехвативший ее молодой шиноби, которого, как она позже выяснила, звали Хидетака, помимо того, что пытался узнать некоторую информацию, отвел ее в больницу для общего и лабораторного обследования. То было глупо, и Сакура попыталась проигнорировать это чувство, но ее эго раздулось, когда она поняла, что даже в детстве она все еще рассматривалась как угроза. Было очевидно, что тесты заключались не только в том, чтобы проверить, здорова девочка или нет, но и в том, чтобы выяснить, есть ли в ее теле что-то инородное, что может подвергнуть деревню опасности. Это была одна из вещей, которую Сакура усвоила, работая ниндзя-медиком, — наполнение тел бумажными бомбами являлось лишь одним из бесчисленных способов атаковать регион. С другой стороны, она была разочарована структурой заведения. Это было здание намного меньше, чем больница, которую она знала, работала и посещала ежедневно, с меньшим количеством специалистов и специализированного оборудования. У медсестры, которая ее осматривала, имелись навыки применения основных медицинских ниндзюцу, поэтому она вылечила только незначительные травмы и поместила кость на место, затем наложила деревянную шину на ее предплечье и привязала ее перевязью, прикрепленной к левому плечу. Вскоре Сакура поняла: если она опасна даже как ребенок, лучше позволить ей быть медлительной и обездвиженной, хотя бы частично. Другая женщина, на этот раз постарше, повела ее в ванну. Ее отношение было максимально мягким при соприкосновении с раненой руке, но она не рассчитывала силу, очищая тело Сакуры, полностью покрытое пылью, пеплом, грязью и засохшей кровью. После этого она задала вопрос о ее возрасте, что заставило Сакуру отрицательно покачать головой, будучи искренной в своем ответе — она действительно понятия не имела, сколько ей лет. Медсестра кратко сказала, что, учитывая строение тела, ей должно быть от четырех до пяти лет — та предположила, и Харуно ничего другого не оставалось, как согласиться. К вечеру она была чистой, со знанием своего возраста и в новой одежде: темно-синие брюки, зеленая футболка на два размера больше и стандартные туфли ниндзя. Затем в небольшой сумке женщина передала ей основные предметы гигиены, а также смену дополнительной специальной одежды на три дня.***
Хидетака пришел встретить ее после долгого ожидания в больнице, когда солнце уже садилось за горизонт Конохи. По его словам, отдел по приему иностранцев решал, что им делать, шутя, что новоприбывшие — самая большая текущая проблема в деревне. Сакуру успокаивало то, что первым, с кем она столкнулась, был кто-то добрый, хотя ее желудок умолял его замолчать и накормить ее. Однако самым большим сюрпризом стало то, что несколько раз она услышала, как другие джонины приветствовали его как Учиха-сан, после чего обычно очень вопросительно смотрели на маленькую спутницу. Сакура стала более внимательно следить за ним по пути. Его волосы и глаза были темными, а кожа — белой, но, как ни странно, Хидетака не носил никаких символов на спине жилета или на рукавах рубашки. Она пыталась заметить какое-то простое сходство между ним и Саске, Итачи или даже Мадарой — единственными другими Учихами, которых она когда-либо встречала. Но слабый смех Хидетаки мешал любым ее мыслям — его присутствие было легким и совершенно другим, отличавшимся от обычной холодности, ожидаемой от Учихи. Кроме того, было странно думать о бурной жизни клана, это заставило ее поверить в то время, которое по-настоящему никогда не существовало для нее. Осознание перемещения только усиливалось, когда они шли по улицам района. Все выглядело настолько необычно и по-другому, что казалось, что это другое место. Здания были не такими высокими, дома более красочными, а места для приготовления рамэна Ичираку — даже не существовало. Хидетака, взяв за руку Сакуру, повел ее к хорошо известному месту — зданию Хокаге. Его вывеска малинового оттенка, идентичная символу страны, осталась прежней, не изменившись за все время. Однако самые проницательные наблюдения являлись гораздо более личными, чем другие: воздух был переполнен грузом, скрытым от глаз. Сакура пыталась вспомнить, когда в последний раз она видела место в таком состоянии, и воспоминания о начале и ходе войны заполнили ее разум. На секунду она задалась вопросом, каково будет увидеть Хокаге, а перед этим она попыталась выяснить, кто сейчас выполнял эту работу. Ее самой большой ставкой был старик Сарутоби, великий Сандайме, но, прежде чем ноги достигли ступенек башни и поднялись в самую важную комнату деревни, Хидетака направился к месту, которое Сакура еще не видела в будущем, — к строению, похожему на казарму, за красным зданием. Оно было закрытым, без вентиляции и непривлекательным, и тут же было замечено, что там находились такие люди, как она — заблудшие, без деревни, еще не интегрированные в Коноху по разным причинам. Возрасты, казалось, сменяли друг друга — при взгляде на лица всех присутствующих: от детей до стариков, бывших здесь за наблюдателей. Видимо, это был пока только прототип целостной системы по защите детей-сирот, созданный поселком. Стыдно. Но было по крайней мере одно место, к которому она могла принадлежать. Хидетака улыбнулся и опустился, пока не достиг ее роста: — Я знаю, это не лучшее место, но ты должна остаться здесь на сегодняшний вечер. Завтра я обещаю вернуться, ведь я несу ответственность за тебя. По какой-то причине он напомнил ей Какаши-сенсея. Может быть, дело было в легкой улыбке или тёплых словах, но Сакура поняла, что это ощущение было большим, чем просто видимость. Ей нужно найти убежище в этой новой жизни и ответственного человека, к которому она могла бы обратиться, в конце концов, она снова была ребенком — пусть даже только физически. Позже она заметила, отчасти из-за опыта в изучении психологии, что ее мозг просто адаптируется, находя кого-то, кому можно доверять, чтобы сохранить собственный рассудок. Это могло быть только чем-то подобным. — Спасибо. — Она послушно поклонилась, сказав первое слово за день, кроме своего имени. Он улыбнулся еще больше, взъерошил ее волосы, встал и пожелал спокойной ночи, уходя.***
Перед сном, когда Сакура начала подумывать, что ее кишечник вот-вот переварится, был подан ужин. На деревянной платформе стоял большой горшок, пар поднимался над бурлящим овощным супом. Сакура винила в этом голод, но запах был чудесным, как будто перед ней стояло самое дорогое блюдо из лучшего ресторана богатейшей деревни. «Это было перебором», — подумала она позже, немного сожалея о том, что попросила добавки три раза — явно максимум для ее теперь уже маленького тела. Бородатый джентльмен, который подавал еду, пошутил, что она очарует его, если будет продолжать в том же духе. Сакура рассмеялась про себя, зная, что это невозможно, поскольку следующим шагом было тренироваться, тренироваться и тренироваться. Никаких перееданий впредь. Ей нужно было тренироваться, чтобы собрать больше информации и стать сильнее. Чтобы в будущем не препятствовать самой себе.***
Она была измотана, и все болело. Причины боли оставались неизвестны. Было бы легко поверить, что усталость возникла из-за утомительного дня для ребенка, но Сакура чувствовала, что часть боли появилась из-за недавнего послевоенного стресса, с которым она столкнулась, — обе причины были вполне вероятны. Даже чувствуя, как все скрипит, ломается и трясется, она заставила себя сделать последнее, прежде чем броситься телом на прекрасный футон, который ей предоставили ответственные за это место. Она надеялась получить рулон туалетной бумаги, когда попросила у хозяина помещения листок, но была удивлена, получив неплохой блокнот (он сказал, что она заслужила его после того, как много поела и похвалила его еду). На поверхности крошечных листков Сакура начала записывать важные факты и события, которые она помнила из прошлого. Пришлось долго думать в одиночестве. Она знала частично историю деревни, имела некоторую информацию о происхождении Акацуки, очень мало знала о жертве четвертого Хокаге и еще меньше о резне Учиха. Но где-то глубоко внутри Сакура чувствовала, что все эти события связаны невидимой нитью, как если бы одно вело к другому. Нарисовать хронологию было сложно, ведь у нее не было способности предсказывать будущее, а лишь знание одной линии будущего. Если изменить самое маленькое из событий, будет создана новая временная шкала. Просто пребывание здесь уже превратило историю в другую. Следовательно, это означало, что она должна быть невидимой. Например, малейшее изменение может сделать так, что она даже не родится. Но как можно изменить будущее, если нельзя изменить прошлое? Ответ был прост: измените правильные вещи. Некоторые из них должны были произойти, и она не могла быть достаточно эгоистичной (или сочувствующей, как бы там ни было), чтобы их менять. Сакура должна принять этот факт, даже если сами принципы ниндзя проигнорировали такую мысль и кричали, что нужно сделать все возможное и спасти всех. Она должна поступать логично. Сакура любила говорить, что эмоциональное мышление сделало ниндзя человеком, хотя основы правил шиноби рассматривались в противоположном направлении. Она была человеком и должна действовать так же, как со времен бытности генином. Но не сейчас. Не в этот момент. Она отказалась от своего имени и теперь должна отказаться от своего пути куноичи. Перед сном она заплакала в третий раз за день. Но тихо. Ее товарищи возлагали на нее большие надежды, и все, что она делала — действовала эгоистично, писала, что определенные вещи должны произойти, просто чтобы она могла предсказать временную шкалу. Это было смешно, она была смешной. Сакура почувствовала, что этот поступок был предательством, и слезы стали горькими, убаюкивая ее тяжелым и необходимым сном.***
— Малышка, ты спишь, а? Первой реакцией, которой обучили годы шиноби, было настороженное открытие глаз. К счастью или нет, ее тело было так безжалостно истощено, что она даже не имела возможности действовать импульсивно и вскочить на ноги — что она сделала бы без труда, будь в своем лучшем состоянии. — Уже почти одиннадцать утра. Вставай, мы опоздали. Хидетака остался стоять над футоном и ждать. Сквозь щели в немногих окнах просачивались робкие солнечные лучи, Сакура почесала глаза и натянула простыню на голову, в очередной раз надеясь, что это был всего лишь очень плохой сон и что она скоро проснется посреди войны после сотрясения мозга. Но, увы, этого не произошло. Учиха все еще ждал ее, скрестив руки на груди, и с совершенно идиотской улыбкой на лице. Она фыркнула, понимая, что все еще сонная. Казалось, это его развеселило. Внезапно она почувствовала, как ее тело поднимают. Хидетака взял ее под руки, стараясь не касаться шины, и усадил на одеяло. Сакура хотела его ударить, но сил не было совсем. Не слишком нагло было бы попросить ещё двенадцать часов сна? — Я понимаю, ты хочешь спать. Но послушай, сегодня важный день. Ты должна встретиться с Хокаге. Она открыла один глаз. Подождите, что? Сакура не ожидала этого так скоро, особенно после того, как оказалась в приюте для беженцев. Поэтому просто приспустила простынь с лица и, округлив глаза, спросила: — Что? — О, посмотрите-ка, она все-таки умеет говорить, — шутливо улыбнулся Хидетака. — Кажется, вы привлекаете слишком много внимания, юная леди. Хокаге хочет с вами познакомиться. Это было плохо. Просто ужасно. Хидетака приказал ей одеться соответствующим образом. Он протянул ей сумку с новой одеждой и сказал, чтобы она быстрее собирала вещи. В ванной, когда Сакура надела белое платье, слишком деликатное на ее вкус, и ту же обувь ниндзя, что и накануне (а также страдала от необходимости носить шину, поскольку идея исцеления была совершенно ненужной, можно было либо подождать, пока рука заживет сама по себе — чего она, честно говоря, не хотела, — либо ждать, пока доктор снова ее осмотрит), она думала только о причине этого безвкусного образа. Ее планы со вчерашнего дня основывались на том, чтобы держаться подальше от внимания, но посещение кабинета лидера деревни на второй день ее пребывания в Конохе не совсем соответствовало этому. Вне приюта она уже не смогла молчать: — Где вы взяли платье? Она даже думала о том, чтобы держать язык за зубами, но отказалась от этой идеи. Хидетака был добрым, поэтому она будет вести себя так же по отношению к нему. — Не думай об этом. Ведь та больничная одежда была не очень красивой, правда? — Она была весьма неподходящей, но в такой ситуации я не имею права жаловаться, одежда была лучше той, в которой я сюда приехала. — Она молча посмотрела на него и быстро добавила: — Я не знаю, откуда она, но в любом случае спасибо. Сакура прикусила язык — ей следует быть с ним поосторожнее. Если не вызвать подозрение у джонина было несложно, то сделать то же самое с Хокаге было бы не самым легким делом в мире. Паника охватила ее нервы, когда они увидели деревянную дверь. Хидетака поднял руку, и Сакура почувствовала, как ее волосы разглаживаются. — Я рад, что тебе понравился наряд, но волосы могла бы и расчесать, они похожи на гнездо. Она увидела, как он скалил зубы в улыбке. Дверь открылась, и Сакура чуть не упала назад. — Я вижу, у вас все хорошо. Она не знала, что ее шокировало больше: образ Сандайме намного лет моложе, чем когда она видела его, или тот факт, что он подслушал этот разговор. На самом деле ее подозрения оправдались. Старый Хирузен Сарутоби, не имевший ничего общего с образом старика сейчас, носил мантию Хокаге. Увидев его там, распростертого перед столом в окружении документов, она огорчилась и обрадовалась одновременно. Сакура скучала по команде, он был хорошим человеком и раньше — хорошим лидером. Она не заставила себя долго ждать, чтобы почтительно поприветствовать его, ее голос был низким от недавнего удивления и ностальгии: — Хокаге-сама, — джоннин рядом с ней был поражен такой реакцией, и Харуно раздражало то, что он считал ее невежливой, — я Сакура, для меня большая честь познакомиться с вами. Если Хирузен и Хидетака допустили мысль о том, что она будет невежественной, то глубоко ошиблись. Сакура считала, что вежливость и умасливание человеческого эго — это правильное общение с начальством. — Я очень рад этому. Я Хирузен Сарутоби, но, думаю, ты уже знаешь это. Присаживайся, я тоже знаю кое-что о тебе. Ее сердце подпрыгнуло к грудной клетке. Прежде чем пойти к столу, ее глаза метнулись к Хидетаке, молча спрашивая разрешения, и он в ответ только подтолкнул ее в спину. — Ты, должно быть, напугана, но тебе не стоит переживать. Коноха — хорошая деревня, со временем ты увидишь, что я говорю правду. — Спасибо за гостеприимство. Хирузен задумчиво поправил бородку: — Ты очень хорошо говоришь. Сколько тебе лет? — Не знаю, — Сакура почувствовала, как вспотели ее ладошки, — медсестра сказала, что от четырех до пяти. Я не помню своего возраста. Она помнила старого Третьего как доброго и спокойного человека, но энергия мужчины, сидящего напротив нее, была совершенно другой. Из-за близости своего места к креслу Хокаге Сакура могла видеть крошечные черты, несоответствующие линии, которые отмечали и рисовали кожу его лица в разных местах, возле глаз и в уголках губ, что в данным момент были опущены вниз — это были первые признаки старости, морщинки, тонкие, как пряди волос, но уже присутствующие, как солнечные пятна. Однако его взгляд оставался острым лезвием, который девушка ещё помнила. После наблюдения Сакура осознала две его грани: ту, которую она знала из будущего, и ту, которая перед ней. Он сдвинул брови и моргнул, вспоминая: — О, конечно. Ты уже говорила, что ничего не помнишь. — Да, господин. Хирузен улыбнулся, не показывая зубов, сцепив руки над столешницей. Его губы были поджаты, прежде чем Сакура услышала его голос, всегда спокойный и безмятежный: — Сакура, ты понимаешь свою ситуацию? И она ничего не понимала. — Я не понимаю, что вы имеете в виду. Мозг разбился, не зная, как реагировать и действовать. Единственной возможной реакцией было сохранять оборонительную позу и молиться, чтобы ни один из них не заметил, как колотится ее сердце. Как сильно она нервничала и была расстроена. Мужчина вздохнул и передал ей конверт. Сакура увидела поверх логотип больницы Конохи. — Анализы, которые ты сдавала вчера, показали информацию не только о твоем здоровье, но и другие важные сведения о твоем состоянии. — Извините, у меня не было доступа к результатам обследования. Я не понимаю, о чем вы говорите. Хирузен несколько секунд смотрел на Хидетаку, прежде чем его внимание вернулось к ней с чем-то, что сбило ее с ног: — Ты знаешь, что такое чакра, Сакура? Она подумала, стоит ли ей знать ответ. Теоретически ей было всего пять лет, так что, возможно, она должна иметь хоть малейшее представление об этом. Секунда до ответа длилась будто три часа. Ее решение было рискованным, но Сакура решила сделать то, что считала лучшим: быть умным ребенком. — Да, господин. Чакра — это соединение физической энергии тела с ментальной энергией каждого человека. — Совершенно верно. А чакру ты чувствуешь? Она смотрела себе под ноги и думала. Еще один неожиданный вопрос, застигнувший ее врасплох. Когда Сакура вошла в комнату, ее цель состояла в том, чтобы поддерживать непрерывный разговор, диалог между двумя умными людьми. К ее ужасу, Хирузен знал, как выбить ее из колеи. — Да. — Я тоже это чувствую, Сакура. Очень хорошо. Хотя мы достаточно далеко друг от друга, я чувствую твою чакру ощутимо. Вот почему ты здесь, поэтому этот разговор необходим. Ты особенный ребенок. Она посмотрела на свои руки, они вдруг стали очень интересными. — Я не… не понимаю. Конверт открыли, и ей вручили карточку с результатами. Сакура осторожно схватила его, пробегая глазами по темному кандзи. — Мы не знаем причин такого состояния, моя дорогая, — продолжил Хокаге, — но я знаю, что тебе нужна помощь. Вероятно, ты родился с огромным количеством чакры, что редко для ребенка. Бывает, что таким детям не везёт, и на них охотятся. Может быть, наличие преследователей — объяснение того факта, что ты была найдена в том плачевном состоянии, в котором была, я не сомневаюсь, что это было так. Благодаря своему медицинскому опыту Сакура пробежалась глазами по написанному за секунды. Анализы крови не обнаружили ничего серьезного, кроме легкой анемии, у физиков был тот же результат, но шокирующим явлением было обнаружение резервуара, который Сакура никогда не видела, использовавшегося за годы своей работы. Все было написано формальным почерком. Найден ген шиноби. У человека высокий внутренний поток энергии. Отчет в специализированный сектор. И она поняла, что это проблема. Сакура раздумывала, что с ней может случиться в зависимости от ее ответа. Самым выгодным вариантом оставалось послушать и согласиться: «Не помню. Ничего не помню». Но сомнения начали кружиться у нее в голове быстрее: Сандайме сослался на количество чакры в ее теле, что имело смысл, но она не знала, исходил ли его огромное количество от накопления печати Бьякуго или, хуже того, это соединение уже развитого разума с детским неподготовленным телом, соединение, которое, помимо большого количества чакры, также сделало его совершенно нестабильным, непредсказуемым и опасным для контроля. Сакура знала весь ужас подобных случаев. Читая книги из библиотеки Цунаде, она находила некоторые отрывки, касавшиеся этой темы: в одном из них она обнаружила описание того, как тело ребенка было поглощено изнутри в аспекте, похожем на имплозию. Срыв произошел из-за отсутствия контроля, который был вреден для тех, кто страдал от расстройства. Это было ужасно страшно. Она чувствовала влажность на своих голенях от стекающего пота. Дыхание учащается. Дышать. Не принимать близко к сердцу. —Ничего страшного, мы можем помочь тебе. Тебе придется научиться контролировать свою силу, иначе ты будешь опасна и для нас, и для себя. — Он прислонился грудью к краю стола. — Ты должны научиться контролировать. Я объясню тебе это точнее, поэтому обрати внимание: с тех пор, как ты ступила в эту деревню, ниндзя начали ощущать твое присутствие. Мне доложили сразу, постовые почувствовали, как кто-то приближается на полторы мили. К удивлению вчерашних стражников, это была ты, ребенок, а не ниндзя-смертник, появившийся на дороге, чего и следовало ожидать. Она задумалась над этим, только теперь в состоянии понять взгляды, которыми смотрели люди, проходящие мимо нее и Хидетаки накануне. То же произошло и в бараке. Время от времени Сакура замечала, что кто-то пристально смотрит, обычно взрослые, дети были слишком малы, чтобы понимать, как чувствовать хотя бы свою энергию. Его лицо оставалось стоическим, даже после всего. — У тебя огромный потенциал, но ты должна научиться контролировать его. Это был не тот график, который она планировала вчера вечером, но оно произошло, и ей придется смириться с этим сейчас. Все пошло насмарку, и у нее даже не было выбора. «Нет, — подумала она, — у меня есть выбор, я могу это сделать». Уважение к выбору товарищей — изменить будущее, на этот раз к лучшему, было тем, что ей нужно было сделать, и первым шагом было бы принять помощь Третьего. — Помогите мне, Хокаге-сама, я не знаю, с чего начать. Это была наполовину ложь, которая должна звучать убедительно. — Что ж, Сакура, — он тихо улыбнулся, — судя по тому, что я видел, вы и Хидетака нашли общий язык, парень был счастлив, когда я сказал ему о своем решении. Прежде чем спросить Хокаге «решение?», она оглянулась и увидела, что Хидетака почесал свой затылок и смущенно хмыкнул. — Я предложил ему возможность сопровождать тебя, куда бы ты ни пошла, быть опекуном для тебя, поскольку мы не знаем, откуда ты и кто твоя семья. Он будет как… старший брат. Сакура еще раз посмотрела на Хидетаку. Очевидно, дело было не только в этом. Он был обученным джонином и помимо этого Учихой. Это будут глаза и уши Хокаге, камешек в его туфле, который будет следить за его движениями. Но и сейчас он мог бы быть отличным учителем, это было выгодным предложением (и прямо сейчас она не могла отказаться ни от одного из них). Ее единственным вопросом было: — Я останусь в приюте? Хирузен задумался, посмотрел на Хидетаку, а затем обратно, вздохнув. У нее не было дома, и, очевидно, она была в опасности, поэтому она имела право на приказ. — Мы обсудим это завтра, как только ты вернешься из Академии ниндзя. О, конечно, она забыла об этой части. Ей нужно будет поступить в Академию ниндзя. Очередной раз.