ты мне не враг

Занятия по пению проходили в знакомом Клаусу Бодлеру актовом зале. В его времени этот актовый зал использовался завучем Ниро для его ночных концертов, на которых он отвратительно играл на скрипке и требовал леденцы со всех, кто не посещал концерты. Когда Олаф и Клаус вошли в зал, на сцене стояли две девочки, их ровесницы. Одна что-то объясняла другой, активно жестикулируя. — …а диафрагмой! — донеслось до ушей Клауса. — Олаф! — женщина, сидевшая в первом ряду, привстала. — Давно тебя у нас не было. Ты чего забросил-то, у тебя хорошо же получалось?! Учительница, понял Клаус. — Да я... это… — махнул рукой Олаф. — Не знаю… — А Беатрис всё помогает ребятам, — учительница с благоговейной улыбкой посмотрела на девочку на сцене. — Замечательная девочка. И голос у неё потрясающий. — Да, мисс Тёрнер, вот Беатрис мне как раз и нужна, я могу её у вас украсть? Буквально минут на пять? Даже на три! — Ну если на три… Беатрис! — женщина окликнула девочку; та вопросительно обернулась и учительница кивнула на Олафа. — Только, Олаф, давай к нам возвращайся. И друга приводи. — Ага, — кивнул Олаф, но по его виду Клаус понял, что мальчишка вряд ли вернётся. К этому моменту Беатрис спустилась со сцены и подошла к ним. — В чём дело? — спросила девочка, и в это мгновение Клаус понял, как же сильно Вайолет была похожа на маму. Беатрис была девочка приятной наружности, с взглядом точь-в-точь, как у Вайолет; только у сестры Клауса, как и у него самого, губы были значительно пухлее. И всё-таки в этом девичьем лице очень хорошо узнавалась Беатрис Бодлер, женщина, которая вырастила его. — Моему другу нужны твои профессиональные навыки, — сказал Олаф указав на Клауса. — Пойдём выйдем, здесь совсем темно. В коридоре они подошли к окну, и Беатрис вопросительно посмотрела на ребят. Клаус чувствовал себя как-то неправильно во всей этой ситуации. — В общем, — немного помедлив сказал он, и вдруг вспомнил о правилах приличия: — Меня зовут Клаус. — Приятно познакомиться, Клаус, — улыбнулась Беатрис и пожала ему руку. — Ну, что у тебя за беда, Клаус? Клаус вытащил прибор и передал его Беатрис; девочка тут же с интересом стала его разглядывать. — Вот, сможешь починить? Очень нужно. — Может и смогу, — задумчиво проговорила она и посмотрела сначала на Клауса, потом на Олафа. — А что это такое? — Что ты на меня смотришь? Думаешь, я знаю? — Олаф взъерошил Клаусу волосы; тот, поморщившись, отстранился. — Не хочет принцесса говорить. — Да я сам, по правде говоря, пытаюсь понять, — сказал мальчишка, виновато глядя на Беатрис. — Ну как, попробуешь? — Ладно, что уж там… — Беатрис забрала прибор. — Сделаю всё возможное, но это займёт какое-то время. — Спасибо большое, — улыбнулся Клаус. — Не благодари раньше времени! — в ответ улыбнулась Беатрис и направилась обратно в зал. — Увидимся, мальчики! Клаус проводил её взглядом, в который случайно вложил всю нежность, которую недодал матери, когда она была жива. Но Олаф истолковал иначе и с усмешкой спросил: — Что, понравилась? — Не в том смысле, в котором ты подразумеваешь, — посмотрел на него Клаус, поправив очки. — А в каком же? — На сестру она мою очень уж похожа, — вздохнул Клаус, произнеся не-совсем-правду и не-совсем-ложь. — Скучаю. Олаф хмыкнул, но ничего не сказал по этому поводу, хотя Клаус подозревал, что он мог. — Ладно, пойдём, принцесса, — сказал он, снова взлохматив волосы Клауса. — Нам ещё в библиотеку заскочить надо. Наткнувшись на непонимающий взгляд, мальчик пояснил: — Не по моим же книжкам учиться будешь.

***

Учиться в таком Пруфроке Клаусу понравилось. Учебный план был не без изъяна, но предметы по крайней мере были нужными, хотя порой и вылезали странные темы, вроде «как вести себя на подводной лодке» или «способы подать сигнал». Труднее всего Клаусу давались практические работы по физике и установка «не сближаться ни с кем, особенно с Олафом». Клаус каждый раз, когда дело шло к развитию дружбы, напоминал себе, кем станет этот подросток в будущем, и каждый раз в голове появлялась предательская мысль о том, что этого можно просто не допустить. У него была простая задача: дождаться, когда Беатрис починит прибор, и спокойно вернуться в своё время. Ничего не менять, никак не косячить и нигде не светиться. Но он успешно проваливал эту задачу, и с каждым днём, проведённым в прошлом, осознавал это всё явственнее. Пиком его неосмотрительности и безумия стал вечер субботы, когда Клаус, сам не зная почему, согласился на авантюру Олафа. По сути ничего в этом такого не было кроме двух пунктов: первое — они подростки, второе — предложением было поиграть в алкогольные игры. Олаф аргументировал это тем, что из досуга только настольный теннис, но спорткорпус закрывается в семь часов, и просмотр какого-то скучного фильма. — Жак сегодня не таксует, но у меня осталось ещё две бутылки коньяка, так что… — Ты никогда не думал, что твой подростковый алкоголизм пагубно скажется на твоём будущем? — серьёзно спросил Клаус, сложив на груди руки. — Только вот не надо мне нотации читать, я их и от Лемони, и от Кит, и даже от Беатрис наслушался, — Олаф вскинул руки. — И вообще, принцесса, — когда, если не сейчас? Пятнадцать лет — самое то! — Мне-то только четырнадцать. Увы, это единственный аргумент, который остался в запасе Клауса, потому что на самом деле этому четырнадцатилетнему мальчишке хотелось попробовать. Запретный плод сладок. Олаф фыркнул так, словно Клаус сморозил какую-то чепуху. — Принцесса, — умоляющим тоном протянул он. — Пока полиции нет, всё законно. Да и потом, я же тебе хороший алкоголь предлагаю. Лучшее для лучших! Давай, не ломайся, Клаус. Клаус тяжело вздохнул, переступая через свои моральные принципы, но всё-таки согласился. Любые здравомыслящие читатели и читательницы должны понимать, что приведённый ниже текст описывает далеко не самое пристойное и образцовое поведение несовершеннолетних и, ко всему прочему, не приветствуется законом большинства стран. И, хотя любой человек, читающий этот текст, наверняка знает, что это никогда никого не останавливало, рассказчица всё-таки считает своим долгом заметить, что такие действия, как чрезмерное употребление алкоголя, способны нанести вред не только подростку, но и взрослому человеку, а в некоторых случаях — привести к непоправимым последствиям. Теперь, когда вы предупреждены, мы можем вернуться к Клаусу Бодлеру, который, назвавшись Клаусом Принцем, зачислился в Пруфрокскую школу и теперь сидел за столом, напротив пятнадцатилетнего Олафа, с которым делил комнату в общежитии, и молча наблюдал, как тот разливает янтарную жидкость по стопкам. Из закуски — яблоки, хлеб и несколько бисквитов, стащенные из столовой. — Так, первая игра называется «Пьяный рецензент», — Клаус не сумел сдержать смешок. — Правила следующие: один из нас максимально неинтересно (ну, или просто абсурдно) описывает сюжет известного произведения, а другой угадывает. Если угадывает, выпивает ведущий, если не угадывает — отгадывающий. Ну и загадываем по очереди. Понял? — Ага, вроде бы, — кивнул Клаус. — Только давай ты начнёшь? — Хорошо, — усмехнулся Олаф и хитро прищурился. — Так, дай-ка подумать… Произведение о том, как череда не связанных между собой событий приводит к нелепой смерти главного героя. — Ну ты загнул, — покачал головой Клаус. — Это описание под половину классических произведений подходит. Не знаю… «Анна Каренина»? — Нет. Клаус, если бы это была «Анна Каренина», я бы сказал «главная героиня». У тебя ещё одна попытка, — лукаво улыбнулся Олаф, откусил от яблока, откинулся на спинку стула, судя по всему, закинув ногу на ногу. — В смысле? Заранее не было оговорено количество попыток… — Да? Ну вот теперь обговорено. — Нечестно! Обнуляй! — Ладно, если ты правда думаешь, что тебе это поможет. Клаус задумался. — «Гамлет»? — несмело предположил мальчишка. — Нет, — улыбка Олафа стала шире. — Блин, даже не знаю… — Клаус сцепил руки в замок и уткнулся в него носом. — Может что-то из Джека Лондона… По мальчишке, сидящему напротив, было видно, что тот едва держит смех в себе и готов вот-вот расхохотаться. — Смешно тебе? — спросил Клаус, и Олаф всё-таки рассмеялся. — Ладно, пускай будет «Последнее дело Шерлока Холмса», всё равно, судя по твоей наглой роже, не угадаю. Сказав это, Клаус положил руки на стол и уставился на оппонента, который с широченной улыбкой давился беззвучным смехом. — Да, мистер Холмс, так сильно вы ещё не ошибались, — прохохотал Олаф. — Ну ты даёшь, это ведь известный шуточный пересказ «Имбирного человечка». Я думал, ты знаешь… Клаус обречённо вздохнул. Не то чтобы он хорошо разбирался в молодёжных шутках – да ещё и имевших актуальность много лет назад. — Теперь знаю, — и невесело рассмеялся. — «Имбирный человечек», блин. — Пей давай, принцесса. Стопка была заполнена даже не наполовину, но Клаус всё равно поморщился, когда, выпив залпом, почувствовал, как в нос отдало спиртом. Но всё-таки вкус был не совсем горький, а со сладковато-пряным привкусом, отдалённо напоминающим какое-то лекарство. Губы Олафа всё так же были растянуты в улыбке, а глаза хитро блестели. — Твоя очередь, принцесса, — он налил Клаусу ещё, примерно столько же, сколько и было — чуть меньше половины. — Так, представляю твоему вниманию самое скучное описание: все умерли, убийцей был судья. Олаф хмыкнул и принялся рассуждать: — Это однозначно детектив, причём популярный, значит, либо Дойль, либо По, либо Агата Кристи. У Конан Дойля, не помню, чтобы все умирали, так что, скорее всего, Агата Кристи, — он посмотрел Клаусу в глаза. — Два варианта: либо «Убийство в «Восточном экспрессе»… — Нет. — …либо «Десять негрятят», — кивнул Олаф, понимая, что выиграл этот раунд. — Да, в «Убийстве в «Восточном экспрессе» все были причастны к убийству, а не умерли, точно. Клаус поднял стопку и обречённо посмотрел на коньяк. Игра пошла полным ходом, но Клаус выпивал гораздо чаще Олафа, и когда бутылка опустела наполовину, Олаф сказал: — Всё стоп, так неинтересно. Я тоже надраться хочу. — Ну, я не виноват, что ты оказался эрудированнее меня, — насупился Клаус, чувствуя лёгкое опьянение, способное разве что развязать язык, но не более. Олаф согласно повёл головой, подумал и предложил: — Давай в другую игру. Называется «Я никогда не…» — знаешь правила? Клаус растерянно помотал головой, хотя название прозвучало знакомо. — Короче, правила просты: я говорю какое-то утверждение, например: «Я никогда не курил». Если ты курил, ты выпиваешь, если ты не курил — ничего не делаешь. На ведущего тоже распространяется это правило, то есть, если я сказал заведомую ложь, я выпиваю. — То есть тут нет как такового проигравшего и победителя, — констатировал Клаус. — А в чём тогда смысл? — Официально — узнать собутыльников или (в нашем случае) собутыльника получше, — ответил Олаф. — А неофициально? — Напиться. — А. — Ага, — мальчишка расплылся в широкой улыбке. — Давай теперь ты первый. Клаус немного завис, потому что сходу придумать утверждение было не так-то просто. — Ну, допустим, — он облизнул губы. — Я никогда не списывал. Олаф тут же опрокинул стопку и удивлённо уставился на Клауса, который к своей не прикоснулся. — Серьёзно? — Что? — улыбнулся Клаус, подпирая щёку ладонью. — Ты же хотел меня догнать. — Ты никогда не списывал? — Неа, не приходилось. — А, точно, — Олаф стукнул себя пальцем по виску. — Ты же у нас ходячая энциклопедия. Ладно… Он подлил коньяку в свою стопку и с готовностью поднял её. — Я никогда не появлялся на уроках в нетрезвом виде, — и выпил. Клаус не знал, стоит ли говорить, что до Пруфрока он был на семейном обучении, а к алкоголю впервые прикоснулся около сорока минут назад. Он помолчал, а потом начал свой ход: — Я никогда не воровал. Он сказал это быстрее, чем подумал, потому что им с Олафом в самом деле следовало бы сравняться, вот только Клаус отчётливо вспомнил тот день, когда во время шторма на озере Лакримозе они с сёстрами украли лодку и дождевики. И, вздохнув, выпил коньяк. Олаф в свою очередь тоже поднёс сосуд к губам и осушил его. После чего разлил новую дозу по стопкам. — Не такой уж ты и ангел, а, принцесса? — Да я ляпнул, по привычке считая, что я не воровал, — признался мальчишка. — А потом вспомнил, что однажды по нужде пришлось. Там обстоятельства такие были, что либо кража, либо человек погибнет. Впрочем… …Жозефина Ануистл в самом деле погибла. Только Клаус не сказал этого вслух, махнув рукой, мол, давай следующий вопрос. Олаф понял, что что-то не так, но расспрашивать не стал. Вместо этого он задумчиво протянул: — Я никогда не… — и, после небольшой паузы продолжил: — Я никогда не врал о том, кто я такой. — Ты театрал, — возразил Клаус. — Конечно, ты врал. — Ты-то не театрал. — Аргумент, — согласился Клаус и выпил рюмку. — Но опять же, обстоятельства порой вынуждают. Клаус с ужасом осознал, что вполне мог бы услышать такую фразу от взрослого Олафа, ведь он тоже попадал в обстоятельства, вынуждавшие его маскироваться. Но он холодно пресёк эти мысли: никто не заставлял его влезать в эти обстоятельства, в то время как Бодлеры оказывались в них случайно, без права выбора. — Ладно, — Олаф тоже хлебнул и снова подлил алкоголь; бутылка верно подходила к концу. — Давай своё утверждение, раз не хочешь рассказывать. — Да ты всё равно не поверишь, — отмахнулся Клаус. — К тому же, мы сейчас не самые трезвые, ты реально не поверишь. — А ты попытайся рассказать так, чтобы я поверил. — Я думаю, мы ещё не в той кондиции, — пробормотал Клаус, задумчиво рассматривая грани стопки. — Я никогда не целовался. Он поднял взгляд на Олафа, который даже не думал прикасаться к стопке. — Что? — спросил тот. — Если я пью коньяк, это ещё не значит, что имею успех в любовных делах. Клаус был несколько удивлён. Ему всегда казалось, что в молодости и юности Олаф должен был пользоваться спросом у девушек. — Я никогда, — проговорил Олаф. — Не хотел поцеловать человека, сидящего напротив. Клаус поперхнулся воздухом, наблюдая, как содержимое стопки отправляется в горло Олафа. И, недолго думая, сам выпил из своей. И только потом полностью осознал суть произошедшего. Они оба были пьяны, и это ощущение Клаус не мог чётко описать, поскольку испытывал его впервые. Но он видел напротив себя два хитро сощуренных глаза и улыбку, которая из наглой превратилась в какую-то нерешительную. — Давай в «бутылочку»? — предложил Олаф, подняв стеклянную бутылку из-под коньяка, на дне которой ещё осталась пара глотков. — Но это же глупо, нас двое всего — исход и так понятен, — возразил Клаус. — На желание, — не унимался Олаф. — Между прочим, ты не прав. Она по-прежнему может указать на стену или на тебя самого. Так что давай. Клаус пожал плечами, обозначая свою безразличную позицию. Алкоголь, решил Клаус — трезвым он никогда бы не согласился. — Значит, на желание? — уточнил Клаус. — Нет, ну можно, конечно ещё на поцелуи или на раздевание, но это, как ты верно заметил, несколько глупо. — Ну, крути, — Клаус сложил руки на груди, подавшись немного назад. Олаф крутанул бутылку. Та сделала несколько кругов с характерным звуком и, остановившись, указала горлом на Клауса. — У тебя рука намётана? — приподняв брови, спросил мальчишка, после чего прикрыл глаза и вытянул шею. — Давай своё желание. — На потом оставлю, — вдруг сказал Олаф. — Твоя очередь. Клаус слабым движением раскрутил бутылку и молча дождался её остановки. Его удивлению не было предела, когда горлышко указало на Олафа. Тот только усмехнулся. — Ну, принцесса, чего пожелаешь? Клаус поднялся со стула, дошёл до середины стола и остановился, прижавшись бедром к столешнице. Олаф смотрел на него вечно смеющимися глазами, а наглая улыбка почему-то снова вернулась на губы. — Для тебя всё, что угодно, — не разрывая зрительного контакта добавил мальчик. Клаус пристукнул пальцем по поверхности стола и наконец решился: — Поцелуй меня. Олаф посерьезнел, лизнул губы и тоже встал. Поравнявшись с Клаусом, он остановился. — Ты уверен? — спросил мальчик. — Не хотелось бы красть первый поцелуй у маленького принца. — Уверен. Я тебе доверяю. Олаф наклонился ближе и аккуратно коснулся губами губ Клауса. Это было по сути своей невинное прикосновение, с едва заметным намёком на настоящий поцелуй. Оно длилось не более тридцати секунд. Олаф отстранился и как-то странно посмотрел на Клауса. Разница в росте заставляла последнего держать подбородок приподнятым. Мальчишки смотрели друг на друга дольше, чем длился их несмелый первый поцелуй. Олаф молча взял бутылку и, чуть пододвинув к краю, крутанул. Горлышко снова остановилось на Клаусе, поэтому тот поднял вопросительный взгляд. Олаф несколько раз быстро моргнул, а затем сказал: — Разреши украсть второй поцелуй, — он не смог удержать улыбку; видимо, формулировка даже ему самому показалась смешной. Клаус только снял очки и кивнул. Олаф снова сократил расстояние и на этот раз смелее прильнул к губам. Клаус податливо открыл рот и попытался вспомнить, что он читал про поцелуи. На ум шло только чередование губ и пресловутое «не думайте, а действуйте». Впрочем, надобность думать отпала ровно в тот момент, когда на затылок легла рука, а поцелуй стал настойчивее. Трудно было поверить, что этот мальчишка целуется впервые. В какой-то момент — Клаус не уловил, когда именно — они упали на ту самую ничейную кровать. Олаф вдавил тело Клауса в кровать, и проник в рот языком; мальчишка дёрнулся от неожиданности и почувствовал себя в ловушке. Впрочем, такой контакт ему нравился, и он охотно отвечал на поцелуй, хотя и не претендовал на ведущую роль. Олаф разорвал поцелуй и приподнялся, расставив руки по обе стороны от головы Клауса. Тот молча лежал с приоткрытым ртом и глубоко дышал. — Насколько плохое у тебя зрение? — вдруг поинтересовался Олаф. — Тебя сейчас вижу вполне неплохо, — сказал Клаус. Нависающий над ним мальчишка кивнул и, видимо, устав держать некое подобие планки, свалился рядом, не убирая ноги с бедра Клауса. — У меня ещё одно желание в запасе, верно? — на этот вопрос Олафа Клаус устало утвердительно вздохнул: сейчас не хотелось ничего делать. — Расскажи всё, как есть: кто ты и как попал сюда? Теперь из груди мальчишки невольно вырвался досадный стон, а потом он хихикнул: — А ты тот ещё манипулятор, — он вздохнул. — Ладно. Я расскажу, а верить или нет — уже твоё дело. Клаус облизнул успевшие подсохнуть губы, и проговорил: — Начать, наверное, стоит с того, что тогда про машину времени я не пошутил. Я правда из будущего… Рассказ Клауса занял не так много времени, как он думал. Когда в комнате воцарилось молчание, стало отчётливо слышно два дыхания: его собственное и Олафа. Страшно было поворачивать к нему голову и вообще… выжидать реакцию. Но Олаф только вздохнул и сказал: — Н-да, такое себе приключение. — Ты мне веришь? — изумлённо проговорил Клаус и, повернув голову, встретился с глазами мальчика. — Ну, у тебя вряд ли есть причины мне врать, — Олаф качнул головой. — Хотя, будь на моём месте взрослый, ты бы уже ехал в психушку. Мальчишки рассмеялись и больше не говорили на эту тему. Клаус не знал, поверил ли Олаф, но был рад, что он по крайней мере выслушал его рассказ до конца и принял. Хотя бы просто как пьяную глупость.