ты мне не враг

Воспоминания о том вечере были чересчур подробными и воспроизводились памятью Клауса, будто были записаны на плёнку. Вопреки тому, что он слышал об алкогольном опьянении от взрослых, Клаус помнил всё, вплоть до мелких веснушек на носу Олафа. И подозревал, что Олаф тоже всё помнил — просто не говорил. Они вообще ни разу не поднимали эту тему. Не обсуждали ни историю Клауса, ни поцелуи. Хотя, последнее не было смысла обсуждать. Клаус воспринимал это скорее, как проявление дружбы, чем романтической любви. Единственное, что ему не давало покоя — человек, с которым он целовался, но Клаус научился отделять личность Олафа от личности графа Олафа. Потому что разница была колоссальная, что здесь означает «такая огромная, что вы бы вряд ли узнали Олафа, если бы вам об этом не сказали». Починка, как и сказала Беатрис, затянулась. Клаус думал о том, как трудно ему будет нажать на кнопку, когда она починит прибор. Это ведь как спустить курок над своим виском. Он так привык к такому Пруфроку, к такому Олафу и к такой жизни, что возвращаться назад в своё время после двух хороших спокойных недель совсем не хотелось. Но время шло, и Беатрис должна была скоро починить прибор. Впрочем, Клаус её не торопил. — Так что, говоришь, это за собрание? — спросил Клаус, закрывая тетрадь, в которой писал домашнее задание, и повернулся лицом к Олафу. — Да чёрт знает! — пожал плечами Олаф и принялся переодеваться из школьной формы в неформальную, но удобную одежду — учебный день подошёл к концу и мучатся больше не было нужды. — Измаил всегда говорит загадками. Он, знаешь, такой загадочный старец из всяких сказок. — Как Дамблдор? — на автомате выпалил Клаус. — Кто? — А, точно… — Ну, в общем, он выцепил меня в коридоре и сказал, что собирает выдающихся учеников для чего-то важного, — как ни в чём не бывало продолжал Олаф, надевая футболку. — Тебя сказал тоже привести. — Ты же не отличник? — недоумевающе мотнул головой Клаус. — Нет. Олаф подошёл к столу и опустился на стул с другой стороны. — Но, как бы тебе сказать, принцесса… «Выдающийся» не значит «тот, кто учится на отлично». Это значит, что человек чем-то выделяется, вот и всё, — мальчишка посмотрел на Клауса. — Вот ты, например, впитываешь в себя любую информацию, как губка; Беатрис лучше всех разбирается в механизмах и обладает невероятно мощным голосом; а я… я хорош в актёрском мастерстве. Ну и всего остального понемногу знаю и могу. — И для чего мы Измаилу? Олаф поджал губы и пожал плечами. — Вот и узнаем! — Кстати, когда это будет? — поинтересовался Клаус. Олаф посмотрел на наручные часы и кивнул: — Минут через пять выйдем, — а потом посмотрел на Клауса и спросил: — У тебя, кроме школьной формы, одежды нет что ли? Клаус смущённо покачал головой. Олаф вздохнул, молча подошёл к шкафу, немного покопался в нём и, наконец достав одежду, бросил её на кровать Клауса, после чего опустился на свою. — Давай. — Олаф, не нужно было… — Клаус подошёл к кровати и неуверенно взял одежду: серую кофту и тёмные штаны. — Нужно, — твёрдо сказал мальчишка. — Психологически тяжело постоянно носить одну и ту же одежду. Давай, переодевайся, и пойдём. Клаус не стал препираться и послушно переоделся. Олаф встал, окинул его беглым взглядом и, удовлетворённо кивнув, направился на выход. Клаус ожидал увидеть какой-нибудь кабинет или актовый зал, но собрание, к его удивлению, проходило в библиотеке. Там было организовано специальное пространство: стулья, стоящие полукругом, и меловая доска перед ними. На стульях уже неловко располагались знакомые ребята; Измаила ещё не было. Олаф двинулся вперёд, схватив Клауса за рукав, и через каких-то пару секунд они уже плюхнулись на места рядом с Беатрис и каким-то мальчиком. — Олаф, привет, — проговорил он. — Давно не виделись. — Да, давно, — кивнул Олаф. — Как Кит? Мальчик как-то виновато потупил взгляд и сказал: — Лучше, чем ты. Олаф хохотнул. — Это хорошо, — с улыбкой кивнул он. Клаусу, само собой, непонятно было, о чём шла речь, но расспрашивать он не стал. К тому же, скоро появился директор, и разговоры стихли. Мужчина окинул учеников озорным взглядом и начал говорить: — Здравствуйте, ребята! Я очень рад, что все вы не отказали мне и пришли сегодня сюда. Вы, наверняка, недоумеваете, зачем я вас собрал, но обещаю, что скоро вы всё узнаете. Клаус заметил, что некоторые ребята переглядываются. Он и сам пребывал в растерянности. — Я уже много лет работаю в этой замечательной школе, и я делаю всё, чтобы вам было комфортно здесь, чтобы вы учились с удовольствием, познавали мир и стремились сделать его лучше. Думаю, многие из вас знают, что наш мир далеко не идеален и что в нём часто случаются пожары и прочие несчастья, которые порой наносят не только физический, но и моральный ущерб. И я считаю, что миру нужна организация, которая тушила бы не только буквальные, но и фигуральные пожары. Для этого нужны разносторонне развитые люди и мастера в определённых областях, согласны? Поэтому я и собрал вас здесь… Я доверяю каждому из вас, поэтому именно вам предлагаю воплотить эту идею в жизнь. Конечно, это дело исключительно на добровольных началах, и вы в праве просто уйти, и лучше всего сделать это прямо сейчас, хотя, по правде говоря, покинуть организацию вы можете в любой момент… Клаус слушал Измаила внимательно. За всё собрание никто не покинул библиотеку, что удивило не только Клауса, но и Олафа. Это было такое вводное собрание, объяснявшее, что к чему. Например, что такое ГПВ. Вот только от этих знаний легче Клаусу не стало. Напротив, у него появилось ещё больше вопросов. И к концу собрания он не сводил взгляда с Олафа. Если ГПВ (что, как знал теперь Клаус, означало «Группа Пожарных Волонтёров»), организация, буквы которой прятались в рисунке глаза, преследовавшего Бодлеров едва ли не с самого начала их истории, была благородной организацией, занимающейся разного рода положительной деятельностью, то почему граф Олаф в будущем был таким? И почему люди, причастные к ГПВ, которые встречались им на пути, были настолько неоднозначными? Почему у докторши-оптометриста Джорджины Олуэлл было окно в форме этого пресловутого глаза, но она явно была отрицательной героиней? Что произошло? К концу собрания Клаус не сводил глаз с Олафа и был загружён гораздо сильнее обычного, что не укрылось от внимания его приятелей. Когда Измаил закончил и распустил всех, Беатрис и Олаф одновременно посмотрели на Клауса и спросили: «Что с тобой?» Но Клаус не мог ответить прямо. — Да… всё в порядке, — отмахнулся он, вглядываясь в радужку глаз Олафа, после чего повернулся к Беатрис. — Клаус, по поводу твоего прибора, — словно прочитав мысли, сказала она. — Извини за задержку, я починила почти всё, но в механизме, который должен работать, когда ты изменяешь числа сверху, была повреждена деталь, я такой никогда не видела, пришлось искать аналог и просить Жака его раздобыть. Но завтра-послезавтра всё будет готово. Я тогда принесу его к вам в комнату, ладно? — Хорошо, буду очень ждать, — благодарно улыбнулся Клаус. — Я тебе очень признателен. — Да ладно, для этого ведь и нужны друзья, правда? — Беатрис толкнула его в плечо. Так… по-дружески, что у Клауса снова защемило в груди. Клаус немного растерянно смотрел на удаляющуюся Беатрис, которая подарила им с Олафом ещё несколько весёлых прощальных взглядов, прежде чем покинуть библиотеку. — Ты ей нравишься, — констатировал Олаф с серьёзным видом. «Тебе бы сейчас сигарету закурить, настоящий кадр для фильма получился бы,» — подумал Клаус. Ему не нравилось, когда Олаф говорил подобное, потому что Беатрис была той, кто в будущем родит его и его сестёр. И потому что Клаус только что с удивлением понял: нравилась вовсе не она. Нравился он.

***

В ту ночь Клаус спал на удивление крепко, поэтому, проснувшись, не сразу понял, где находится и что его разбудило. Точнее, кто. В полумраке, который обычно наступал, когда ночь близилась к утру, Клаус увидел, что на полу у его кровати сидит Олаф. Это он разбудил его: легонько тряс за плечо и негромко звал по имени. Клаус дотянулся до тумбочки, на которой лежали очки и надел их, хотя в темноте они, в общем-то, были бесполезны. — Олаф? — вполголоса спросил Клаус. — Что такое? — Клаус, — снова повторил мальчишка, и в этот момент Клаус понял, что Олаф пьян. — Клаус, я сейчас понял, что… Получается, если Беатрис починила этот твой прибор… Это значит, что ты уйдёшь, да? До Клауса не сразу дошёл смысл вопроса. Поняв его, Клаус тупо уставился на мальчишку. Вместе с тем пришло осознание: Олаф опечален. Сильно опечален. Настолько опечален, что напился. — Ты в порядке? Клаус понимал, что это самый глупый вопрос, который можно задать человеку в таком состоянии: даже в полумраке Клаус видел потерянность на лице мальчишки. Но он не смог придумать ничего лучше. — Я просто… — он отвернулся и опёрся затылком о край матраса. — Я просто только когда лёг спать осознал, что ты… Даже если это неправда — то, что ты говорил — то скорее всего в любом случае уйдёшь, когда Беатрис починит эту штуку… А я… Я просто не могу так… Не хочу… Он снова повернулся, на этот раз полностью, уперевшись локтями в кровать. Кивнул на бутылку, горло которой сжимал. — Будешь? Клаус молча выдернул бутылку из рук Олафа и сделал глоток, прежде чем поставить её на тумбочку и отодвинуть подальше. Он снова повернулся к Олафу, на которого было больно смотреть. — Я только тебя нашёл, и знал бы ты, как не хочу терять, — проговорил он и уронил голову на матрас, словно крупный пёс. — Знаешь, я ведь правда очень к тебе привязался… Потому что ты не убежал от меня. А сначала мне казалось, что убежишь. Ты таким напряжённым выглядел, когда смотрел на меня, и я думал… Но ты… Ты, блин, один из немногих, кто во мне человека увидел. Такого человека, которому можно доверять. Олаф усмехнулся и поднял глаза на Клауса, который смотрел на него очень серьёзным взглядом. — Ты позволил себя поцеловать. При том, что это был твой первый поцелуй. Ну, и мой тоже. Но ты позволил! Это тоже очень много значит. Клаус вздохнул и прислонился спиной к холодной стене. — Тебе я никогда не врал. И не выдумывал ничего. Дело в том, что… Я правда из будущего, — он сглотнул и прикрыл глаза. — Олаф, это очень сложно. Объяснить сложно, понять сложно. — Знаешь, после того, как я понял, что влюбился в парня, я уже во что угодно могу поверить, — вздохнул Олаф и рассмеялся: — Представляешь, никогда не думал, что так можно, пока тебя не встретил… Клаус распахнул глаза и завис. Конечно, и так было понятно, что они многое стали значить друг для друга, но Олаф только что признался в том, что влюблён. Причём сделал это так просто, словно говорил о погоде. Безо всякого стеснения, только с какими-то обречёнными полутонами в голосе. — Ты мне тоже нравишься, — немного подумав, тихо произнёс Клаус. — По крайней мере таким. Понимаешь… В моём времени ты… Не самый хороший человек. Честно говоря, не появись ты в наших с сёстрами жизнях, возможно, всё было бы в порядке, но — что уж есть. Мы ведь и в Пруфрок попали, в очередной раз сбежав от тебя. — Еда в столовке такая же пресная? — с усмешкой спросил Олаф, приподняв голову. — Да уж, — в ответ усмехнулся мальчишка. — Только ещё плюсом если опаздываешь на обед, тебе связывают руки, и ешь ты уже без их помощи… Да и вообще руководство сменилась, поэтому здешний Пруфрок — просто рай по сравнению с ним… Нас поселили в лачугу из жестяных пластин с крабами на полу и плесенью на потолке, потому что мы сироты, и разрешения от родителя или опекуна у нас просто физически быть не может. Они немного посидели в тишине. — Залезай на кровать, а? — негромко предложил Клаус. — На полу холодно. Олаф ничего не сказал. Он послушно поднялся, чуть качнулся, забрался на кровать с ногами и сел совсем рядом с Клаусом. Мальчик не понял, кто первым наклонился к другому, но в следующую секунду они утонули в поцелуе. На этот раз он был одинаково решительным с обеих сторон, несмотря на то, что пьян был только Олаф. Клаус, немного покраснев, решился проникнуть языком в его рот; Олаф замычал от неожиданности. Клаус никогда бы не подумал, что поцелуй может быть вкусным. Учитывая, что его партнёр выпил больше половины бутылки виски это вообще было чем-то невозможным. Но это было самое лучшее, что когда-либо пробовал Клаус Бодлер. Отстранившись, Олаф уронил голову на ноги Клауса и упёр взгляд ему в живот. Рука Клауса сама легла на волосы мальчишки стала медленно их поглаживать. — А какой я? Клаус вопросительно хмыкнул, приподняв бровь. — Ну, какой я? — не поднимая глаз, спросил Олаф. — Там, в будущем? — Я не хотел бы говорить это тебе нынешнему, — вздохнул Клаус с полуулыбкой. — Взрослый Олаф — очень хмурый и злой мужчина, он внушает страх и оправдывает первое впечатление. Знаешь, он… он весьма целеустремлён и в достижении цели не гнушается даже самых грязных методов. И, если честно, я убеждён, что он виновен во всех наших несчастьях. Наверное, тебя кто-то обидел и вот ты решил оторваться на нас по полной. Олаф какое-то время молчал — вероятно, обдумывал услышанное. — Но если там в будущем так плохо, — наконец сказал он непривычно несмелым тоном. — Почему бы тебе не остаться здесь? Клаус сглотнул. Его рука, которая гладила Олафа по волосам, замерла. — Олаф, я не могу, — на одном дыхании выпалил он. — Я не могу оставить сестёр одних наедине с — извини за сюр — тобой. Олаф вскочил и посмотрел Клаусу в глаза. Слишком близко. Даже во мраке Клаус увидел влагу в уголках. — Но если ты останешься, — быстро проговорил Олаф и облизнул губы. — Если ты останешься, то, возможно, я не стану тем, кем стал? Клаус вздохнул. — Во-первых, я не обязан тебя спасать. За свою личность ответственность несёшь только ты сам, — мальчишка потёр переносицу. — Во-вторых, даже если бы я подписался на это… Просто давай рассуждать логически: если я повзрослею вместе с тобой, и пускай мы с тобой даже будем счастливо жить вместе, и ты не станешь злодеем — тогда в будущем мы с сёстрами, скорее всего, не попадём в Пруфрок, я не найду машину времени, не перемещусь в прошлое, не познакомлюсь с тобой, а значит, я с тобой не повзрослею. Видишь? Круг замкнулся. Ты станешь злодеем. — Но… — слеза всё-таки скатилась по щеке мальчика. — Клаус, я люблю тебя. Я не могу быть твоим врагом. Не теперь. — Ты мне тоже не враг, — пожал плечами Клаус и, немного подумав, добавил: — Сейчас. Сейчас ты мне не враг. Но мы можем всё сломать, и тогда всё вернётся на круги своя, но, поверь мне, это никому не нужно. — И что же тогда делать? Клаус чуть наклонил голову и уткнулся лбом в лоб Олафа. Он задумчиво отвёл взгляд, размышляя, что же можно сделать. — Знаешь, — произнёс он устало. — Предлагаю просто лечь спать. Олаф проглотил слёзы, и в следующее мгновение они оба упали на узкую кровать, слишком маленькую для двух взрослых людей, но вполне вмещающую двух худощавых подростков. Ночь была не слишком холодная, но они прижались к друг другу так, словно от этого зависела их жизнь, словно стоило им отстраниться, и они бы замёрзли насмерть. Они проспали обнимку вплоть до самого утра, пока их не разбудили четыре настойчивых удара в дверь.