Ослеплённые местью

Юркнув сквозь сланцевое оконце, солнечные лучи нарушили покой Дарнис, и яркие блики под трепетавшими веками заменили собой череду былых сновидений. Укрытая холщовой простынёй девушка чувствовала прохладу, заставлявшую её тянутся к единственному источнику тепла, что был в этой комнате. Однако, сморгнув остатки дремоты, полукровка ощутила чьё-то присутствие подле себя и в тот же миг распахнула глаза, будто в приступе кошмара. Едва прикрывшись той же простынёй, мерно дышал, опуская и поднимая грудь с россыпью шрамов, гном. Даже во сне суровость не сходила с его лица, но в этот раз была она смягчена. Скользнув взглядом по могучему торсу, а затем обратив взор на лицо короля, Дарнис вспомнила! Яркие, сладостные воспоминания наравне с головной болью бурным потоком хлынули на полукровку: прикосновения Торина, до сих пор ощущавшиеся на её коже, его горячие руки, жадные поцелуи и сама ночь, что разделила она с подгорным королём. Минуту другую девушка медлила. В глубине души Дарнис хотела остаться здесь, рядом с Торином, но знала: едва ли он будет в восторге, застань кто-то их при таких обстоятельствах. Впрочем подобное тревожило и саму полукровку. Откинув с себя простыню, Дарнис встала с кровати, ощущая оголённым телом лёгкий холодок дня, и отыскала на деревянном полу рваную материю, ещё вчера бывшую её платьем. И только руки коснулись мягкой ткани, как новое воспоминание обрушилось на девушку мощной волной. Она вспомнила, как в порыве неконтролируемой страсти Торин сорвал с полукровки её одеяние, раскидав по полу мелкие пуговицы, как шептал он ей пламенные речи, помрачая рассудок. И уголки её губ дрогнули, исказив тонкую нить в призрачной, едва заметой полуулыбке. Облачившись в своё одеяние, скрыв наготу и остановив на мгновение свой взгляд на спящем короле, Дарнис решила покинуть его обитель. Эта ночь свалила с ног многих, однако были и те, кто не испытывал жажды сна. В пору, когда всё ещё прибывали в зыбучем мире собственных грёз, слышались чьи-то шаги, что раздавались на кухне, и тихое брюзжание. Но едва ли полукровка придала услышанному значение, ускорив шаг, она скрылась за дверью своей комнаты, желая быть незамеченной. Недолгое время девушка сидела неподвижно на краю кровати, придаваясь воспоминаниям минувшей ночи, ибо странное чувство приводило в смятение душу. Снова и снова в памяти оживала ночь, укутывая её и Торина чёрной непроглядной пеленой, скрывавшей от всех их истинные чувства. В кой-то веки едва ощущаемые отголоски счастья коснулись сердца, но нечто, что было внутри полукровки, всячески пыталось заглушить сладостное чувство. Оттого-то взгляд девушки и остановился на старой одежде, мирно покоящейся на деревянном комоде. Дабы хоть как-то отвлечься, Дарнис поднялась с кровати и спустя мгновение поспешила облачиться в свои уже утеплённые вещи. Однако пока затягивала полукровка ремешки на голенищах сапог, знакомая песня пленила её слух. Не первый день Хранитель взывал к хозяйке, но голос его ослабел и едва отдавал тихим гулом. До этого дня Дарнис запиралась в комнате, доставала свой меч и долгое время не сводила глаз с него, так случилось и в этот раз. Однако, проведя кончиками пальцев по холодному клинку с выгравированному на нём письменами, девушка не ощутила прежней любви, что испытывала она ранее к бездушному металлу. Не много, но чувства притупились. — Тебе удалось пленить меня. Едва ли я посмею разорвать нашу связь, — бросив виноватый взгляд на Хранителя, полукровка спрятала меч в ножнах и поспешила прикрепить его к поясу. Между тем солнце скрывалось за тучами, и ветер становился сильнее, будто предвещая беды. Дарнис подошла к окну и окинула взглядом пасмурное небо. Серые, рваные клочья облаков скрывали собой вершину Одинокой Горы, навевавшей еще больший ужас чем прежде. Вздохнув, полукровка коснулась рукой оконной рамы. Странное чувство овладело ей: разум понимал, что мало хорошего ждёт Даринс там, по ту сторону реки в недрах обители Смауга, но нечто не давало ей отступить от преследования уже не единственной цели. Ей казалось, будто на том берегу все беды и несчастья прекратятся, и настанет мирная жизнь. Время, отведённое для отдыха в Озёрном городе, иссякало. Безусловно, Дарнис могла ещё понежиться в прохладной постели, но Хранитель оживлял её притупившиеся чувства, распаляя кровь. Неспешно шагая, полукровка покинула комнату, не в силах более терзать усмирённую внутри неё сущность воспоминаниями прошедшей ночи и никому не слышимой песней. В зале было тихо, и Дарнис было подумала, что там никого нет, но только ступила в просторную комнату, как в глаза ей бросился сидящий за столом хоббит. Лицо его омрачала крайняя задумчивость, граничившая с испугом. Впрочем неудивительно. Привыкший к тихой, спокойной жизни, ограничивавшейся лишь Широм и ближайшими окрестностями, едва ли он мог поверить, что очутился так далеко от дома. Знали ли он, что ждёт его в впереди? Едва ли. — Ты уже собралась? — не сразу заметив присутствие полукровки, спросил Бильбо. — Как видишь, — позвякивая пряжками, Дарнис подошла ближе, а затем села напротив Бэггинса. — А вот для тебя это ещё раннее время. Тебе следовало бы еще отдохнуть. Впереди долгая переправа через озеро и реку, — но хоббит будто не услышал этих слов, и тогда девушка поспешила осведомиться: — Что тревожит тебя, Бильбо? В одночасье полурослик устремил свой взгляд на полукровку, и Дарнис в очередной раз заметила его растерянность. Бильбо попытался что-то сказать, но вместо слов с его уст сорвался печальный вздох. Хоббит замер. Он не сводил застывшего взгляда со своих сцепленных в замок рук и, казалось, не замечал ничего вокруг. — Кто я по-твоему? — неожиданно задал вопрос Бэггинс. — Разве я вор? Что я здесь вообще делаю? — его слова градом сыпались на полукровку, но она молчала, давая возможность хоббиту высказать всё то, о чём думал. — Мне в пору сидеть дома и греться у камина, а не скитаться по чужим краям. Всё это не для меня. Не о такой жизни я мечтал. — Последние годы я провела именно так, — первое, что сорвалось с языка полукровки. — Ты боишься, и я прекрасно понимаю твой страх. Но вспомни: ты отважно сражался с пауками, ты освободил нас от заточения в тюрьмах Лихолесья... Ты дал обещание. — Обещание? — отрешенно протянул хоббит. — А часто ли ты выполняла их? — Да, — коротко кивнула девушка, не сводя глаз с полурослика, будто усмиряя его страх. Однако полукровка солгала. Такое случалось множество раз, не единожды она нарушала своё слово, не в силах исполнить. И спустя мгновенье тишины послышался голос: — Но что могу сделать я? — Соберись и выкинь из головы подобные мысли, — отрывисто произнесла полукровка, но затем добавила голосом чуть мягче: — Всё будет хорошо. В одночасье всё затихло, и хоббит, обречённо улыбаясь, спросил, даже не надеясь найти утешения в словах Дарнис: — Сама-то ты веришь в это? Только честно. Не произнеся ни слова, девушка поднялась с места и очутилась за спиной полурослика, сделав несколько шагов. Она была обязана сказать Бэггинсу правду, ибо понимала, что нет смысла утаивать. — Не уверена, — полукровка положила руку на его плечо. Проходило время, и постепенно дом оживал, наполняясь ворчливыми голосами гномов. Настроение их было что ни на есть лучшим, но из всех выделялись двое своей мрачностью: приходящий в сознание хоббит и молчаливая девушка. Ниэль больше часа сидела у подножия лестницы, не сводя глаз с собиравшихся в путь гномов. Но все её мысли были только о Кили. Именно ему предназначался тот взор, под которым радость младшего племянника короля омрачалась беспокойством возлюбленной. Гномы были чересчур воодушевлены и едва ли замечали жавшуюся к деревянной стене девушку. Избегал её и сам Кили. Время неумолимо бежало вперёд, уничтожая мгновения, что могла девушка провести в объятиях Кили. Ниэль возненавидела этот поход, всё то рвение, с которым гномы собирались в дорогу. Но едва ли хоть кто-то считался с её мнением в этом вопросе. Поход был их главной целью, они не могли так просто отказаться от шанса на возвращение своего дома. Когда, наконец, блеклое солнце выглянуло из-за рваных туч, из деревянного дома вышли путники, провожаемые бургомистром, Ниэль и простым людом, пришедшим поглазеть на гномов. Они быстро добрались до пристани, где их уже ждали лодки. И когда последние слова были сказаны бургомисторм, когда многие простились с путниками, прозвучал дрожащий голос: — Кили... — девушка бросилась в его объятия. — Я не могу отпустить тебя. Останься... — в глазах её читался неподдельный ужас расставания, ибо казалось ей, что Кили исчезнет навсегда. — Прошу тебя. Ниэль забыла о существовании остальных, их жизни едва ли заботили её, лишь только судьба Кили. Многие уже расселись по своим местам, ожидая младшего племянника короля, но он не спешил. Кили не знал, что сказать в ответ на слова своей возлюбленной. Он не хотел оставлять Ниэль, но и не намерен был оставаться. Чувство долга взывало к нему. Гном хотел было что-то ответить, но вместо этого на глазах у всех он прижал к себе девушку и настойчивым поцелуем заглушил речь Ниэль, чувствуя солоноватый привкус крови на искусанных губах девушки. — Поторопись, Кили! — раздался голос его дяди, желавшего как можно скорее отправиться в путь. Оглянувшись на Торина, гном вновь обратил свой взгляд на Ниэль и произнёс: — Мы еще встретимся. Непременно. Вереница лодок тронулась в путь, скользя по гладкой поверхности Долгого Озера. Все уже давно разошлись с пристани, и только Ниэль стояла на краю деревянного помоста, не сводя глаз с исчезающих за горизонтом лодок. По щекам её безмолвно скатывались слёзы, вновь и вновь в памяти её оживал их последний поцелуй и слова, сказанные Кили. О Эру! Как хотела она, чтобы это оказалось правдой. Но не верила Ниэль, что суждено сбыться речам её возлюбленного. Холодный ветер бил ледяными потоками в лицо, отрезвляя сознание, но едва ли это могло уменьшить боль, что воцарилась в сердце Ниэль. Второй день они были в пути, но не было видно конца и края широкой реке, что неспешно несла их к выжженной пустоши. Гномы, невзлюбившие воду, уже порядком устали от этой дороги. И Дарнис прекрасно понимала их, её саму не переставало мутить от одного только шума разбивающихся потоков вод о бортики лодок. Девушка сидела в той же лодке, что и Торин, но едва ли их взгляды хоть раз пересеклись после той ночи. Ничто не выдавало тех чувств, разве что гном и полукровка почти не пререкались друг с другом и изредка позволяли себе обмолвиться парой фраз. Дарнис была благодарна Торину, ибо это неимоверно облегчало их путь. Ближе к вечеру эхо знакомого голоса, разлетевшееся над рекой, заставило открыть полукровку глаза после долгого сна. Солнце опускалось вниз, пытаясь скрыться на краю устремляющейся вдаль реки, а впереди белесое облако скрывало собой знакомые очертания. — Я вижу что-то! — ерзая в лодке, предупредил Оин. — Берег! Мы почти добрались! — указывая рукой в сторону виднеющейся кромки земли, выкрикнул Фили, попутно тормоша своего брата. И в тот же миг взоры путников устремились вдаль, а над гладью воды повисли радостные возгласы. Гномы стали грести что было сил, желая как можно быстрее добраться до берега, где ожидали их люди из Озёрного города, провизия и пони. Путь их подходил к концу.