***
— Вы знаете, о чем я хочу поговорить, — Сакуру потряхивало — от эмоций и ощущения выходящего из мышц уличного холода, хотя в квартире Какаши было ненамного теплее. Поговорить она хотела еще вчера, как только оказались готовы результаты анализов. Первым порывом было ворваться в кабинет хокаге, бросить бумагу ему под нос, накричать и вытрясти из него обещание, что больше такого не повторится. Вряд ли это помогло бы. — Проходи, — кивнул он, шумно выдохнув. — Зачем вы мне соврали, что разбили флаконы с лекарством? — она села на кухонный стул, аккуратно положив ладони себе на колени. — Мне иногда сложно прочесть даже то, что написано в документах, — он пожал плечами. — Да и разве я мог позволить, чтобы во время праздника кто-нибудь догадался? Весь день нужно было провести на виду. — Вы могли бы мне сказать. — И что ты смогла бы придумать? Выполняла бы обязанности хокаге под Хенге в перерывах между сменами в госпитале? — он еще и шутить пытался. Она сжала кулаки, и Какаши, заметив это, снова тяжело вздохнул. — Сакура, это всего лишь… — Всего лишь ваше зрение, Какаши-сенсей? Всего лишь ваша жизнь? Всего лишь вы? — Я бы не стал так драматизировать, — легко, она по голосу слышала, улыбнулся он. — А я вот буду, — она поймала свое тело в попытке подскочить. — Вы вдвое превысили дозировку — и не раз! Знаете, что это значит? Не только эти мигрени и судороги. Вы истощаете возможности нейрогенеза и можете ослепнуть гораздо быстрее! — Это все равно неизбежно, — ответил он устало. Для Сакуры эти слова были как удар под дых. Они все еще не нашли ни одного намека на возможность ему помочь, и Сакура считала дни до момента, когда можно будет снова попытаться устроить разговор с Орочимару: прошла всего лишь неделя из отведенных Цунаде двух. — Даже если вы в этом уверены, я еще не сдалась. — Я благодарен тебе, Сакура, — помолчав, ответил Какаши. — Но столько усилий и времени можно потратить на что-нибудь более перспективное. Бессмысленно было говорить с ним вот так. Сакура обвела взглядом кухню: с каждым разом беспорядок рос, но она не решалась предложить помощь — к тому же, знала, что в своей квартире он сориентируется идеально даже с закрытыми глазами. — Но зачем вы соврали мне? — повторила она, уже не скрывая острой обиды. Хотела добавить что-нибудь еще, но слова застряли в горле. — Мне жаль, что я так поступил, и, поверь, лгать тебе — отвратительное занятие. Но разве ты поняла бы? Сакура вздрогнула: за окном обрушился ливень. — Я все-таки отвечаю за ваше лечение, Какаши-сенсей. Она попыталась говорить рационально — и эти слова тоже были неправильными. Взгляд его сразу потух. — Ты, как ирьенин, стремишься всех спасти, и я уважаю это. Но насчет моего состояния можешь не волноваться. Цунаде-сама возложила на тебя эту ответственность? Тогда я тебя от нее освобождаю. Что бы ни случилось со мной, ты не виновата. Сакура резко встала, опрокинув стул, и оперлась руками о столешницу. Стены, пол, шум ливня и сердца смешались, и она ощутила, словно пытается докричаться до него сквозь толщу воды, но голоса не хватает. Слова, над которыми она думает, превращаются в пустой звук. Какое-то чувство, проросшее в глубину подсознания, вытащило ее из этой воды за волосы, поэтому она, наконец, смогла заговорить, с каждым словом все решительнее: — Мне все равно, кто будет виноват, если с вами что-то случится. Я верю вам больше, чем себе, а вы обманываете меня, как будто я не на вашей стороне! Думаете, у меня синдром спасателя? Что я хочу искупить то, что не всех смогла вылечить? Так считаете, да?! Черта с два я позволю вам похоронить себя заживо! Какаши не подался назад и внимательно, по-настоящему смотрел на нее. — Я нужен деревне больше, чем когда-либо. Если времени становится меньше, значит, постараюсь все уладить как можно быстрее. Но сейчас нельзя допустить, чтобы люди догадались, что я слепну. Если для этого нужно превысить дозировку — пускай. Конечно, Какаши нужен деревне — на празднике только он смог успокоить толпу. Деревне вообще очень удобно, когда хокаге плевать на себя. Может, таким он и должен быть — абстрактный хокаге, но не Какаши, сидящий напротив: измотанный, похожий в полумраке на тень. — Вы нужны мне, — сказала Сакура тихо, но твердо. Какаши молча уставился на нее: что-то поразило его не в словах даже, а в ее взгляде. — Вы нужны мне! — повторила Сакура громче, срываясь на крик. — Я немного повышу дозировку, подберу другое обезболивающее, только — пожалуйста — не делайте больше так! Она скорее почувствовала, чем увидела, что губы его дрогнули. Какаши покачал головой. — Я не хотел вынуждать тебя о чем-то просить… Как просила Саске — вернуться в деревню, перестать разрушать себя, выслушать? Нет, сейчас все было иначе — говоря с Саске, Сакура натыкалась на глухую стену, которую он возвел, защищаясь от чувств. Какаши от нее не закрывался и не боялся эмоций. На страх это определенно похоже не было. — Ничего вы не вынуждаете, — она его не успокаивала — говорила, как есть. Даже если самопожертвование — его выбор, Сакуре отчаянно хотелось, чтобы он передумал. — Я обещаю, что больше не буду врать тебе, — спокойно сказал Какаши. Слов оказалось мало. Сакура за долю мгновения приблизилась к нему и, наклонившись, обняла. Какаши окаменел, и только через несколько секунд она почувствовала неровный выдох на своей ключице. Он пах не кровью и потом, как в прошлый раз, а дешевым мылом и — едва уловимо — лекарственной горечью. Сакура ощущала щекой его жесткие, взъерошенные вечно волосы, и впервые с того момента, когда они победили, почувствовала себя живой. Ей не было больно, не было страшно и не было стыдно за сказанное. Мысли сократились до невнятных обрывков, и она бормотала что-то, что он вряд ли мог разобрать: если для вас мои слова хоть что-нибудь значат, перестаньте так относиться к себе; я смогу вас вылечить; я все пойму, правда… Какаши осторожно обнял ее в ответ, и Сакура слегка вздрогнула, ощутив на спине его теплые ладони. Она сжала его крепче, как будто через прикосновение хотела влить в него все, что воспринимала как данность. Так прошло, может быть, несколько минут, пока Сакура не осознала: наверное, сначала он решил, что она снова его поцелует. Она отпрянула, едва выпутав пальцы из его волос (когда они успели там оказаться?) и, наверное, убежала бы, если бы не вспомнила, что сегодня нужно сделать последнюю инъекцию. Пока она поднимала опрокинутый стул и отчаянно краснела, Какаши смотрел на нее странным, каким-то глубоким взглядом, а потом спросил: — Сакура, почему ты не залечишь ссадины на руках? О чем он говорит? — У вас ссадины? Покажите, залечу, конечно… — Нет, — он покачал головой. — Я про твои. И еще меня упрекаешь, что я о себе не думаю? — А, это… — Сакура растерянно посмотрела на кисти рук. — Я не знаю, как объяснить, но они как будто помогают мне сохранить связь с реальностью. Я все время работаю в перчатках, из-за этого они мокнут и не заживают сами по себе. — Я понимаю, — он и правда понимал. Сакура стала лихорадочно копаться в сумке: — На этот раз с местным обезболивающим — и не спорьте. Руки у Сакуры во время укола непременно дрожали бы, если бы она не приказала своему телу ее не подводить. На восьмой раз она, наверное, смогла бы сделать инъекцию даже в темноте. — Шикамару, кстати, все понял, — сказал Какаши, запрокинув голову после. — Зато нет необходимости придумывать, зачем нужны шторы в пасмурный день. И с документами мне помогает. Что он никому не расскажет, я уверен, но о моих глазах теперь знает куда больше человек, чем я рассчитывал. — Сложно такое скрыть от всех, — Сакура снова ощущала пол под ногами и слышала шум дождя. — Главное, что знают только наши. — Как дела в госпитале? — он приоткрыл глаза. — Как я и думала — десятки пациентов с интоксикацией. Про Нацуми вы, наверное, и так знаете. Какаши кивнул. — Мы пытаемся понять, кто эти наркотики распространяет, но нам не хватает людей. Много сил уходит на наблюдение за Сандзо и его… знакомыми. — Он действительно серьезно настроен? — Серьезнее, чем я предполагал. Сакура принялась выкладывать на стол флаконы и упаковки с таблетками. — Сегодня и завтра используйте по две трети флакона, затем — по целому. Пока оставлю то же обезболивающее, но постарайтесь не доводить до приступа, чувствуете, что начинается — пейте. Двух в день должно хватить. Я подберу другое, посильнее, но сначала нужно понять, как ваше тело реагирует на постепенное повышение дозировки лекарства. Вы же пили его больше, чем нужно, только в отдельные дни? Иначе бы вам не хватило флаконов, даже с учетом… Разбитых. Ее голос звучал ровно. Какаши кивнул. — Я буду заходить к вам каждые несколько дней, но если головные боли усилятся — скажите мне сразу же. — При одном условии, — Какаши чуть склонил голову набок. — Какаши-сенсей! — Пожалуйста, залечи свои руки, — мягко сказал он. — Твои действия похожи на самоповреждение. Какаши слишком хорошо ее знал.***
Трескучие дождевые капли преследовали ее и в госпитале. Ирьенины сновали между палатами, где оставались пациенты с отравлением. Работа была несложной, но хлопотной. Цунаде закрылась в своем кабинете, чтобы поработать с бумагами, а Сакура впервые за весь день наконец смогла перевести дух, как вдруг ее окликнула Хитоми: — Сакура-сан, у нас новый пациент, посмотрите, пожалуйста! Бенто подождет. — Что с ним? — Отравление, как и у других, но обратился только сейчас. Видимо, думал, что сможет отлежаться дома… Сакура надела перчатки, не ощутив привычного покалывания растревоженных царапин. Когда она подошла к пациенту, гражданскому средних лет, Хитоми уже куда-то убежала — в конце каждого дня она готовила отчет по медикаментам. Цунаде относилась к этому очень строго. — Я Сакура, — представилась она. — Расскажите, что вас беспокоит, и я проведу осмотр. Мужчина поднял на нее маслянистые глаза и внезапно скривился. — Беспокоит? То, что лечить меня собираешься ты. Сакура замерла — она точно не знала его. — Что вы имеете в виду? — Думаешь, после праздника мы так быстро и просто все забудем? Отпустили нукенина — ну и ладно? — взгляд у него бегал, на висках проступил пот. — Позови другого медика! Сакура мысленно досчитала до пяти. — Вас осмотрю я. Мне сказали, что у вас отравление. Как вы себя чувствуете? — она хотела положить руку ему на лоб, но он, извиваясь, скинул ее. — Не смей меня трогать! Учиховская подстилка! И передай своему дружку… Сакура не дослушала — чтобы не ударить его, ей пришлось вылететь из палаты в коридор. Она с мнимым спокойствием дошла до дальнего пустого туалета, где заперлась в кабинке, прислонившись спиной к хлипкой перегородке. Сакуре казалось, что сейчас она согнется пополам, и ее вырвет прямо в унитаз. Она знала, что многие молодые ирьенины в первые дни после войны часто не могли выдержать стоявшего в палатах гнилостного запаха и, едва глуша позывы, бежали в туалет, чтобы не успеть заблевать пол. Сейчас ей было противно не меньше, так мерзко, как, наверное, никогда в жизни — она и подумать не могла, что можно сказать такое. У Сакуры было ощущение, словно кто-то грязными руками дотронулся до святого чувства, которое она берегла столько лет. И даже сейчас оно, хоть и в прошлом, оставалось для нее чем-то по-настоящему искренним — она не жалела ни о чем и не стыдилась. В конце концов, именно благодаря этому, даже в большей степени, чем войне, у нее получилось повзрослеть. Сейчас в голове вертелось много вариантов того, как можно было бы отреагировать, но каждый из них выглядел каким-то невнятным. Этот человек захотел сделать ей больно, даже не особо подумав над словами. Странным образом у него получилось задеть за живое — после той нападки на Ино Сакура понимала, как реагировать на оскорбления, но это было чем-то другим. Сокровенным. Она никогда не думала о Саске вот так: мечтала, что он когда-нибудь поцелует ее, возьмет за руку, но чаще всего надеялась просто на то, что он назовет ее по имени. Еще в детстве Сакура заметила его, потому что он был самым красивым учеником Академии, но потом внешность отступила даже не на второй план. Ей нравился Саске — просто так, вопреки всему. Это чувство было настолько чистым, что Сакура не задумывалась, влечет ли ее к нему. Спустя долгие минуты она вышла из кабинки, чтобы умыться — волна схлынула, уже получалось дышать. Этот туалет редко использовался, зеркало было мутным, но Сакура отчетливо увидела в отражении Бьякуго и дотронулась до него пальцем. Теперь все совсем по-другому — она сильнее не только физически. Когда в госпитале стало поспокойнее, Сакура продолжила накапливать в этой точке чакру: методично, каждую секунду, подсознательно сохраняя глубинную сосредоточенность. Сакура сняла и выкинула перчатки, умылась, растерла виски и пригладила рукой волосы — совсем иное дело. — Шизуне-сан, в пятой палате пациент, я не успею его осмотреть. Случай несложный, можно направить кого-нибудь из новичков, — сказала Сакура спокойно, встретив ее в коридоре. Больше такое не сможет ее задеть — это было обещанием себе.