Договориться с собой

Но ни в тот день, ни на следующий Сакура не смогла навестить Какаши — из-за того, что она была лучшим специалистом в токсикологии, приходилось задерживаться в госпитале до тех пор, пока там не оставались только дежурные ирьенины. Тем более, они не договаривались, когда именно она придет. Завершив обход, Сакура взяла из хранилища для медикаментов несколько упаковок сильного обезболивающего. Она надеялась, что, если за эти дни ему стало бы хуже, он, как и обещал, сразу сообщил бы. Время близилось к полуночи — скорее всего, Какаши уже дома. А если и нет, придется его подождать. Да хоть на крыше, если ее не должны увидеть. Когда Сакура распахнула окно, сев на корточки на подоконник, рядом в полутьме блеснул кунай. — Отличная реакция, Какаши-сенсей. — Заходить в гости через окна — скорее, мой стиль, — хмыкнул он, убирая оружие. — Шикамару сказал быть осторожнее, — объяснила она, опуская ноги на пол. Какаши коротко кивнул, предложив Сакуре стул. Сам устало опустился на край кровати и, как будто слегка смутившись, объяснил: — Если не возражаешь, хочу отдохнуть от приемов на кухне. Она теперь у меня с инъекциями ассоциируется. Сакура улыбнулась краешком рта. — Вы раньше времени не расслабляйтесь — может быть, придется повторить. Какаши включил ночник, и комнату озарил мягкий теплый свет, бросающий отсветы на его скрытое маской лицо и жилистые руки с татуировкой АНБУ. Сакура встрепенулась, услышав, как рядом шлепнула капля. Дождевая вода с плаща, который она повесила на спинку стула, собралась на полу в небольшую лужицу. — Ох, простите, — засуетилась она, — я сейчас уберу… В этот раз бардака в квартире не было, и Сакура чувствовала запах моющих средств. Какаши нашел время и силы навести порядок, — может, после того, как Сакура в прошлый раз запнулась о валяющийся свиток? — и почему-то это так поразило ее, что она уже была готова ринуться за тряпкой. — Сакура, — удивленно остановил он ее, — перестань, это мелочи. Только сейчас она поняла, что нервничает. Было уже поздно, ей бы осмотреть его, отдать таблетки и оставить отдыхать. Но они не виделись уже несколько дней. Это было непривычно. Какаши выглядел не слишком скверно, и Сакуре не хотелось снова начинать разговор так, будто она приходит только чтобы лечить его. — Шикамару рассказал и об остальном, — сев обратно, прошептала она. — О сговоре трех стран и амбициях Сандзо. — Ты хочешь узнать, как идут дела у Саске в Стране меда? — как будто понимающе кивнул Какаши. — Сегодня Паккун мне как раз доставил от него сообщение. У него все в порядке, насколько это возможно. Он нашел подозрительную лабораторию и теперь наблюдает. Это были важные новости, и Сакура, конечно, думала о Саске, но не волновалась — знала, что с такой его силой никто не сможет ему навредить. Она вспомнила о собрании вовсе не поэтому. К тому же, после уничтожения лаборатории ситуация с пациентами в госпитале вряд ли быстро изменится — судя по всему, в деревне уже находилось большое количество наркотиков. Найти эти запасы было невероятно сложно из-за того, что чаще всего веществом пропитывали кусочки бумаги, которая на вид и запах не отличалась от обычной. Об этом Сакура узнавала от тех немногих пациентов, которые соглашались сотрудничать. Раздражение нахлынуло с жжением в висках, когда она спросила: — Почему вы думаете, что все замыкается на нем? Я уверена, что он справится, а вот… — Не веришь в нас, Сакура? — Какаши не злился. Кажется, улыбался даже. — Не в этом дело, — замотала она головой. — После победы прошло всего три недели, и с каждым днем появляются новые препятствия. Мы все время в напряжении, как будто снова готовимся к войне. Я куда больше беспокоюсь о том, что происходит здесь… А еще недавно пошла бы за Саске куда угодно. Она вскинула взгляд на Какаши. Сакура куда больше беспокоилась о том, что происходит с ним. Вода просто на время отступила от берега, чтобы вернуться сметающей все волной. — Почему вы тогда ответили мне? Какаши смотрел на нее, словно не понимал. — О чем ты? Жжение в висках усилилось так, что в уголках глаз собрались слезы. — Вы знаете. — Зачем тебе нужен ответ на то, — осторожно спросил он, — что ты не можешь произнести вслух? Какаши не пытался взять ее на слабо, но в первые полсекунды Сакура решила именно так, чувствуя, как на воспоминаниях расползаются нитки: — Почему вы ответили на мой поцелуй? Эти слова прозвучали, и Сакура ощутила, как легче стало дышать. После собрания с Шикамару вернулось чувство, будто времени совсем нет, и если не сделать прямо сейчас — можно не успеть. Ей остро нужен был ответ, и даже если завтра мир в очередной раз начнет рушиться, она хотя бы не будет жалеть о том, что промолчала. Какаши подбирал слова, пытаясь отступить. — Мы оба находились в аффективном состоянии. А ты еще на тот момент только очнулась от гендзюцу, в которое тебя погрузил Саске, и могла не вполне ясно осознавать, кто перед тобой находится. Не нужно об этом переживать, я все понимаю. Так вот как он объяснил себе ее действия. — Я понимала, что передо мной находитесь вы, — упрямо сказала Сакура. — А вы, значит, не отдавали себе отчета? Какаши молчал, желая этим показать то ли что ему нечего к своим объяснениям добавить, то ли что он ничего больше не хочет говорить. — Вы ведь обещали не врать мне, — Сакура блефовала бы, если бы не ощущала нутряным чутьем, помнившим все полужесты и полувзгляды, что права. Какаши, будто не зная, отстраниться ему или приблизиться, застыл на месте. — Но если вы говорите правду, — она села на кровать рядом с ним, оставаясь на небольшом расстоянии, — то теперь у вас есть все возможности меня остановить. Щеки горели, но не от стыда. Сакура ощущала предтриумфальное напряжение, какое бывает за мгновение до последнего удара в крепкую, готовую разрушиться стену. Во взгляде Какаши читалось изумление и ожесточенная внутренняя борьба, и Сакура еще четче поняла — не заговори она о поцелуе, он бы никогда не поднял эту тему сам. Да и то до последнего давал ей возможности просто забыть — все из них она отмела. Какаши не был трусом, поэтому прежде, чем Сакура успела что-нибудь предпринять, посмотрел ей прямо в глаза и отчетливо сказал: — Я ответил тебе, потому что хотел этого. В этот раз он помог Сакуре снять маску, рывком, чтобы было быстрее, и прижался своими губами к ее. Сейчас поцелуй не отдавал кровью, кожу не жгло солнце, но, как и тогда, все за пределами их сплетения исчезло: не было ни людей, ни опасностей, ни усталости. Сердце у Сакуры билось так быстро, что перехватывало дыхание. Она не умела целоваться, да и Какаши, кажется, тоже. Но какое это имело значение? Сакура не могла больше думать словами, да и вообще просто — думать. Было поразительно правильно сидеть с ним на этой жесткой кровати, впиваться ногтями то в плечи, то в волосы, чувствовать, как крепко он ее к себе прижимает. Они неловко столкнулись зубами и слегка отстранились. Глаза Какаши лучились, и Сакура знала: ее — тоже. Ей казалось, что не может быть ничего более реального и истинного, чем этот его взгляд, отблески которого она замечала и раньше. Война и все, что произошло после, ранило-научило Сакуру: потом может не наступить никогда. Поэтому прежде, чем вернулась способность думать, она сказала то, что ошарашило ее саму: — Вы меня любите… Пальцы его дрогнули, сжимаясь на талии, и вместо слов Какаши снова ее поцеловал. — У тебя в волосах новая лента, — сказал он позже, когда, тяжело дыша, положил голову ей на колени. — Вы по цвету заметили? — улыбнулась Сакура. — Можно и так сказать. Она рассматривала его лицо, не таясь — сухую паутинку неглубоких морщин; рваный шрам, пересекающий глаз; губы, более пухлые, чем ее; родинку на подбородке. Какаши говорил долго: о том, как ему дважды пришлось прощаться с Обито, о Рин, о времени, когда служил в АНБУ… Сакура молча слушала, думая, как, должно быть, сложно ему было все эти годы столько держать в себе. Она понимала: он не просто выговориться хочет, а рассказать о том, как жил и каким был раньше. Какаши ни за что не смог бы уместить все важное в эти пару часов, если бы Сакура и так его не знала. — В войне нет ничего красивого, — сказал наконец Какаши, прикрыв глаза, — и в ней нечего романтизировать. На войне кишки выворачивает даже у самых смелых, а если повезет выжить — после все время продолжаешь думать, почему умерли друзья, а не ты. Шиноби учатся убивать, чтобы потом погибнуть от чьей-нибудь руки. — Убивают и гибнут не только шиноби, — тихо заметила Сакура. — Разве вы верите, что может воцариться вечный мир? — Не верю, — согласился Какаши. — Люди не смогут так жить всегда, даже если шиноби исчезнут. Но долгий мир — к этому мы можем попытаться прийти. И воевать ради него теперь бессмысленно. Сакура аккуратно перебирала его волосы, не замечая затекших коленей. Ей хотелось запомнить все в подробностях — за один вечер их накопилось больше, чем за годы рядом и вдали от Саске. — Состояние у вас неважное, — она мягко положила ладонь ему на глаза, — зрение продолжает постепенно падать, но темпы замедлились. Лимфоузлы увеличены. Вас часто тошнит? — Не всегда успеваю уследить за тем, что начинается мигрень, — слегка скривился Какаши. — А это обезболивающее уже не особенно помогает. — Я принесла вам новое. Но нужно восстановить водно-солевой баланс. Измотанный организм хуже справляется с болью, это замкнутый круг. Вот бы остаться здесь навсегда — в этой комнате, на этой кровати, с ним. Сакура почувствовала, как в солнечном сплетении развязывается тугой узел, из-за которого в горле все время стоял ком. Ей не нужно было доказывать Какаши свою полезность — он и так знал, на что она способна. Он был бы рядом, даже если бы она не могла его лечить или навсегда лишилась чакры. Как и Сакура — осталась бы рядом, если бы он ослеп. Она помотала головой, отгоняя мысли. Увидев, что Сакура украдкой зевнула, Какаши поднялся с ее колен и легко улыбнулся. Теперь он выглядел немного иначе, а, может, Сакура просто по-другому на него смотрела. Во всем его теле и движениях, отдающих обманчивой ленцой, было столько внутренней силы и сосредоточенности, что у нее пересохло во рту. Ощутив, как наливается тяжестью низ живота, она испуганно дернулась, зашипев из-за резкой боли в онемевших ногах. Время и усталость съели смелость, с которой она говорила и целовала. Нужно было добраться домой, пока не рассвело. — Тебе, наверное, пора? — прервал молчание Какаши. — Выглядишь так, будто вот-вот уснешь. Сакура кивнула, поднявшись с кровати, и достала из сумки обезболивающее. В бедных странах и глухих селениях, где не найти ни ирьенинов, ни нормальных лекарств, единственными врачами были знахарки. Обычно сухие старушки, они окуривали больных полынными сигарами и шептали что-то на непонятном языке — вот и все лечение. Только сейчас Сакура поняла, от какой безысходности люди идут к этим травницам и даже верят, будто их шепотки помогают — сама бы она выучила любой заговор, если бы Какаши от этого стало хоть немного легче. Он встал у окна, готовясь ее проводить. Немного отдернул шторы — небо уже было серое, предрассветное. Они провели вместе пять или шесть часов, хотя Сакуре казалось, что гораздо меньше. Нужно было прощаться. — Постарайтесь тоже хотя бы немного поспать, Какаши… — ей нужно было назвать его, как прежде, но она почему-то не могла. — Не стоит, — покачал он головой. — Ты научила меня не меньшему, чем я тебя. Сакура сжала напоследок его руку и едва ли не за несколько прыжков, не оглядываясь, добралась до дома. Родители уже давно спали, и она неслышно проскользнула в ванную. Пару секунд Сакура думала, чистить ли зубы — ей нравился странный привкус во рту после поцелуев. Из-за него становилась вязкой не только слюна, но и мысли. Зеркало показало все: всклокоченные волосы; горящие лихорадкой, покрасневшие глаза; пересохшие губы. Она никогда в жизни не чувствовала себя так, как сегодня — внутренности сводило судорогой, и хотелось смеяться оттого, что внутри нее будто зажглось солнце. Сияющее, невидимое для других, такое, что не отнимешь. И теперь она была будто не только Сакурой, но частью чего-то большего. Молчание, слова, поцелуи, взгляды и полувзгляды Какаши ощущались физически даже вдали от него — как Завершенное Сусаноо, оплетающее все тело. — Какаши… — произнесла она шепотом, наблюдая за тем, как двигаются в отражении ее губы. Прикоснулась к ним пальцами — потрескавшиеся, слегка саднящие из-за того, что по дороге домой она искусала их почти до крови. Сакура прополоскала рот прохладной водой, умылась, но щеки продолжали гореть. Тело ныло от какого-то непривычного, звонкого чувства, и спать расхотелось совершенно. Через час-полтора она должна была бы уже вставать, и, наверное, стоило просто собраться, прийти в госпиталь пораньше, а там урвать немного сна в пустой палате во время обеденного перерыва. Но вместо этого она на негнущихся ногах вернулась в комнату, плотно прикрыв дверь. Постель была прохладной, слишком мягкой. Сакура забралась под одеяло, полусидя натянула его почти до подбородка и сделала глубокий вдох: в воздухе смешался запах ее пота, каких-то лекарств, и — почти неуловимо — Какаши. Она зацепилась за последнее, и уже спустя несколько секунд перестала ощущать что-либо кроме. Медленно, одеревеневшими пальцами развязала ленту в волосах и, подтащив вверх юбку, прикоснулась к себе через ткань трусов. Почувствовав влагу, она удивленно охнула и поджала ноги. Все вокруг выглядело будто размытым, затуманенным, и Сакура сильно зажмурилась, подрагивая от нарастающего с каждой секундой шума сердца в ушах. Она надавила костяшками пальцев, шумно втянув носом воздух, и сделала ими круговое движение — еще и еще раз. Кисти рук стало покалывать затопившим желанием, и Сакура нетерпеливо, рваными движениями сняла белье. Легла удобнее, интуитивно понимая, что нужно делать, прижала ладонь к уже голой коже. Под одеялом стало жарко, но там было — еще жарче, а еще так мокро, что приходилось выгибаться — соскальзывали пальцы. Сакура широко развела бедра, и с каждой секундой дышать становилось сложнее. Почувствовав, как начинают сокращаться мышцы, она закусила край одеяла, и оргазм прибил ее к кровати крупной дрожью. В голове было совсем пусто, легко и спокойно. Она ощутила, как расслабилось тело, стали холодными влажные руки, и почти сразу провалилась в крепкий сон. Из него вырвал звук будильника — и Сакура даже не поняла сначала, что произошло. Она села в кровати, выпутавшись из скомканного одеяла — полураздетая, в форменной водолазке (такую она стала носить после войны), с сухим и кислым привкусом во рту. Еще, наверное, никогда ей не хотелось спать настолько сильно. Вода в душе была то слишком холодной, то слишком горячей, но теперь Сакура, даже просто оттирая мочалкой кожу, прикасалась к себе уже по-другому — как будто лучше узнала собственное изменившееся тело. Она привыкла к усталости и боли после тренировок, дежурств на износ, и относилась к нему как к инструменту, который позволяет ей выполнять необходимые задачи. Но удовольствие, которое Сакура испытала за последние часы, было в новинку — как будто откровением, так естественно дополняющим то, что она чувствовала сердцем. Может быть, Какаши тоже смог уснуть не сразу? Почему-то эта мысль повеселила, и Сакура глубоко вдохнула уличный воздух. Волосы были еще влажными, но она не замерзла вовсе: внутри клокотала решимость сделать все, чтобы помочь Какаши. Сейчас она абсолютно верила в то, что это возможно. Утро в госпитале всегда было особенно загруженным, и ассистирующие Сакуре ирьенины уволакивали ее в палату, едва завидев в дверях. В этот раз она мягко, но твердо попросила их подождать, и зашла к Цунаде. Та выглядела помятой, отекшей от плохого сна. — Цунаде-сама, я вчера была у Какаши… сенсея, — слегка запнулась Сакура. — Мы не можем больше ждать. Нужно срочно поговорить с Орочимару. За это время мы так и не нашли способа обратить процесс атрофии, а ситуация становится все хуже. Вы видели мой отчет. — Понимаю, — Цунаде подперла щеку рукой и изучающе на нее посмотрела. — Ждать дальше действительно не имеет смысла. Постараюсь устроить эту встречу завтра. Сакуре захотелось издать боевой клич. — Но посмотри еще на это, — Цунаде придвинула к ней несколько бумаг. — За последние пару дней к нам стали поступать пациенты с симптомами передозировки, но без наркотического вещества в крови. Что ты об этом думаешь? Сакура вздрогнула, вспомнив — существует и остальной мир.