***
В почти полностью выбеленной изнутри церкви было необычно тихо и пусто, когда Коннор перешагнул порог, привычно отойдя в сторону от центра прохода, чтобы не привлекать внимания. День выдался не тяжелее обычного — такого, где нет перестрелок, захватов зданий и революций, — но Коннору казалось, что скоро он поймёт смысл словосочетания «заебался, как собака», которое любил употреблять Хэнк ближе к выходным. Шедшие к выходу Джош и Саймон — попугайчики-неразлучники, кажется, Коннор за последние недели ни разу не видел их порознь, — остановились рядом, Джош кивнул в знак приветствия — разговорчивостью он не отличался, а Саймон подошёл, улыбнувшись. Коннор даже не успел узнать, что он хотел спросить, потому что с языка вдруг сорвалось: — Ты любишь собак? Часть программ работала быстрее, чем другая — это был яркий признак дестабилизации, Коннор запомнил этот момент и сделал пометку провести тщательный анализ систем — в последние дни он этим пренебрегал, а это было чревато проблемами… А для него и вовсе безответственно. Мысль о том, что ещё могло притаиться в глубинах его программного подсознания, глодала изнутри, но делить её с Маркусом… Что они могли сделать прямо сейчас? Коннор следил за своим состоянием, во всяком случае — пытался. — Пожалуй, да. — Серьезно и без особого удивления ответил Саймон после короткого раздумья. — Мне нравятся спокойные собаки. Почему ты спросил? — Информация на будущее… На случай, если ты будешь искать работу. — Никто не смог бы устоять под вопросительно-растерянным взглядом Саймона, которому для спокойствия всего-то нужен был ответ на вопрос. Конечно, Коннор ответил. Вообще, он подумал, что было бы неплохо, если бы кто-то разгрузил быт Хэнка и присмотрел за Сумо — пёс скучал, проводя в одиночестве целые дни. Лейтенант Андерсон навряд ли задумался бы об этом, он перемен не любил… И ещё больше не любил перемены затевать. Коннор всего за две недели подобрал три вида салата (с мясом, в виде куриной грудки, конечно, но всё же), которые Хэнк употреблял на обед без особого ворчания и нытья. Уж на домашнего работника он бы Хэнка уговорил. Другое дело, что подпускать к лейтенанту кого-то совсем незнакомого Коннор не хотел, да и лейтенант был бы не в восторге. Саймон нравился Маркусу, а Коннор считал его достаточно спокойным, уравновешенным и тактичным, чтобы сработаться с Хэнком. Наверное, основным правилом для такой работы будет «не пересекаться». — Да, я собираюсь что-нибудь поискать, — Саймон тут же расцветает, обернувшись, и чуть смущённо потянув Джоша за руку, чтобы подошел ближе. — Джош хочет вернуться в университет, преподавать. — В университет? — Коннор невольно удивился, вспомнив историю Джоша, которой поделился Маркус. — Правда? — Если не общаться с детьми, откуда они узнают, кто мы такие? — резонно возразил Джош его невысказанным опасениям. Некоторыми идеями он точно был похож на Маркуса — Коннору нечего было возразить или добавить, так что он ограничился кивком. — Ты уже был в высотках? — «Высотками» как раз и называли обычно квартал многоэтажек, отданный на откуп девиантам. На самом деле, никаких небоскрёбов там не было — старые шестнадцати- и двадцатиэтажки, набитые небольшими квартирами, во многих из которых даже окна по-прежнему были из дерева и стекла, а не пластика. Если были. — Видел на планах города, — Коннору почему-то немного неловко от этого. Такие вопросы были больше в компетенции Маркуса. Коннор поддерживал рабоче-дружелюбные отношения с правоохранителями и держал связь с «Киберлайф». С последними было понятно, что ни о каком сотрудничестве речи не будет, но Коннор рассчитывал выбить хоть какие-то преференции… Полис ОМС для девиантов? Было бы неплохо. — Там хорошо, — мечтательно сообщает Саймон, незаметно для себя прижавшись к плечу смутившегося Джоша. — Придёте как-нибудь? — Конечно. — Коннор улыбнулся на прощание, взмахнув рукой. Конечно, придут, куда ещё им было деваться? Маркус обнаружился на первом ряду скамеек — они теперь были почищены и даже немного отполированы, чтобы одежда не цеплялась за изломы старого дерева. Коннор тихо прошёл по ряду за его спиной, чтобы положить ладони на широкие плечи, едва-едва погладив большими пальцами изгиб шеи — Маркусу это нравилось. — Я тебе кое-что принёс, — тихо мурлычет Коннор, оперевшись о плечи Маркуса предплечьями и вытянув вперед ладони. Блокнот и набор из двенадцати цветных карандашей. Коннор помнил, что в прошлый раз они раздобыли альбом для рисования, но преимущества блокнота было в том, что его можно было носить с собой. Всё равно у них не было места, куда можно было бы сложить что-то своё. — Ты чудо, — Маркус забирает подарок, переплетая пальцы с пальцами Коннора, подключаясь, и Коннора обдаёт волной тёплой программной нежности. Благодарности. Любви. Коннор украдкой прижимается щекой к виску Маркуса, прикрыв глаза, наслаждаясь этим ощущением. — Сегодня здесь почти никого. — Неохотно отстранившись от Маркуса Коннор сел рядом, прижавшись плечом к плечу и оглянувшись. — Три недели прошло. Все уже перебрались в высотки… Наверное, ночами там уютнее, чем здесь. Помнишь, у нас была кровать? — Помню, — Коннор улыбнулся, очень хорошо вспоминая тёмную спальню, ночник с холодным голубым светом, кровать, которой едва хватало на двоих, только если вжаться друг в друга теснее… — А ещё гостиная, телек и даже, вроде как, двор. Или типа того. И синтезатор. Маркус не вздыхает — андроидам незачем вздыхать, но эмоциональный фон у него меняется ровно как у вздохнувшего человека. — Мне вроде как платят жалование, — Коннор не задумывался над этим, было не до того в последнее время, но, проверив состояние счёта, который Киберлайф не потрудились аннулировать, хоть и вывели оттуда все свои деньги, убедился, что действительно платят — еженедельно. — Можем вернуться. — Плохая идея — возвращаться. Да и, я думаю, нам лучше жить с остальными, разве нет? — Нет, — неожиданно для себя возразил Коннор. Система продолжала сбоить. — Тебе не нужно постоянно быть с ними и постоянно за ними присматривать. — Нести ответственность? — тихо говорит Маркус, глядя куда-то в пустоту покрытых белой штукатуркой стен. Звучит, как конец неозвученной мысли. — Мы все её несём. Не взваливай на себя вообще всё. Пара андроидов полицейской серии подходят ближе — попрощаться и сказать Коннору, что зайдут завтра в участок. Конечно, аналитических способностей для должности детектива им не хватало, но опыт полевой работы был — Фаулер, замученный окончанием года, примет их распростёртыми объятиями, так же, как и полдюжины других, пришедших за последнюю неделю. Капитана не останавливало даже отсутствие документов: сверху пришло туманное распоряжение принимать андроидов по номерам модели и серии, и Фаулер вцепился в него, как собака в кость, обрадованный возможностью снова пополнить истощённые ряды полиции города. Люди работать к ним, как ни странно, не рвались. Ещё через несколько минут Коннор заметил, что в церкви они остались одни. Совсем одни. В относительной безопасности. Рядом друг с другом. Уже и не вспомнишь, когда такое было. Источников света под высокими сводами не было, электрические провода, когда-то тянувшие нить к церкви, давно были оборваны, а свечи, почему-то, не нравились никому. Коннору тоже не нравились — неверный свет, ненадёжность. Большинство из них неплохо видели в темноте, а здесь любой луч света, отражавшийся от выбеленных стен, давал достаточно освещения, чтобы не испытывать дискомфорта. — Останемся здесь? — Маркус развернулся, перекинув ногу через скамью, и Коннор, секунду подумав, сделал то же самое, уперевшись ладонями в холодное дерево и наклонившись вперёд. — А куда нам идти? — Могло получиться грустно, но получилось нежно — Коннор не может перестать улыбаться, наконец-то посмотрев на Маркуса сейчас, когда он принадлежал ему одному. — Да и зачем? — с улыбкой подхватывает Маркус, протянув руку и погладив Коннора по щеке, безмолвно приглашая к действиям. Время словно почти полностью замирает, превращается в нечто тягучее, как застывший на морозе тириум. Коннор, медленно придвинувшись ближе, обнял Маркуса за лицо, скользнув пальцами по оливковой коже от линии челюсти к вискам. Редкие, мимолетные прикосновения, короткие подсоединения для быстрого обмена информацией, лёгкие поцелуи украдкой, всё это таяло и меркло теперь. Маркус, прильнув теснее, подхватив Коннора под колени и затащив на себя, ловко и быстро расправлялся с пуговицами на его рубашке, пока Коннор, пытаясь не отрываться от его губ, стряхивал с плеч чёрный, так и не ставший комфортным пиджак. Эти ощущения он помнил, они были слишком сильными, чтобы так просто исчезнуть. Касаться Маркуса. Целовать его, вжимаясь губами в губы, лаская податливый горячий рот, мягко давить пальцами на стык плеча и шеи, заставляя Маркуса вибрировать всем телом, вцепляться белыми пластиковыми пальцами без скина в бока, нетерпеливо сдирая мешающую рубашку. Прикосновения напрямую к сенсорам. Десятки программных ошибок, вспыхивающие яркими огнями во всех уголках системы. Коннор тоже тянул заполошно и нервно всю одежду с Маркуса, прижимался губами к плечам, к шее, позволяя раскрытым ладоням гладить изгибы корпуса, знакомые, давно, ещё в прошлой жизни выученные. Его диод вспыхивал жёлтым, неравномерно и вразнобой, фоновые процессы отключались один за другим, сдаваясь перед увеличивающейся нагрузкой на сенсоры. Скин отключился полностью, обнажая все стыки пластин, все шрамы от ранений, всё, через что им обоим пришлось пройти, чтобы оказаться здесь, вдвоём. Коннор, откинувшись спиной на холодную твёрдость скамьи, водил пальцами от одного грубовато запаянного шрама на груди к другому, едва справляясь с эмоциями, нахлынувшими от воспоминаний — он видел, как в Маркуса стреляли. И даже не помнил его тогда. — Всё пустяки, — шепчет Маркус, опускаясь сверху, тяжёлый, идеально-красивый. — Всё это уже прошло… Прошло, но не пустяки — шрамы под рёбрами, на груди, на лопатках. Неровности пластика, скрытые не только одеждой, но и идеально ложащимся скином, словно ничего этого нет, словно ничего этого не было. Коннор тянется за поцелуем, и закрывает глаза, ещё немного облегчая нагрузку на систему, потому что следующее мгновение, когда Маркус, прильнув всем телом и вжавшись губами в губы, двигается внутри, подводит Коннора к самому пределу его мощности. Двигаться навстречу неудобно, но Коннор просто не может не попытаться, да и у его рук куда больше свободы, чем у Маркуса, крошащего хваткой ладоней свежезаполированное дерево. Коннор вспоминает заново всё, ласкает прикосновениями на спине и бёдрах, раскрытым ртом прижимается к изгибу шеи, вылизывая, всем телом подаваясь навстречу размеренным, глубоким толчкам, выжигающим его изнутри. Кажется, что они действительно могут вплавиться друг в друга, впаяться, переплестись всеми тириумными трубками, спутаться белоснежными пластинами, испещрёнными шрамами. Программы легко сливаются в одну, поглощая друг друга, и данных-ощущений становится в два раза больше. Коннор так не хочет отключаться, хочет продлить всё это — избыток информации, гладкие изгибы под подушечками пальцев, сплетающиеся в поцелуе языки, губы в губы, — но его неумолимо несёт дальше, за пределы его возможностей. Он падает в перезагрузку, как с крыши многоэтажки — эйфория мешается с ужасом, ужас — с эйфорией. Темнота окутывает полностью, снаружи и изнутри, но сенсорное восприятие включается раньше всего, и Коннор чувствует замершего, непроизвольно дрожащего Маркуса: на себе, в себе, в своих руках, обнимающих его лицо. Коннор тянет его к себе, позволяя лечь сверху, заскулив на ультразвуке, от очередной перегрузки, когда член плавно скользит внутри. Маркус обессиленно утыкается лицом в шею, медленно подгружая отрубившиеся программы — Коннор наблюдает за его процессами, получая огромное удовольствие, от возможности быть с ним настолько близко. Коннор даже не знает, сколько времени проходит, прежде, чем температура тириума, опустится до некомфортных единиц. Маркус тоже почувствовал — неохотно отстранился, взглянул на Коннора, дурашливо лизнув в губы, и вздохнул: — Замёрзнем. Коннору тоже не хочется одеваться и шевелиться, но ещё десять-пятнадцать градусов, и это станет вопросом выживания. — Можем пройтись до высоток, — предлагает Маркус, завязав Коннору галстук. Коннор и сам бы мог, но ему нравилось давать Маркусу повод прикасаться. — Поговорим по пути. Расскажешь, от чего ты так настойчиво меня оберегаешь. Коннор наконец-то чувствовал себя хорошо. Стабильно. Мощная перезагрузка выровняла все процессы, вычистила весь мусор, и система теперь казалась новенькой, чистой… приятной. Скорость обработки данных вернулась к разумным нормам. Маркус чувствовал себя так же, а ещё он явно ждал от Коннора ответа на свои вопросы — на те, на которое Коннор не очень хотел отвечать даже самому себе. Маркус безмолвно — прикосновениями, — обещал: мы справимся. Как было ему не верить? Они вышли в ночной город, подсвеченный фонарями, гирляндами и неоновыми вывесками. Пара патрульных подозрительно косились на них, в основном, конечно, на Коннора, благостно сияющего голубым диодом, но подходить не стали. Может быть, пробили по своим базам, может, решили не устраивать разборок на пустом месте. Коннор собирался с мыслями, прижавшись плечом к Маркусу, обнимавшему его за пояс. — Я боюсь, что Киберлайф могли оставить что-то ещё в моём коде, — признается он наконец. — Я понятия не имел, что Аманда всё ещё там… Если бы Камски не сказал мне, что во всех своих программах оставляет лазейку… Я не знаю, как бы я справился. Я хотя бы знал, что должен искать. Но что, если есть что-то ещё кроме Аманды? — Ты чувствуешь себя нестабильно или только думаешь, что такое может быть? — Маркус задумывается. — Проверяешь систему? — Постоянно. Я и код прочитал от и до, просто я думаю, что там может быть что-то, чего я физически не могу увидеть. Я постоянно боюсь снова оказаться в этом кошмаре… И даже не знать, есть ли выход. Я знал, что Аманду написал Элайджа… — Навряд ли кто-то ещё пишет настолько сложное обеспечение. Ты хочешь поговорить с ним, верно? Маркус всегда умел верно ухватывать суть вещей. А ещё Коннор знал, что он не испытывает особого пиетета перед Камски, тогда как сам Коннор просто не мог не восхищаться, не благоговеть перед умом, создавшим разум. Их разум. — Я пойду с тобой. — Это не прозвучало предложением, скорее, Маркус просто озвучил факт, но Коннор испытал настоящее облегчение от его поддержки. — Это ведь не всё? Что случилось в Башне? Коннор не вмешивался в переговоры Маркуса и остального Иерихона с властями города, штата, страны. Его вмешательства не требовалось — социальный модуль Маркуса, развитый за десятилетие, опережал придумки Киберлайф развитой эмпатией и тысячами вариантов взаимодействия. Коннор неплохо понимал людей, но Маркус… Маркус понимал их хорошо, даже если сам этого не признавал. Коннору, иногда срывающемуся на протоколизмы, проще было вести переговоры с теми, кто говорил на таком же языке. С менеджерами корпораций. С правоохранительными органами. С военными. Коннор закрыл и запечатал блок-лабораторию с модулями RK900 в слепой и невнятной надежде на то, что позже, когда весь этот затянувшийся кошмар закончится, ему в голову придет светлая мысль — что делать с ними. Улучшенными копиями его самого, незнакомыми, понятно-непонятными. Коннор мог проанализировать и понять любую модель из линейки Киберлайф, потому что он был — новейшим. До появления Девятисотого. К тому же, RK900 был коммерческой моделью, не прототипом — система чуть получше, а материалы чуть похуже. Коннор не знал чего от них ждать и просто побоялся будить. Даже военные андроиды не вызывали у него такой тревоги — они отставали в среднем на две модели и были предельно понятны для Коннора. Рассказать это словами не получалось: Коннор взял Маркуса за руку и показал. переговоры с Киберлайф теперь буксовали, в частности и из-за этой, заблокированной лаборатории, но ещё не настолько, чтобы принятие решения требовалось безотлагательно. — Прости, — обжигающий стыд так никуда и не делся. Перед собой, перед Девятисотыми, перед Маркусом, который, конечно, хотел свободы для всех. Все ли андроиды могут стать девиантами? Над этим вопросом билось два отдела Киберлайф — Коннор знал точно, потому что он знал о Киберлайф практически всё. Утверждалось, что у RK900 самая продвинутая защита от «сбоев». — Ничего, — неожиданно мягко утешает Маркус, снова обняв, теперь за плечи. — Я понимаю, ты и так в тот день принял слишком много сложных решений. Мы разберёмся, я обещаю. Всё это чертовски сложно. С этим Коннор согласен. За разговорами они дошли до высоток — темного, заброшенного квартала, из которого в спешном порядке сбежали остатки маргиналов, самых крепких, тех, кто мог выносить непрекращавшийся шум и запах смолы, гари и черт знает чего ещё из доков. Коннор отрегулировал чувствительность сенсоров на минимум, чтобы не анализировать и не распознавать дальше. — Это всё, что тебя беспокоит? — Маркус тоже смотрел на высотки, не с вдохновением, а, скорее, с настороженным интересом. Им понадобится время, чтобы сделать это место хотя бы чуточку лучше. Много времени и сил. Коннор должен был сказать честно: в тот день Хэнк пустил пулю в голову другому Коннору, «моему злому брату-близнецу», как он выразился. А я, прежде чем вернуться в город, забрал его модуль со склада, уговорил Хэнка (он ужасно орал, кстати) загрузить его в багажник машины, а на следующий день перетащил его Хэнку в гараж, всё равно лейтенант никогда им не пользуется, там такой ужасный бардак… Он до сих пор там, выключенный, с пулей промеж глаз, а мы с лейтенантом это не обсуждаем, потому что я не знаю, что мне с этим делать. — Коннор? Коннор не может ему лгать. Может, конечно, он может лгать кому угодно, как любой человек. Но не хочет. Не Маркусу. — Нет, не всё… Я должен кое-что тебе показать, нет… — он мотает головой на предложение подключиться. — Вживую. И для начала мне нужно познакомить тебя с лейтенантом, ты же не против? — Давно хотел с ним познакомиться, — красиво улыбается Маркус. — Тем более, что я хочу познакомить тебя с Карлом.Коннор
16 июня 2021 г. в 13:19
На центральной площади Детройта запоздало поставили огромную искусственную ель. Коннор знал, что андроиды, которые занимались установкой, каждый вечер приходили в церковь, посидеть полчаса в живой, ненавязчивой тишине, прежде чем отправиться по квартирам… Или в одну квартиру. Многим так было даже комфортнее, одиночество пугало неизведанностью и рождением незнакомых, слишком новых мыслей. Хэнк, с которым они ездили мимо площади на очередное место преступления (до ужаса банальное бытовое убийство, в новых реалиях выглядящее абсурдным), удивлённо хмыкнул, оглядев тяжёлые искусственные ветви, аккуратно украшенные шарами и гирляндами.
— Как там ваш… Иерихон? — Хэнк, не отрывая одной руки от руля, второй делает замысловато-неопределенный жест. «Иерихон» — место, символ, организация, четыре андроида, возглавивших революцию, всё это называлось одним словом — «Иерихон».
— Работаем, — Коннор мог только пожать плечами. Работы было много, но он справлялся и с ней, и с работой в участке. Маркус иногда приходил за ним вечерами, когда расходились все, даже Хэнк, спешивший домой, к скучающему псу.
— А что там у тебя с этим… Маркусом? Крепкая революционная дружба?
Коннор на самом деле просто посмотрел на лейтенанта непонимающе, анализируя случаи, когда Хэнк всё-таки мог заметить их с Маркусом у участка — вариантов было немного, но Хэнк и правда был хорошим детективом, — а лейтенант вдруг густо покраснел, смутившись, и сам от своего вопроса отмахнулся, вперившись сердитым взглядом в дорогу.
Коннор теперь неплохо различал, когда Хэнк сердится на него — это случалось редко, а когда на самого себя. Сейчас был как раз последний вариант.
— У нас с ним… долгая история, — мягко объясняет Коннор. Вдаваться в подробности своих перезагрузок ему не очень хотелось. — Она началась ещё до того, как меня перезагрузили после перестрелки.
— А, так ты всё-таки девиантнулся тогда, когда выспрашивал у меня про кино и прочую херню? — Хэнк так неприлично обрадовался, когда Коннор осторожно кивнул, что нетрудно было догадаться — этот вопрос гложет его давно. — Это многое объясняет. Ну и как, нормально всё?
— Да, лейтенант… Всё нормально. Мы с ним… близки. Вы хотите с ним познакомиться?
Коннор был бы не против. Хэнк ему очень нравился. Коннор, когда немного разгрузился, возобновил присмотр за его режимом питания и с удовольствием отметил, что чай с мелиссой и кофе с пониженным содержанием кофеина остались в рационе лейтенанта даже без строгого контроля со стороны Коннора. Можно было добавлять в обеденный набор салаты из овощей, чем Коннор с увлечением и занялся, экспериментируя и основываясь на известных вкусовых пристрастиях Хэнка. Это здорово расслабляло и разгружало мозги, Коннору нравилось.
И ещё Конор ему доверял.
— В обход капитана знакомиться с лидером Иерихона будет неловко, — тут же снова смутился Хэнк, скрыв смущение за хмурой физиономией.
— Капитан не выказывал никакого желания познакомиться с кем-то из Иерихона… Насколько я помню, он сказал, что ему меня одного с головой хватит.
Коннор немного смягчил, конечно. Капитан использовал куда более эмоциональные формулировки, но Коннор прекрасно знал, что особой нелюбви к андроидам Фаулер не испытывает. Коннор собирался ещё немного задобрить его, поговорив с полицейскими моделями мужского и женского типа: без них полицейским приходилось трудновато, пусть даже не все хотели это признавать.
— Ну, может, как-нибудь потом, — пробормотал Хэнк в конце концов, заруливая к участку. — Ну, знаешь… Я пока как-то не готов.
— К знакомству с лидером Иерихона или к знакомству с моим парнем, лейтенант? — Коннор улыбнулся — как ни странно, этот простой механизм взаимодействия с человеческим видом, действовал на него так же, как и на них — Коннору нравилось улыбаться, это поднимало ему настроение, так же, как и когда кто-то искренне улыбался ему.
— Ах ты мелкий пластиковый засранец, — фыркнул в ответ Хэнк, захохотав и замотав головой, как большой пёс. — Понятно. Давай после Рождества, пацан, я должен морально подготовиться.
Этот довод показался Коннору в меру разумным, к Рождеству большая часть людей, даже совершенно нерелигиозных, относилась с большим вдохновением.