***
Тиканье старых ходиков заполнеляло комнату и мысли парня. Размеренный ход стрелок на красном дереве не давал ему покоя. Слишком монотонный, слишком раздражающий, чтобы не обращать на себя внимание. Илья помнил, что он с лёгкостью мог сбить их и прекратить этот надаедающий звук, но не стал. Они и пару других безделушек в их доме — единственное, что Яна запрещала трогать или убирать. Единственное, что её успокаивало и составляло компанию при чтение очередной книги, ценность которой парень также не понимал. Ему нравилось читать, но книги матери вгоняли его в уныние лишь при одном упоминании о них. Яна любила проводить вечера в этой комнате. Здесь, как ни раз она замечала сыну, веяло безмятежностью и защищённостью. Илья не раз в детстве пытался понять и найти причину этих слов, но каждый раз находил лишь книги, старые ходики и ковёр с замысловатым и пугающим раньше узором. Сколько бы лет не проходило, а всё оставалось прежним, неизменным и давящим своим постоянством. В этой комнате что бы не веяло “спокойствием”, Илья его не ощущал, да и не старался. Стараться уловить эту атмосферу бесполезно: Яна всё равно разрушит её, как только откроет тяжёлую дверь и сядет в излюбленное кресло, начиная вечную тираду. В последние пару лет, входя в эту комнату, Илья только и слышал нравоучения и “желание безопасности” матери. Он правда любил её, но каждый новый разговор об осторожности вызывали неприязнь, и начинался новый конфликт. Да, Илья, в конечном итоге, всегда возвращался первым и извинялся, но осадок никуда не пропадал. Он лишь рос с каждым месяцем всё больше и больше, начиная пугать. Парень не хотел всего этого. С прошлого разговора не прошло и недели, как сегодня, а Муромов был в этом уверен, начнётся новый. Только на этот раз ему не удасться сослать всё на случайность или невнимательность при прогулке. Яна видела его, видела Фила и то, как сын бывал у него. Врать или отпираться здесь бесполезно. “С одной стороны, она же знает, что Фил помог мне и без него я врядли бы ушёл тогда, — пытаясь хоть как-нибудь отвлечь себя перед приходом матери, Илья обдумывал аргументы для защиты от из вечного “люди — зло и не несут ничего хорошего” — С другой стороны, эта сволочь, что расставляла ловушки. Его мама точно теперь не забудет и будет напирать на это. Стоит ли тогда приплести компанию Фила? Хотя нет. Тогда придётся рассказать про выстрел, и тогда это вновь обернётся против меня. Что же тогда?”. Пока Илья обдумывал свою защиту, дверь протяжно скрипнула, пропуская женщину внутрь. Придерживая повязку, Яна пробежала взглядом по ковру и, сделав для себя пару заметок, заняла своё место перед сыном. Прямая осанка, несмотря на перевязанную руку, и взыскательный взгляд говорили о начале ненавистного парню диалогу. “Время вышло, теперь только импровизация,” — скрывая свое беспокойство, Илья ответил холодностью взгляда матери, готовый начать спор, но чем дольше он смотрел на неё, тем быстрее его решимость испарялась. Яна повредила руку во время всего этого кошмара с охотником: Илья начинал винить себя в этом, забывая о изначальном плане. Муромова всегда знала, как заставить сына поверить своим словам, хотя бы на несколько дней, пока тот вновь не вернётся к своим убеждениям. “Соберись, — отводя взгляд в сторону, Илья не собирался вновь проигрывать в этом споре, — Ты никогда не сможешь доказать свою правоту, пока так уступаешь. Чем быстрее начнётся, тем скорее сможешь уйти к себе,” — возвращаясь на прежний путь, Илья выпрямился под заинтересованным взглядом матери. — Этот человек не такой, как тот охотник, — решив, что лучше прямо обозначить свою позицию, Муромов продолжил, — Они разные. — Они одинаковые, у них одни пороки на всех, — не сводя глаз с сына, начинала Яна, — И этот мальчик такой же. — Ты его не знаешь. — Ты знаком с ним три дня. Уверен, что знаешь его? — Яна хоть и казалась непоколебимой в своём мнении, она с опаской вслушивалась в слова сына. “Время. Разве важно количество, когда я чувствую, что ему можно доверять? Разве Фил стал бы мне помогать для того, чтобы сделать только хуже? Не думаю,” — в сознании Ильи всплывал образ блондина, их разговор, воспоминание о лесе и побег от охотника, и ни одно из этого, не заставляло его усомниться в своих словах. — Я знаю его лучше, чем ты, поэтому уверен. Фил не может быть плохим. — А он? — Что? — Что он думает о тебе? Этот человек не знает всего, как он может доверять тому, о ком так мало знает? Он отвернётся от тебя. “Он знает достаточно и не оттолкнул или испугался, когда увидел меня в другом обличии. Он впустил в свой свой дом и не раз, закрыл от собаки, нашёл часы и ударил того козла. Какие могут быть сомнения?” — чем больше Илья вдумывался в это, тем больше убеждался в своей правоте и блондине: Муромов не собирался отступать. — Не отвернётся. Он достаточно знает меня, чтобы доверять или помогать. Разве плохой человек пошёл бы со мной против другого, зная что интерес в этом был лишь у меня? Ты ошибаешься на его счёт, — посмотрев на часы, Илья решил, что дальше продолжать не стоит: он всё высказал, и мама его не переубедит, — Я пойду. Обдумай мои слова, пожалуйста. Яна опустила взгляд: Илью не переубедить. Муромова не хотела видеть, как её сын так верит малознакомому человеку, ей было страшно. Она сама, зная обо всех опасностях, совсем недавно угодила в капкан, пока искала сына. А Илья? Он же ещё совсем юный, чтобы принимать такие решения или доверятся кому-либо. Она боялась, что он обожгётся, что его оставят и он будет жалеть об этом. Яна не хотела этого для сына. Прятала, убеждала, и всё равно он тянется к ним. Эта тяга могла навредить ему, но Илья словно не видел этого. Яна была уверена, что, если она закроет на это глаза и даст полную свободу, сын не вернётся. Быть оставленной последним дорогим человеком — Яна не знала ничего хуже этого. — Парнишка уйдёт, а ты останешься. Разбит и обманут, — произнесла Муромова перед тем, как дверь со скрипом отделила её от сына, — Ты не слышишь...***
Громкий и надоедливый звук раздавался над головой блондина, вытаскивая его из мира грёз. Как казалось парню, прошло не так много времени, а его уже пытаются разбудить. “Долбанная беззвучка, почему ты не включилась? — намеренно не открывая глаза, Фил наугад шарил по полке, стараясь нащупать экран треклятого телефона, — Да где же ты?”. Скользнув по поверхности, Черных почувствовал корпус мобильного, сдвинутого на край. Пытаясь подцепить тот, парень лишь дальше его отстранял, пока, цокнув языком, не повернулся всем корпусом и хлопнул по тумбе. Это было лишне, так как еле-еле державшийся мобильный полетел вниз. “Нет, нет, нет! — максимально вытянувшись, Филу оставалось лишь пару миллиметров, чтобы схватить тот, но он, скользнув по слегка зеленоватым подушечкам, стукнулся об паркет. Подскочив к телефону, Черных мысленно молился, чтобы экран был цел и, повернув его к себе, сдавленно прошипел. Уголок всё таки треснул, — Черт, я же защитку вроде бы поставил, нет? Фух, да. Тогда, в принципе, не так и страшно”. Фил фыркнул, чувствуя, что не всё ещё потерянно на сегодня и что телефон будет жив ещё ближайшие пару месяцев, по крайней мере парень на это надеялся. Вибрация, а за ней и звук мелодии вновь раздались на всю комнату, и парень по привычке ответил на входящий звонок. Лишь только когда он посмотрел на номер звонившего, Фил вспомнил о таком важном действии, как проверка контакта перед ответом. В трубке послышалось бормотание, и Черных неохотно поднёс его к уху. — Почему так долго? Я уже третий раз звоню. Снова в свои игрушки залипаешь? — раздражённый голос отца был приглушён женским плачем на фоне, — Ты почему матери не отвечаешь? — У меня нет от неё пропущенных, — пытаясь как можно спокойно произнёс Фил, сжимая край кофты. — Ты снова сменил номер? Я же говорил, чтобы так не делал. Ты заставляешь её переживать... — Я и не хотел. Я ей писал с нового, она сама его не прочла, — парень слушал отца в пол уха, пытаясь понять, как он узнал этот номер: уже четвёртый, насколько помнил блондин. “Отец не мог его знать. Раз мама пыталась звонить на тот, значит она его не знала. Остается только... — Фил замер, смотря на открытую дверь, — Только они...”. Досадно было осознавать, что кто-то из твоих лучших друзей сдал тебя врагу. Да, это был его родной отец, но факт остается фактом. Его слили, и теперь Черных старший вновь начнёт трепать ему нервы насчёт того случая. — ... и чтобы это было последний раз. Ты меня слушаешь? — пробасив в трубку, Сергей обратил внимание сына на себя, — Чтобы через три дня дома был. — Что? Нет, я... — но гудки не дали ему договорить. Швырнув телефон на кровать, Фил закрыл голову руками, оттягивая и без того растрёпанные пряди. Снова, снова отец лезет в его жизнь, забирая весь контроль в свои руки. Эта была его жизнь, его свобода, но тому было наплевать. Аргументируя тем, что он его сын и живёт в его доме, он не имеет права так перечить ему и пропадать. Однако парень и сбегал только потому, что не выносил эту душность и нравоучения. “Почему ты не учишься, как все нормальные люди? Хватит пялится в свой экран и займись работой! Кем? Никаких создателей игр под моей фамилией ходить не будет. Найди себе подобающую работу,” — это были лишь цветочки всей феерии, которую он слышал последние три года старшей школы. Ягодки начались на первом курсе, а, если быть точнее, пару дней назад на начале зимних выходных. Кто-то из знакомых или обиженных козлов из окружения Фила спалили его ориентацию. Родители были в шоке и, видимо, не до конца понимали, значение бисексуальности, так как устроили скандал. Не выслушивая до конца этот бред, Фил выкинул симку и, успев подцепить ключи от дачи, переждал ночь у Вика. Парень точно не знал, что донесли до его родителей, но, сообразив по выражениям, понимал, что что-то превратное до не возможного. Парень даже не пытался объяснять, он знал, что, пока те не отойдут, бесполезно было их переубеждать. Решив, что побег от проблем был самым лучшим вариантом, Фил соврал друзьям о мотивах поезди на дачу, уезжая с ними. С момента приезда прошло лишь четыре дня, но Черных не думал, что отец так скоро сможет достать его. Он был уверен, что родители будут отходить как минимум неделю, но просчитался. Видимо, Оксана всё же настояла на своём после приезда из командировки. Парень не хотел лишний раз её беспокоить, но продолжал поступать по своему. “Три дня. Замечательно. Мне ехать только полдня, если без остановок, а со всеми сборами точно день уйдёт, — как бы Фил не хотел возвращаться, ослушаться сейчас отца было себе дороже: он всё равно добьётся своего, — Я не хочу уезжать...”. Осев у окна, Черных смотрел в лес. Мрачные фигуры деревьев становились ещё более устрашающими в полумраке, чем дальше они уходили в лес. Только снег выделялся на общем фоне, оставаясь таким же безупречно белым. Парень не рассчитывал, но всё равно старался разглядеть среди силуэтов знакомую рыжую макушку. “Мы же только начали налаживать отношения, — блуждая взглядом по хвойным верхушкам, Фил устало оперся о подоконник, — Два дня, а что потом? Придётся вновь возвращаться к прежней суете и выслушивать морали, а он останется здесь. Может попробовать отложить отъезд?”. Образ рыжика вновь всплыл в сознании парня, занимая все его мысли. Как бы не хотелось это признавать, но Черных знал, что нельзя было так привязываться к нему. Он всё равно бы уехал. Но что-то всё равно продолжало упрямо тянуть к нему, давая призрачную надежду на тоже чувство и парня. Однако Черных понимал, что это навряд ли могло быть правдой. Прошло слишком мало времени. “И надо же было меня сдать. Вот какой был прок в этом? — мысль о предательстве одного из друзей затмило собой рыжика: раздражение туманило разум с каждой такой мыслью всё больше и больше, — Бесит”. Оторвавшись от окна, Фил направился вниз. Желание во всём разобраться брало верх над всеми разумными доводами, и пламя обиды разгоралось только больше. Он хотел всё прояснить, не откладывая на потом. Пора решать проблемы.