Keep silence

Тот факт, что понедельник все-таки настал, и лыжи неминуемо приближались, Антон принял с большим неудовольствием, и в школу поплелся с неохотой, причем такой явной, что это вызвало усмешку у мамы, которая, поправляя его галстук, напевала: — Нечего бояться, Тоша, это же просто урок физкультуры. — Легко тебе говорить, — заворчал он, потупив взгляд, — Ты свое уже отучила. — Как раз поэтому смотреть на твое отчаяние довольно потешно, — несмотря на хулиганистую фразу, мама улыбнулась до смерти очаровательно и опасно одновременно. — Я тебе говорил, что ты лучшая мама на свете? — кисло заметил Антон. — Не говорил. — А вот и не скажу, — Антон смешно взвизгнул, когда мама ущипнула его за ухо. — Я притворюсь, что этого не слышала. Я все равно знаю, что для тебя я — лучшая мама. — Любишь же ты обманываться, — Антон ещё раз вскрикнул и, смеясь, уклонился от мамы, которая уже тянулась к его ушам, — Все, все, молчу! Мама хмыкнула, наконец, расправившись с галстуком, и огладила его рубашку: — Не переживай ни о чем, в конце концов, я не думаю, что все ребята там мастера на все сто. Эта фраза приободрила Антона только до момента посадки в отцовскую машину. Там, вдоволь насмотревшись на снежные просторы, бегущие за покрытым ледяным налетом стеклом, он пришел к выводу: нет, он однозначно будет там хуже всех. Одноклассники наверняка успели привыкнуть к урокам лыж и такой погоде, а Антон, как новичок, облажается в любом случае. Оля сидела на заднем сидении в таком же настроении, как Антон. Теперь поход в школу ей не виделся чем-то чудесным и увлекательным. Её посеревшее лицо дало ему понять, что Оля теперь по полной программе познает прелести школьной жизни: от недосыпания сплошь и рядом до не самых приятных одноклассников. В голове возник образ этого Белова. Антону отчаянно хотелось верить, что Оле вовсе не этот маленький гаденыш так портит обычно солнечное по утрам настроение. Страх за жизнь сестры в этой новой среде был даже сильнее волнения за физкультуру. Но Антон не стал расспрашивать сестру при папе. Она бы не обрадовалась, если бы родители узнали, что у неё есть какие-то проблемы. Антон мысленно для себя уяснил: к родителям обратится только в том случае, когда поймет, что конфликт зашел далеко. Пообещав себе расспросить её в конце дня, чтобы точно выяснить обстановку в её классе, Антон расправил плечи и вышел из машины, махнув отцу рукой и крикнув слова прощания. Физкультура была последним уроком, и он уже ждал её со страхом, граничащим с предвкушением. Антон стал заранее представлять, как будет складываться школьный день, и желудок исправно точно сжимало ледяными пальцами: сегодня будет сложно. Фактически, физкультура — это единственная сложность. Но Антон на опыте прошлого урока успел понять, как много может случиться за эти несчастные сорок пять минут. Раздевалка виделась ему лестницей на его личный эшафот, а заснеженный стадион и лыжи на ногах — лезвием гильотины, которое со свистом рассекало воздух, чтобы обрубить… — Антон! Он застыл, а потом развернулся, щурясь и пытаясь рассмотреть окликнувшего его человека сквозь тихо и мягко опускающийся снег. Оля так же растерянно всматривалась вдаль, пока приближавшийся человек быстро шел к ним, иногда переходя на бег, и Антон уже на расстоянии десятка метров заметил плавно развевающиеся смольные волосы. Улыбка Полины вмиг растопила его сердце, и Антон почувствовал, как настроение сразу скачет вверх. Пока он собирался сегодня утром, то на секунду задумался: что будет, если Полина вдруг заболеет? От этого на душе стало так плохо, что он отогнал эти мысли прочь, боясь лишний раз спровоцировать судьбу своими доводами и воплотить их в жизнь. Полина делала его жизнь в школе настолько более легкой и замечательной, что даже слов благодарности, которые могли бы хоть как-то окупить все то, что она для него сделала, не находилось. — Привет! — выдохнула она, сдувая пряди волос с лица. На её щеках был легкий румянец, а сама она выглядела куда более свежей и отдохнувшей, нежели в пятницу. — Доброе утро, — он улыбнулся и чуть скосил взгляд на Олю, которая чуть ли не стеснительно шаркала ножкой по снегу, выводя мыском сапожка витиеватые узоры, ожидая, когда обмен любезностями с Полиной закончится, и она уже сама сможет пожелать подруге брата доброго утра. — Привет, — Оля произнесла практически с благоговением и с самой искренней и восторженной улыбкой посмотрела на Полину. Не сложно было догадаться, что девушку это тронуло, поэтому она, чуть склонившись и упираясь одной ладонью в колено, приветливо махнула рукой: — И тебе, Оль! Как дела? — она дружелюбно поинтересовалась и чуть тряхнула копной волос, которые идеально отразили это движение. Антон даже завис: как человек может так безупречно и отточенно двигаться и выполнять каждое действие, будто элемент скрупулёзно заучиваемого танца? Оля, судя по всему, была готова расцвести от удовольствия: ну ещё бы! Взрослая девушка, красивая и высокая, запомнила, как её зовут. Антон уже начинал предполагать, сколько раз Оля мысленно отрепетировала речь перед одноклассницами о том, что у неё теперь есть старшая подруга. О, несомненно, её авторитет в классе взлетит до небес. — У меня все хорошо, спасибо! — дежурно вымолвила сестра и, будто между делом, сказала, — А у вас что, правда вечеринка будет? Полина с усмешкой покосилась на Антона, а потом произнесла очень мягко: — Фактически — да. Но это больше похоже на сбор класса вместе. Мы едим, общаемся, рассказываем истории. — Ух ты… — у Оли глаза на лоб выкатились от такого перечня развлечений, — Я так только с Тошей, мамой и папой сижу, — она обиженно пожевала губу, и Антону вдруг стало за неё больно. Оля действительно столько дней проводила в доме, довольствуясь обществом одного лишь Антона, и реже — папы с мамой. В детском саду она имела пару подружек, но мама не очень ладила с их родителями, поэтому Оля понятия не имела, что из себя представляют посиделки с подружками, — Я бы тоже так хотела, — Оля мечтательно закатила глаза, и Антон фыркнул: едва ли мама пустила бы Олю на сборища, где контингент даже в малом количестве состоит из таких личностей, как Бяша, Рома или Семён. Пока Оля представляла себе увлекательное времяпрепровождение, Полина чуть склонилась и произнесла приглушенно: — Ну что, ты пойдешь в пятницу? Антон уже сказал маме, что на следующей неделе припозднится и вернется ближе к ночи. Мама даже немного обрадовалась, узнав о такой «вечеринке», и он догадывался, почему. Она достаточно сильно переживала по поводу его отношений со сверстниками, поскольку они нередко не клеились, и Антон не имел настоящих, полноценных друзей. Так что она действительно искренне обрадовалась, когда он заявил, что хотел бы повеселиться со своими одноклассниками, и пустила его без особых препятствий. Антон кивнул: — Да, пойду. Полина расцвела в довольной улыбке и протянула радостно: — Здорово, ура! — она победно вскинула зажатые кулаки, — Тебе понравится, обещаю! — Будем надеяться, что так, — Антон слабо улыбнулся и, когда они зашли в здание школы, мысленно приготовил себя к очередному сложному дню в школе. Они довели Олю до её кабинета, где она с ними распрощалась. На её лице вдруг застыла какая-то нерешительность вперемешку с такой печалью, что у Антона сердце дрогнуло, но прошло это достаточно быстро. К Оле тут же подошли её одноклассницы, и она, будто бы оттаяв, поприветствовала их, кинув напоследок взгляд на Антона, в котором смешались и предвкушение хорошего дня, и чувство опасности, которое сестра не могла в себе подавить. Антон не забыл для себя сделать пометку, что обязательно расспросит Олю о её классе и поможет ей с решением её проблем, если таковые имеются. Видеть на лице сестры страх и печаль было так же неестественно и неправильно, как… как… Антон даже не мог придумать для этого подходящее сравнение, потому что ничего не звучало достаточно правильным. Полина достаточно быстро заставила его влиться в колею, и дальше время пошло куда бодрей и ясней. Когда он вошел в класс, то с приятным удивлением обнаружил, что ни Рома, ни Бяша даже взглядом его не одарили, как только он появился на пороге. Это неимоверно обрадовало, поскольку именно того Антону и хотелось. Чтобы они жили так, будто не существуют друг для друга. Лишь Семён, встрявший в пятницу исключительно по вине Антона, одарил его взглядом, полным омерзения и тут же отвел глаза, скривившись, будто червяка на обеденной тарелке увидел. На такой яростный, но, к счастью, молчаливый выпад, Антон просто пожал плечами и прошел к своей парте с Полиной, сделав вид, будто ничего и близко похожего на Семёна он не замечал. В целом, уроки проходили в достаточно активном, четком темпе, без какого-либо марева, которое было в пятницу, на последних уроках, после физкультуры. Он записывал информацию с доски, усваивал, слышал, впитывал информацию, как губка, но внутри, как кошка в закрытую хозяином дверь, скреблось переживание. Рома ведь и раньше мог сделать вид, будто ему абсолютно плевать на Антона с высокой колокольни, но это раз за разом оказывалось лишь затишьем перед бурей. Будет ли так в этот раз? Или все же Антону удалось в достаточной мере надавить на него тогда, на уроке химии… Полина держалась молодцом. Она спокойно влилась в учебный процесс, болтала с Антоном в перерывах между занятиями, помогала ему дописывать что-то, что он не успел запомнить, и он достаточно приятно провел время. Она кратко объяснила ему, как примерно проходит урок лыж: дистанция на время, затем спуск со склона, чтобы проверить балансирование, и у некоторых, особо талантливых, учитель проверяет скольжение «ёлочкой». — И у тебя он тоже проверяет? — спросил Антон, замерев. — Ну… — она неловко улыбнулась, — Так вышло, что мне лыжи понравились, я неплохо справилась, так что… Да. Он вдруг почувствовал, что его сердце падает. Вот же ж влип он! Если Полина была в числе преуспевающих, значит ей точно будет не до Антона. Теперь он даже и представить не мог, как ему понадобится выкручиваться из такого дурацкого положения. Что самое смехотворное, он даже не попробовал допустить тот вариант, что Полина ему поможет. Когда звонок на перерыв перед последним уроком прозвенел, Антон мысленно пожелал себе удачи и уверенности, поскольку он даже не предполагал, чего можно ожидать от практически часа, который он проведет на лыжне. Папа ещё вчера посоветовал взять с собой запасную одежду, объяснив это тем, что лыжи — очень подвижный вид спорта, соответственно, потоотделение увеличивается в разы, так что после урока следует переодеться. Антон только переживал малость, будет ли он смотреться глуповато с этим пакетом, забитым аккуратно сложенной одеждой, будто у отутюженного школьника. Он вообще не знал, что делать, как подготовиться к уроку, была ли вообще какая-нибудь необходимость в сменке. Он лишь следовал за толпой одноклассников, которые отправились в гардероб за куртками. Взяв свою, Антон, продолжая беседы с Полиной, которая перед уроком чувствовала себя совершенно привычно и спокойно, как рыба в воде, направился к раздевалкам и там, простившись с ней, распахнул дверь в помещение, забитое парнями. К большому облегчению Антона, все его вещи не оказались лишними. Все остальные точно так же надевали теплую одежду, застегивали куртки, затягивали шнуровку на ботинках. Поэтому уже куда более уверенно он шагнул внутрь, закрыв дверь до того момента, пока кто-нибудь не возмутится. Краем глаза он уловил неожиданно серьезное Бяшино лицо. Тот с максимальной напряженностью застегивал молнию на куртке и угрюмо натягивал капюшон, держась в стороне. Что удивило Антона ещё больше, так это то, что он повернулся к Роме спиной. Пятифан, даже не смотря в сторону своего друга, хмуро уставился в стену так, будто столкнулся лбом к лбу с таким же гопарем, как и он сам. Поругались, значит? Антон прикинул, когда это успело произойти, и пришел к выводу, что это, судя по всему, случилось вчера, потому что Рома и Бяша не разговаривали друг с другом с самого первого урока. Что же могло такое произойти, чтобы друзья так неожиданно сцепились? Семён стоял рядом с Бяшей, натягивая свой пуховик и бормоча какую-то дрянь себе под нос, пока сражался с пуговицами. Время от времени он что-то тихо говорил Бяше и гадко ухмылялся, словно его фразой можно было произвести фурор. Но реакция его собеседника очень даже очевидно намекала Бабурину, что это просто гадство. Бяша чуть кривился, а потом, вспоминая о том, что кроме Семёна товарищей у него нет, натягивал слабую улыбку на губах, но при этом лицо его выглядело так кисло, что его неприязнь заметили все, кроме недалекого Семёна, который продолжал травить шутки. Антон вдруг призадумался: а могли ли они переругаться из-за него? В конце концов это могло бы также объяснить полное игнорирование со стороны Бяши, Ромы и Семёна? В конце концов, Антон же сам стал причиной их конфликта? Но почему они вообще разругались? Бяша же был на стороне Ромы, когда они прижали его… Антон помотал головой, стараясь не думать об этом. Это уже глубинные конфликты, вряд ли как-то связанные с ним. Так что как бы там ни было, это не его дело. Его дело — это шарф, который он никак не мог найти. И стоило бы это сделать, иначе его точно продует на улице. Стоило взять свитер с высоким воротом… Эти будничные мысли смогли ненадолго отвлечь его от мыслей о банде хулиганов, и Антон вплотную занялся сменой одежды. К тому моменту, когда близился звонок, Антон уже вышел из раздевалки, полностью укомплектованный и готовый биться за то, чтобы не стать аутсайдером в этом классе. Блок, который он поставил Ромке во время игры в волейбол мог быть везением, снизошедшим до Антона благодаря его сильным ногам, способности высоко прыгнуть и реакции. На лыжах такое не прокатит. Тут уже дело либо таланта, либо опыта. Его одноклассники уже столпились в коридоре, укутанные в теплую одежду. Полина стояла неподалеку, и она одним только взглядом улыбнулась Антону, заставив его почувствовать себя хоть немного лучше. Рядом с Полиной стояла Катя, одетая… в лыжный костюм. Антон чуть не фыркнул. Конечно, у идеальной, безупречной Кати Смирновой — и нет костюма? Ересь! Он был даже готов поставить деньги на то, что она, будучи жительницей снежного поселка, по-любому прекрасно каталась на лыжах и, возможно, даже выбиралась посетить лыжные курорты. Она так уверенно стояла около стены, облаченная в зимнюю одежду, что у Антона не осталось сомнений, что она раскатает его, как тесто, стоит ей только лишь заметить малейшую неудачу с его стороны. «Хочу избежать слухов…» — вспомнилась ему её недавняя фраза. Интересно, чьих? Боялась ли она гнева хулиганов за то, что связалась с ненавистным для них Антоном? Или может ей не хотелось, чтобы кто-то подумал, что они встречаются? От этих мыслей его затошнило. Пора прекращать так много думать, честное слово. «А иначе меня убьет если не Ромка, то мои дурацкие размышления». Учитель физкультуры появился до звонка, привычно позвякивая своими ключами. Он также был облачен в одежду, тоже напоминавшую зимний костюм, что дало Антону понять: он знаток не в одной, не в двух и даже не в трех областях. Он вдруг почувствовал какую-то радость, поскольку учитель по физкультуре у них действительно был замечательным, в отличие от другого из старой школы Антона, грубого, ленивого и раздражительного. Физрук коротко кивнул всем присутствующим и, открыв дверь в спортзал, впустил внутрь учеников. Антону в глаза сразу бросились лежащие на полу лыжи и лыжные палки, которых было немало, явно больше, чем количество его одноклассников. Также он заметил ботинки, которые, судя по всему, предназначались специально для лыж, чтобы закрепить стопу. Скорее всего, они были рассчитаны на любые размеры — от самых крошечных до исполинских. Антон кивнул самому себе и встал в шеренгу напротив учителя. — Так, всем доброе утро, — физрук бодро поздоровался и, получив такой же стройный ответ от своих учеников, чуть удовлетворенно улыбнулся, — Сами знаете, сегодня лыжи. Начнем с небольших дистанций. Дадим кружок по стадиону и, чуть что, можем выехать на тропу за стадионом, поездить там, — он усмехнулся, заслышав одобрительный гул, а у Антона будто желудок льдом покрылся. Одно дело ездить по кругу механическими движениями, совсем другое — ехать по настоящей тропе, которая могла быть и бугристой, и со склонами частыми… — Остальное разъясним на стадионе, а теперь надеваем ботинки и бегом на улицу. Одноклассники толпой ринулись к ботинкам, палкам, лыжам и лавочке, стоящей неподалеку, чтобы надеть обувь. Антон с неохотой двинулся к ребятам, продолжая ощущать чувство крадущейся опасности. Черт, да ему с Ромкой в одном классе дежурить не было так не по себе, как сейчас выбирать себе орудие пытки на ближайшие сорок пять минут. Потоптавшись возле обуви, Антон нашел взглядом свой размер и, склонившись, потянулся рукой к ботинкам, чтобы достать их. Справа от него появилась другая бледная ладонь, торчащая из-под черной куртки, кожаной, которая явно не подходила к сезону. Незнакомая рука взяла ботинки, лежащие чуть поодаль от тех, что приметил себе Антон. Он решил глянуть на своего соседа, но о решении пожалел очень быстро и отчаянно. Ромкины глаза были такими холодными, что ими можно было бы заморозить половину земного шара. Да какого там шара, всю вселенную… Он презрительно поджал губы, смотря на Антона, а потом распрямился вслед за ним, продолжая бурить взглядом, от которого зашевелились волосы на затылке. У Антона вдруг возник жар в груди, чувство опасности закололо сердце, и он едва нашел в себе силы выдохнуть. Любой контакт с Ромкой теперь был столь для него обременителен и полон тягот, что Антон хотел бы свести это до минимума. — Не пялься на меня, педик, — сплюнул Ромка, отходя от него и едва не пихая плечом, но Антон сделал шаг назад, промолчав и не дав возможности толкнуть себя. Внутри вдруг загорелась злость, перемешанная с обидой. Антон никогда не начинал с грубостей, так почему же Ромка до сих пор стремится нанести ему вред хотя бы словами? В конце концов, Антон никогда не намеревался быть злым с ним, оскорблять или вести вражду. Он в принципе не хотел гнева и не хотел гневаться сам. Но Ромка будто не мог унять своей ярости, будто каждым словом забивал невидимый гвоздь в крышку гроба Антона. Это вызывало неприятное чувство, поскольку он уже успел расслабиться, думая что с хулиганами покончено. Как бы не так. Внутри вспыхнула злость, которая буквально кричала: почему опять стерпеть? Почему не сказать в ответ что-то едкое? От сплошного одиночества и так на душе не легче, а тут ещё и этот урод бросается помойными словами. Так почему бы не отказать себе в удовольствии выместить агрессию от такого гадкого дня? — Тебя всё, что бы я ни сделал, задевает? — он сам от себя подобного не ожидал, и оставалось лишь надеяться, что лицо не выдавало удивление Антона с головой. — Чё? — Рома развернулся к нему с таким видом, будто не расслышал, но было понятно, что до него дошла суть каждого слова. Антон выжидающе выгнул бровь, призывая Рому ответить на выпад. Тот свел брови на переносице и тихо прошипел, — Звездишься, что ли? Не всрался ты мне со своей ебанутостью. Антон едва подавил в себе порыв расхохотаться. Но улыбки подавить не смог. — С хера ли ты рожу выгнул? — тут же накинулся на него Ромка, — Чё лыбу давишь, спрашиваю? — Тебе какая разница? Я ж тебе не всрался, — Антон ответил с самым невозмутимым видом, чувствуя покалывание в груди от удовлетворения. Прекрасно. Хотя бы так. Перепалка с Ромой была одним из тех вариантов, куда можно было выплеснуть злобу от собственного одиночества, пока она не перегорит в Антоне окончательно. Ромка заводился мгновенно, и это было только на руку, если ты хотел наговорить гадостей, а до этого было некому. Рома на секунду застыл, глядя на Антона непонимающим взглядом, и спустя крохотные мгновения осознал, что его слова применили против него же. Это его явно не обрадовало, поскольку, приблизившись к Антону почти вплотную, он положил руку на его плечо и сжал пальцы с такой силой, что внутри все тут же протестующе заныло. Антон с силой стиснул зубы, пока Ромка тихо говорил ему: — Я тебе клоун что ли, мудила? — дождавшись в ответ безразличного взгляда, он продолжил, — Я тебя, блять, веселить тут не собираюсь. Ещё раз будешь шутки со мной шутить — улыбаться будешь только с закрытым ртом, — сплюнул он и, бросив напоследок презрительный взгляд на Антона, развернулся и зашагал в своем направлении. Антон сжал кулаки и сделался максимально безразличным, чтобы не дать мерзавцу понять, что его грубость хоть как-то его задела. Нет, этот бой он безнадежно проиграл, позволив эмоциям взять верх над разумом. Он прошел к лавочке и уселся на неё, мысленно отметив этот день галочкой, как один из худших в его жизни. По крайней мере, если судить только по началу. Хоть немного порадовало то, что ботинки были впору. Сели на ногу хорошо, но чуть тяготили путь, но Антон не привык жаловаться. Он подошел к лыжам и уже успел предположить, что самая сложная часть началась, но и здесь все оказалось несложно. На лыжах перманентным маркером был отмечен рост того, кому подойдут эти лыжи, и к счастью, для Антона таковые имелись. Подстава поджидала, как ни странно, возле палок. Антон не сразу понял, чего их так много, и поэтому взял первые попавшиеся. Они ему были где-то по пояс, и он уже успел разочароваться в лыжах, как к нему подошла смеющаяся Полина и положила руку на плечо. Антон уже успел заледенеть всем телом, подумав, что она точно привлечет внимание всех, но Полина, не в силах сдержать улыбки, тихо произнесла, чтобы слышали только они: — Антон, — веселилась она, — Лыжные палки тоже по росту выбираются. Ты как с такими ехать-то будешь? Они вон, разве что для Арины нашей подойдут, — Полина кивнула в сторону хрупкой и очень тоненькой девочки, которая чуть неловко смотрела в сторону Антона. Он, несмотря на то, что щеки вспыхнули от стыда, смог улыбнуться в ответ и вежливо протянул ей лыжные палки. — В таком случае они твои. Арина, чуть помявшись, робко потянула руку, чтобы забрать то, что ей присуждалось, но в конце концов улыбка, искренняя и дружелюбная, засветилась на её лице: — Спасибо! Уже отвернувшись от неё, Антон позволил чувству смущения загрызть его до костей. До чего же он выглядел глупо сейчас! Антон так привык держать ситуацию под контролем и основываться на собственном чутье, чтобы выбраться из неловкого положения, что почувствовал великое поражение, стоило ему хоть раз ошибиться. Как хорошо, что это, судя по всему, заметили только Полина и Арина. Антон разочарованно поджал губы, но окончательно уйти в себя ему, да и всем остальным в целом, не позволил учитель физкультуры. Уже выбрав себе собственную пару лыж и лыжных палок, он пошел к запасному выходу из спортзала, на ходу поторапливая учеников: — Давайте-давайте! — толпа одноклассников, болтая, ринулась к выходу, удерживая лыжи в одной руке, а лыжные палки — в другой, — На улице наговоритесь, не будем терять время для урока, поторопитесь! — ботинки громко стучали по полу, и только этот звук как-то отрезал Антона от потока мыслей. Полину в толпе он уже потерял, да и вряд ли ей сейчас до него есть дело. В конце концов, Катя так просто не пустит её к Антону. Или она, может быть, успела заскучать с ним. Антон вышел на улицу и попытался взбодриться, вдыхая свежий воздух. Под курткой было тепло, но пальцы без перчаток начинало покалывать. Антон уже хотел было надеть их на руки, но увидел, что одноклассники, вставая на лыжи, закрепляют ремни, которые фиксировали стопу. Пытаясь разглядеть получше, он все же не смог точно понять, как действует механизм. Полина уже успела отъехать чуть в сторону, о чем-то обеспокоенно переговариваясь с Катей, и Антон почувствовал страшное одиночество. Не стоило полагать, что заведя единственного друга в классе, он избавится от участи быть одним. Не стоило вообще впадать в панику, если он остается никем не замеченным больше десяти минут. Антон, атакованный гадким унынием, встал на одно колено, пытаясь разобраться в механизме крепления. В целом, было достаточно понятно, но была выемка, которая предназначалась для второго ремня, и Антон в замешательстве посмотрел на неё, не понимая, как закрепить оставшуюся часть. Пока остальные спокойно надевали лыжи и скользили к стадиону, Антон чувствовал себя просто кошмарно. Его замутило. — Петров, ты чего встал? — тут к нему подошел учитель, и Антон почувствовал некоторое облегчение, когда тот понятливо кивнул и протянул, — А-а, с креплением проблемы. Ну ничего, сейчас… — тут он замер, и, развернувшись ко входу в зал, крикнул, — Рома, вылезайте давайте оттуда, мне закрывать дверь надо! — он чуть смягчился, когда вышеупомянутый вышел из проема, придерживая лыжи, а за ним скользнул угрюмый, как грозовое небо, Бяша, — Ну, чего засели там? — причитал он, подходя к двери и доставая ключи из кармана, — Ром, помоги-ка Петрову с лыжами… Или застегни их сам, как хочешь. Я пока зал закрою, — тут у Антона сердце заледенело, и он вдруг пожалел всем сердцем, что не рискнул обратиться к Полине за помощью. У Ромки был такой взгляд, что Антону захотелось лечь в могилу. Проблема была не в страхе. Больше всего он не хотел показывать своему сопернику наличие каких-либо слабостей. А теперь мало того, что сейчас Антон облажается на лыжне, так ещё и Ромка самолично будет помогать ему с лыжами, как маленькому ребенку. И, несмотря на то, что именно Роме понадобится объяснять ему, что к чему и тратить свое время, сила все равно на его стороне, потому что Антон буквально находится в уязвимом положении. Ромка нахмурил брови и покосился на него взглядом, в котором не читалось ни единой положительной эмоции. Его глаза будто потемнели, а может, это был просто отблеск на снегу, который оттенял цвет его болотных глаз, сейчас так похожий на черный. На его скулах проступили желваки, свидетельствующие о том, как сильно тот сжал зубы, лишь бы не кинуть что-то едкое на такую дурацкую просьбу, которая исходила от человека, даже не знающего об их взаимоотношениях. — Ага… — мрачно кинул Ромка и двинулся вперед. В тот момент, когда он шел к нему, Антону показалось, что его ноги буквально вмерзли в землю и отказывались сдвинуться хотя бы на миллиметр. Язык прилип к небу, а сами руки повисли вдоль тела, как переваренная лапша. Он мог лишь стоять и ждать, когда к нему подойдут. — Внимательно смотришь… — процедил Ромка, подойдя к нему. Его тихий, преисполненный бессильной злости голос был слышен только им двоим, — И запоминаешь. Когда Ромка сделал резкое движение, у Антона чуть не разорвалось сердце, так как от этого мимолетного взмаха натянутая, как тетива лука, напряженность внутри него была готова взорваться. Он едва подавил в себе желание позорно дернуться и лишь чудом застыл без лишнего движения. Отойдя от этого небольшого сердечного приступа, он все же пришел в себя и обнаружил, что Ромка просто присел на одно колено, чтобы зафиксировать ногу ремнями. — Ты что… — Антон со свистом втянул воздух, когда Ромка мстительно обхватил его ногу крепкими пальцами, от чего болезненные ощущения появились практически мгновенно. Он уже был готов взорваться негодованием и пнуть Рому, но тот, поняв его намерения, с силой перехватил его замах, грубо кинув: — Смирно встань, придурок! — он буквально с отвращением процедил последнее слово и, поставив ногу Антона на место для стопы, рявкнул, — Пятку подними! — Антон, практически краснеющий от стыда, злости и унижения, все же прилежно выполнил указание. Было трудно сдержаться, чтобы не вскрикнуть от боли: вцепился Рома в его ногу намертво, ныло все. Он с какой-то обреченностью подметил, что Рома говорил ещё мягко, потому что за ними стоял учитель, который, хоть и был занят, все же мог услышать грубости, которыми кидался Ромка. Когда его недружелюбный помощник расправился с креплением и уже хотел приняться за вторую ногу и вцепиться в неё с такой же злостью, Антон резко, но не сильно пихнул его, гневно процедив: — Руки убери, — Ромка посмотрел на него озверевшим взглядом. — Ты охерел совсем что ли? — произнес он тихо и на выдохе. Его губы дрожали от гнева. — Ты говорил смотреть и запоминать. Я посмотрел, — Антон распрямился и вскинул подбородок, позволяя себе посмотреть на соперника сверху-вниз, — И запомнил. А теперь катись. Твоя помощь больше не нужна. — Вот значит как? — губы Ромки изогнулись в надтреснутой улыбке, а брови сошлись на переносице, придавая лицу насмешливо-сумасшедшее выражение, — Ну тогда удачи на лыжне, Батькович, — он спокойно закрепил лыжи на себе и, перехватив палки, произнес напоследок, — Я посмотрю, в какие ебеня ты забредешь, — а потом практически шепнул, — Надеюсь, там и приморозишься. Антон со стиснутыми зубами смотрел на удаляющийся силуэт своего врага, чувствуя, что внутри бурлит усталость от вечных стычек. Как бы он ни стремился удерживать позиции, но враждовать с Ромкой ежедневно, тратя на это физические и моральные силы, которые он мог бы направить в куда более полезное русло, было тяжело, и Антон с ужасом ощущал, что его хватка может пропасть. Последнее, что ему хотелось — позволить опустить себя. Но если так будет продолжаться вечно — то надолго его может и не хватить. — Петров, — к нему подъехал учитель, прекрасно и уверенно держащийся на лыжах, — Ну что, ты готов? — Да… — прохрипел Антон, покосившись на свою вторую ногу, закрепленную собственноручно. Вроде бы получилось точно так же, как и у Ромы. — Тогда поехали. Антон сильно переоценил свою удачу. Даже она не могла спасти его от сложностей, с которыми он столкнулся, впервые встав на лыжи. Он ожидал проблем, но они скопились в таких масштабах, что стоило кое-как разобраться с одной проблемой, как из-за спины наваливались десять других. Безусловно, первой сложностью был баланс. Антона то и дело заносило то вперед, то назад, отчего он извивался каракатицей на протяжении всего пути к стадиону. Ему даже не представлялось возможным ехать так же спокойно и плавно, как впереди него ехал учитель физкультуры, склоняясь на поворотах, приседая или же наоборот, распрямляясь. Второй сложностью были уже собственные руки и ноги. Он в жизни не чувствовал себя таким неуклюжим и нескладным. Конечности то и дело выбивались там, где не надо, он не знал, куда девать палку после того, как он ею отталкивался, не знал, как перемещаться: рывками или же ходьбой. Все казалось до жути непонятным, странным и максимально небезопасным. Антона люто заносило на любых поворотах, и он мысленно проклял этот день. А третьей проблемой была его безнадежная неудача. Он почувствовал горячий стыд, заливающий щеки, как только осознал, что на стадионе ждали только его одного. Да, с ним был учитель, но наверняка все поняли, что Антон в этом деле полный ноль. Уныние устилало разум, и Антон, уже отчаявшись, не стал даже пытаться искать плюсов в этой гадкой и неловкой ситуации. Уже стоя рядом с одноклассниками на стадионе, но предпочитая держаться в стороне, Антон слушал, какие задания заготовлены на сегодняшний день: — Значит так, — учитель описал рукой широкую дугу вдоль стадиона, — Если приглядитесь, то увидите, что кругов здесь проложено несколько. Самый маленький круг для тех, кто знает свои возможности и не собирается брать большие дистанции. Средний берут те, кто умеет ездить, но все равно имеют сложности. Большой остается для ребят, которые ездят быстро и хорошо, — Антон для себя определил, что он не станет пытаться прыгнуть выше собственной головы и постепенно стал намечать себе путь к самому маленькому кругу. Учитель нащупал свисток, и резкий звук оповестил о начале личной казни Антона, — Едем!