Keep silence

Все, что оставалось делать Антону в тот момент, когда он уныло перемещался по своему маленькому кругу — лишь наблюдать за тем, как лихо перемещались остальные на других уровнях. Вместе с ним в этом круге было ещё несколько человек, но все они, как и Антон в таком случае, предпочитали делать вид, что его не существует. Они лишь молча обгоняли его, а он, поддерживая такое молчание, уступал им лыжню, чтобы никого не задерживать. Чувство одиночества грызло гордость, и он внезапно осознал себя куда более беспомощным, чем когда-либо. Особенно неприятной для Антона частью были смешки Семёна, который перемещался на круге побольше и не упускал возможности отпустить какую-нибудь гадость буквально каждый раз, стоило ему проехать в радиусе десяти метров. Семён шутил про неуклюжесть Антона, про его уродливые очки, неумение кататься на лыжах, неудачливость — словом, он затронул все, что потенциально могло задеть Антона. И дрянные шутки действительно задевали. Антону хотелось уменьшиться в размерах, стать невидимым, или что ещё лучше — свинтить к черту с этого поганого урока. Больше всего его задевали даже не столько гадости Семёна, сколько его навыки катания. Антон с завистью смотрел, как этот урод лихо перемещает свое тело на большом круге лыжни, и перемещается так быстро и легко, в то время, как любая попытка Антона ездить на лыжах сносно напоминает попытки насекомого взобраться на неприступную, ветреную гору. Перемещаться на лыжах было катастрофически неудобно, палки нередко были для Антона лишь обузой, а на поворотах он постоянно наворачивался, чувствуя подступающий риск падения. Он взмок так стремительно и сильно, что утирал капли пота над губой практически каждые пять минут. Слишком твердая подошва ботинок вскоре начала оказывать ужасный эффект: стопа заныла так, что каждый рывок доставлял неприятную, тупую боль. Время от времени неподалеку от него, на большом круге, проезжала Полина, которая скользила по снегу так естественно и легко, как падали птичьи перышки на безупречную гладь воды. Её лицо, в отличие от лица Антона, не выражало и тени усталости, напротив: Полина действительно получала искреннее удовольствие от того, что могла кататься на лыжах, и Антон, смотря на неё, чувствовал позывы уныния от того, что не может равняться на неё, поскольку в лыжах она превосходит его слишком сильно, чтобы пытаться помочь. Впереди неё ехала Катя, в своем лыжном костюме, и Антон, взглянув на неё, убедился, что не ошибался в своих догадках. Смирнова действительно ездила прекрасно, Антон не мог не признать этого. В целом она сама, достаточно холодная и резкая, была подстать этой снежной колкой пустоши, что расстилалась по всему стадиону, так что не было никаких сомнений в том, что она явно в своей среде. Да и перемещалась Катя той самой «елочкой» для продвинутых лыжников. Антон фыркнул. Хвастунья та ещё. Время от времени в глаза Антону бросался Ромка, который, на удивление, перемещался не особо ловко. Его движения были порывистыми, и не слишком плавными, как у Полины, не слишком отточенными, как у Кати, и даже не особо ленивыми, как у Семёна. Но недюжая скорость и сила, которыми обладал Ромка, сглаживали острые углы в виде порывистых и неизящных движений. Он даже не скользил — летел, и дистанции преодолевались им очень просто, хотя лицо его было достаточно сосредоточенным и немного уставшим. Антон был настолько измотан этим уроком, что даже не услышал, как учитель резко дунул в свисток, оповещая о том, что прохождение дистанции закончено. Антон понял это лишь тогда, когда увидел, что все сходят с кругов и направляются к преподавателю. В этом плане ему повезло: Антон ещё не успел уйти далеко и был достаточно близко, поэтому в этот раз никто не ждал его, что принесло огромное облегчение. — Значит так, — учитель быстрым взглядом прошелся по своим подопечным и бросил мимолетный взор на небольшие склоны, располагающиеся вдоль стадиона, — Думаю, сегодня мы обойдемся без спусков, их неплохо так занесло снегом с утра, — задумчиво произнес он, даже не догадываясь, какое облегчение растеклось теплой патокой внутри Антона, вызванное лишь этой фразой, — Плюс ко всему не все успели привыкнуть к лыжам, поэтому этот урок только вспоминаем и приноровляемся, — стоило ему заслышать эту негромко сказанную реплику, как все облегчение, робко зародившееся в нем, будто растворилось, как в кислоте. Антону показалось, что каждый прожег его взглядом. Привыкли к лыжам все, и он это знал. И они тоже знали. Он был единственный, кому лыжи сегодня не дались, так что как бы учитель физкультуры не старался завуалировать тот факт, что именно Антон был тем самым учеником, который «не успел привыкнуть к лыжам», все сразу же поняли, о ком он говорит. В тот же момент вернулось то чувство, которое терзало его на маленьком кругу — желание сжаться и стать для всех крошечным и незаметным. Внутри завыла глухая тоска по тому триумфу, что испытывал Антон совсем недавно во время игры в волейбол. Тогда он почувствовал и будто знал, что ему следует делать. Здесь же он будто стоял напротив неприступной стены, а мыслей в голове по поводу того, что следует предпринять, не было совершенно никаких. Антон ничего не ощущал, кроме бесконечной усталости, злости и ненависти к самому себе за то, что он не сумел предвидеть подобное. Никто из его одноклассников и слова не сказал в сторону Антона, но все было и так очевидно, от чего на душе было жутко погано. Когда урок закончился, внутри словно догорало пепелище после войны, вроде бы уже и перегорел, но все равно осталось чувство какой-то горечи. Когда они возвращались в сторону зала, Антон окончательно извел себя чувством вины. Казалось бы, он ведь ничего не мог сделать и любая его попытка предотвратить собственную неудачу на лыжах обернулась бы крахом, так как невозможно внезапно обрести дар за считанные дни. Но гнет не отступал, а сам Антон подходил к своей оценке все так же критично, не в силах сделать даже малейшую поблажку. Черт, а ведь за лыжи ещё и оценки выставлять будут. Прекрасно, мало того, что он поставил себя в унизительное положение этим днем, так ещё и успеваемость у него скатится ниже некуда. Да и Полина, заметив его провал, вряд ли будет уже столь яростно защищать его, стремиться быть его подругой. Почему вообще он так думал о ней? Она ведь производит совершенно другое впечатление. И вряд ли бы она сменила дружелюбие на отвращение, если бы внезапно обнаружила тот факт, что Антон ужасен в лыжах. Но тогда почему стоило им только ступить на стадион, как Полина точно забыла о нем? Он ненароком бросил взгляд на Полину и на секунду даже застыл. И за эту крошечную секунду он успел рассмотреть выражение её лица, которое успело за это мгновение поведать Антону обо всем, что чувствовала Полина. Эту гамму эмоций Антон распознал мгновенно, и он едва ли не задушенно выдохнул, ощутив, как внутри, будто дамба, осыпаются все переживания и сомнения. За эту секунду он успел простить ей все, даже если обид таковых у него не имелось. У Полины был такой взгляд, точно она впервые посмотрела на Антона ясными, четкими глазами. И при этом лицо её было столь растерянным и напряженным, точно в уме она высчитывала какое-то математическое уравнение. Когда она посмотрела Антону в глаза, то создалось впечатление, будто Полина, наконец, пробудилась от долгого сна. Он почувствовал её резкое чувство, похожее на осознание, а затем лицо Полины преисполнилось такой печалью и глубоким чувством вины, что Антон, ненавидя себя за это, внезапно испытал чувство глубокого удовлетворения. И вспыхнувший в голове ответ на все заданные до этого вопросы стал ключом, отворившим дверь к вороху мыслей и рассуждений. Полина не бросала его и не чувствовала отвращение к нему. Она просто не знала того факта, что Антон в лыжах был откровенным чайником, просто не заметила, что для него этот урок был тяжелым. Она столь сильно привыкла к урокам лыж, привыкла ездить самостоятельно, не отвлекаясь, что совершенно забыла, что есть деталь в виде Антона. На уроках ей было куда проще сосредоточиться на нём, ведь он сидел совсем рядом. А вот сейчас, когда он был далеко, она окончательно погрузилась в тему лыж, позволив себе забыться. И он совершенно не винил её за это, так как ни одно из её действий не было намеренным или сделанным со злым умыслом. Камень размером с Припять упал с плеч Антона, и он позволил себе расслабиться ненадолго. По крайней мере ничто его не терзало так сильно, как возможная трещина в их дружбе с Полиной, поскольку в такое сложное для него время без неё Антон был как без крыльев. Краем глаза Антон заметил, как идущий впереди Бяша отошел чуть в сторону идущей процессии и подошел к Роме. Они оба отошли чуть подальше, и уже там, когда они шли шаг в шаг, Бяша сказал что-то очень тихо, однако, судя по выражению его лица, он был серьёзен и настроен достаточно решительно. Антон с удивлением заметил, как Рома вначале недоверчиво покосился на товарища, а потом кинул что-то в ответ, вцепившись крепче в лыжи, которые он нес. Бяша помолчал немного, и Антону даже показалось, что сейчас он уйдет, но затем тот произнес что-то, а затем протянул Роме руку. Тембр Бяшиного голоса в последней реплике удивил Антона и даже немного растрогал. От обыкновенной, визгливой и неприятной интонации не осталось и следа. Вместо вечно бьющего баклуши придурка Антон услышал рассудительного парня, который сказал что-то действительно важное. Выражение лица Ромки было слегка ошарашенным, а это значит, что его действительно застали врасплох, как и Антона. Вначале он произнес что-то одними губами, а Бяша ответил ему. И, судя по всему, это развеяло все Ромины сомнения. Его лицо внезапно смягчилось, напряженный излом бровей спал, а на губах появилось вдруг что-то похожее на слабую улыбку. И Антон ошарашенно поймал себя на мысли, что эта была первая Ромина улыбка, которая была вызвана искренней радостью. Не агрессией или ненавистью. Он внезапно стал столь простым по натуре и искренним парнем, что у Антона ломался мозг. Он не мог поверить, что этот человек с робкой улыбкой около часа назад злобно рявкал на Антона и желал ему неприятностей. Рома пожал протянутую Бяшей руку и, потянув товарища на себя, обнял его, хлопнув по плечу. Антон даже ощутил бы некоторую радость за них, если бы не было так странно за себя самого. Он не мог понять ход собственных мыслей. Ему казалось, что он даже сожалел о том, что это не его участь — быть с Ромкой не врагами, а друзьями. Это невозможно представить даже если поднапрячь мозги. И от этого становилось даже немного грустно, ведь тогда Антон был бы избавлен от множества проблем и эмоциональных перегрузов. Предмет его мыслей будто почувствовал взгляд Антона на себе и обернулся к нему. И взгляд, который предназначался его другу, внезапно сменился на что-то ядовитое и холодное. И в этот момент Антона словно окунули в холодную воду. Внезапно в голове всплыло все, что делал Рома: как он затащил его в драку, ударил Жульку, радовался при виде его синяков, пытался навредить ему во время игры в волейбол, угрожал расправой после, в раздевалке; как он испортил ему тетрадь по химии, пытался спровоцировать на драку. Каждое гадкое слово, предназначенное Антону, каждый удар, каждая угроза и провокация — все это слилось в одно единое воспоминание, которое прокручивалось в голове Антона, как пленка старого фильма. Нет, это не закончится. Им никогда не стать товарищами, и теперь Антон понимал это как никогда. Рома сделал слишком много плохого, чтобы попытаться что-то наладить. Он мог бы быть другим человеком со своими друзьями, но Антон ни за что не станет пытаться исправить тот факт, что они заклятые враги. Потому что иначе просто не будет. Это даже не маловероятно. Это невозможно. Поставив жирную точку в этом потоке мыслей, Антон молча проглотил злой взгляд Ромы и отвернулся в сторону, как ни в чем не бывало. И школа, которая уже приветливо распахнула двери спортзала для него, стала некой отправной точкой. И не успел он как следует преисполниться этой мыслью, как его схватили за рукав куртки. Антон растерянно обернулся, и первое, за что зацепился взгляд, были решительные темные глаза Полины. Она дернула плечом, а потом, собравшись, произнесла на выдохе: — Можем поговорить после урока? Антон, все ещё несколько дезориентированный, смог лишь кивнуть, даже толком внятно не ответив. Однако Полина не была привередлива, и такой ответ её полностью устроил, она даже нашла в себе уверенность робко улыбнуться. Антон при виде этой улыбки почувствовал, что внутри, на сердце лежащая и тяготившая его, тает льдина одиночества и страхов. Не было никакой трещины в дружбе, и Полина вовсе не собиралась бросать его. Сколь же сильно Антон был способен накрутить себя, если на полном серьёзе начал верить в это. — Я тебя около гардероба подожду, — шепнула она, и Антон, уже более-менее разобравшись, наконец ответил негромко, но четко и ясно: — Понял. Он позволил себе чуть улыбнуться, и Полина явно почувствовала облегчение, поняв, что он не сердится на неё. Она кивнула ему, а затем направилась к сложенным на полу лыжам, чтобы оставить экипировку там. Антон, постояв на месте и словно заново собрав себя по кусочкам, последовал её примеру и поспешил избавиться от этих проклятых лыж и ботинок. Когда нога была обута в школьную обувь, Антон едва подавил болезненный выдох, потому что с непривычки твердые лыжные ботинки здорово так напрягли стопу. Все ещё пытаясь привыкнуть, он сложил лыжи вместе с остальными, повесил палки и поковылял к раздевалке, чувствуя, как неприятно липнет свитер к его спине. Принять душ и переодеться в чистую, сухую одежду хотелось невыносимо, но школа, к сожалению, могла предоставить только второй вариант. Ну ничего, хотя бы так. Когда он зашел в раздевалку, все уже бурно обсуждали прошедший урок лыж и то, как кто с чем справлялся. Антон бы и сам внес лепту в эти разговоры, но ему не хотелось расписывать свои умения в подробностях, плюс ко всему вряд ли все бы обрадовались тому, что он влился в разговор. Как бы это ни было странно, но Антон так и не завел себе друзей, помимо Полины, среди одноклассников. Остальные были достаточно равнодушны к нему. После волейбола парни, казалось, прониклись к нему уважением, однако эффект, судя по всему, был кратковременным. Антон решил не слишком задерживаться в раздевалке, поскольку откладывать разговор с Полиной не хотелось. Тем более здесь, в этом помещении, его всегда грызло чувство, будто он как живая мишень на глазах у всех. Плюс ко всему довольное лицо Ромы, который вновь обзавелся поддержкой и дружбой со стороны Бяши, раздражало его. В начале дня оно хоть немного грело душу, и Антон знал, что не он один в дерьмовом настроении. Но сейчас он был единственным, кого что-то не устраивало. Он поспешил переодеться в чистую одежду и, сложив свою, уже дурновато пахнущую, в пакет, вышел из раздевалки с облегчением осознав, что это был последний урок, и он может отправиться домой. Полина уже стояла возле раздевалки, ожидая его. Её волосы, чуть растрепанные после урока, сейчас лежали достаточно небрежно, и сама Полина выглядела какой-то рассеянной. Её лицо прояснилось, как только она увидела приближающегося Антона. Он уловил её настроение, а потому ему захотелось чуть разрядить обстановку и успокоить Полину одной только фразой: — Полин, ты не переживай так, ладно? Она казалась удивленной и оскорбленной одновременно. Она покосилась на него с несколько секунд, словно проверяя, серьёзно он или нет, а затем произнесла как-то задушенно: — Это как мне не переживать, Антон? — он непонимающе посмотрел на неё, и она поспешила пояснить, — Ты весь урок один там был, а я даже и не подумала… — Полин, — он положил ей руку на плечо и мягко потрепал в попытке приободрить её, — Ты же ничего плохого не сделала, все в порядке, — где-то на подкорке сознания, около получаса назад, Антон жаждал её извинений, однако сейчас все это испарилось без следа, поскольку Полине было буквально не за что извиняться. — Прости меня, — ужасно виноватым голосом произнесла она, кротко заглядывая Антону в глаза и нервно теребя край школьного рюкзака, — Я даже подумать не могла, что тебе там будет так сложно. Ты один там ходил, а я даже помочь тебе не пришла. — Не стоило, — произнес он убедительно, — Во-первых, было бы сложно что-то сделать, сейчас только я сам себе помочь могу. Ну и потом, — он скрестил руки на груди и чуть улыбнулся, — Полин, ты мне столько раз помогала, я не могу пользоваться этим всегда. Она поджала губы, все ещё не решаясь до конца принять его аргументы, а потому Антон продолжил: — Я безумно ценю все, что ты для меня сделала, — он действительно говорил от чистого сердца. Без Полины здесь ему было бы так тяжело, что даже страшно представить, — Но ты же не обязана всегда быть рядом. И следить, как я там поживаю, — он чуть улыбнулся, — Ну и остался я на эти сорок минут без тебя, — он ощупал себя, округлив глаза, — Целехонький. Полина чуть улыбнулась, понемногу перенимая непринужденный настрой Антона. Она, возможно, в глубине души очень хотела услышать именно эти слова и знать, что он на неё не в обиде. И Антон сделал именно то, что могло бы развеять её переживания. — Хорошо, — она выдохнула, а потом, собравшись, тут же назидательным тоном сообщила, — Но я попрошу Андрея Владимировича выпустить нас на стадион чуть пораньше на следующем уроке, чтобы я могла тебе объяснить все получше! — Что? — Антон опешил, — Полина, подожди, а ты не слишком торопишься? Её предвкушающая улыбка сделала её похожей на маму, отчего он даже подзавис на пару секунд. Она, уже забирая свою куртку из гардероба, практически пропела: — Нет-нет, Антон, мы обязаны поставить тебя на лыжи до этой среды, и я тебе это обещаю. Да, может, ты и не рожден для лыж, но хотя бы в тебе умрет каракатица. Он бы возмутился вслух, но замолчал, не решившись возразить. В конце концов, он даже не рассчитывал на помощь с её стороны. А тут она берется за это так, будто у неё на Антона прав больше, чем у него самого, а он ещё и возмутиться собирается. — Постой, — весело остановил он её, не в силах подавить улыбки, расползающейся на лице, — Я Олю заберу. Мы тебя сегодня проводим. — Ой, да? — Полина практически просияла, и Антону показалось, будто этого ужасного урока лыж вовсе и не было, будто все с самого начала было таким же замечательным, как и прежде, — Тогда давай, иди за ней, а я тебя жду! — А похоже, — Антон выловил краем взгляда Олю, резво спрыгнувшую с двух последних ступенек. Он испытал некое облегчение, поскольку выглядела его сестра донельзя счастливой. Могло ли все наладиться? Он не очень хотел ставить сестру в неловкое положение перед Полиной, поэтому решил отложить разговор до дома, — Ждать нас не придется. Оль! — крикнул он громче и махнул рукой. Сестра обернулась к нему, и её лицо вспыхнуло широкой улыбкой во все зубы. — Привет! — радостно поздоровалась она, подбежав к ним, но почему-то смотрела только на Полину. — Оль, я вообще-то здесь, — Антон усмехнулся, демонстративно щелкнув, и сестра неловко засмеялась, потирая затылок. — Не вини её, разве можно оторвать взгляд от такой симпатяги, — Полина кокетливо хихикнула, обмахиваясь ладонью, а потом зашлась в смехе. — Да ты та ещё скромница, — Антон улыбнулся, а Полина озорно ему подмигнула. Смущение окончательно сошло с лица Оли, оставив место только радостному волнению. Оля всегда становилась такой, прежде чем начать делиться подвигами за школьный день. Она взяла его за рукав школьной рубашки и яростно затараторила: — Мы сегодня на трудах кувшинки сделали, и учительница сказала, что моя лучшая! Здорово, да? А потом ещё девочки меня булочкой с сахаром угостили, ну, знаешь, она в столовой продается, а я не знала даже! Ещё на скорочтении мне самый сложный текст дали! — она надулась, — Но я с ним все равно справилась! — Олю буквально-таки распирало от гордости, — А ещё я двойку получила! — Чего? — Антон развернулся к ней, непонимающе изогнув бровь. Оля зашлась в смехе: — Шучу, не получила! Просто проверяла, слушаешь ты или нет! — Ах ты маленькая аферистка! — он защекотал её, и Оля с радостными криками начала убегать от него прочь. После короткой погони он все-таки поймал её и, силясь отдышаться (блин, Оля вобрала в себя энергию их двоих, похоже!), произнес, — Так, хватит с нас догонялок. Бери куртку, проводим Полину, а потом домой. — А Жульку покормим? Я её не видела так давно! — Покормим-покормим, у меня с собой есть немного еды. — Жулька? — полюбопытствовала Полина, — А кто это? — Да так, — произнес Антон беспечно, — Одна дворняжка, живет в лесу около нашего дома. — Так, значит, это собака, — Полина внезапно изменилась в лице, чуть поджав губы, и Антон внезапно вспомнил, что Полина говорила ему в первый день знакомства: собаки оставили на её дедушке жуткий отпечаток, а сама Полина с тех пор их побаивалась и недолюбливала. — Извини, мне не стоило об этом говорить, — виновато произнес он, на ходу надевая школьную куртку, но на это Полина лишь отмахнулась: — Нет-нет, что ты, даже не переживай по этому поводу, ладно? Это мне пора уже перестать кривиться каждый раз, как только слышу про собак, — она застенчиво улыбнулась, но было видно, что тема Жульки явно испортила разговор. Антон успел возблагодарить всех богов за существование сестры. Как только она закончила переодеваться, то так стремительно и внезапно завалила их с Полиной вопросами, что диалог неожиданно, но очень скоро перешел в обыкновенное русло, где остались в стороне неловкость и вина. Пока они шли до Полининого дома, то успели перебрать столько тем, что Антон чувствовал себя так, будто только что побывал на длительной лекции. Оля восторженно рассказывала Полине, как сделать кувшинку из цветной бумаги, сколько стоили булочки в столовой из её прошлой школы и сама не упускала возможности расспросить её о старших классах, о том, сколько Полина играла на скрипке и прочих вещах. Девочки так увлеклись разговором, что Антон даже улыбнулся, поняв, что не принимает участия в этом диалоге. Однако его радовал тот факт, с каким искренним удовольствием Полина ведет диалог с его сестрой, как смеется и с энтузиазмом отвечает на вопросы. Это доставляло ему даже больше позитивных эмоций, чем непосредственно разговор с Полиной. Уже распрощавшись с Полиной и обняв её напоследок, они оба зашагали в сторону дома, и даже тогда Оля все ещё могла выловить новые темы для разговора. Антон не был слишком многословен, когда сестра говорила с Полиной, поэтому в этот раз не чувствовал никакого изнеможения от того, как много, быстро и часто говорила его сестра. Дети действительно говорливы. Даже мама тоже сходила с ума, когда в десять лет он буквально не отлипал от неё. Эти мысли вызвали улыбку. В целом, остаток недели проходил довольно буднично. К среде Полина вытащила Антона чуть раньше на стадион до начала четвертого урока и достаточно терпеливо разъяснила ему, как работает принцип лыжного скольжения. Эти десять минут не дали грандиозного результата, но уже непосредственно на уроке физкультуры Антон чувствовал себя гораздо увереннее. Теперь его не заносило из стороны в сторону: следуя советам Полины, он держал спину более согнутой. Он научился правильно орудовать палками и не ходить на лыжах, а скользить. Антон все ещё оставался на маленьком круге, однако советы Полины сделали свое дело: он чувствовал себя уже гораздо спокойнее, пусть и не научился пока что получать удовольствие от перемещения по снегу таким образом. Рома, судя по всему, на остаток этой же недели решил сделать вид, что Антона не существует. И его примеру, судя по всему, последовала вся банда. Даже Семён, к величайшему изумлению, не сказал ему хоть одной гадкой пакости. И хоть Антон всегда был начеку, но внутри робко зарождались мысли: а вдруг это все? Вдруг Антон завоевал себе место под солнцем? Вдруг эта вражда сошла на нет, и они будут сосуществовать хоть и отдаленно друг от друга, но мирно? Возможности проверить эту гипотезу не было, однако пятница понемногу приближалась. Антон расспрашивал Полину о том, как ему стоит одеться и что нести на вечеринку. Однако её эти вопросы смешили: — Ну ты даешь, Антон, — веселилась она. — А чего ты смеешься? — он обиженно нахмурился, — Откуда мне знать, может у вас там община готов? — А вот о таком бы я тебе уж точно сказала бы, — рассмеялась Полина, — На самом деле стиля никакого нет. Я однажды в школьной форме пришла, у меня урок скрипки был. И ничего, все равно посидели хорошо. Приходи, как тебе хочется. А что принести… — Полина задумалась, — Я шоколадки ношу. И печенья. В общем, что-нибудь вкусненькое. Рома с Бяшей иногда пиво приносят. Или сидр. — Кто бы сомневался, — Антон закатил глаза. — А тебя никто пить не заставляет, — поддела его Полина, дружески пихнув плечом, — В общем, ты меня понял. — Ага, понял, — Антон вздохнул. Однако с приближением пятницы он все-таки осознал, что ничего не понял. В голове даже близко не было никаких предположений, как будет выглядеть эта вечеринка. Казалось, что такой недружелюбный на первый взгляд класс будет просто молчать, сидя в одном кабинете и напряженно стискивая в руках пластиковые стаканчики с соком. — Не попробуешь — не узнаешь, — категорически подвела итог в вечер пятницы мама, опираясь о дверной косяк и со смешинками в глазах наблюдая за тем, как Антон в панике носится по комнате, не понимая, что делать с одеждой, — Боже ж ты мой, где ты взял эту рубашку? — она покосилась на лежащее на кровати пестрое нечто, — Скажи честно, когда мы были в шапито, ты же не в туалет отходил, да? — Антон непонимающе выпучил глаза, и мама, приложив пальцы к подбородку, сделала вид будто пыталась что-то вспомнить, — Да-да, припоминаю эту рубашку. Я уверена, что тот дрессировщик с хорьками был в точно такой же… — Хватит издеваться! — хмуро и даже истерически припечатал Антон, глядя, как мама искренне забавляется, — Ты в последние дни слишком разошлась. — Настроение хорошее, — беспечно парировала мама, а затем, скрестив руки на груди, произнесла уже чуть мягче, — Надень свитер свой. Белый который. — Не хочу, — буркнул Антон, — Он всегда пачкается, когда я его надеваю. — Зато он тебе идет. Надень, повод все-таки имеется, — мама развернулась, чтобы выйти, а затем произнесла напоследок, — А ещё постарайся быть аккуратней, и может, обнаружишь, что вещи можно носить даже несколько раз подряд до стирки, — в её голосе звучала усмешка. — Ну спасибо, — с сарказмом протянул Антон, однако над предложением все-таки задумался. Свитер этот он действительно любил. Вязаный, теплый и красивый, он был одной из тех немногих вещей, которые на нем действительно хорошо сидели. Поколебавшись с минуту, он все-таки сложил все вещи, которые успел вытащить и достал из недр шкафа белый, аккуратно сложенный свитер. Обращаясь с ним, как с реликвией, Антон все же надел его на себя и посмотрел в зеркало, радостно ощутив растекающееся внутри удовлетворение. Да, действительно неплохо. Взяв небольшой рюкзак, в котором была газировка и шоколадки, привезенные папой по просьбе Антона, он направился вниз, мельком взглянув на часы. Время было пять, однако на улице было уже достаточно темно. Полина настояла на том, что сама зайдет за ним, и они отправятся к школе, поскольку от его дома идти было ближе. Этим вечером фонари хорошо освещали дорогу, так что тьма не навевала чувство липкого страха. Когда он уже снимал куртку с крючка, в дверь звонко постучали. Уже улыбнувшись, он открыл дверь, наткнувшись на веселую донельзя Полину. — Привет! — отсалютовала она ему, а потом уперла руки в бока, — Ну что, готов? — Ой, даже не зна-аю, — протянул Антон и тут же захихикал, когда она легонько тыкнула его пальцем между ребер, угрожая щекоткой. — Не паясничай давай, — обрубила она, — Я к тебе не зря тащилась через снег, бурю… — в голосе Полины послышалось слишком много трагедии. — Ах, бедная Полина, — он скорбно сложил руки в молитвенном жесте, — Премии королевы драмы тебе не хватает. — Я тоже так считаю, — продолжила буффонаду Полина. Они бы и кривлялись дальше, если бы не подскочили от прозвучавшего за спиной Антона донельзя довольного: — Ну здравствуй. Мама стояла, источая уверенность, и Антон уже видел её «локатор», действующий каждый раз, когда Антон знакомил её с кем-нибудь. — Здравствуйте, — приветливо и вежливо поздоровалась Полина, отбросив всю комичность, — Меня зовут Полина. Я одноклассница Антона. Мама по-доброму усмехнулась: — Я наслышана. Он сто-олько про тебя рассказывал. — Мама, — зашипел Антон, чувствуя, что сейчас своим жаром растопит снег во дворе. Чтобы отвлечься, он поспешил натянуть на себя куртку и принялся за ботинки. — Правда? — Полина, кажется, была готова лопнуть от веселья, — А мне вот про Вас ни слова не говорил, негодяй! — она шутливо пожурила Антона. — Он просто стеснялся, — мама хмыкнула. — Возможно, он опасается Вашего авторитета. — Ты так считаешь? — мама засмеялась. — Я вижу страх в его глазах. Прямо сейчас. — Больше похоже на желание испепелить нас обеих. Не обижайся, Тош, — она потрепала Антона по волосам, а он сердито отвел взгляд, — В общем, — подытожила она, — Сильно там не задерживайтесь. И Антон, — мама красноречиво посмотрела на него, — Постарайся, чтобы мне не пришлось снова доставать аптечку. — Ты только что намекнула, что я постоянно прихожу домой избитый. — Даже не думала, — отмахнулась мама, делая непринужденный вид, — Все, ребята, до скорого. Проведите время хорошо. — До свидания! — Полина радостно махнула ей рукой, и когда они с Антоном уже направлялись к школе, она произнесла с ощутимым в голосе восторгом, — У тебя классная мама. — О да, она просто обожает знакомиться с людьми, — буркнул Антон. — Не обижайся на неё, — Полина заулыбалась, — В конце концов, мы распрощались на хорошей ноте. — Хоть это радует, — вздохнул он. Они проболтали всю дорогу, и Антон успел выяснить, что пары одноклассников, которых он не очень хорошо помнил, не будет из-за болезни. Все остальные же, кто только мог, сразу же заявили, что придут. То есть все остальные. Удивительно, как все желали прийти. Значит эти вечеринки, возможно, действительно проходили неплохо. За эти пятнадцать минут они и не успели заметить, что пришли. Антон застыл напротив здания, передернув плечами и чуть нахмурившись. Школа казалась непривычно мрачной в такой вечер. В некоторых окнах горел свет, но Антон все равно почувствовал себя немного неуютно. — Не переживай, внутри получше, — словно почувствовав его впечатления, поспешила заверить его Полина. В целом, она была права. Внутри было тепло, и уже это наблюдение немного расслабило Антона. Гардероб пустовал, а самой женщины, раздающей номерки, уже давно не было. Школа была непривычно тихой, но такой она ему даже нравилась. Было тепло и спокойно. Полина сняла верхнюю одежду, и Антон понял, как непривычно ему было видеть её не в школьной форме. На ней были штаны, по цвету напоминающие синеву ночного неба и достаточно резко выделяющийся свитер ярко-желтого, буквально кричащего цвета. Однако он делал образ Полины невероятно теплым. Зайдя в гардероб самостоятельно, они повесили куртки и направились к лестничной площадке. — Катя должна была взять ключ от двадцать третьего… — мимолетом бросила Полина, пока они преодолевали последние ступеньки и направились к соответствующему кабинету. Когда они уже подошли к двери, Антон услышал царящий за ней галдеж и понял, что вечеринка, какой её расписывала Полина, действительно была вечеринкой. Как только дверь в класс открылась, Антон увидел своих одноклассников, одетых кто как. У каждого в руке было по стакану, заполненному шипящей жидкостью. На столе была целая куча сладостей самых разных видов, так что создавалось впечатление, что никто отсюда не уйдет голодным. И, что приятно удивило Антона, их встретили радостным улюлюканьем, от чего настроение значительно улучшилось. Он даже чуть улыбнулся. — Наконец-то вы пришли! — к ним подошла Арина, которая в своей объемной одежде казалась ещё тоньше. Антон, вспомнив её робость на первом уроке лыж, понял, что сейчас она куда более естественная и непринужденная, а значит и ему нечего опасаться, поскольку здесь никто не пришел пускать слухи или осуждать кого-то. Здесь все хотят приятно провести время. — Заждались, блин, — буркнула неожиданно появившаяся Катя и завалилась на Полину, приобняв её за плечи, — Ну что, — она посмотрела на них ясными светлыми глазами, — Выкладывайте сладости. Семён пришел голодным, и я подозреваю, что он выжрет тут все, — она закатила глаза, и Антон даже немного ошалел от того, насколько вольно Катя позволила себе выражаться в отношении Бабурина. Все ещё пребывая в некой прострации, Антон расстегнул свой рюкзак и вытащил оттуда почти дюжину плиток шоколада и пару бутылок газировки. — Неплохо, — произнесла Катя и охотно забрала все это добро у него из рук, а сам Антон не успел даже слова сказать. Он обратил внимание, что Катя, несмотря на то, что обращается к ним обоим, все ещё избегает напрямую контактировать с Антоном. Она даже в глаза ему не смотрела. Неужели её личная неприязнь настолько велика? Или же слухов опасаться стоит даже здесь, в таком веселом и простом месте? — Расслабься, — произнесла Полина, утаскивая его к двум свободным стульям, что уже ожидали их. Антон бы ответил ей, но взгляд его внезапно зацепился за стоящих в центре класса Бяшу и Ромку. Они, стараясь действовать аккуратно, открывали бутылку сидра, используя открывашку из-за специфической крышки. Как только раздался щелчок открывшейся бутылки, по классу пронесся оживленный шум. Они оба были одеты в одежду спокойных и даже темных оттенков. На Роме был темно-зеленый свитер с горлом, а закатанные рукава открывали вид на его руки, светлая кожа которых матово поблескивала в этом освещении. В этом свитере и синих джинсах Рома был настолько непривычным и повседневным, что Антон, возможно, даже не сразу узнал его. На Бяше красовалась черная кофта, которая болталась на нем, однако она выглядела теплой и большой, так что выглядел он даже в некоторой степени уютным. Бяша сидел на парте, закинув одну ногу на ногу, и выглядел он очень радостным и веселым, будто эту вечеринку ждал очень давно. За спиной Бяши была видна гитара, и Антон догадался, откуда будет музыка, которую обещала Полина, ведь звуковую систему приобрести было очень сложно, а значит музыка была живая. Антона все ещё беспокоило чувство, будто что-то происходит неправильно. Когда он брал стакан сидра, протянутый ему Полиной, то не совсем понимал, что делает. Но когда пряная горечь осела на языке, Антон все же решил поплыть по течению и осушил стакан, который вскоре наполнился вновь. — Ром, признавайся! — крикнул кто-то с другого угла класса, и Антон, задумчиво жевавший эклер, навострил уши, — Гитару принес, а молчишь только так! Че выучил-то? Или сегодня без твоих завываний? Ромка, едва услышал первую часть фразы, заулыбался довольно и протянул охотно: — Ой, заткнись, Тихон, — сбоку засмеялись, — Выучить-то выучил. Момента ждал. Антон даже выпал в осадок. Он впервые видел, чтобы Рома с кем-то так непринужденно разговаривал. Держа в руках пластиковый стакан с пивом и развалившись на школьном стуле, как на троне, Рома смотрелся будто в своей стихии. «Девчонкам такие парни нравятся» — внезапно подумал Антон, и, несмотря на абсурдность направления собственных мыслей, не мог не продолжить думать об этом. Действительно, Ромка бы многим девчонкам понравился. Они любят сильных и надежных, а он вполне походил на образ парня, за которым «как за каменной стеной». Плюс он был достаточно… раскрепощенным и расслабленным сейчас. Вся его поза говорила о расслабленности и уверенности в себе. Такие хулиганы наверняка зависают на подобных вечеринках, где много девушек, которые хотят себе отбить «хулигана покруче». У Ромы, в отличие от Антона, возможно, было много подружек… Антон воззрился на свой стакан с покачивающимся на дне сидром так, будто он был виновником всех его бед. О чем Антон только что думал? Почему он вообще стал об этом думать? К чему сравнивать Рому с собой? Этот сидр явно хреново действует на него, поскольку такой бред не вращался в голове Антона уже очень давно. — Ну так пой, соловей, — хмыкнул тот самый Тихон, а затем поднял зажатый стакан в руке и отсалютовал, — Твое здоровье. — Ага, — Рома чуть улыбнулся, а затем, осушив свой стакан с пивом, приподнялся со своего стула и направился к гитаре, которая была у стены, рядом с доской, — Ну, петь так петь. Антон недоверчиво покосился на эту картину. Гитара была довольно потрепанной и выглядела так, будто Рома одолжил её у кого-то или получил по наследству, нежели купил для себя. Однако настраивал он её с такой любовью, что Антон понял, что гитара определенно его. — Значит, ты про эту музыку говорила? — поинтересовался он шепотом у Полины. Та закивала. Её глаза сияли, а на щеках уже выступил румянец. Её стакан с пивом был уже практически пуст, и Антон усмехнулся, глядя на свою подругу. Он не осуждал пьянство или желание напиться, наоборот, иногда оно ему было даже знакомо. Так что приятно было видеть, как всегда сдержанная и спокойная Полина отпускает себя и расслабляется хотя бы на один вечер. — Тебе понравится, — шепнула она с зарождающимся в голосе нетерпеливым предвкушением. — Скорее всего, ты права, — тихо произнес он, глядя, как Рома, закончив с настройкой, устроился на стуле поудобней и любовно перебрал гитарные струны. Антон неожиданно для себя пришел к выводу, что Роме так даже идет. С гитарой он выглядел очень привычным и приятным, эта картина даже выглядела теплой. В такие моменты Рома переставал хмурить брови или скалить зубы, так что все морщинки сходили с его лица, делая его спокойным и расслабленным. Так что Рома сейчас выглядел очень… мирным. — Что петь будешь? — поинтересовалась Арина, положив подбородок на сложенные руки и болтая ногами. — Сегодня по херне, — отозвался Ромка, — Только пара песен. — Зато я такую страшилку приготовил, на! — завопил Бяша, улыбаясь во все зубы, — Проверять когда пойдем, обосремся все! Проверять? Антон растерянно покосился на своих одноклассников, однако ни у кого на лице, в отличие от него, не было и тени удивления. Что значит «проверять»? Пойти на место действия? Или ходить по темной школе пощекотать нервы? Или призвать кого-то? Все варианты звучали достаточно ребячески, но Антон знал, что содрогался, стоило ему представить каждый из них. После того, как в двенадцать его терзали кошмары, а Оля мучилась от бессонницы и говорила про «сову», являющуюся ей во снах, он далеко не так просто относится к темноте, пугающим историям и попыткам кого-то напугать его. — А проверять куда пойдем? — поинтересовалась Катя, скрестив руки на груди. Единственное, что объединяло её с Антоном, так это то, что от самой затеи она не была в таком восторге, как все остальные. — Потом узнаешь, — отбрил Ромка, а потом, завидев её сузившиеся глаза, закатил глаза и пояснил, — Да не ссы, Смирнова, мы в ебеня тебя не потащим. Домой вернешься. — Ну спасибо, утешил, — Катя фыркнула, но вопросы дальше задавать не стала. Она, как и все остальные, застыла в любопытстве, ожидая, что же зазвучит сейчас. Metal family — История Сосны Вскоре практически все разговоры сошли на нет, и взгляды многих воззрились на Ромку, сидящего на стуле посреди класса. С первыми же нотами, зазвучавшими с касанием его огрубевших пальцев к струнам, мысли Антона будто замерли и растворились, как по щелчку включателя растворяются тени в комнате. Бяша придвинулся чуть ближе к Ромке, возможно, они либо поют вместе, либо он иногда подхватывает отдельные строчки. А может Бяша просто хотел слышать песню лучше. Как только Рома начал петь, Антон будто услышал его впервые. У Ромки голос был хриплый и грубоватый, как скрежет камня о камень, но сейчас он был непривычно певучим, словно Рома вывел для себя безупречную формулу пения, и в тот момент все: и музыка, и помещение, и публика, и гитара — все работало на пользу Ромки. Песня была крайне странной и непонятной, первые же строчки сбили Антона с толку. Рома пел про сосну, родившуюся с рассказчиком в один день. Сам объект пения был действительно эксцентричным, и Антон даже не сразу понял, что речь идет о дереве. Но тем не менее, песня звучала крайне уютно, и в ней было то очарование, которого была лишена куда более «осмысленная» музыка. Некоторые посмеивались на отдельных строчках, а сама Полина покачивала головой и время от времени притоптывала в такт ногой. Бяша не упускал возможности подхватить пение, и его куда более высокий голос звучал совершенно иначе, нежели Ромин, и их дуэт был нескладным и не особо мелодичным, однако было видно, насколько им весело петь вместе. Они радостно выкрикивали «Растет сосна!», «А с ней и я!», что звучало, как бравый клич. Иногда они не могли сдержать смешков, и, пожалуй, хотя бы из-за этого можно было закрыть глаза на все непопадания в такты или нестройность. Они пели настолько от души, что любые недостатки размывались. — Прошло-о лет, наверное, шестнадцать, — перешел ко второму куплету Ромка, не убирая улыбки с лица, — И-и стал я под тобой девчонок лапать, — некоторые взорвались смехом, и даже Полина прикрыла рот ладонью, стараясь не хихикать слишком громко. Песня действительно становилась все более чудной, однако к концу подвелась мрачная мораль, и Антон с удивлением обнаружил, что даже заслушался, наблюдая за судьбой сосны и рассказчика. Рома убрал пальцы от гитарных струн, и класс наполнился шумом аплодисментов и даже посвистываниями. Бяша шутливо раскланивался, выкрикивая чересчур официальное «Спасибо, благодарю!», а Рома сидел с таким лицом, словно только и ждал этой похвалы в свой адрес. Впрочем, оно и немудрено. Он посмотрел на Полину, и та махнула ему, подмигнув в качестве поддержки, и даже наблюдая со своего места за Ромой, Антон уловил, насколько же изменился его взгляд. Ну и чудеса творит влюбленность. Она даже способна сделать желе из такого хулигана, как Рома. — Ну как, скажи, правда здорово? — Полина потрясла его, и Антон издал смешок, тронутый тем фактом, как важно для неё его веселье. Она действительно так искренне хотела, чтобы он наслаждался времяпрепровождением вместе с ней, и пудрить ей мозги Антон не собирался ни в коем случае. — Честно, я готовился к худшему, — Антон оглядел висящие на доске огоньки, которые создавали впечатление праздника, — Но все вышло гораздо лучше, чем я ожидал. Мне правда очень нравится. Полина, услышав это, буквально засветилась от гордости. Похоже, Антон сказал ей то, что она хотела услышать больше всего. Она отпила немного от своего стакана, и, отправив в рот кусочек шоколада с орехами, прогудела: — То ли ещё будет! Своим обещаниям она осталась верна. Рома пел ещё несколько раз вместе с Бяшей, и под конец песен они особо расходились, то припрыгивая, то притоптывая, то вопя нечто нечленораздельное. Иногда Бяша приплясывал в такт музыке, выкрикивая строчки куплетов, тем самым привлекая к себе внимание. Таким образом, ни одно выступление хулиганов не прошло мимо Антона. Они обладали замечательными навыками привлечения внимания к себе. И им это удавалось очень хорошо. Удивительно, но во всей происходящей гуще событий Антон все равно чувствовал себя здорово. Он успел поговорить с некоторыми своими одноклассниками, с кем-то посмеяться, съесть много шоколада и вдоволь наслушаться смешных историй про учителей. Удивительно, но такой недружелюбный на первый взгляд класс оказался полным веселыми и искренними людьми, просто у них не было шанса раскрыть себя. Они сидели с Полиной вместе за одной партой, перебирая общие темы. Несколько минут назад с ними сидела Арина, но потом ей пришлось отойти, поскольку её позвала какая-то девушка, которую пока Антон не знал по имени. Арина, между прочим, оказалась очень веселой и доброй, несмотря на свой крайне робкий и нелюдимый внешний вид. Здесь ей удалось раскрепоститься, и даже Антон почувствовал себя куда более спокойно, общаясь с одноклассниками на равных и распивая напитки со сладостями со своей подругой. — А вот ты знал, — с придыханием говорила Полина спустя какое-то время, с философским видом покачивая стакан, в котором плескался сидр, — Что скрипичный смычок из волос состоит? — Чего? — Антон заторможенно перевел на неё взгляд и озадаченно приподнял бровь. У Полины уже изрядно разрумянились щеки и она, цокнув, произнесла уже чуть громче: — Что в скрипичном смычке волосы! Антон молча смотрел на неё пару секунд, а потом выдавил с такой неловкостью, будто он действительно забыл что-то очень важное. — Ну… Нет. — А вот знай, — весело протянула Полина и чуть откинулась на спинку стула, — Там почти больше двухсот волос жеребца! — Это любопытно, — кивнул он машинально, — Но… К чему ты это? Мы же про песни говорили… — Что значит к чему? Чтобы ты знал, что смычок нельзя трогать, особенно волос! — Полина буквально тыкнула ему этим фактом, и Антону ничего не оставалось, как сдаться перед ней и её необычной логикой. Поэтому, едва сдерживая смех из-за чудаковатого состояния подруги, он серьёзно произнес: — Хорошо… Я запомню это, Полин. Она кивнула удовлетворенно и уже хотела что-то сказать, как в классе выключился свет, и в темноте, освещаемой лишь огоньками, раздался зловещий голос Бяши, мертвенно процедившего: — Ну а теперь в сторону разговорчики, на, — он прошел к стоящему в центре класса стулу, где до этого сидел Ромка, любезно освободивший ему место. Усевшись как следует, Бяша осветил фонариком свое лицо, ставшее жутковатым, и в классе установилась тишина, — Настало время для страшных историй, на, — его кожа была мертвенно-бледного оттенка, который, в целом, вписывался в окружающую обстановку, — Сегодня у нас одна страшная история, но она будет настолько жуткой, на, что вам сложно будет дрыхнуть спокойно… — он прикрыл глаза, а затем заговорил практически шепотом, из-за чего в классе установилась гробовая тишина, поскольку каждый хотел услышать историю, — Эта история о девочке, которая жила здесь не так давно, может, лет десять-пятнадцать назад… Антон, подпирая щеку ладонью, вслушивался в рассказ, и по мере продолжения, сидр постепенно выветривался из его головы. — Жила тут девочка Эля. Обычная такая, было ей лет двенадцать, — из голоса Бяши пропали всякие шутливые интонации, и теперь он звучал так серьёзно, что Антон бы в жизни не угадал обладателя этой интонации, — И хоть имя было у неё миленькое и девчачье, её никто не выносил… Она вечно бегала с пацанами по дворам и огородам, тырила яблоки и ягоды с деревьев, кидалась яйцами в окна… Мамка её вечно получала выговоры от бабок и других жителей поселка, но поделать с Элей ничего не могла… Так и приходилось терпеть её выходки, потому что она была неуправляемой. Но что самое проблемное: была у Эли такая особенность. Она всех вечно брала на слабо. И сама любила делать что-то на спор. Украсть чето из магазина, наехать на алкаша по дороге, напугать бабок, сидящих на лавочке. Так что знали её по всему поселку… — по мере продолжения истории, Антон продолжал чувствовать что-то жуткое и неладное, потихоньку подступающее к нему, — Но в один момент Эля перегнула со спорами и взяла мальчишек на слабо: пробраться в заброшенное здание в поселке, которое все старались избегать, потому что однажды там было убийство… В новый год батя забил молотом всю свою семью, и поговаривали, что там даже оставалась кровь на стенах, которую никто не мог убрать. Кто-то говорил, что там живут наркоманы и убийцы. Кто-то — что там нечисть лютая, и хер ты оттуда выйдешь, если зайдешь, — Бяша сделал драматичную паузу, — Но Эля не боялась. Поэтому на спор нужно было пробраться в эту заброшку. Зайти туда и высунуться из окна, чтобы доказать, что ты на самом деле зашел внутрь. В итоге мальчишки отказались это делать, а Эля начала называть их зассыхами и девчонками. И тогда они спросили Элю, почему это она сама не пойдет в это здание и не высунется из окна. Но она не заколебалась, — Бяша сглотнул и продолжил, — Молча развернулась и пошла в здание. Пацаны в полной тишине стояли и ждали её. Было уже темно, поэтому внутри ничего нельзя было разглядеть. Не прошло и пары минут, как она высунулась из второго этажа, показала им язык и крикнула, что нет тут ничего, и все байки — полная брехня. Когда она возвращалась, они ждали её дольше, чем когда она вошла, и уже запереживали, но она спокойно вышла оттуда и начала дразниться, что они зассали. Но мальчишки не стали пытаться спорить, и просто пошли домой вместе с ней, — Антон понял, что ему становится не по себе. Бяша умело менял свою интонацию, выдерживал паузы в нужных местах. Словом: слушать было достаточно интересно, чтобы ни на что не отвлекаться, — Все улеглись спать и забыли бы об этом дне, если бы одного из пацанов с утра не разбудила мама и не начала заваливать вопросами, мол, где Элька? Вы её вчера проводили? А видели, как она зашла в дом? Никто не понимал, в чем дело, потому что мама Эли сказала, что она так и не вернулась тем вечером. Мальчишки не стали тянуть кота за… хвост и сразу же рассказали, куда они ходили прошлым вечером. Все поняли, что дело неладное, потому что мальчики видели, как Эля шла в сторону своего дома и не могло с ней ничего случиться. Её искали по всему поселку, и никто не знал, что же все-таки с ней случилось. Пацаны думали, что она в последний момент не стала заходить в свой дом, а отправилась в другое место, но ничего не было известно. Так прошел день, потом ещё один, неделя и ещё одна. Мама Эли смирилась с тем, что та пропала и прекратила поиски. Мальчишки вскоре перестали гулять и без неё банда распалась. И на этом бы все могло закончиться, если бы не жуткие события дальше… — Бяша замолчал, и пауза постепенно затягивала. — Ну не томи ты, придурок, — зашипела Катя, ежась на своем школьном стуле и оглядываясь по сторонам. В истории не было вроде ничего страшного, однако становилось не по себе от обстановки и интонации Бяши. Тот без всяких препираний продолжил: — Многие стали поговаривать, что Элькина мама поехала крышей. Она стала какой-то забитой, от тени собственной шарахалась. Днями из дома не выходила. Мужа у неё не было, и жила она одна. В итоге, когда её окончательно доконали расспросами, что случилось, она реветь начала и сказала, что больше не может, что сил её нет. Призналась, что Элька стала приходить к ней по ночам. Но не во снах. А по-настоящему. Кричала за окнами, хохотала, как ненормальная. Рыдала и орала «Забыла меня? Забыла? А я лежу там, лежу, нет мне покоя! Открой окно! Открой, или слабо тебе?». Приходила каждую ночь, стучала по окнам, долбила в двери, и весь дом ходуном ходил. Каждый раз у Эльки было разное настроение. То она плакала и просила «Мне очень холодно, впусти меня», то визжала, как резаная и угрожала «Открой окно, сука! Или я тебе глаза выколю, когда спать будешь!», то просто веселилась и сводила мать с ума. Когда она плакала, то матери её было плохо, и она все хотела впустить её. И непонятно, что это было. То Элька над её мозгами шаманила, или мамка забывать стала, что за окнами точно не её дочка ходила. Потом преследовать она стала и пацанов. Смотрела на них в зеркале, в отражениях воды и даже на дне стаканов она отражалась. Она издевалась над ними, говорила «Зассал пойти туда, да? А я вот нет, смотри че могу» и ломилась в окна со всех сторон одновременно, — Антон сглотнул, — Никто не знает, что же все-таки произошло, но нашли маму Эльки в доме, всю побелевшую. Врачи потом сказали, что сердце не выдержало. А в доме все иконки, которые у мамы были, попадали или треснули. Поняли все, что завелась в поселке лютая нечисть. А мама Эли либо не сдержалась и открыла окно, чтобы впустить её, либо Элька сама нашла способ пробраться внутрь дома. Продолжала Элька и мальчишек преследовать до тех пор, пока они не выдержали и пошли в милицию за помощью. Они все думали, что Элька кричала про то, что она «лежит там, и нет ей покоя», и решили пойти проверить то здание, только уже с милицейскими. И в этот раз они её нашли. Мальчишки не смогли смотреть и сразу же выбежали из здания, потому что они все место прочесали, а обнаружилась она в самой дальней части здания, куда ни за что не успела бы добраться за несколько минут в той темноте, — Бяша замолчал на несколько секунд, чтобы дать остальным время на догадки, — А значит утащили её туда, — у Антона от копчика до затылка пробежали стада мурашек, а на руках волоски встали дыбом, — Собирали Эльку по частям. За все это время от неё почти только косточки остались. Узнали только по волосам, что на ней остались и одежде, которая была хоть и разорвана вся, но понять, кто её носил, можно было. От Эльки ничего почти не осталось, везде не доставало костей, кроме правой руки. Она полностью нетронутой была, а это знак был. Правая рука святой считалась, вот как. А значит точно нечисть была, иначе кого пацаны тогда провожали до дома? Точно черта в поселок притащили. После этого Эльку в склепе захоронили. И как следует захоронили, чтобы дух не выбрался далеко от этого склепа. Маму её оставили на кладбище, чтобы дочка не мучила её и после смерти. Может, ходит ещё Элька по окрестностям, да и ищет, кого бы с ума свести. А здание то снесли. Построить ничего нельзя было, а жути оно наводило, так что кирпича от него не осталось, и стоит там пустырь теперь. Зато склеп, где Элька захоронена, остался, — на лице Бяши появилась жутковатая ухмылка, — Так что сегодня, на, — и вновь вернулась его прежняя интонация, то самое блеяние, по которому он так запомнился Антону, — Мы пойдем туда… — На кладбище?! — возмущенно завопила Катя, резко встав из-за парты, и после столь долгих минут тишины, её громкий голос очень сильно резанул по ушам, и Антон скривился, — Ну уж нет, это слишком даже для вас! Ни за что! — её тон не терпел возражений. По классу прокатился неуверенный гул голосов и шепота, который говорил о том, что остальные либо поддерживают Катю, либо заинтересованы в идее пойти и проверить, что же там. Антон тоже находился в смешанных ощущениях. С одной стороны он все ещё находился под впечатлением от истории и был бы не против сходить туда и узнать больше, с другой же стороны перспектива идти в такую темень на кладбище казалась ему ужасной и глупой, и с ещё одной, чуть более робкой — он не хотел быть трусом, так что если большинство согласится пойти туда, то и Антону придется. — А никто туда не тащит тебя, Смирнова, — протянул Ромка, поднимаясь из-за стула, — А уж если ты настолько ссышь, то спокуха, на кладбище нам переться не понадобится, — он выгнул бровь, повернувшись к Бяше, и тот продолжил: — Не на кладбище Элька захоронена, на. Мужики побоялись там её хоронить. Там ведь и бабки их, и родственники. А тут нечисть такая. Так что стоит этот склеп в другом месте. В тени он на гараж кажется похожим. На черный такой, на. — Слыхала? — Ромка торжествующе посмотрел на замолчавшую Катю и скрестил руки на груди, — Никакого кладбища. Полянка простая, ну? — А где вы вообще про это место узнали? А про историю? — с вызовом спросила у них Катя. — Секрет, — отрезал Рома, а затем категорически подвел итог, — Все, харе с расспросами. Либо идете, либо нет. Это недалеко отсюда. Руки поднимайте, кто готов. Поначалу Антон нашел это смехотворным и был убежден в том, что после этих речей вряд ли кто-то согласится на подобную авантюру. Ему и самому-то не хотелось переться к этому чертовому склепу. Но с каждой секундой в воздух неуверенно поднималось все больше и больше рук, чьи обладатели, хоть и выражали робость, все же были готовы. Даже Полина, поколебавшись, все же вытянула руку наверх. Антон ошарашенно посмотрел на неё, а затем понял, что, включая его, руки не подняли только пара человек. Он осознал, что сейчас для него настал момент принять решение. И в ту же секунду Антон столкнулся взглядом с Ромкой, который так насмешливо смотрел на него, словно только и ждал возможности обсмеять. Он даже открыл рот, наверняка, чтобы кинуть какую-нибудь гадость, но Антон поспешил опередить его, подняв руку вверх. Но, вопреки его ожиданиям, улыбка на лице Ромки стала только шире, словно он и ждал этого момента. Теперь Антон поставил под сомнение правильность своего поступка. По итогу даже тем, кто не решился пойти в склеп, пришлось это сделать, поскольку оставаться одним в почти что полностью пустой школе после таких историй совершенно не хотелось. Странность и какая-то абсурдность происходящего все больше давила на него, пока он спускался на первый этаж, пока натягивал на себя куртку и пока хрустел снегом по дороге к этому склепу. И ещё больше его напрягала Полина, которая, хоть и волновалась, но предвкушения и интереса в ней было гораздо больше, нежели страха. Поэтому он не упустил возможности и сказал тихо, так, чтобы только они оба слышали: — А вот про это ты мне не рассказывала. — Нет, вот про это бы я тебе точно рассказала, — она чуть нервно улыбнулась. — Ты сказала, что вы потом ходите в места, которые в страшилках упоминались. Но, блин, серьёзно? Это ж склеп. — Теоретически — да, — голос её стал более нерешительным, — Но это же недалеко, и мы просто посмотрим, а потом сразу же вернемся. — Ну-ну, — с сомнительным видом протянул Антон. Она виновато потупила взгляд и произнесла: — Ну, в этот раз, да. Они перегнули палку. Но до этого тебе же все нравилось, да? — её взгляд был взволнованным, — Это на минут пятнадцать, потом мы вернемся, и все продолжится. Не переживай. — Я больше насторожен, чем в переживаниях, — хмыкнул он, и на этом диалог закончился. Чувство смутной тревоги не покидало его до самого того момента, пока они не застыли перед небольшой постройкой, которая действительно напоминала гараж, если не приглядываться и смотреть только на контуры. Склеп был максимально простой, без всяких надписей, если не считать всякие граффити и неприличные слова. В основном, той жути, которой Антон ожидал, не было, и он немного расслабился. — Вот и Элькин склеп, — с каким-то даже торжеством произнес Рома. — А нечисти-то не видать, — протянул Семён, которого Антон, почему-то, заметил только сейчас. И почему-то Бабурин казался ему неестественным, точно подыгрывал Ромке и Бяше, а потому Антон весь напрягся, предчувствуя что-то странное. Эти трое вели себя сегодня не так, как обычно. Их переглядки и улыбки говорили о том, что они подают друг другу какие-то сигналы, понятные только им. Возможно, сейчас, настал апогей того, чего они так ждали, и Антон, судя по их частым взглядам, догадывался, на кого все это нацеливалось, но ему, все же, не шибко хотелось верить. Ну не станут же они творить какую-то чертовщину на глазах у всех. — Так дух там её заперт, на, — прокрякал Бяша, подходя к дверям склепа, — Она, наверное, выйти не может. — Вы что, открывать дверь собрались? — Полина посмотрела на них, как на сумасшедших, и ей уже совершенно точно не нравилась эта затея. — Ну да, а что? — беспечно кинул Ромка, подходя вместе с Бяшей ко входу в склеп. Антон вместе с Полиной стоял очень близко к дверям, поэтому у него по спине пробежали мурашки, как только три хулигана вплотную приблизились ко входу, — Это ж не могила. — Так нельзя! — возразила Полина, и уже никакой сидр не мог заставить её влиться в эту затею, так что она отказалась насовсем. — А мне вот интересно, — подал внезапно голос тот самый Тихон. Он посмотрел на Полину с вызовом и скрестил руки на груди. — Тихонов, — произнесла устало Катя, — Если тебе жить надоело, то пожалуйста, — она махнула рукой, — Я сюда не склеп пришла вскрывать, а просто поглазеть на место. Поглазела, и мне хватило. Я пас, — она отвернулась в сторону, отказываясь действовать дальше, — Это же… Как вторжение. — Да кто тебе сказал, — Ромка с нескрываемым раздражением повернулся к ней, — Что там вообще кто-то есть? Смирнова, это, блять, страшилки. И сюда мы их пришли проверять, — он усмехнулся, — Но никто не сказал, что там реально лежит Элька. — И никто не сказал, что её там нет, — Катя категорично скрестила руки на груди и помотала головой, будто бы уходя в отрицание. — Бля-я, ну вы и сявки трусливые, — раздраженно протянул Семён, — Дверь всего-то открыть, а вы врассыпную. — Раз тебе так надо — сам и открывай, — отрезала Катя, и, судя по молчанию, большинство стоящих тут были с ней согласны. — И открою, — Семён выпятил грудь и прошествовал к двери. Антон взглянул на это с недоумением. Зачем трем здоровым парням открывать дверь всем вместе? Но когда прошло уже почти с полминуты, он все же понял, что к чему. Время и холодное время года сказались на двери — она заржавела и, более того, хорошенько примерзла к косяку, из-за чего открыть её не представлялось возможности. Трое тужились, но дверь отказывалась отходить больше, чем на пару сантиметров. Антон, наблюдая за этим, все ещё был в смешанных чувствах. Есть ли какой-то смысл, чтобы так старательно пытаться открыть дверь, которая не поддается? Что же находится такое в этом склепе, что они настолько рьяно хотят пробраться туда? К Кате понемногу стали подходить остальные ребята и обсуждать происходящее, и Антон, стоя рядом со входом в склеп и наблюдающим за всем этим, слышал лишь обрывки фраз, долетающих до него: «бред», «клоунада», «жалкие попытки…». Он однозначно был на её стороне, но так же сильно ему хотелось посмотреть, чем же все-таки обернутся попытки этих троих открыть склеп. — Петров, — прохрипел Рома, поворачиваясь к нему, и Антон внезапно почувствовал, что то ощущение тревоги, которое преследовало его от самой школы, сейчас обострилось в тысячекратно. — Что? — голос его был больше похож на карканье вороны и совершенно не был таким уверенным и спокойным, как ему хотелось. — Помоги-ка нам, — возможно, Антону показалось. Возможно, его паранойя уже достигла небывалых высот и просто мешала ему жить спокойно. Но Антон был готов поклясться, что он видел сквозящее в лице Ромы сквозь наигранную усталость чистейшее ехидство. — Я устал, выбери кого-то другого, — безразлично произнес он, стараясь сделать вид, что ему глубоко наплевать на эту придурочную затею и участие принимать он в этом уж точно не будет. — Да что ты опять начинаешь, на, — рыкнул устало Бяша и запричитал, — Помочь же просто попросили. Уж ты-то должен был не зассать. — Да, Петров, — подхватил Рома, — Ты действительно устал, — интонация Ромки стала вкрадчивой, — Или ты на самом деле чего-то боишься? Не в лоб, а в глаз. Теперь Антон понял, чего Рома добивался на этот раз. Эта была не провокация, а вызов. При всем классе он ставил Антона в неловкое положение, чтобы не дать Антону иного выбора, кроме как помогать в их идиотской затее. И самой большой проблемой было то, что любая попытка Антона отказаться от этого будет выглядеть как оправдание или малодушное увиливание. Да, таковым его не сочтут некоторые. Но эти некоторые были лишь единицами, в то время как остальные подумают именно так. Антон стиснул зубы и сжал кулаки, с трудом найдя в себе самообладание, чтобы выдохнуть и сделать пару тяжелых шагов в сторону входа склепа, стараясь не смотреть на Полину. Уголки Роминых губ изогнулись в торжествующей улыбке, и он протянул: — Во-от так бы сразу. Антон посмотрел на него с нескрываемым бешенством. «Нравится чувствовать, будто я, как пес, подбежал помогать тебе? Мразь» Ни сказав больше и слова, он схватился за ручку железной двери и потянул её на себя, как следует, лишь бы все это закончилось. Стоило признать, что помощь действительно была необходима, так как дверь хорошенько примерзла, и отодрать её от косяка было нелегко. Однако помощь Антона, возможно, сделала свое дело. Стоило ему поднапрячься, как дверь все же смогла отойти, и, под торжествующий выдох Ромки «Ну наконец-то», Антону открылась чернь. Причем такая, что создавалось впечатление, будто кто-то капнул на мир чернилами. У Антона внутри что-то сжалось, когда он увидел небольшую лестницу, припорошенную снегом. Она была небольшой и вела вниз, и где-то на четвертой ступеньке её окончательно проглатывала темнота. Оттуда повеяло таким холодом, что Антону захотелось отшатнуться. Однако в тот момент… Именно в тот момент произошло то, к чему вело все это чертово чувство тревоги, которое не отпускало Антона с самой школы. Его толкнули. Причем не случайно, нет. Не задели, не пихнули плечом. Наоборот. Кто-то, по голосу звучавший как Семён, с гадким смехом рявкнул «Берегись!» и как следует толкнул Антона ладонью в спину. Внутри все сжалось до невозможности, и Антон даже не успел понять, как двигалось его тело. Он даже не совсем был уверен, что помнил, что сделал. То, что сохранилось фрагментами в его сознании, составляло следующее: Каким-то нечеловеческим образом Антон сумел вывернуться. Да, пускай он и был спиной к этой тьме, зато смотрел лицом на мир. В те мгновения он как-то выхватил лица этих уродов, меняющихся с оживленных и веселых на ошарашенные. Воспаленный мозг не соображал, что делать, но инстинкты все сделали за него: схватиться. За что угодно. За любой объект, который мог бы помочь избежать ему падения в чернь склепа. И этим «что-то» оказался рукав чьей-то куртки. Кожаной и черной. Затем мир начал отдаляться от него, становилось все темнее по мере того, как Антон заваливался назад. Тот, за кого он схватился, видимо, тоже не удержал равновесие, поэтому у него сработал точно тот же рефлекс, что и у Антона: ухватиться за что-то. Только справился он с этим из рук вон плохо, учитывая то, насколько велика была разница. Две секунды назад он был готов гоготать вместе со своими товарищами, а теперь — летел вниз. Ручки двери склепа в последние секунды падения выскользнула из ослабевших пальцев. Антон услышал жуткий хлопок и с ужасом осознал: хлопнула дверь склепа, погрузив их обоих в темноту. Об этом он успел подумать за доли секунд до того, что весь его мир вспыхнул белым. — Блядь! — рявкнули над ухом, брыкаясь, пока они летели по лестнице, но Антон вцепился мертвой хваткой. Пускай только попробует выкарабкаться. Пускай только попытается, гнида. Антон проведет его по каждой ступени самолично. Мысль «Не отпускать» держалась в его голове так же отчетливо, как и «Как же больно». Антон даже не знал, где конкретно болело. Было стойкое чувство, будто его избивали дюжина человек от всей души одновременно. Вначале голова, потом ребра, руки… Под удар попадало все, и Антон, изнывающий от болезненных ощущений, лишь надеялся, что его соседу приходится также несладко. Полет по лестнице казался бесконечным, несмотря на тот факт, что она не была шибко длинной. Антон лишь помнил, что когда он приземлился, то в ушах стоял кошмарный перезвон, плюс ко всему, он здорово приложился подбородком о каменистый пол. Рома, который болезненно что-то выдохнул, откатился немного в сторону и, судя по резким выдохам, пытался прийти в себя. Антон подрагивал от боли. Его тело вопило, а до самых кончиков пальцев и волос струилась кошмарная агония. Так больно ему не было давно, несмотря на то, что толстая куртка ещё немного смягчила падение. — Блять! — рыкнул Ромка ещё раз, и Антон, который имел возможность только слышать его в такой жуткой темноте, услышал отчаяние в его голосе, — Какого хера, Сёма?! — заорал он, — Открой дверь! — Не получается! — крикнули с той стороны, и дверь, судя по звукам, заходила ходуном от отчаянных попыток открыть её. — Ты, блять, издеваешься?! — казалось, что орать громче просто невозможно, но Рома доказывал обратное с невероятным успехом, — Что значит не получается? — То и значит, на! — испуганно проблеял Бяша чуть более приглушенно, — Нужно время! Такого трехэтажного мата Антон не слышал давно. Крики Ромы пробивались в его сознание даже сквозь пелену боли. Он едва подавил болезненный стон, когда смог принять сидячее положение. Здесь, внизу, было просто чудовищно холодно, и Антон чувствовал, что любой его выдох мог превратиться в иней. Толкнули. Гребанные. Сучьи. Мрази. Выждали момент, пока он максимально беззащитен. Когда даже не видел их и помог с этой треклятой дверью, не имея никаких подлых целей. Поступили, как крысы. И ведь прекрасно знали, что Антон мог упасть. Только вот не ждали, что Ромку Антон утащит за собой. И что они застрянут здесь. Ему захотелось горько засмеяться. И рвать на себе волосы. И он тоже хорош. Как он мог позволить себе настолько потерять бдительность, чтобы эти мрази воспользовались его неведением? Настолько убедил себя в том, что все кончено, что теперь они просто будут жить так, будто друг друга не замечают, что позволил себе забыться и повернуться к ним спиной. Если бы только он был осторожнее… То не было бы сейчас ни этой кошмарной черноты перед глазами, ни диких криков, ни жуткого холода. И что самое главное, не было бы этой безумной боли, что не могла никак покинуть его тело. Он почувствовал влажную теплоту в районе подбородка. И не стоило долго думать, чтобы понять, что там все разбито в кровь. — Ромка, подожди немного! — крикнул Бяша, и, судя по звукам возни, он куда-то собирался, — Я скоро! Притащу инструменты! Ща мы вскроем эту дверь, на! Дождись только! — Сука! — беспомощно крикнул Ромка, судя по звуку, ударив каменный пол. Надо же, сколько отчаяния. А когда была велика вероятность, что здесь, в этой тьме окажется только Антон, ему было так весело… Он все же не смог сдержать смеха. Нервного, истеричного, но такого горького и усталого, что он бы, наверное, даже не сдержал бы слез, если бы не знал, что в таком холоде они точно превратятся в лед. — Ты, блять, больной? — агрессивно сплюнул Ромка, — Какого хера ты ржешь сейчас, придурок? Ах, значит теперь ему было совершенно не до смеха. — Молись, чтобы нас вытащили как можно позже, — выдавил сквозь приступы Антон, ощущая адскую боль в ребрах. Ромка, казалось, застыл в ступоре, а затем произнес, и Антон буквально чувствовал, как тот хмурился. — Это ещё почему? — процедил он, и когда Антон заговорил, то из его голоса исчез всякий смех: — Потому что я, блять, убью тебя, как только увижу твое лицо, мразь.