Keep silence

У Антона все слова застряли в глотке, как только он завидел за мутноватым стеклом очертания Ромкиного лица, который пронзительно вглядывался ему в самую душу, смотрел злостно, сурово и горько. Антон выдохнул с трудом и судорожно заозирался по сторонам, словно опасаясь, что кто-то может увидеть, как за окном стоит человек. Антон щелкнул языком, когда увидел, что на палате нет даже щеколды, поэтому сейчас он, возможно, даже рискует, находясь возле окна, которое ему, скорее всего, придётся открыть, судя по тому, как его визитер выжидающе вскинул брови. Ромка кивком головы указал на окно, и, судя по всему, сжал челюсти, от чего скулы на его лице в полумраке казались точеными, и на них ходили желваки. Он изобразил ладонью движение рычажка, открывающего окно, и Антон, прекрасно понимая, что тому надо, выдохнул. Он потянулся к ручке и нехотя потянул её в нужном направлении, пока в голове роились сомнения. Почему Ромка заявился так, через обход, не удосужившись попытаться даже попасть через медсестер? Нет, Антон бы, само собой, вряд ли пустил бы его, но неужели Ромино желание что-то выяснить настолько велико, что он решил пойти окольными, но гарантированными путями? И что ему надо сказать? Будет просить Антона, чтобы он прикрыл его перед Полиной? Ха, как же! Скорее всего пришел либо оправдаться, либо угрожать, либо… а что ещё? Так ли много у Антона вариантов? Предположения есть, осталось только получить доказательства. Он бы, конечно, мог и не открывать окно, оставить Ромку там, на холоде, в безвыходной ситуации, но любопытство было таким сокрушительным, что он просто не мог удержаться. Ему нестерпимо хотелось узнать, что первым озвучит его внезапный посетитель, для чего цель его визита. Стоит ли говорить ему о том, что Антон планирует уходить из школы, и Ромка может не опасаться больше за свою невзаимную влюбленность? Вряд ли, но Антон в любом случае собирался высказать все, что копилось у него с самого момента потери сознания несколько дней назад. Антон сглотнул, чувствуя, как через окно просачивается неприятный ветерок. Он взбудоражил его, привел в чувства и заставил повернуть ручку и потянуть окно на себя с концами. Раздался скрипящий звук, и Антону в лицо хлынул порыв холода, от которого невольно перехватило дыхание. Ромкино лицо, более не скрываемое мутноватым стеклом, теперь было видно безупречно, и Антон мог проследить каждый отголосок эмоции на его лице. Какая-то обидчивая злость, суровость и грубоватая неприветливость. Антон молчал. Ни слова не произнес, даже тогда, когда от холода начали подрагивать плечи. Он вглядывался Ромке в глаза, будто пытаясь прочесть ответы на интересующие его вопросы. Но перед ним будто стена вырастала. Эмоции читались ясно, а вот намерения… Ромка, все же, заговорил первым: — К тебе Полина уже пришла? Голос у него напоминал скрежет, задушенный, выдавленный какими-то усилиями, и вопрос настолько очевидный, словно Ромка пытался хоть что-то сказать, питая надежды на то, что разговор войдет в колею, если он что-нибудь произнесет. Антон не собирался давать ему повода. — Пришла, — коротко и лаконично, без шанса за что-то ухватиться, но Ромка быстро нашелся с ответом, ухватившись даже за такую мелочь: — Давно? — Пару часов назад, — процедил Антон, — Что, за это я тоже должен расплачиваться? — А никто тебя, блять, и не просит, — Ромкина дамба обрушилась, и вся колкость хлынула наружу. — Ты же знаешь, что она приходила, — Антон сузил глаза и скрестил руки на груди, — Зачем приходишь и мямлишь себе под нос? Что она тебе такое сказала, что ты под окна заявился? — Что ты даже не выслушал её, — Ромка, хоть и произнес это с хладнокровием, очень легким, как дымка, но будь бы он зол, то, скорее всего, буквально пророкотал бы это сквозь зубы. У Антона вырвался смех. — А я должен был? Она хорошая, очень, — на этом моменте мускул на лице Ромки дрогнул, — Но не настолько, чтобы я стал слушать, как она прикрывает шкуру тебе. — У тебя мозги последние отшибло? — Ромка повысил голос, — Я не ссыкло, чтобы за девчонку прятаться. — Я не ссыкло, — Антон перекривил, пародируя Ромку, — Так где же ты был, когда Полина за тебя впрягалась? Ромка замолчал, а потом озвучил хрипло: — Если б я действительно хотел, чтобы ты там в тайге сдох, и был бы виновен — я б жопу под окнами не морозил. И не пресмыкался перед тобой здесь, как чертила последний, — Ромкино лицо сморщилось. — Охренительно! — Антон хлопнул в ладони, в которых от холода отдалось болью. Ромка ничего не говорил, ожидая последующих реплик, — Как все просто, оказывается, решается. Можешь прийти, постоять немного на морозе, пожаловаться, как ты замерз и заявить, что это все не просто так! — С хуя ли ты все с ног на голову переворачиваешь? — рявкнул Ромка, сжав руки в кулаки, — Я, по-твоему, долбоёб запиздевшийся? Мне смысла так делать нет: за Полину прятаться и под окнами стоять, под нос себе что-то трындеть! — Тебя злит, что я не поверил всему, что ты ей наговорил? — Антон, кажется, успел пожалеть, что так сказал. Холод бил наотмашь, внутри все дрожало и трепетало, а Ромкина чаша гнева, казалось, опасно качнулась, и жгучая злость едва не плеснула за края. — Ты совсем что ли охренел? — Ромка заговорил обманчиво тихо, — Ты Полину за кого держишь? За дуру, которая всему, что ей наплетут, верит? Думаешь она такая глупенькая и наивная, защищать меня сюда пришла? Антон вдруг почувствовал укол стыда. Неужели это действительно выглядит со стороны так, будто он считает Полину дурехой, которая в силу своего неумения пораскинуть мозгами, верит каждому слову? Это было ужасно, потому что Антон так, на самом деле, совершенно не считал. Но получается, то, что он наотрез отказался выслушивать Полину, идет вразрез с его отношением к ней. — Я так о ней не думаю, — глухо произнес он, — Но как то, что она говорит, выглядит со стороны, по-твоему? — И как это выглядит? — ядовито произнес Ромка. — Все, что было до лыжни, указывает на тебя. Ты устраивал мне подлянки, ты спихивал на Семёна всю работу, ты хотел, чтобы я заблудился в тайге. И Полина тебе нравится настолько, что ты перед собой ничего не видишь, — Ромку будто ошпарило от последней фразы, — Почему я должен тебе верить? Воцарилось молчание, из-за которого последняя реплика Антона буквально зазвенела в воздухе, от чего будто бы прозвучало эхо, усилившее её. Ему казалось, что он высказал все, что ему хотелось сказать, что теперь он точно победил его своими доводами, но это не продлилось больше десяти секунд. Ромка вначале смотрел на него со смесью какой-то недоверчивой злости. — Я тебе должен, — с дрожащим от напряжения голосом произнес он на выдохе, — Должен за то, что ты после склепа меня прикрыл перед Полиной и не стал обвинять, что все, что там было — моя вина. Я тебе долг торчу, понимаешь? — Антон замер пораженно, видя, как Ромка полон бессильного отчаяния от того, что буквально уязвим перед своим врагом и ничего не может поделать с тем, что вынужден быть обязанным, — И я не гандон какой, чтобы так крысить после этого: заводить в тайгу тебя, чтобы ты там сдох от обморожения или… сотрясения, что у тебя там… — Хочешь сказать, что ты этого не хотел? — как-то отстраненно задал вопрос Антон, пытаясь отойти от того, что тот только что сказал. — Хотел, — Ромка не стал увиливать, — Может, неделю назад очень даже хотел. Но не сейчас. — Так… — Антон кашлянул. Голос стал таким хриплым от какого-то иррационального волнения, что даже холод перестал быть таким значимым, — Так как ты тогда все это, — он обвел руками больницу, словно объясняя, что имеет в виду под «это», — Объяснишь? Ромка вздохнул: — Сёму просто стало раздражать, что тебя больше никто не трогает. Я ему сказал больше этого не делать, потому что тебе должен. Антону захотелось горько рассмеяться. Что за повернутость на теме долга? Ромка половине своих понятий не следует, а тут — долг, обязанность, и он так клятвенно стремится отплатить чем-то, что это сбивает с толку. Откуда такая странная внимательность к этому? — Где-то неделю назад я действительно собирался сделать так, чтобы ты в тайгу попал, — Ромка передернул плечом, смотря куда-то в сторону. Смотря куда угодно, кроме Антона, — С Сёмой план составил. Но после склепа, я всё поменял. Антон действительно совершенно позабыл, что кроме Семёна в понедельник до него больше никто не докапывался. Бяша с Ромкой точно забыли про его существование, но Семён будто взбеленился полностью, озлобился от самого факта того, что Антон был… под защитой? — А Сёма менять ничего не захотел. Он все сделал сам, без моего ведома, — брови Ромки сурово сдвинулись на переносице, а челюсти плотно сомкнулись, — И за это получит. Получит? Звучало странновато. Словно Рома его ещё не видел с того дня. — А где Семён сейчас? — Он не знал, что у тебя было сотрясение, — вот теперь Ромка решился посмотреть на Антона, словно смог подавить особо сильные эмоции. В его глазах читалась какая-то молчаливая решимость и готовность принять ответственность, — Так что когда ты отрубился, свинёныш понял, что у него проблемы. Забился дома, и в школу не приходит, — Ромка скривился будто в отвращении, и здесь Антон был с ним даже немного согласен, разделяя его эмоции, — Но долго не сможет прятаться. Антон молча смотрел на него. Губы уже, наверное, посинели от холода, но он не мог оставить все просто так. Многое после этих доводов вставало на свои места. Все это действительно выглядело либо как один сплошной казус, либо как идеальный план, но вряд ли второй вариант имел место быть. Так все продумать, чтобы оказаться невиновным… Вряд ли Ромка стал бы изворачиваться настолько. Да и Семён не факт, что подставился бы таким образом. Но стоит ли верить? Немало дерьмовых ситуаций было до этого, и теперь так просто закрывать на это глаза… Если все это держалось лишь на том, что Ромка ему должен… А мог ли он просто запудрить Антону мозги, чтобы Полина не думала о нём плохо? Или, например, чтобы избавить себя от ответственности быть обязанным? Ромка, будто представляя направление, в котором пошли мысли Антона, вздохнул: — Вокруг посмотри, — произнес он и развел руками, — Никого здесь нет. Ни Сёмы, ни Бяши, ни Полины. Мне не перед кем выкаблучиваться. Я сюда пришел перетереть и объяснить, что так быть не должно было. — Просто из-за долга? — сомневаясь, спросил Антон, не находя в себе воли поверить в то, что к этому его соперник относился так серьёзно. Ромкино лицо потемнело, и он заговорил таким голосом, какого Антон прежде ещё не слышал. Словно он внезапно тронул что-то очень важное, пускающее корни очень далеко, потому что Ромка выглядел как никогда суровым и строгим: — Да. И не просто из-за долга. Это как на войне. Ты меня выручил, теперь и я тебе обязан. Не по гроб жизни, конечно, но должен. Такое не забывают. Как на войне? Антон не стал задумываться, почему Ромка привел до того странную аналогию, и просто кивнул, шмыгнув носом. Они немного помолчали, пока Антон пытался урегулировать разбушевавшееся внутри чувство какого-то… непонятного спокойствия. Будто бы ему сейчас действительно полегчало от разговора с Ромкой. Обычно их взаимодействие всегда оставляло неприятные впечатления, так что сейчас ощущать что-то практически положительное было очень странным. Они молчали какое-то время, пока Ромка не решился заговорить: — Короче, — он отер лицо ладонью и произнес так, будто собирался поставить точку, — Теперь ты понял, что к чему. — Понял, — повторил за ним Антон, а потом высказал вслух уже давно интересовавшую его мысль, — А после этого все так же продолжится? Ромка непонимающе нахмурился, и Антон поспешил пояснить: — Ваши подставы, драки… Это все опять продолжится, когда я вернусь? — Антон знал, что вряд ли вернётся, но ему все же хотелось узнать ответ на этот вопрос. Чего же в Ромке окажется больше: бравого чувства долга или желания стереть противника? Ромка расправил плечи и посмотрел на него хмурым взглядом, в котором отчетливо читалась твердость намерений: — Нет. Я же сказал, что теперь я должен. Антон поджал губы: — То есть даже если я буду общаться с Полиной?.. — А ты это будешь делать, чтобы у меня подгорело? — Роме сказанное явно не понравилось. — Конечно, нет, — Антон непонимающе нахмурился, чувствуя, что уже не чувствует рук и носа. Ноги, которые стояли почти вплотную к батарее рядом с окном, были ещё более-менее. У Ромки покраснел нос и щеки, но это не делало его вид менее серьёзным. Его рот исказился в какой-то вымученной гримасе, но он все же выдавил из себя: — Общайся с ней сколько влезет. Но ты… — Я понял, — Антон вздохнул, — Если твоя влюбленность… — Так это не называй, — Ромка внезапно рассердился, — Я тебе уже в склепе говорил. Ты об этом ничего не знаешь. — В этом моей вины нет, — бесцветным голосом сказал Антон, пожав плечами. Ромка выдохнул так, что его ноздри раздулись, но ничего говорить дальше не стал, несмотря на зачаток разговора, посаженный последней репликой Антона. Вновь установилась пауза, которую на сей раз прервал уже Антон. — В любом случае, я тоже не дурак: не собираюсь я влезать в ваши взаимоотношения, — он закатил глаза, а Ромка прищурился недоверчиво: — Да хер с ними уже, — выдохнул он устало, — Ты все равно слышал, что я сказал. Антон кивнул. На душе было как-то странно… Внутри воцарилось непонятное чувство, названия которому не было. Он просто не понимал, как ему быть дальше. Ромка сказал, что должен Антону, так что в школе его не тронут. Тогда есть ли смысл сейчас уходить? Или его «задолженность» имеет свои сроки, и скоро все возобновится? — Раз уж мы перетерли, то пора закругляться, — Рома оглянулся по сторонам, засовывая руки в карманы. — Ага, — произнес Антон, уже делая шаг назад, чтобы уже закрыть несчастное окно, за открытие которого он совершенно точно получит по шапке от медсестер. Скорее всего, не нужно было прощаться и говорить слова вроде «до скорого», «пока»… От таких мелочей его отвлек голос Ромки: — Погоди, — Антон замер, повернувшись, а тот, в свою очередь, вытащив из кармана сверток, протянул его к окну. — Это мне? — он скептически выгнул бровь, принимая из его холодной руки… презент? — Нет, блять, мне, — проворчал Ромка, — Полина сказала, что это можно принести в больницу, и это тип полезно, и прочая хрень, — беспечно болтал он. Антон с каким-то сомнением разглядывал небольшой сверток, покоящийся в его ладонях. — Принести в больницу? — тупо переспросил он, — А что там? — Говно моё! — Ромка закатил глаза раздраженно, — Самое свежее тебе принес, не пожалел, — беспощадно паясничал он, — Давай без вопросов уже. Я чуть не угандонился из-за этой херни, так что принимай молча и без возражений, — Ромка стал собой: хмурым и грубым, но теперь почему-то приступов острой ненависти не вызывал. Установилась какая-то… терпимость. Теперь даже стало ясно, почему Ромка не пришел в больницу вместе с Полиной и где он был. Сверток приятно тяжелил ладонь. — Спасибо, — Антон чуть хмыкнул, сжав сверток чуть покрепче, кивнул с искренней благодарностью. Этот ответ его гостя удовлетворил. — Сочтемся, — кинул Ромка напоследок и, развернувшись, зашагал в своём направлении его обыкновенной, чуть вразвалку походкой. Антон смотрел ему вслед недолго и все думал, что теперь ему делать. Этот разговор очень многое поменял в совершенно иную сторону, и теперь Антон чувствовал себя максимально запутавшимся. Что же делать со школой? Сможет ли он уговорить родителей не забирать документы, или решение перейти на домашнее обучение все же правильное? Было, конечно, решительно непонятно, но все, что оставалось ему теперь делать — это ждать прихода родителей. — Да уж… — выдохнул Антон, закрыв окно, — Сочтемся… Его уже трясло от холода, и он застонал обиженно, когда сев на кровать, едва подавил в себе желание подорваться от ощущения ледяных простыней. Стуча зубами, он положил сверток на прикроватную тумбу, где ютились остальные вещи и тихонько выскользнул из палаты в коридор, в котором было так тепло, что он не сдержал блаженный вздох. Пока палата могла прогреться, он направился в туалет, чтобы не привлекать ненужного внимания медсестер. Он вернулся спустя несколько минут, когда стало уже более терпимо. Визит Ромки был одной из самых удивительных вещей в его жизни, которые действительно смогли произвести неизгладимое впечатление. День перестал быть таким поганым, и Антон все же с каким-то сожалением отметил, что надо будет позвонить Полине, когда он вернется домой и извиниться за то, что отказался её выслушать. А ещё надо будет объясниться перед родителями и сказать, что все хорошо, и что такого больше не повторится. Правда, надо бы придумать какие-нибудь доводы… В конце концов, Ромка всеми возможными путями дал Антону понять, что зла ему, по крайней мере в открытую, уже не желает, поскольку тот сумел проявить благородство и выручить Ромку, когда Полина действительно была готова на него разозлиться. Значит ли это, что он сумел разглядеть в Антоне что-то хорошее или вызывающее уважение, из-за чего больше не может относиться к нему по-старому? По крайней мере, Рома действительно готов был поменяться. И сделал это ещё в понедельник. Сказал банде не докапываться до Антона, искал его среди рощ с Полиной на уроке физкультуры, объяснялся перед учителем, нес его до школы… На этих размышлениях желудок сжался в странном спазме. Представлять это было так… неестественно, что у Антона в голове не укладывалось. И вот, сейчас, он лично пришел, в нехилый мороз, чтобы объясниться и дать понять, что хорошие поступки не забываются им так просто, и вот за это Антон был готов проникнуться уважением, потому что Ромка действительно был серьёзен. Не то, чтобы теперь они лучшие друзья или даже приятели, но Антон уже знал, что не может относиться с той же лютой ненавистью. В конце концов, если Ромка его не обманывал, то у Антона просто не остается поводов, если не брать в расчет предыдущие поступки. Ему оставалось просто ждать того, что ему преподнесёт будущее. Внезапно Антон вспомнил о свертке, который все ещё покоился на тумбе. Он осел на кровати и с интересом взял его в руки, разворачивая. На губы непроизвольно легла улыбка, когда он увидел крошечные, уже оттаявшие от покрывавших их инея, бордовые шарики. Брусника. Хах, нарыл ведь где-то. Внутри заскреблось чувство, напоминающее какую-то благодарность, в немного видоизмененной форме, но Антон себя одернул. Все равно следует держать ухо востро, однако он с каким-то плутовством отметил, что хотя бы один раз, а конкретно — в этот момент — может позволить себе побыть чуточку радостным. «Полина сказала, что это можно принести в больницу, и это тип полезно, и прочая хрень» Антон подцепил пару симпатичных ягодок и отправил их в рот, задумчиво прожевав. «Я чуть не угандонился из-за этой херни, так что принимай молча и без возражений» Он, чувствуя терпкий, кисло-сладкий вкус сока на языке, взял ещё несколько. Очень вкусно. «Сочтемся»