Keep silence

— Что значит, ты передумал? — мамин голос, как северный ледник, обжигает холодом и явным возмущением, которые Антон, грустно это осознавать, был готов услышать. Она стояла в дверном проеме его комнаты, явно недовольная решением Антона не уходить из школы, — Антон, о чем мы с тобой вчера говорили? Он вздохнул и потер виски. Все доводы и оправдания, которые он собирался привести, придумывая ещё в больнице, словно плохое песочное тесто — рассыпались на глазах. Антон закусил губу, стараясь не блеять жалобно и действительно быть решительным и твердым. Если он и в самом деле собирался разубеждать родителей, то усилия предстояло сделать немалые. Хотя бы точно — совладать с голосом и как бусы на нить — собирать слова. Он сглотнул, все же решившись поднять голову и встретиться с ней взглядом. Ух… От неё исходила такая ледяная и в то же время уверенная энергетика, что Антон начал сомневаться в том, сможет ли не сдать позиции раньше времени. — Я знаю, мам, — произнес он, наконец, собравшись с духом, — Я действительно хотел уйти оттуда, — мама слушала его внимательно и, пока что не теряя ни единого процента своего скептицизма, — И я бы ушел. Я поменял решение не потому, что меня бы сочли трусом, — он пожал плечами, — Просто… То, что случилось на физкультуре… — он запнулся, — Это не совсем то, о чем я подумал. Случилось недоразумение. Мама устало вздохнула. — Антон, ради всего святого, я не понимаю, что ты пытаешься доказать мне. То, что это недоразумение, не меняет того факта, что у тебя сотрясение! Ты пришел в пятницу весь побитый, и ещё пару недель назад ходил с жуткими синяками и ссадинами. Тебе явно не претит ходить в школу, а вчера ты был таким… — мама вздохнула, и в её голосе прорезалась боль, — Я вообще думала, что ты сломался. У Антона на душе заскребло от желания подойти и обнять маму. В те моменты, когда сквозь её каменную выдержку пробивалась слабость, ему становилось невыносимо плохо. Он всегда искренне считал, что опора в их семье — это папа. Но в последние пару месяцев он колебался. Папа, безусловно, многое делал, но всех вместе держала мама, своей строгостью, отточенностью, аккуратностью. Её стальной нрав выдерживал даже самые суровые времена, когда казалось, что даже папа сейчас сдастся. И в такие моменты, когда прорезались её искренние эмоции и то, что ей плохо, она становилась очень хрупкой, как догорающая свеча на ветру. Дунешь разок — и погаснет навечно. — Мам, — у него дрогнул голос, — Я понимаю, как это выглядит. Просто когда вы ушли, ко мне пришла Полина, потом Ромка… — Ромка? — у мамы выгнулась бровь, свидетельствуя о недоверии, — Кто это? — Я думал, — он вздохнул, — Что я заблудился и получил сотрясение из-за него. — Это один из той шпаны, которая травила тебя? — у мамы в голосе стала прорезаться злость. — Дай мне договорить, — требовательно произнес он, — Мы действительно очень много вздорили. Он в компании… Главный что ли. И да, первые недели я правда ходил в синяках из-за драк с ним, — маме явно не нравилось все, что он говорит. Но, за что он был благодарен, она слушала его внимательно, дав ему возможность сказать все, — В пятницу кое-что случилось, из-за чего мы сильно разругались, — он решил не описывать в красках проведенное в жутком склепе время, — Но потом я его выручил, — мама даже рот приоткрыла, и он объяснил, — Я прикрыл его перед девочкой, которая ему очень сильно нравится, — она никак не отреагировала внешне, но в глазах у неё появилось понимание, — Так что все, что случилось на физкультуре — не его вина. — Это очень хорошо, — мама говорила с явным сарказмом, — Но остальные из этой компании никуда не деваются. — На самом деле Ромка сказал им, чтобы они все прекратили, когда я его выручил. Это не понравилось одному из них, и он продолжил начатое. Так что по его вине все случилось. Рома сказал, что просто так это не оставит, — Антон произнес задумчиво, — Не знаю почему, но он очень серьёзно отнесся к тому, что я ему помог. Когда он пришел ко мне в больницу, то сказал, что должен мне. И говорил очень серьезно. Мама растерянно смотрела на него, не зная даже, что сказать. — Послушай… — наконец, начала она, — Как мы теперь можем быть уверены, что с тобой ничего не случится? Что этот Рома, или как там его, не наврал тебе, чтобы в грязи себя не пачкать? Что кто-то из этой банды не взбунтуется ещё раз? Я не хочу тобой рисковать. — Он не врал! — внезапно хлестко ответил Антон, и сам подивившись тому, как резко возразил, продолжил, — Он стоял на морозе, чтобы объясниться. Там никого не было, ему не перед кем было врать, — он посмотрел ей в глаза решительно, — Он даже брусники принес. — Брусники? — мама запнулась, позволив искреннему удивлению прорваться наружу, — А где… — Не знаю, видимо, нарвал на болотах… — туманно произнес Антон, а потом, будто бы опомнившись, продолжил, — Стал бы он это все делать для того, чтобы потом продолжить вести себя точно так же? Мама действительно была удивлена и сбита с толку. Ещё вчера её казавшиеся железными аргументы заржавели и вот-вот должны были разрушиться, но она все ещё пыталась стоять на своем. — Что я скажу отцу? Ты же понимаешь, что его это вряд ли убедит, да и мне с трудом в это все верится, Антон. Нам всем, и тебе в том числе, будет гораздо спокойней, если ты переведешься на домашнее обучение, понимаешь? — Но у меня только-только появился шанс действительно стать там кем-то! — Антон был искренне возмущен и чувствовал отчаяние. Проклятье, у него не выходит! — У меня есть шанс стать частью этого класса. Может, мне это и не особо надо, но я все-таки смог этого добиться. И это было нелегко, я свое отстрадал. И теперь ты мне предлагаешь просто уйти? — он был страшно разочарован, и в голосе звучала горькая обида. Мама поджала губы так сильно, что они побелели от её сдерживаемого гнева. Она развернулась и молча вышла из комнаты. Антон почувствовал себя так плохо, что просто рухнул на кровать и загнул подушку так, чтобы она закрыла ему лицо. Хотелось прокричаться. Он не смог убедить маму и, более того, она, скорее всего, расскажет об этом папе, и разговора с ним тогда точно не избежать. Он протяжно выдохнул и заставил себя успокоиться. Нет смысла сожалеть. Антону либо удалось докричаться до мамы, либо нет, а что будет дальше — уже совершенно ему не подвластно. Вопреки всем ожиданиям, папа не пришел к Антону, чтобы поговорить. Ни в тот день, ни на следующий. Мама тоже не говорила ни слова. Он не знал, что и думать, но его радовал тот факт, что они все же не пошли к директору. Оля, которая школу, в отличие от Антона, посещала исправно, ходила по дому очень яркая и радостная, потому что приближался Новый год. Она помогала маме навести дома порядок, веселила Антона, за что он ей был очень благодарен. Но все же, кое-что терзало его. Он не понимал, избавилась ли она от нападок Белова или же нет. Однажды Антон попытался поговорить с ней на эту тему, но Оля лишь непонимающе вскинула брови и заверила Антона, что все точно в порядке. Хоть он все ещё сомневался, но она быстро перевела тему с Белова на ёлку, которую они уже давным-давно должны были начать украшать. Неспособный давить на сестру, он быстро сдался и поддержал тему. Родители пока что ничего не говорили насчет того, остается он в школе или нет. Но уже тот факт, что они не сказали категоричного «нет» — радовал Антона. На следующий же день после выписки он чувствовал себя просто прекрасно. Головная боль прошла полностью, вернулась энергия и аппетит. Он брался за любую домашнюю работу, которую мог выполнить. С удовольствием уплетал мамину еду, вызывая у неё даже некое удивление, потому что обычно он так хорошо не питался. Жизнь словно начала приобретать краски, и Антон даже допустил мысль, что факт налаженных с Ромкой взаимоотношений действительно сделал его более счастливым и бодрым. В тот же день домой позвонила Полина. Когда Антон бежал брать трубку из руки усмехнувшейся мамы, на его лице уже расползалась широченная улыбка. — Алло? — произнес он трепетно, и Полина тут же зазвенела, как колокольчик, на другом конце провода, донельзя веселая и счастливая: — Антош, привет! — у него в груди потеплело от такого ласкового обращения, — Как ты себя чувствуешь? — Привет! — он радостно засмеялся и, накручивая телефонный провод на палец, ответил, — Чувствую себя лучше всех. В школу пока не пойду, родители… — тут он запнулся, едва не произнеся, что чуть не ушел из школы, — Хотят пока, чтобы я отлежался как следует, но я уже не так этому рад… — И правильно делают, — деловым тоном отрезала Полина, — Нечего тебе сейчас в школе делать. Лучше выздороветь до конца! — Ох-х, ну хватит, — простонал Антон, — Ты так сильно сейчас напоминаешь маму, что я скоро повешу трубку! — Ну все, все, — Полина захихикала, — Но правда лучше, если ты до конца поправишься. — Я знаю, — вздохнул он, — Просто устал уже сидеть дома. Делать-то толком и нечего. — А уроки? — Ты что, смеешься надо мной? — Ну, мало ли. Но ты все-таки мои слова к сведению прими. Лилия Павловна уж очень скучает… — Полина, — с предупреждением произнес он, едва сдерживая смех. — Ладно, молчу, молчу, — Полина произнесла донельзя довольно, — Кстати, мне тут птичка нащебетала, что у тебя в больнице был посети-итель, — протянула она хитрым тоном. — Здоровенная, видать, птичка. — Антон, ну не паясничай, лучше рассказывай! Вы поговорили? Не подрались? — Полин, а мы обязательно должны драться, что ли? — Сами виноваты, что только это и делаете, когда я вас вижу, — не терпящим возражений тоном произнесла Полина. Антон издал смешок. — Не-а, не подрались, довольна? — Просто счастлива, а дальше-то что? — Да поговорили, выяснили, что к чему и разошлись. — И все? — голос Полины был даже разочарованным. — А что, мы должны были клятву на крови дать, что теперь лучшие друзья? — Ой, ну хватит ядом плеваться, — в её голосе слышна улыбка, — Ну, вы помирились хотя бы? — Не уверен, — Антон вздохнул и покосился на свое отражение в зеркале, поправив торчащие вихры, — Но вроде бы как, да. По крайней мере будем жить в мире. — В любом случае, это здорово! — он заулыбался от того, сколько облегчения было в голосе Полины, — Кстати, как Новый год будешь праздновать? Помявшись, Антон ответил с каким-то сомнением, смотря на календарь, а конкретнее — на цифру двадцать два: — Да не знаю, если честно. Осталось немного времени, но если бы мы праздновали как-то иначе, родители бы, наверное, сказали. Скорее всего, как обычно — с семьёй. А ты? — Я, скорее всего, буду с дедушкой, — когда Полина говорила о нём, в её голосе появлялась особая интонация, в которой чувствовалась невероятная теплота, — Мы думали в город поехать, к папе, но передумали. Так что я остаюсь здесь. — Здорово, — Антон обрадованно вскинул руку вверх, — Слушай… Как ты смотришь на то, чтобы встретиться первого января? Даже не думай, что останешься без подарка, — усмехнулся он. — Я только за! — радостно отозвалась Полина, — И неужели ты думал, что я ничего тебе не приготовила? Как бы не так! — в её голосе звучала гордость, и Антон, чувствуя, как внутри поднимается что-то, отдаленно напоминающее чувство праздничного настроения, усмехнулся. — В таком случае договорились. — Ладно, мне пора идти, — Полина, судя по всему придерживала трубку плечом, — Скоро скрипка, не хочу опаздывать. — Конечно, — Антон чуть приподнял уголки губ, чувствуя умиротворение, — До скорого! — Пока-пока! — жизнерадостно попрощалась она и положила трубку. Он постоял немного, вслушиваясь в телефонные гудки и поджимая губы. Его взгляд вновь сцепился с календарём, висящим напротив. Сегодня двадцать второе декабря. У него оставалось девять дней до Нового года. В целом, этого было достаточно для того, чтобы сделать Полине хороший подарок, который он начал планировать около недели назад. То, что там будет портрет, Антон знал однозначно. Осталось лишь приобрести кое-что ещё, но он, по правде говоря, не был уверен, получится ли это у него. — Кассеты? — непонимающе произнёс папа, отрываясь от листа бумаги, в который до этого вчитывался. — Ну, да, просто кассеты, — заверил его Антон, — Не фильмы даже. Музыку просто. — Группу какую-то конкретно надо? — папа вздохнул. Было очевидно, что он без особой радости будет доставать Антону кассеты, но одно лишь его соучастие радовало. — Нет, — он качнул головой, — Просто классическую музыку. Ш… — он напрягся, вспоминая композиторов, которых расписывала ему Полина. Черт подери, Шуман, Шуберт, Шопен, почему они все так похожи?! — Шумана там… Шуберта. Вот их бы хорошо. Отец кивнул, но в глазах у него появилось такое же смятение, скорее всего, как и у Антона в голове. В этом они были похожи. Антон лишь рассчитывал на то, запомнит ли папа. — Я постараюсь достать несколько, — произнес он мягко, и Антон тут же расплылся в благодарной улыбке. — Спасибо большое. — А чего это ты к классике воспылал? — хмыкнул папа, расправляя лист обратно, чтобы вернуться к чтению. — Вообще-то, это подарок, — назидательно произнёс Антон. — Какие мы деловые. Антон усмехнулся, про себя отметив с облегчением, что папины подколки насчет Полины уже не вызывают чувство острого смущения. В целом все шло своим чередом, если бы Антон не ощущал какого-то смутного беспокойства внутри. Создавалось впечатление, будто в доме вновь стало холодно, и речь шла вовсе не о погоде. Родители вдруг снова стали какими-то чужими друг для друга, а на праздник будто и вовсе рукой махнули. К пятнице подтвердилась догадка, будто только-только начавшие налаживаться отношения между его родителями, вновь натянулись как тетива охотничьего лука. Они вновь говорили друг с другом подчеркнуто вежливо, но стремясь уколоть побольнее. За завтраком было совсем невыносимо, и Антон проглотил свою порцию как можно скорее и, дождавшись Оли, тут же вышел из-за стола и пошел с ней по направлению к гостиной, где была ещё толком не собранная, но нагоняющая куда более приятные чувства, чем родительские размолвки, ёлка. То, что никого не волновало приближение Нового года, Антона действительно болезненно укололо. В каких тяжелых ситуациях они не были бы, к этому празднику они будто забывали свои обиды и готовились к нему вместе. А сейчас Антону и вовсе казалось, будто по их крепкой, нерушимой семье прошлась трещина. И опять он, держащий Олю за руку, смотрит вместе с ней, как два самых близких для них человека изводят друг друга. Он позволяет себе не думать об этом, пока идёт в подвал искать коробки с ёлочными игрушками, пока стирает с них метровый слой пыли и сдирает скотч и пока они старательно приводят ёлку в более красочный вид. Оля, которую он всячески старался уберечь от неприятных моментов в их семье, была в хорошем настроении, и именно её боевой дух вел процесс вперед. Антон и сам чувствовал, как постепенно подхватывает энтузиазм сестры. — А я бы эту шишку сюда повесила, — командовала Оля, тыча пальцем в одну из веток, — Там уже висит другая, так их слишком много получается. — Как скажешь, — усмехнулся Антон, дивясь, откуда у сестры внезапно появилась такая придирчивость и чувство стиля. Ёлка хорошела на глазах и, глядя на неё, он чувствовал себя так, будто понемногу успокаивается. И будто бы все по-прежнему может быть хорошо. Они беспечно болтали обо всем на свете, перебирая темы от мультфильма, который Оля собиралась выбрать для сегодняшнего просмотра и до того, что бы она хотела получить в подарок на Новый год. За окном мягкими, крупными хлопьями на землю оседал снег, а ёлочные шарики переливались в свете люстры. — Может, пару мягких игрушек сюда принести? — задумчиво протянула Оля, пока они вдвоём усердно расправляли ёлочный дождик в кривоватых местах, — А то смотри, — она кивком головы указала на низ ёлки, — Подставка видна. А так закроем, — её голос звучал очень ласково и напевно, и Антон был готов ей простить все на свете за такую интонацию. — Конечно. Я принесу, а ты пока начни гирлянду доставать, — дал ей задание он. — Э-эй, Тоша, это я вообще-то тут командую, — Оля засмеялась, когда он пробежался пальцами вдоль её ребер в легкой щекотке. — У нас смена. Командую я, — важничал Антон, и сестра сдалась: — Ну хорошо-хорошо, — и уже приглушеннее, — Я тебе это припомню. — Я все слышу! — уже громче сказал он, подходя к лестнице и, заслышав хихиканье сестры из зала, усмехнулся сам. Когда Антон шел к Олиной комнате, то подумал вначале, что это работает телевизор. Он услышал звуки какого-то напряженного диалога, и доли секунды оказалось достаточно, чтобы понять, что пропитанные ядом реплики звучали из родительской комнаты. Все хрупкое и практически эфемерное хорошее настроение, которое он буквально по крупицам собирал там, в зале, вместе с Олей, разлетелось, как задетая неуклюжей рукой и упавшая на пол фарфоровая чашка. Он зашел в Олину комнату, хмуро подобрал с кровати пару плюшевых игрушек и хотел уже спуститься вниз, но его одолело какое-то болезненное любопытство. Он застыл посреди комнаты, которую освещал только тусклый свет, идущий из коридора, и экран телевизора, громкость которого он поставил на минимум, стараясь прислушаться. Все ведь было так хорошо. И как так случилось, что родители опять ругаются, причем, судя по голосам, очень гневно и злобно? Что могло на сей раз послужить причиной разлада? Не очень хотелось портить себе настроение ещё больше, но ему казалось очень важным выяснить хоть что-то. Он прислонился ухом к стене и, наверное, впервые в жизни порадовался тому, что в доме очень плохая звукоизоляция. Меньше всего ему сейчас хотелось рисковать, стоя в коридоре. До его постепенно ориентирующегося слуха начали долетать обрывки фраз, и лишь спустя некоторое время он мог слушать диалог полноценно: — …В этой дыре! — рокотала мама, — Думаешь, нам здесь хорошо живется?! — А ты думаешь, мне это нравится? — Антону давно не приходилось слышать папу таким злым, — Жить в этой халупе, ездить на работу черт знает куда?! — Халупа?.. — у мамы голос стал обманчиво тихим, как раз перед тем, как пойти на повышение, — Да если бы не эта халупа, мы бы остались на улице, без крыши над головой! И даже ЭТА, — она буквально сплюнула, — «Халупа» не твоя. — То есть я, по-твоему, валяюсь целыми днями? — папа злился всё сильнее, — Я каждый день как конь пашу, лишь бы мы на плаву держались! Чтобы в доме была еда, дети были одеты и мы ни в чем не нуждались! — Буквально месяц назад, месяц, ты меня заверял, что мы переедем к Новому году, будем жить в городе, как раньше, а здесь мы ненадолго! И что теперь? Прямо перед праздником говоришь мне, что мы здесь ещё черт знает на сколько застряли. — Как я могу быть ответственен за все казусы, которые на работе происходят? Я на ветер слов не бросал и действительно нас хотел вытащить отсюда. — Да знаешь что! — мама взорвалась, — Мне наплевать, что ты хотел! Я говорю фактами: мы застряли здесь, а я опять поверила твоему пустословию, мне это просто на-до-е-ло, — отчеканила она по слогам, и её голос срывался от злости и отчаяния, — Я вообще порой жалею… — Ах ты жалеешь! — язвительно протянул папа, и его голос стал громче, — О чем же ты жалеешь, а? О том, что замуж за меня вышла, или то, что создала семью вместе со мной, или обо всём сразу?! — Жалею о том, что есть дети! — мама, доведенная до точки невозврата, крикнула так громко, что у Антона кровь застыла в жилах, — Потому что если бы не они, то я бы давным давно ушла! Они — единственное, из-за чего я ещё здесь! Его точно ледяной водой окатило. Мама никогда так не говорила, ещё ни разу, и она, возможно, уже сожалеет о сказанном, но если их с папой ссора дошла до такого апогея, то это, скорее всего, тот самый раскол, которого Антон опасался все четыре года с того момента, как начались скандалы в их доме. Он прислонился к стене, с ужасом осознав, что глаза вот-вот заслезятся, как у сопливого мальчишки. Ссора за стеной разгоралась ещё сильнее, но он понимал, что уже не найдет в себе силы прислушаться ещё раз. Стискивая в руках Олины игрушки, он направился вниз, стараясь дышать глубже и надеясь, что понурое выражение лица и слегка покрасневшие глаза не выдадут его внутреннего напряжения. Вот чего уж точно хотелось в последнюю очередь, так это того, чтобы о случившемся прознала Оля. Сестренка точно не переживет таких скандалов. Она и раньше, когда родители просто говорили на повышенных тонах, жалась к Антону в поисках братской поддержки, а сейчас… Антон мотнул головой, стараясь избавиться от плохих мыслей. Он только-только позволил себе подумать, что все будет хорошо, но вся его жизнь словно ещё раз катится в Тартарары, только все гораздо хуже, чем когда ему было двенадцать. Сейчас их семья на самом деле будто на грани. Все держится на слабеньких, одинарных узлах, и Антон действительно боялся, что они все потонут. Приближаясь к гостиной, Антон заставил себя успокоиться и не думать больше о родителях. Он даже постарался воссоздать оптимистический ход мыслей. Родители и раньше ругались, но всегда приходили к выходу, так почему на этот раз все не может быть так? Они уже через многое прошли, и какие-то мелкие конфузы не могут стать причиной полного развала. Антон проглотил ком в горле и зашел в зал. — Оль, я принес медведя и лису, думаю… — он застыл в дверном проёме, растерянно глядя на ёлку, на которой уже горели огоньки. Переливались, мигали ему разными цветами. И почему-то это показалось Антону тревожным. Оли не было. Ни в зале, ни на кухне, судя по тому, что свет там не горел. Если бы она решила напугать Антона, то он бы это сразу понял, она совершенно не умела прятаться, да и в последние месяцы перестала это делать. — Оль?.. — нерешительно позвал он, и сам ужаснулся того, насколько глухое эхо срезонировало от стен, и насколько пустой показалась комната без сестры. — Оля? — уже громче позвал он, обойдя зал вдоль и поперек. Заглянул под диван, за ёлку, вышел в коридор, заглянул в подвал, в котором было темно, — Оль, ты куда ушла? — его голос был беспечным, и он действительно старался придать ему веселую окраску, словно он поддерживает эту игру, в которую Оля решила сыграть, но внутри дребезжала паника, которая переросла в парализующий страх, когда он почувствовал дуновение холодного зимнего ветра на руках, по которым в то же мгновение пробежали мурашки. Мозг старательно отрицал догадку, которая подтверждалась с каждым шагом в сторону входной двери. Антон старался заставить себя пойти наверх, проверить ещё там, вдруг она зашла в ванную, или что-нибудь ещё. Он старался откинуть мысли о том, что точно либо пересекся бы с ней, либо услышал её поступь. Но его будто током ударило, когда он увидел, что Олиной куртки нет. И её ботиночки, которые она небрежно ставит на порог, тоже исчезли. А входная дверь была приоткрыта. Вот тогда по жилам побежала ртуть. Он судорожно нацепил ботинки, пытаясь дрожащими пальцами заправить шнурки внутрь, чтобы потом не споткнуться и, поднимаясь, не терять драгоценного времени. Дыхание сбивалось, и у него появилось чувство, словно он задыхается от приступа удушения. Буквально влетев в рукава куртки, он надел шапку как попало и, не застегнувшись, выбежал на улицу, спрыгнув по ступенькам. — Оля! — его крик был таким истошным, что он сам перепугался, — Где ты?! — голос дрожал, когда он оббегал двор, но Оли нигде не было. Ни рядом со снеговиком, которого они вместе лепили, ни около забора. Нигде. Стараясь продышаться и успокоиться, он краем глаза зацепил следы на только что выпавшем снегу. Следы маленьких Олиных ботинок, которые, хаотично извиваясь, вели к выходу из-за двора. Антон, сложив дважды два, пулей ринулся за ними. Он даже не стал бежать наверх, чтобы сказать родителям. Может потерять драгоценное время. Пока папа заведет машину, пока он объяснит им ситуацию, пока они перестанут, наконец, ругаться… На глазах от злости и от хлещущего в лицо морозного ветра выступили слезы. Вот дурочка! Услышала, скорее всего, ссору родителей, когда поднималась по лестнице. Хотела, наверное, за Антоном увязаться. Если бы мама не сказала… Скорее всего, именно это Олю и добило. Она и так старалась быть радостной, улыбчивой и веселой, а после этого услышать такое. Его сестра ведь тоже не глупая и понимала, что обстановка снова стала натянутой. Но какая же она дурочка, если восприняла мамины слова буквально. Буквально решила уйти, чтобы не досаждать родителям. А теперь… Теперь… Он даже не знает, сможет ли найти её. — Оля! — заорал он, когда понял, что следы ведут в лес. Господи, нет. У него вообще не будет шанса найти её в лесу. Как бы самому не заблудиться. Как только он зашел в плен высоких сосен, то понял, что по следам у него хотя бы был шанс найти Олю. Даже с учетом того, что иногда проскальзывали чужие, незнакомые отпечатки чьей-то обуви. Но теперь, когда фонари исчезли за его спиной, а деревья отбрасывали страшные тени на землю, то его шансы близились к нулю с гораздо большей скоростью, чем до этого. — Блять! — заорал он в отчаянии. Даже не взял с собой какой-нибудь фонарик! А судя по тому, с какой скоростью он выбежал за Олей и не мог её найти, она явно передвигалась не спокойной ходьбой. Пока Антон добежит до дома, найдет этот несчастный фонарь, пока прибежит обратно… Черт знает, где она будет находиться! — Оля! — закричал он так громко, как только позволяла глотка, — Вернись пожалуйста, Оль! Пожалуйста! — надрывался он, вслепую продвигаясь по протоптанной тропе и питая робкую надежду, что Оля пошла по ней. Он был готов рвать горло до рассвета, лишь бы найти её, — Оля! Воображение, как назло, подсовывало ему догадки, которые были настоящим кошмаром. А вдруг она встретит маньяка в лесу? Вдруг упадет в какой-нибудь овраг, яму, сломает себе что-нибудь? Вдруг на заледеневшую реку выбежит, а там и лед треснет? Стало страшно до стука зубов, и Антон, то ускоряясь, то замедляясь, шел через тропу, чувствуя дрожь от того, как тьма над ним постепенно сгущалась. Теперь ему даже очки не помогут, он просто ничего не разглядит. Как она решилась забежать в лес? Боится же темноты! Может, услышала, как Антон гонится за ней и решила спрятаться понадежней? — ОЛЯ! — это был его самый громкий вопль, после которого реплика, прозвучавшая за спиной насмешливым, чуть визгливым тоном, показалась практически шепотом: — Че разорался-то, на? У Антона реакция сработала быстрее хода мыслей. Он резко развернулся назад с такой скоростью, что чуть не завалился и не рухнул прямо в сугроб. Сердце билось, как загнанный зверь, под свитером пот лился градом. Напротив него стоял Бяша, и его лицо с широченной ухмылкой освещал только огонёк зажигалки и тусклая луна. Он так напугал Антона, что тот едва не закричал в голос. Дыхание было частым и надрывным и Бяша, судя по всему, обратил на это внимание. Он нахмурился и спросил уже иначе: — Ты че? И только тогда Антон заметил приблизившегося Ромку. Он стоял за Бяшей, чуть поодаль. Его лицо было практически белым, настороженным, словно не было эпизода в больнице и между ними восстановилось то же самое напряжение и… Сука. О чём он вообще думает? Его сестра сейчас черт знает где, и он сейчас находится совершенно не там, где нужно, совершенно не c теми людьми и думает совершенно не о том, о чём следует. — Мне не до вас сейчас, — Антон так сорвал голос, пытаясь докричаться до Оли, что вышло лишь жалкое сипение. Он двинулся вперед, но Бяша загородил ему путь. — Ты чего резкий такой? Когда Антон понял, что теряет время, пока этот придурок пытается выяснить отношения, то ярость хлынула наружу, никем и ничем не сдерживаемая. — Пусти меня! — рявкнул он так, что стая ворон могла бы подняться в воздух. Бяша замер, и на лице его появилась злость вперемешку с обидой. Он произнес недоуменно: — Да чё с тобой… — Бяша! — гаркнул Ромка, привлекая внимание обоих, — В уши долбишься? Пропусти его. Тот, пробормотав себе под нос что-то вроде «А я и не загораживал, мудень ушастый…», отошел в сторону, тем самым дав Антону дорогу. Он перевел дыхание и двинулся вперед, но тут же замер, поняв, что… Просто не понимает, куда идти. Бяша возник так неожиданно, что теперь Антон не совсем уверен, откуда он пришел, и куда ему надо идти. Тропа превратилась в один бесконечный круговорот, где Антон не только не видел ни финиша, но и оборачиваясь, уже не мог найти старт. Он замер, стоя посреди лесной дороги, и чувствуя, как отчаяние уже настолько всецело поглотило его, что не осталось никаких мыслей. Он потерял возможность мыслить логически, все слилось в какую-то одну единую какофонию, среди которых жирным маркером была подчеркнута одна единственная мысль — найти Олю. — Петров, — Антон вздрогнул от того, что Ромка к нему обратился, но оборачиваться не стал. Не смог, — Чё с тобой такое? Ты зачем в лес пришел и разорался? — он не говорил с какой-то насмешкой или скепсисом, видимо, загнанное состояние Антона как-то поубавило его желание веселиться. — Моя сестра пропала, — прохрипел он дрожащим голосом, все же решившись обернуться. И вот тогда он понял, что возможно заблуждался насчет того, что у Ромкиной банды напрочь отсутствует чувство эмпатии. С недоверчивых лица Бяши и Ромки стали максимально серьёзными, насколько это было возможно. — Как пропала? — спросил Ромка. — Взяла и убежала из дома, в лес! — огрызнулся Антон. Господи, ну что непонятного?! Если он ищет её здесь, то это же очевидно… — Давно? — голос Бяши был непривычно тихим и ровным, словно он уже пытался что-то просчитать. — Я… Не знаю, наверное… — у Антона стал заикаться голос, когда он понял, что даже в себя прийти не может, чтобы хоть слово из себя выдавить, — Наверное… минут десять назад… За спиной сматерились. Услышав хруст снега, Антон обернулся, глядя на них. Бяша снял с себя рюкзак и положил возле одной из сосен. — Темноты боится? — спросил он. — Да… — рассеянно выдавил из себя Антон, всё ещё не совсем понимая, что происходит. — Ромка, на, — Бяша обратился к другу, быстрыми шагами двигаясь в противоположном направлении, — Я пойду там поищу! — Давай. Я тогда тут прочищу! — Подожди… — вяло вскинулся Антон, чувствуя, как колени подгибаются. Каждое слово проходилось по горлу наждачкой, и он едва себя помнил, — Я с тобой! Я её найти… Его схватили за плечо. Цепко и крепко, как капкан. — Успокойся! — рявкнул Ромка на него. — Пусти меня! — Антон всколыхнулся, пытаясь освободиться, но это было бесполезно, — Пусти, блять! Он один её не найдет!.. Ромке, судя по всему, порядком поднадоели его метания. Пощечина словно обожгла Антона. Он, изумленно хватаясь за пульсирующую щеку, уставился на Ромку растерянным взглядом. Надо отдать должное, удар слегка прояснил сознание, и он более менее смог утихомирить ненормально хаотичное дыхание. — Вот он-то её найдет! — раздраженно цедит Ромка, — А ты лес даже наполовину не знаешь. От тебя пользы не будет, так что угомонись и пошли быстрее! — Нет! — Ромка посмотрел на него озверевшим взглядом, и Антон крикнул, — Надо… Обратно пойти! Позвонить… В милицию, или родителям сказать. Я побегу, пока вы ищете… — Не побежишь ты, блять, никуда, — прорычал Ромка, — Ты уже не помнишь, откуда пришел, сам только забредешь хер пойми куда! Милиция ко второму столетию сюда приедет, а от родаков твоих пользы ещё меньше, чем от тебя! Хватит время терять! Антону вдруг стало дико страшно. Он понял, что действительно слеп в этом лесу, а полагаться на Бяшу и Ромку было лучшим из всего того, что он мог сделать. Однако он все равно дико жалел, что не позвонил сразу в милицию. Но когда бы они приехали?.. Глаза болезненно заблестели, и Ромка, увидев это, схватил его за воротник куртки и встряхнул как следует. — Блять, в руки себя возьми! — крикнул он, и Антон, сглотнув, поджал иссохшие губы, — Мы этот лес знаем, и если она реально здесь, то найдется очень быстро. Понял меня? — Антон судорожно кивнул, и Ромка, удовлетворившись этим ответом, резко развернулся и очень быстро пошел в своём, только ему одному понятном направлении, на ходу рявкнув, — Резче давай! Это отрезвило, и Антон, опомнившись, стремглав кинулся за ним. Он понимал, что у него нет никаких альтернатив. И что вряд ли Оля на самом деле успела убежать очень далеко. Что бежать обратно домой и трубить милиции и родителям — действительно плохая идея. И что единственные, кто, возможно, сейчас помогут ему — это Рома и Бяша. Он знал, что Ромка вряд ли лучший вариант человека, которому стоит доверять. Но почему-то Антон все равно ему поверил.