Keep silence

Терпение Все, что сейчас ему оставалось, так это покорно бороздить просторы леса вместе с Ромкой впридачу. Бороздить просторы и губы кусать, судорожно себя успокаивая и надеясь, что все будет хорошо, и чего-то страшного, что он успел себе навоображать, не случится никогда, даже в параллельной вселенной, в тысячах вариантов иной реальности. Антона упорно грызло какое-то чувство, напоминающее вину. Впилось ему в сердце и разрывало его на части. Огромных усилий стоило себя сдерживать от того, чтобы не взбелениться, как обезумевший конь, не начать метаться по всему лесу и кричать, звать Олю, пока не сдерет всю глотку в кровь. То, что он, идя вместе с Ромой через заросли, никак не мог найти её, ни единого следа, просто убивало. Ему казалось, что он теряет время, пока с ней что-то может случиться. Но он понимал, что без Ромы в этом лесу на самом деле беспомощен. Как тот уловил все его движения и направление мыслей оставалось непонятным, но видимо, беспокойство Антона нервировало и его, буквально доводя до бешенства. Он резко развернулся, заставив Антона затормозить вместе с ним, и процедил: — Ты можешь вытащить шило из жопы и не рыпаться? Это должно было отрезвить, но Антон будто растерял все остатки разума и адекватного восприятия. Он распрямился и, смотря на Ромку, выдавил с трудом, стараясь подавить дрожь в голосе: — Нет, не могу. Ромка вздохнул и потер переносицу: — Лучше тебе постараться, — он явно был раздражен, и Антон, понимая, что Ромка сейчас единственный, на кого он может положиться, проглотил свою гордость и понуро зашагал за ним, судорожно кусая губы. — Я действительно пытаюсь, — произнес Антон хрипло, но прозвучало это как-то жалко, словно тщедушное оправдание, — Но не могу быть спокойным. С ней же там… что угодно случиться может, — слова подбирались с трудом, поскольку он старательно избегал высказываний вслух плохих догадок. — Ничего с ней не случится, — тянул Ромка, оглядываясь по сторонам, — Лес не дохуя огромный, она поди засела где-то рядом. Антону казалось, что окружающая картинка вообще никак не меняется по мере того, как они шли, и это давило на психику. Создавалось чувство, будто они кругами ходят, и все безрезультатно. Антон честно старался быть спокойным и собранным, но когда речь шла об Оле в такой ситуации, он будто становился совершенно другим. Забитым и испуганным, потому что не знал, что делать, если сестры рядом нет. — Это я виноват, — пробормотал он рассеянно. Антон надеялся, что это случайно вырвавшаяся фраза не будет услышана Ромкой, но сегодня был явно не его день. — Чё виноват-то? — тот перегнулся через низко растущие ветви, и Антон последовал его примеру, — Наорал на неё что ли? — Нет, — Антон резко махнул головой в знак отрицания, содрогнувшись только от одного представления об этом. В последний раз он кричал на Олю почти пять лет назад, и вспоминая, как её глаза заблестели от подступивших слёз, дал себе обещание никогда больше так не делать. Хотя бы до того момента, когда Оля будет подростком, и её характер, возможно, станет колким, как терновник. Но учитывая добродушный нрав его сестры, она, скорее всего, даже в сложном возрасте будет оставаться такой же: наивной, веселой и неунывающей. Мысли о сестре только подсыпали соль на свежие раны. Ему было так херово от того, что он даже не знает, где сейчас его сестра, что она чувствует, страшно ли ей, или, может быть, холодно. Он так глубоко и прочно засел в эти мысли, что очнулся только когда Ромка уже рявкнул на него: — Петров! — В чём дело?.. — голос Антона был каким-то запуганным и рассеянным. — Глухой что ли? — пробубнил Рома, будто в досаде, — Из-за чего сестра твоя убежала, спрашиваю? Антон замолчал недоуменно на пару секунд. Прочистив горло, он призадумался. А стоило ли вообще Ромке говорить причину? В конце концов, вряд ли это хорошая идея — говорить не особо близкому или знакомому человеку о конфликтах в его семье. Мало ли, об этом узнают в школе. Тогда ещё могут быть слухи о том, что он из неблагополучной семьи. Антон запоздало подумал, что вопрос со школой все ещё стоит под сомнением, но все же поспешил ответить на Ромкин вопрос, чтобы на него не обозлились во второй раз: — Я не видел, как это случилось, — ну, хотя бы начал с правды, — Поэтому понятия не имею, — чтобы это не звучало так откровенно лживо, он приправил своё искусное вранье доводами, — Может, её разговор родителей расстроил… Они в соседней комнате были и что-то обсуждали. Или увидела что-то по телевизору… — Антон очень старался не теряться в собственных увиливаниях. — Ясно, — хмуро ответил Ромка, и на секунду показалось, что он ему вообще не поверил. Но хотелось думать, что это было не так, — Ну и почему ты виноват тогда? — Антон едва не зарычал раздраженно. Твою мать, ну зачем мусолить эту тему? С одной стороны, Антон сам виноват, что у него максимально невовремя развязался язык, но и Ромка, явно понимая, что ему сейчас не до разговоров, мог бы смолчать. Антону хотелось как-то грубо завершить этот нескладный и явно бесполезный диалог, однако что-то внутри саднило и жгло, отчаянно протестуя. Он и так сейчас находится в достаточно уязвимом положении, принимая помощь от Ромки, в которой, как бы неприятно это ни было признавать, он нуждался. Так что нет смысла как-то грубить едва ли не единственному человеку, который может сейчас его выручить. — Не уследил за ней, — честно признался он, вздохнув, — Заметил, что она убежала, слишком поздно. — А одну её ты нахера оставил? — Я не оставлял, она попросила принести игрушки… — Зачем? Антон глубоко вздохнул, стараясь сохранить спокойствие. — Для ёлки, — и, чтобы заранее заткнуть вопрос, который Ромка, возможно, мог бы задать, произнес, — Мы её украшали, и ей понадобились игрушки. — Ну, — Ромка пожал плечами, — И не виноват тогда, — Антон растерянно уставился ему в спину, и тот, даже не видя его вопросительного взгляда, пояснил, — До тебя бы никак не доперло, что она решит свинтить. Так что ты все равно ничего не сделал бы. Антон вздохнул, все ещё продолжая находиться в недоумении. Ромка сейчас что, попытался его утешить? И не начал ли он заваливать Антона различными вопросами, чтобы отвлечь от дурных мыслей и заставить участвовать в диалоге? Он поджал губы и нерешительно огляделся по сторонам. Дорогу впереди освещал лишь огонек зажигалки, а вокруг расстилалась тьма. Снежинки мягко опускались на землю, и от этого тишина в лесу стояла просто оглушительная. — Может, и не виноват, — наконец, произнес Антон, — Но от этого не легче. Ромка предпочел не развивать эту тему и просто продолжил шагать вперед. Неизвестно сколько ещё времени они провели в полной тьме. Антон успел немного успокоиться, но внутри все равно зрел страх, потому что минуты шли, а они все не напали на след. Антон чувствовал, как холод проникает под куртку: он не успел тепло одеться, сразу же выбежал из дома. На душе было тоскливо и погано, он ощущал себя каким-то больным. Ромка, идущий впереди, явно тоже не был в восторге от перспектив вести нервного, одурманенного собственным волнением Антона, через лес. В один момент ноги едва не соскользнули в ямку, заставив его навернуться. Вся недружелюбная обстановка леса, мертвая тишина, холод, паника, досада от собственной неуклюжести — это все давило на него, лишало покоя и заставляло все чаще сверлить Ромкину спину взглядом, словно это хоть как-то могло помочь. В какой-то момент Антон и правда был готов взвыть от бессилия, но когда у Ромки что-то глухо пиликнуло в кармане, то у него перехватило дыхание. Он весь буквально подобрался, затих и превратился в каменное изваяние, которое способно ожить только, когда узнает хоть какие-то новости. Судя по тому, что Ромка остановился, то да, там действительно было что-то, что он не мог проигнорировать. Развернувшись к Антону лицом, он с хмурым и немного недоуменным видом вытащил из кармана пейджер, который пиликнул во второй раз, но уже громче, от чего Антон чуть вздрогнул, не отрывая взгляда от гаджета в чужих руках. Глаза Ромки пробежались по содержимому пришедшей информации, и в них что-то неуловимо изменилось. Он хмыкнул, убрав пейджер обратно в карман. И только тогда, заметив, что Антон изнемогает от собственных догадок, произнес уже мягче: — Нашлась-нашлась. Только нам туда подойти надо. Она Бяшу боится и с ним идти не хочет. Антон выдохнул, и появилось такое чувство, будто бы камень размером с Москву свалился с его плеч и размозжился на мелкие куски, оставив после себя только чувство огромного облегчения. Горло сжалось в спазме, и Антон с растерянностью осознал, что в шаге от того, чтобы не осесть на колени и не разреветься, как сопливый мальчишка. Он действительно успел подумать, что это конец для чего-то спокойного, и начало нового ада, где он и родители предстанут перед страшными и необратимыми последствиями Олиного побега. — Хорошо, — с трудом выдавил он из себя, — Пошли… — Антон прокашлялся, — Пошли скорее. Он старался смотреть на все, что угодно, кроме Ромы, но тот, надо отдать ему должное, особо на внимание не напрашивался, понимая, что сейчас переживает его вынужденный спутник, а потому Ромка просто двинулся вперед, на ходу говоря чуть громче «Ну, пошли». Обратный путь уже не кажется таким длинным, извилистым и давящим. Напротив, с каждым шагом становилось легче, будто Антон сбрасывал с себя оковы. Все это время, пока он не узнал о том, что Оля нашлась, в теле было такое огромное чувство напряжения, что с его уходом конечности даже немного подрагивали. Дыхание нормализовалось, и теперь курс его мыслей сменился на то, что делать с родителями. Скорее всего, они уже закончили ругаться, а озираясь по дому, увидели, что детей нет. Может, они действительно испугаются и это… сплотит их как-нибудь? Вот было бы здорово вычеркнуть последнюю неделю из жизни Антона. Кроме тех моментов, где он разговаривал с Полиной, играл с Олей и, как ни странно, принимал принесённую Ромкой бруснику, не было практически никаких приятных моментов. Он бы с удовольствием уснул. Может быть, сейчас именно так и сделает. Заберет Олю, придет домой и забудется крепким сном, лишь бы стереть этот кошмар из памяти. — Тут дети раньше пропадали, — внезапно произнес Ромка, пока они шли обратно. Теперь они шли, немного ровняясь, так что Антон имел возможность говорить с ним, глядя в глаза. — В лесу? — уточнил Антон. Почему-то его эта мысль будоражила куда сильнее, чем если бы они пропадали в городе. — Ага, — хмурый ответ, — Лет, наверное, пять назад. Мы тогда с Бяшей учились в шестом. Здорово пересрались из-за этой херни. — А…их находили потом? Глупо питать надежды, но все же. — Находили, — подтвердил Ромка, — Наизнанку вывернутыми, — его рука потянулась к карману, и вытащила оттуда пачку сигарет. Чиркнув зажигалкой, он закурил. Антон сглотнул. Стало жутко от простого рассказа об этом. Ромка продолжал: — Кто-то трындел, что детей звери растерзали. Но мы быстро просекли, что серийник поди какой завелся. По лесу шароебились постоянно. Долбоебы, думали, сами убийцу найдем и отпиздим. У Антона эта реплика, почему-то, не вызвала ничего, кроме волнения. — Чем все кончилось? — Чем-чем, — Ромка затянулся, — Нам повезло, что мы на него не напоролись. Его нашли потом. В тюрячку посадили, все дела. Я и пара пацанов из школы видели, как его вязали. — Он, — Антон запнулся, пока они отодвигали ветки в сторону, — Как он выглядел? В смысле, он выглядел как… — …Как больной? — уточнил Ромка и, не дожидаясь ответа, продолжил, — Не сказал бы. Даже не подумал, что убийца — он. Его знали. Умный был, начитанный, друзей у него много было. Вообще не похож на психа. — А он вырывался? — Неа. Будто знал, что к нему придут. Но на казнь идти, сука, не хотел. Пытался больным прикинуться, чтобы в психушку попасть, да не вышло. — Вы поэтому помочь решили? Ну, с Олей… — Не знаю, — раздраженно отмахнулся Ромка, — Просто подумал на секунду… Ну, вдруг это не он убивал, и сейчас все по-новой. Теперь понял, что ошибся, — он махнул головой, прогоняя дурные мысли. У Антона пробежали мурашки по затылку. Он и представить не мог, что в таком тихом, мирном поселке творилась настоящая чертовщина. Как бы то ни было, он действительно рад, что они переехали сюда спустя долгое время после этих событий, и сейчас угроза такого как минимум не слишком реальна. — А как мы найдем Бяшу? — спросил он, и это действительно был вопрос, на который ответ было вообразить достаточно непросто. В конце концов, они могут знать лес хоть вдоль и поперек, но как тогда… Ромка внезапно остановился и, приглядевшись, произнес: — На дерево посмотри, — он навел огонек зажигалки к одному из стволов, и Антон, приглядевшись, увидел, как на поверхности выделяется вырезанная цифра: двенадцать. — Охренеть, — вырвалось у него против воли, — Вы пронумеровали деревья? — Ну да, — Ромка вскинул нос и фыркнул, — Пять лет уже так ориентируемся. — Вот это правда… здорово, — Антон провел пальцами по цифре, ощущая, что дерево глубоко прорезано, — Ножиком? — Тип того, — Ромка при упоминании своего любимца, вытащил лезвие из кармана, расправил его одним движением и крутанул в руке. Антон помнил, как этот нож резал его по щеке на второй день его пребывания в этом месте. Помнил, какой у Ромки был больной, полный злобы и отвращения взгляд, когда он смотрел на Антона, побитого и лежащего в снегу. По привычке он отшатнулся в сторону от лезвия, а Ромка, заметив это, непонимающе нахмурился. И лишь потом в его глазах появилось понимание, а затем, что-то отдаленно похожее на досадное сожаление. — Не ссы, не порежешься, — произнес он спокойно, словно старался убедить, — Пошли. Остаток пути они продолжили молча, Ромка убрал лезвие в карман и старался в целом не подавать признаков присутствия. Антон так же не решался нарушить тишину, и просто покорно шел за ним. Он даже не знал, как может отблагодарить его и Бяшу. Они действительно сделали то, что не забывалось так просто. Антон бы в жизни не нашел Олю без их помощи, и тогда бы… Внутри все содрогнулось от мыслей, что было бы потом. Если бы не они, сегодняшний день действительно стал бы настоящим кошмаром наяву. Самым, самым жутким… Антон неровно выдохнул. В общем, факт оставался фактом, они оба оказали Антону просто неоценимую помощь. И это, между прочим, может быть один из доводов, который Антон предъявит родителям, чтобы остаться в школе… Если, конечно, к моменту его прихода они не рассорятся вусмерть. Но хотелось надеяться, что они оба поняли, что этот их скандал перешёл многие незримые, но ощутимые границы. — Легок на помине, на, — внезапно Антон услышал голос Бяши. Когда он понял, что он и Рома добрались до нужного места, сердце сделало кульбит, — А ещё медленнее пердак тащить можно? — Ой, вот не ной, — закатил глаза Ромка, — Малявка где? Антон был так взбудоражен, что пропустил описание своей сестры таким образом. Чего греха таить, он и сам порой называл её так, мысленно, с огромной долей братской нежности. — Да тут, — Бяша цокнул и показал в сторону другого дерева, за которым Оля, судя по всему, притаилась, — Сперва вопить начала, потом убежать попыталась… — он, обиженно ворча, огладил запястье, — Козявка малолетняя, царапается, как котяра лютая… — Да если б я твое хлебало в лесу ночью увидел — тоже расцарапал бы, не задумываясь! — Ромка бессовестно заржал во всё горло, уклоняясь от шишки, которую в него запустил Бяша. — Пожри говна, козлина, — он показал Ромке средний палец, и тот практически мгновенно отзеркалил жест. Бяша посмотрел на Антона и кивком головы указал на Олину пушистую макушку, которая успела немного показаться из-за дерева, — Без тебя с места не сдвинется… Он даже договорить не успел, как Оля, увидевшая Антона, тут же выбежала из своего укрытия. У Антона чуть сердце не разорвалось при виде растрепанной, испуганной до смерти и зареванной до такой же степени Оли. — Тоша! — она практически прорыдала его имя на одной страдальческой ноте и кинулась к нему. — Оль! — у него позорно задрожал голос, но в тот момент было настолько наплевать. Он тут же сел на одно колено, распахивая руки. Она влетела к нему в объятия, и Антон мгновенно крепко сжал её, уткнувшись носом в светлые волосы, которые пахли холодом и страхом. Только в тот момент, когда он обвил её руками и прижал к себе, только когда он услышал безумное биение маленького сердечка и ощутил её дрожь, то почувствовал себя действительно спокойным и освобожденным. — Ты где вообще… Куда ты… Ох, — у Антона отнялась речь, и он с трудом выговаривал обрывки слов, выплевывая по одному или два, — Я тут с ума чуть не сошёл! — Тоша, прости меня, пожалуйста, — Оля всхлипнула и вжалась в него ещё сильнее, хотя казалось, что больше не получилось бы, — Я не хотела, чтобы так… Он ничего не ответил и только погладил сестру по макушке дрожащей, ледяной ладонью. Никаких объяснений не требовалось, он и так все понял сам. Он ни капли не злился на неё, не злился вообще ни единой секунды с её побега. Напротив, Антон был только полон переживаний: не холодно ли ей, как она себя чувствует, не повредила ли что-нибудь… — Ты в порядке? — он чуть отстранил её от себя, проверяя на наличие ушибов или царапин. Оля утвердительно кивнула головой. Её глаза были покрасневшими, а на щеках леденели дорожки слез, — Ну все, не плачь, — он снова прижал её к себе, — Дойти до дома сможешь, или на спину пойдешь? — Я дойду, — тихо произнесла она спустя несколько секунд молчания, выбираясь из его объятий. Она уже понемногу успокаивалась, и было заметно, насколько она измоталась и какой силы был страх и переживания, которые она испытала, находясь в лесу. Только после того, как все его мысли перестали быть обращенными исключительно к сестре, Антон увидел Ромку и Бяшу, стоявших чуть-чуть поодаль. Они не таращились на них в открытую, но время от времени поглядывали, стараясь понять. Антон сморгнул чуть было навернувшиеся слезы облегчения и произнес, подойдя к ним: — Спасибо огромное. Я правда… — Антон выдохнул, — Если бы не вы, то жутко даже представить, что случилось бы, — он сказал это настолько искренне, настолько постарался вложить все необъятную благодарность, что Бяша даже загордился. Он вскинул нос и зафыркал самодовольно: — Да ерунда, как два пальца… — Ой, да не выкобенивайся, — Ромка закатил глаза и отвесил ему щелбан. — Кто выкобенивается, на? — Бяша возмущенно хлопнул его по руке, и Ромка, посмеиваясь негромко, произнес: — Пойдемте тогда. — Куда? — До дома их доведём. Они из леса сами не выйдут, — пояснил Ромка. Бяша не стал ничего отвечать, только кивнул согласно головой. Антон посмотрел на Ромку с благодарностью, но тот не перехватил его взгляд, поэтому это осталось незамеченным. Они молча двинулись вперед к ожидавшей их Оле и та, завидев хулиганов, сжалась, но все же молча взяла руку, протянутую Антоном и прилежно двинулась вместе с общей процессией по тропе. Тишина была очень звонкой, и Антон чувствовал себя в некотором смысле неловко. Каждый, наверняка, думал о своем. Меньше всего ему хотелось касаться темы родителей постольку, поскольку он понимал, что столкновение с ними будет неизбежно, как только они вернутся домой. Куча расспросов на повышенных тонах, причитаний, ругательств и нотаций. Ему уже тошно думать об этом. Внезапно Оля вытащила свою руку из его ладони, тем самым вызвав удивление Антона. Не собираясь пояснять причину, она аккуратно шагнула влево, к… Бяше. У Антона глаза чуть на лоб не полезли, когда он увидел, как Оля робко тянет хулигана за рукав куртки. Бяша замечает это и растерянно смотрит вниз, на её нерешительное лицо. Антон видит такой же удивленный Ромкин взгляд. Наконец, Оля произнесла, практически неслышно, но все же удается разобрать: — Прости, пожалуйста, что я тебя поцарапала. Тебе не больно? Бяша поджимает губы, и Антон вначале подумал, что тот делает это из осуждения, а потом до него дошло. Он пытается сдержать улыбку. — Да не сс… — уже бодро произносит Бяша, а потом запинается, — Не боись ты. Вообще не больно! — Совсем что ли? — Оля произносит хоть и обеспокоенно, но Антона тянет рассмеяться нервно от мысли, что ей не очень нравится тот факт, что она нанесла не слишком-то болезненные раны. — Совсем, — Бяша хмыкает, — Вот ты, на… Дралась когда-нибудь? — Нет… — у Оли глаза становятся по пять копеек. Антон уже хочет предупредить Бяшу, чтобы тот не наговорил лишнего, но его опережает Ромка: — Бяш, — он сужает глаза и качает головой, будто бы останавливая от не имеющих необходимости высказываний, но Бяша полностью его игнорирует. — Эт хорошо, что не дралась, — одобрительно кивает он, — Вот меня один раз так по роже огрели, на. Я упал и язык прикусил, вот это вот больно. Оля хмыкает, и это заметно разряжает обстановку. Антон и сам уже более-менее успокоившийся, чувствует, что смертельно устал. Едва волоча ноги по тропе, он едва ли не плачет от радости, когда они выходят из леса, и он видит дома. Такое чувство, будто он ушел очень давно. Хотя, может, это и так. Он совершенно потерялся в пространстве и времени, и понятия не имеет, сколько минут или же часов прошло с того момента, как он и Оля покинули дом. Но об этом тоже особо думать-то и не хотелось. Когда они дошли до их дома, Антон посмотрел на горящие окна и понял, что, скорее всего, родители уже подняли панику. Но он испытал облегчение, когда увидел, что папина машина пока что стоит нетронутой. Возможно, пропажу они заметили недавно. А до этого момента, видимо, ругались… Несмотря на стремительно портящееся настроение, Антон находит в себе моральный ресурс на то, чтобы обернуться и, улыбнувшись уголками губ, произнести искренне: — Спасибо большое ещё раз. Я вам правда очень благодарен. — Кончай уже с любезностями, Антошка, — Ромка закатил глаза, и почему-то от этого резкого, но не слишком грубого ответа, земля под ногами ощутилась чуть прочнее, чем до этого, словно немного отрезвив его измотавшийся мозг, — Бывайте, — он махнул рукой. Антон кивнул и, приоткрыв калитку, пропустил внутрь Олю, а потом, войдя внутрь сам, закрыл дверь. До дома они шли в тишине, но сестра крепко сжимала его руку. Скорее всего, она опасалась родительского гнева. Антон старался придать ей сил, шепнув «Ничего не бойся», но она действительно очень переживала, и эта фраза практически не утешила её. Как только Антон зашел в дом, то понял, насколько он околел на улице. Он практически не чувствовал пальцев рук и ног, страшно представить, как замерзла Оля. До ушей доносятся судорожный топот маминых ног и голос папы, который буквально орал в телефонную трубку: — У меня двое детей уже как час пропали! Вы чем там думаете в своем… Он осекся на полуслове, как только увидел Антона и Олю, вошедших в дом. У него в глазах была целая палитра эмоций, начиная от непонимания и заканчивая вселенским облегчением. Он молча положил трубку и потер переносицу, выдохнув, и Антону слышится в этом выдохе такое же чувство освобожденности, которое он испытал, когда нашел Олю. А затем папа подошел к ним и сгреб обоих в объятья. По прежнему не говоря ни слова. Тишину нарушила мама, которая спускалась по лестнице, на ходу крича волнительно: — У соседей надо ещё посмотреть, поехали скорее… У неё распухли глаза. От слез, догадался Антон. Она выглядела бледной, измученной, а на лице у неё читался страх. И, как бы он не порицал себя за такое, Антон почувствовал себя хоть немного отмщенным. Себя и Олю, потому что с этого момента родители, возможно, начнут отдавать себе отчет в своих действиях и понимать, к чему приводят их скандалы. Что эти скандалы не остаются никем не замеченными и не растворяются в воздухе. Напротив, нет. Они оседают, как сигаретный дым, в головах у их детей, которые запоминают каждое обидное слово, брошенное с целью задеть побольней. Мама запнулась и посмотрела растерянно на Антона, Олю и уже отстранившегося от них папу. На секунду она прислонялась к стене, и издала утробный звук, похожий на судорожный всхлип. А потом, отстранившись, она подошла к ним и дрожащими руками огладила их лица, проверяя, все ли у них в порядке. А потом по очереди крепко обняла каждого. Антон был действительно рад такому беспокойству со стороны родителей, но он понимал, что последует за ней, первой волной облегчения и вселенской любви, которую родители обрушили на них в первые минуты. В целом, его предсказание сбылось. Первый приступ ласки прошел, и мама тут же стала серьёзной. Её брови сдвинулись на переносице, и она произнесла, очень четко и медленно: — Куда вы ушли? И зачем? Антон почувствовал, как что-то внутри начало расти. Черное, злое, и тем не менее, праведное. Это «что-то» разрасталось под всеобщее молчание, и потом, секундами позже, когда мама продолжила: — Вы вообще представляете, как вы нас напугали? Мы всех на уши подняли… — Оль, — он тихо обратился к сестре. Та посмотрела на него блестящими, огромными глазами, в которых отражался весь мир, — Иди в свою комнату, хорошо? Она на самом деле совершенно ни в чем не виновата. Глупо, конечно, снимать с неё всю ответственность, но так получалось, что её вина здесь по минимуму. Весь груз лежит только на плечах родителей. И на его плечах тоже, потому что он не проследил за сестрой, не отгородил её от этого, позволил ей услышать их ссору. Оля, кажется, была действительно благодарна Антону. Она поспешно сняла с себя курточку и, буквально выпрыгнув из ботинок, прошагала по лестнице, сопровождаемая взглядами родителей. — Что это значит? — произнесла мама, упирая руки в бока. Как только Оля скрылась из-за горизонта, её голос зазвучал ещё более холодно, — Вы где были? — Оля убежала, — произнося это, он практически почувствовал удовлетворение, глядя, как вытягиваются лица родителей. — Куда? Почему убежала? — папа казался действительно изумленным, словно совершенно не допустил такой вариант. — Она убежала в лес. И там я её искал все время, что нас не было. — Почему нам не сказал? — теперь мама начала злиться. Весь стресс и страх, терзавшие её все то время, что их с Олей не было, вырвались наружу, уже никем и ничем не сдерживаемые, — Один в лес понесся, а мы и гадай, где вы! Антон внезапно почувствовал, что сейчас действительно заплачет. По-настоящему, долго и горько он не плакал уже несколько лет, но сейчас так отчетливо ощутил подступающий к горлу ком, что стало трудно дышать. — Прости, — он вложил столько яда в одно-единственное слово, что мама приоткрыла рот, — Я не сказал вам, потому что вы были слишком заняты, пока ругались. В очередной раз. — Да какая разница, ругались мы или нет! — папин голос тоже начал набирать обороты. Обстановка стала такой напряженной, такой накаленной, что Антону с трудом удавалось сдерживать подступающие слезы, — Надо было сразу же сказать нам! А ты что, решил, что герой, сам спасешь её? Конечно же, они знали, что это не так. Прекрасно знали. Просто им нужен был повод, чтобы сорвать скопившуюся злость и усталость. Но проблема в том, что Антон был ничуть не менее злобным и уставшим, чем они. — Да как ты вообще так можешь говорить? — он крикнул очень агрессивно, едва ли не сквозь зубы, и мама вспыхнула мгновенно: — Не смей повышать на отца голос! — Ах, точно! — язвительно засмеялся Антон, чувствуя, как затуманивался взгляд, — Ведь именно ты должна меня учить, как я должен разговаривать с отцом! — Ну-ка закрой свой рот! Мы чуть с ума не посходили, и ты пришел, легок на помине, и начинаешь тут заявлять что-то?! — вот теперь на душе стало горько. Папа не кричал на него так уже очень давно, но спичка уже была выкинута на разлитый керосин, и пожар было не остановить. — Я её, — прорычал Антон, — Все это время по лесу искал. Я ни минуты не терял. Ни одной! И я её нашел. А убежала она потому, что услышала то, что ты сказала! — он посмотрел на маму, все ещё растерянную, все ещё напуганную, и внутри что-то закололо. Он так не хотел обижать её, так не хотел делать им обоим больно, но он чувствовал себя таким злым, таким уставшим и оскорбленным, что не мог сдержать слов, — Жалеешь теперь, что мы есть? — он ударил себя кулаком в грудь, — Действительно, как жалко, что дети есть! Слышат, как вы ругаетесь, и убегают в лес, а ты потом и ищи их! — у него так дрожал голос, что он едва справлялся с ним. Папа схватил его за воротник куртки и встряхнул: — Возьми свои слова назад! Мама ахнула от удивления, когда Антон резко пихнул его и, распрямившись, выкрикнул: — Не возьму! Он возвел глаза к потолку, пытаясь сдержать слезы, которые вот-вот должны были побежать по щекам. Горло свело спазмом, но Антон с трудом выдавил из себя: — Я почти пять лет наблюдаю за вашими скандалами, — он вдохнул через нос и сглотнул, — Вы постоянно пытаетесь друг друга задеть побольнее, сказать что-то обидное. И я пять лет на это смотрю. Я устал делать вид, что этого нет. Это просто невыносимо, — он зарылся пальцами в волосы и сжал, — И теперь, когда Оля едва не заблудилась в лесу, когда убежала из дома, вы вообще не можете допустить, что причина всему этому — ВЫ. Вообще не можете поверить, что она услышала, как вы в очередной раз проклинаете друг друга, и ей стало от этого больно! — Антон рассмеялся истерически, — Вы, может, и забываете об этом, но я напомню, у вас есть ДЕТИ, которые, может и молчат, но они все видят и слышат просто прекрасно. Он впервые увидел, как родители растерянно молчат, пока он приводит свои доводы. Никогда ещё он не ощущал себя таким разбитым, полным горя и досады. Ему действительно уже давно не было так хреново, если дела касались семьи. Сегодняшний день был настоящим кошмаром, и этого не поменять. — И теперь, когда мы пришли домой, — Антон грубо вытер рукавом куртки глаза, — Когда я её нашел, вернее. Вы опять начали создавать скандал!.. — он сорвался, — Да я вообще поверить не могу, что вы действительно начали обвинять меня! ДА КАК ВООБЩЕ ТАКОЕ ВОЗМОЖНО?! — уже заорал он, — В чем моя вина?! Или, может быть, вина Оли?! Да нет, стой! — он поднял руку, словно прерывая возможные доводы, — Я все понял, Оля виновата, потому что убежала после того, как услышала, что её мать жалеет о существовании собственных детей, а Антон виноват, потому что кинулся на её поиски в темный лес, где искал её очень долго, но все-таки нашел! Я все правильно объяснил?! — он почувствовал, как глаза щиплет. Он не моргал все это время, потому что знал, что тогда точно заплачет, — Знаете, мне надоело, — прохрипел он, — Я не хочу находиться в этом доме ни минуты. Не трогайте меня, пожалуйста, — он приоткрыл входную дверь и, услышав мамино срывающееся «Антон!» резко захлопнул её. И как только дверь закрылась, плотину прорвало. Он осел на корточки и, сняв очки, закрыл ладонями лицо и просто разрыдался. Бесшумно, сотрясаясь всем телом и разве что издавая едва слышные всхлипы. Он дрожал, как от контузии и не находил в себе воли, чтобы заставить себя успокоиться. Слезы лились по щекам, застывали на морозе, а он просто не мог унять их, не мог прекратить этот один больной приступ. Ещё никогда он не плакал так с самого момента, когда начал впервые осознавать себя. Как только его немного отпустило, он решил, что ему стоит отойти от дома, а ещё более желательно — выйти из двора, чтобы родители не кинулись за ним и ни в коем случае не обнаружили его в таком состоянии. Эта мысль показалась очень здравой и правильной. Он поднялся на негнущихся ногах и вяло двинулся к калитке. Но вскоре для себя понял, что лучше бы остался во дворе. Удивление скрыть не получилось никаким образом. — Что ты тут делаешь? — Мне, блять, нельзя покурить, где я хочу? — Ромка раздраженно выгнул бровь, и Антона захлестнуло стыдом, из-за того, что тот видит его таким: с зареванным лицом, красными глазами и носом и жутким, сиплым голосом. — Кури, где хочешь, — выдохнул Антон, надеясь, что это не прозвучало как-то грубо или провокационно, но Ромка продолжает смолить со спокойной душой, а значит, переживать ему было не о чем. Ромка не стал спрашивать о состоянии Антона и что у него случилось. И, стоило бы быть благодарным, но внутри не было и намека на это чувство, потому что Ромка перед ним больше не в долгу. Он помог Антону найти Олю, и теперь для Ромки он малоинтересен. Ему было абсолютно по барабану, что происходит на этот раз, и Антон это знал. И все равно чувствовал себя практически брошенным. Он прислонился к забору и выдохнул клубок пара. — А Бяша где? — Домой свалил, — коротко ответил Рома, таким образом, что из такого лаконичного ответа не сложить полноценного диалога. И Антон даже пытаться не стал. Они простояли так, наверное, порядка десяти минут, и за это время Антон успел успокоиться и прийти в себя, больше не чувствуя ничего внутри, только блаженное опустошение. Ромка же за эти десять минут успел скурить несколько сигарет подряд. — Чё домой не идешь? — Не хочу, — отрезал Антон, вглядываясь в кружащие снежинки. Ромка ответил только спустя пару минут. Он, докуривая, отряхнул куртку и произнес, не разжимая зубы, в которых была зажата сигарета: — А я вот домой хочу. Все, погнал. Антон кивнул. Ромка успел отойти только на пару шагов, как с губ сорвалось: — Ты вернул долг. — Что? — Рома развернулся и непонимающе посмотрел на Антона. И он сказал ещё раз: — Ты вернул мне долг. Сестру помог мне найти. Так что ты мне теперь не обязан. Ничем. Можешь устраивать драки и подлянки безо всяких угрызений совести, — он сам не знал, зачем говорил так, но почему-то за опустошением не пришло облегчения. Напротив, Антон ощущал себя каким-то дерьмом. Каким-то… ничтожным. — Петров, — отозвались со стороны. Посмотрев в его сторону, Антон не увидел того, что ожидал. Он полагал, что Ромку это разозлит, или расстроит. И Рома отреагирует так, как должен. Как обычно реагируют нормальные люди, когда им говорят что-то неприятное. Но тот смотрел серьёзно, как будто не стал воспринимать его слова всерьёз, а хотел донести что-то свое. И донес. — Я долг вернул, — продолжил Ромка, не отрывая взгляда. Он говорил медленно и спокойно, — Но тебя не тронут, — он докурил сигарету и бросил её вниз, для надежности придавив подошвой ботинка, — Я обещаю, — он произнес так, словно хотел вложить в это сакральный смысл. Развернувшись, он зашагал в своем направлении, оставив Антона в одиночестве.