***
Дом молчал. И сколько бы Антон не задавался вопросом «что же будет?», ни одна из его догадок не претворялась в жизнь. Следующий день не начался ни с обвинений, ни с извинений и даже не с будничного поведения, будто бы ничего и не случилось. Хотя, последнему варианту Антон вряд ли бы обрадовался, учитывая, как сильно на него повлияла вчерашняя ссора с родителями. Напротив, в доме воцарилось такое молчание, что ему иногда казалось, будто бы он в вакууме, где отнимается все, вплоть до способности говорить и слышать. Осталось только зрение, и все, что Антон смог понять из собственных наблюдений — родители избегают его взглядов. Непонятно только было — их мучило чувство вины, или же напротив — они хотели наказать его молчанием? Что ж, если второй вариант был правдой, то Антона начинала захлестывать неоправданно-ядовитая злость. Разум упорно отвергал мысль, что родители действительно считают его виноватым, однако Антон все равно не мог списывать эту гипотезу со счетов, поскольку причина могла крыться в чем угодно. Вот кому на самом деле было некомфортно среди всеобщего партизанства, так это Оле. Она, может, и не была так же разговорчива, как обычно, но её лицо выглядело очень встревоженным и огорченным. Да, ей определенно было не по себе, но Антон чувствовал, что слишком истощен морально, чтобы помочь сестре. Он не знал, как помочь даже самому себе, не то что Оле. Но, в очередной раз он возблагодарил высшие силы за такую сестру, она не стала настаивать на его присутствии во время своих повседневных дел. В основном она просто сидела у себя, тихо играя или же просматривая кассеты. Было очевидно, что это ей уже приелось до оскомины в зубах, но Оля, так же как и Антон, проглотила своё негодование и вела себя так, как и следовало бы. Антон надеялся лишь на то, что под конец дня вопрос решится, но ему дали понять, что так быстро все не уляжется. Родители и не думали хоть как-то подойти к обсуждению компромисса. Напротив, молчание под мерное тиканье часов на кухне густело, как кисель, становясь таким невыносимым, что Антону оставалось лишь стиснуть зубы и уходить в свою комнату, признавая собственное поражение. Стоило ли питать надежды на то, что в воскресенье все будет иначе? Антон перед сном робко полагал, что да, но уже по наступлении следующего дня был вынужден взять свои слова назад. Не изменилось ровным счетом ничего. Хотя, возможно, это звучит слишком категорично, и стоило бы дополнить, что кое-что все же начало показываться. Например, начали появляться будничные фразы по типу «принеси Оле тарелку», «всем пока, я на работу», «не ешь быстро, горячий», и… НЕТ. Это было СОВЕРШЕННО не то, что ожидал увидеть Антон после всего того, что случилось в пятницу. Хотелось бы поставить какую-то точку в конфликте, однако родители, по каким-то своим собственным причинам почему-то не особо стремились это сделать. Это угнетало Антона и разжигало в нём чувство злостной апатии. Воскресенье проходило в отвратительном, унылом ритме, и он уже успел энное количество раз пожалеть об этой холодной войне, невольно развязанной между ним и родителями. От безвыходности хотелось хоть кожу с себя содрать, лишь бы нашлось хоть что-то, чем он мог занять себя. Он пытался уделить хоть какое-то количество внимания Оле, но получалось у него из рук вон плохо. Он явно был не в том расположении духа и сил, чтобы действительно увлечь сестру и себя заодно. Единственным, что вызывало внутри отзвуки какого-то облегчения, был факт того, что завтра будет понедельник, и он сможет, наконец, выбраться из этого дома. Под конец дня Антон и вовсе ужаснулся, поняв, что за все эти выходные он даже ни разу не вышел на улицу. Хоть в пятницу он нагулялся в лесу как следует, но именно в эти дни ему было необходимо хоть немного времени провести вне дома. Он прекрасно понимал, что вряд ли так просто выкрутится завтра, если не выполнит домашнюю работу, которая была задана стопроцентно, и которую он с такой же высокопроцентной вероятностью не знает. Конечно, он мог бы позвонить Полине и узнать всё у неё, но почему-то не хотелось в тиши дома безмятежно переговариваться с ней по телефону, невольно осведомляя родителей о своих планах пойти завтра в школу. Уж лучше пускай они останутся в неведении до последнего. Перво-наперво он поставил перед собой задачу собрать рюкзак к завтрашнему дню и быть как можно более непринужденным в поле зрения родителей. Затем стоило бы поставить будильник на более раннее время. Примерно на полчаса раньше того времени, что встает папа. Вряд ли Олю стоило брать с собой, она так рано просто не встанет. Да и если они оба внезапно пропадут, станут ли родители расценивать это, как бойкот? Так много вопросов, так мало ответов. Придя к окончательному решению, Антон точно убедился, что пойдет в школу один. Единственной задачей его было лечь спать пораньше в этот раз, и дело фактически в шляпе. Он не видел снов в ночь воскресенья, но почему-то чувство гадской тревоги и отчаяния схлынуло к утру понедельника, когда он встал с кровати с мыслью, что, наконец, выберется из дома и пойдет в школу. Почему-то именно эти доводы заверяли его в какой-то… стабильности. Появлялось чувство, будто жизнь действительно войдет в правильное русло, как только он займется чем-то повседневным, так что он даже зубы чистил с каким-то трепетом, точно готовил себя к важной церемонии. Зимний воздух хлестко прошелся по щекам, носу, забрался в рот при вдохе, отрезвляя и придавая чувство бодрости. Антон даже почувствовал себя как-то поуверенней и зашагал по протоптанной и уже чуть было не забытой дороге в школу. Он старался не думать о том, как его встретят в классе, что скажут ему учителя и одноклассники. Он лишь знал, что Полина, скорее всего, будет ему рада, а Семён ничего не сделает ему, если верить словам Ромки. Меньше всего хотелось предполагать, что скажут родители на его отсутствие и сможет ли Антон вообще продолжать ходить в эту школу. Оставалось лишь надеяться, что они не успели забрать документы без его ведома. Уже на подходе к зданию желудок начало одолевать знакомое чувство опасности. Антон чувствовал себя так же в первый школьный день, когда совершенно не знал, что преподнесёт ему новый класс. Ну, если быть честным, точно так же сводило внутренности в последующие дни вражды с Ромкой, когда каждое утро Антон встречал с догадками, что же будет на этот раз и как изловчатся хулиганы. Антон уже приближался к воротам, когда запоздало подумал, что сейчас, скорее всего, вряд ли встретит кого-то из своих одноклассников. Слишком рано. Школа хотя бы была открыта, и это его действительно обрадовало. Да и пришел он действительно рано, будет время поразмышлять, сесть где-нибудь в классе, удивить Полину и остальных одноклассников… Если они действительно этого не ждут… Антон клюнул носом, чувствуя нагоняющую его сонливость. Бодрость, которой он был буквально-таки пропитан с первых же минут начавшегося дня, понемногу отступала, когда он оказался внутри школы, в теплоте, которая разморила его размякший мозг. Мысли стали какими-то глупыми, ненавязчивыми и больше напоминали лепет пьяного, нежели осознанные доводы. — Что ж вас всех в школу так рано тянет? — пробормотала гардеробщица, забирая его куртку. Антон рассеянно мотнул головой, словно пытаясь возразить, хотя его уже никто не слушал, да и не ждал ответа. Она просто молча развернулась и зашагала вглубь скудного курточного вороха и вернулась оттуда уже с тускло блеснувшим номером, который он осторожно взял из её руки. — Спасибо… — прошелестел он одними губами и зашагал к лестнице в довольно унылой манере. Пока в школе практически никого не было, находиться тут было достаточно обременительно. Чувство предвкушения немного схлынуло, когда он понял, что ему ещё ждать около двадцати минут, когда кто-то из его класса начнёт подходить в школу. Ох-х… Дожить бы до этого момента! Он с обреченностью прошагал в класс, который, к его великому счастью, оказался открыт. Антон скользнул в дверной проем, тут же окинув помещение быстрым, анализирующим взглядом. Никого. Даже на учительском столе нет ни сумки, ни тетрадей, как это обычно бывало. Но ему особо не было до этого дела. Буквально-таки проплыв к своей парте, Антон уселся за стул и, вздохнув, положил голову на сложенные руки. Головная боль, начавшаяся после подъема по лестнице, немного отпустила его, однако чувствовал он себя все равно не лучшим образом. Коридоры звенели гулкой тишиной, стены резонировали пустотой, и создавалось впечатление, будто бы пространство вокруг Антона — это испитый досуха коробок сока. Было так пусто, так тихо, что когда за дверью зазвучали первые шаги, голоса учителей и школьников, Антон против воли дрогнул. Сквозь подступающий сон он улавливал звуки, долетающие до его ушей. Сознание разваливалось на фрагменты, и в какой-то момент он действительно провалился в дрему, невзирая на затекшую шею и немного неудобное положение. Раздавшийся щелчок двери ещё мог бы ненадолго осесть в заспанном сознании, а потом раствориться по истечении времени. Но вот резко раздавшееся «Ой!» почему-то заставило все внутри покрыться льдом, а сердце — пуститься в пляс от испуга. Антон резко распрямился, морщась от ударившего в глаза света и развернулся с недовольным выражением лица к двери. В проеме стояла Катя, которую увидеть Антон сейчас был бы рад меньше всего. Он, всклокоченный, уязвимый и сонный, не мог чувствовать себя уверенно, когда отутюженная староста находилась прямо напротив него. Однако, что удивило его больше всего, так это тот факт, что во взгляде Кати, прежде всегда суровом, оценивающим и холодном, не было и половины того презрения и неприязни, которые всегда плескались в её глазах. Её лицо изменилось практически за доли секунды: от испуганно-удивленного до осмысленного и даже растерянного. — Ты чего тут делаешь? — осторожно поинтересовалась она, решившись разрезать неловкую паузу, которая возникла из-за того, что у Антона всякие слова в глотке застряли. — Я… — голос прозвучал, как жалобное блеяние, и он, замолкнув, направил все силы и ресурсы, которые могли бы поставить его шатающуюся интонацию на ноги плотно, — Я ждал урок. Катя хлопнула глазами непонимающе и поджала губы: — Урок не здесь будет. Он в двадцатом. Скоро начнется уже. Антон тупо уставился на неё, потратив с несколько секунд на переосмысливание всего сказанного. Видимо, Катя интерпретировала это как-то по-своему, потому что она, сделав пару шагов в его сторону, спросила вкрадчиво: — Ты уверен, что в порядке? — Да все нормально, — отмахнулся Антон, тряхнув головой. Чтобы как-то перенаправить этот нескладный и некомфортный диалог в другое русло, он поинтересовался, стараясь звучать искренне, — А что ты здесь делаешь, раз уж мы в другом кабинете? — Мне ведомость подписать надо, — вскинув нос, Катя прошествовала к учительскому столу, склонившись над выдвижными ящиками. — А что за ведомость? — он бы назвал себя полным придурком со стороны, но тогда Антон был готов ухватиться за все подряд, лишь бы диалог велся в относительно спокойном тоне. Ему не хотелось показывать, что его хоть каким-то образом подкосила ситуация с тем несчастным сотрясением. Просто случилось небольшое недоразумение, которое никаким образом не повлияло на Антона. Хотелось выглядеть как можно более невозмутимым, словно ничто не могло поколебать его решимость. Однако взгляд Кати, адресованный ему, говорил о том, что вряд ли она посчитала удачной попытку Антона выглядеть непринужденным. Напротив, из её глаз буквально сочилось язвительное недоверие. Хотя, её можно было понять: Антон наверняка сейчас смотрелся более, чем нелепо. — Посадка в классе, — Катя сказала, как отрезала. Вот тогда он, готовый уже согласно промычать на её ответ что-то в стиле «Ах, вот оно что», замер в непонимании. — Подожди, что значит посадка… — растерянно пробормотал он, но запоздало осознав, что бубнит себе буквально под нос, позволил голосу прорезаться, — Нас меняют?.. — Боже, не взвивайся так, — вздохнула Катя, закатив глаза, — Ты так же сидишь с Полиной, просто вас отсадят на другую парту. У Антона вспыхнули уши, потому что она действительно смогла расколоть его, как грецкий орешек: он переживал, что их с Полиной разлучат. Несмотря на свою решительность остаться в этой школе, он чувствовал, что пока ещё не готов сменить соседа по парте. Особенно после инцидента недельной давности. — Да я не из-за этого… — запоздало отмахнулся он, в смятении подбирая слова. — Как же, — Катя усмехнулась, но чуть более добродушно, чем обычно, и выражение её лица стало таким непривычно мягким, что Антон действительно растерялся, потому что ещё никогда не видел одноклассницу такой. Она закончила с подписями и распрямилась, — Ты тут до завтрашнего дня проторчишь? Антон смущенно поправил очки на переносице и тут же поднялся с насиженного места. И в первые же секунды он понял, что зря сделал это. Ещё сонливый после недавней дремы мозг в панической растерянности подал сигнал телу, чтобы сохранить равновесие. Размякшие конечности дрогнули, и он чуть было не осел на пол, но все же смог удержаться на месте. Антон неодобрительно цокнул языком и потянулся, чуть зажмурившись и заставляя организм проснуться. — Ты в порядке? — до него донесся голос Кати, который звучал… на удивление обеспокоенно. Он поднял постепенно проясняющийся взгляд на неё. Она уже сделала шаг по направлению к нему и чуть вытянула руку, будто бы была готова подхватить его, если Антон упадет. Почему-то именно этот жест показался ему трогательным, и он даже на секунду ощутил чувство глубокой признательности. — Все нормально, — Антон выдохнул, а потом, усмехнувшись краешками губ, произнес практически нараспев, — Запереживала уже? — Вот ещё, — беззлобно фыркнула Катя, скрестив руки на груди, — Меня же на ковер позовут, если ты прямо здесь откинешься. Антон, будто бы оценивая, оглядел пространство вокруг себя: — Мог бы, но не здесь. Даже если у тебя будут проблемы, чего очень хотелось бы. — Мне кажется, что язык у тебя уж слишком развязный, — Катя направилась к двери, но даже отходя от него, она мельком бросала взгляды, точно пытаясь понять, был ли Антон искренен и точно ли с ним все в порядке. Почему-то это его согрело. Стало чуточку легче. Просто потому, что Катя, у которой изо рта не могло выйти не единого слова, не начиненного ядом, не стала глумиться над ним, указывать на его слабость или неудачливость, из-за которых Антон поднял на уши весь класс, если не всю школу. Она действительно побеспокоилась за него, старалась уследить за ним, чтобы он не грохнулся в обморок, и Антон, мысленно ожидавший встречу с классом, точно какую-то схватку на смерть, почувствовал огромное облегчение. — А по-моему, в самый раз, — он поднял свой портфель и пошел к выходу из класса, произнеся последнюю реплику уже гораздо мягче. Просто потому что он не мог плеваться сарказмом в сторону Кати, которая оказалась неравнодушна к тому, что он мог чувствовать себя хреново. Эта мысль, подкрепленная так же тем, что он скоро приступит к учебе и встретится с Полиной, которая, скорее всего, будет рада его видеть, немного отрезвила и вдохновила его размякшую после дремы голову. У двадцатого кабинета уже собралась горстка одноклассников, среди которых Антон успел выцепить Ромку и Бяшу, одетых в теплые свитера, немного пестревшие среди школьной формы остальных. Как только он пересекся с Ромкой взглядом, в глазах второго промелькнул спектр эмоций: от узнавания до робкой настороженности. Антон, не зная, куда себя деть, кивнул головой в знак приветствия и расслабленно выдохнул, потому что Ромка моментально ответил тем же жестом, без всякой злобы и раздражения, а потом развернулся к Бяше, продолжая разговор. Антон даже не успел толком подумать об этом, потому что его в крепкие объятия заключила Полина, подошедшая к нему. — Быстро же ты меня нашла, — он улыбнулся и обвил её руками в ответ, — Доброе утро. — Ну ещё бы. Твою светлую макушку я в любой толпе вычислю, — она отстранилась, оглядев его, словно проверяя на наличие мало-мальского урона, — Как я рада тебя видеть! — А если я скажу, что я тебя не очень рад? — вкрадчиво начал Антон и истерически захихикал, когда Полина легонько ткнула его пальцем в ребра. — Мне кажется, что ты не хочешь этого делать, — миролюбиво произнесла она, — Думаешь, что если только из больницы выписался, то никто тебя не тронет? — Какой ужас, — Антон прислонил ладонь к губам, — Ты сейчас произнесла это знаешь в чьей манере? — он глазами указал на стоящего в стороне Ромку, и Полина, вначале непонимающе глядящая на него, смекнула, что к чему и судорожно закусила губу, стараясь не зайтись в приступе смеха. — Черт, а ты ведь прав! Знаешь, чего не хватает только? — Полина уперла руки в бока, чуть сгорбилась, и выставив челюсть вперед, прохрипела на одной низкой ноте, — Че, думаешь тебя никто не… — Полина, перестань! — оглядываясь по сторонам, шепнул Антон, и они синхронно прыснули от смеха, пытаясь сохранить крупицы хоть какой-то невозмутимости, — Это было, правда, очень похоже, — переведя дыхание, произнес он. Она улыбнулась в ответ, сверкнув глазами, и они встали к стене, чтобы не стоять посреди коридора. Теперь Антон чувствовал себя уже гораздо лучше, словно вернулся из отпуска. Стоило лишь немного подурачиться с Полиной, вернуться в школьную атмосферу, как вновь все вошло в колею, и жизнь забила ключом. Когда он склонился над портфелем, проверяя, взял ли все с собой, он услышал слева от себя фырканье, напоминающее смешок. Он озадаченно повернул голову в сторону и, к своему удивлению, понял, что источником звука был Ромка, прислонившийся к стене. Он даже не пытался скрыть усмешку, и Антон, поняв по его взгляду, что именно он сам являлся причиной Ромкиного веселья, спросил с осторожным любопытством: — Что смешного? — У тебя вся рожа смятая, — хмыкнул Ромка, и Бяша, стоявший неподалеку, залился смехом. Антон моргнул. Что? После всех тех гадостей, которые они друг другу наговорили, после драк, подстав и, наконец, чудом возникшего перемирия, это было все, что смог произнести Ромка спустя какое-то количество времени? Антон тупо уставился на него: — О чем ты? — Я говорю рожа у тебя помятая, — Ромка ткнул пальцем в собственную щеку, словно демонстрируя, где конкретно у Антона «рожа помятая», — Как из жопы, — он загоготал вместе с Бяшей на пару. Антон еле подавил в себе желание хлопнуть себя по лбу ладонью. Ну точно же! До прихода Кати в класс он спал, уложив лицо на руки, поэтому на щеках и остались следы от рубашки. Но неужели этой глупости оказалось достаточно, чтобы вызвать у Ромки приступ веселья? — Шутки у тебя, как из жопы, — закатил глаза Антон, но его раздражение ничего у этих придурков не вызвало, кроме смеха. — А никто и не шутит, на, — хихикнул Бяша. — Что? Прям помятый? — Антон развернулся к Полине, растерянно смотря на неё. Она мягко улыбнулась и покачала головой: — Все в порядке у тебя, не обращай внимания. — Ага, так и сказала она ему правду, — сказал Рома Бяше, но до ушей Антона его реплика все равно дошла. И до Полининых тоже. — Ромочка, а мне напомнить, какой помятый был ты на выпускном в девятом? — голос Полины был практически медовым. Она миролюбиво сложила ладони вместе и с нескрываемым интересом наблюдала, какой же эффект воспроизведет её реплика. Видимо, ей удалось нащупать рычаг давления, поскольку Ромка, будто бы поперхнувшись, посмотрел на Полину таким взглядом, которого Антон прежде не видел: растерянным и возмущенным, тем самым вызвав у неё искренний и беззлобный смех. — А что было на выпускном? — поинтересовался Антон в первую очередь машинально, а во вторую — уже из любопытства. О чем он не подумал, так это о том, что Ромку его невольное любопытство выведет из себя. — Рожа была твоя смятая, Петров, — гаркнул Ромка, скрестив руки на груди. — О, на. Точно ведь, на выпуске ж было, — подал голос Бяша. Видимо, вспомнив, как это все было, он засмеялся во весь голос, — Мы потом эту ебулду с неделю стирали, на! — Ну-ка на ноль ебало, хер ты мыльный! — Ромка, оскорбленный тем, что даже лучший друг за него не вступился, злобно оскалился на него, но Бяше от этого было ни жарко, ни холодно: — Ну, не стесняйся, Ромыч! — сквозь приступы смеха провыл он, — С кем не бывает все-таки, на! — Рома переборщил с… — продолжила повествование Полина и прочистила горло, пытаясь сдержать смешки, — Некоторыми напитками, и ему в голову пришла мысль… — Полин, — предупреждающе произнес Ромка, и она, раскинув руки в стороны, ответила так, будто все происходящее не зависело от неё: — Так у кого там «рожа смятая»? Теперь я буду по крупице выдавать Антону эту ужасно страшную информацию, — последние слова она буквально шептала вполголоса, поднеся ладони ко рту и расширив глаза, словно действительно раскрывала тайну мироздания. — Да понял я тебя, понял, — раздраженно отмахнулся Ромка и, прислонившись к стене. Он посмотрел на все ещё посмеивающегося Бяшу и процедил раздраженно, — Прикуси. Антон стоял в небольшой растерянности, переосмысливая все произошедшее. Несмотря на то, что он произнес максимум одну реплику, это было так похоже на полноценный диалог одноклассников, состоящий из подколов и общих воспоминаний, похоже на непринужденную, легкую жизнь, которая до сих пор казалась Антону чем-то заоблачным, что ему действительно пришлось ненадолго подзависнуть, чтобы осознать все это. — Ты идешь? — Полина обратилась к нему, и Антон, выйдя из прострации, понял, что учитель уже давно подошел, и все потихоньку заходили в класс. — Да, пойдем, — пробормотал он, входя с Полиной в помещение, — Я только переживаю немного… — А что случилось? — Я вообще обо всякой домашке забыл, — Антон сконфуженно поправил очки на переносице и прошелся быстрым взглядом по одноклассникам, которые уже рассаживались по своим местам. — А-а, — беспечно протянула Полина, и Антон уже было думал огорчиться от того, как равнодушно она отнеслась к его проблеме, которая теперь, в условиях вернувшейся школы и окончания семестра, стала весомой. Но она, точно уловив направление его мыслей, достаточно быстро развеяла их, — Домашней работы почти ни по каким предметам не задали. Разве что, кое-что по тригонометрическим штукам задали сделать, но я могу дать списать, если что. — Ох… — от облегчения у Антона будто бы прошла головная боль. Он уселся за парту и с удовольствием потянулся, — Спасибо, ты меня очень обрадовала. — Правда? Блин, надо было промолчать, — с сарказмом кинула Полина и засмеялась, заметив его едкий взгляд, — Ну все-все. Больше не буду, — она сложила руки в примирительном жесте. — Очень разумно с твоей стороны, — хмыкнул Антон, и Полина, издав смешок, качнула головой. День получался достаточно сносным, и большая часть проблем практически была решена. Надо будет лишь в перерыве между уроками, или же в конце дня зайти за Олей в её класс и узнать, как у неё дела. Если она согласится подождать Антона и останется на продленный день, то будет вообще отлично: он безо всяких проблем пойдет вместе с ней домой, и уже там ему предстоит объясняться перед родителями. Встреча с ними была единственной оставшейся проблемой. Это и радовало, и огорчало. Копошение сзади вперемешку с тихими ругательствами привлекло внимание Антона, и он, чуть повернув голову назад, оторопел, увидев Ромку, небрежно и злостно копающегося в своем рюкзаке. Тот, поняв, что на него смотрят, вцепился в него хмурым взглядом. — Че зырло точишь, задрот? — процедил он. Антон сглотнул и произнес, пытаясь сохранить в голосе хотя бы толику такого же наезда, с которым говорил Ромка. — А ты тут чего делаешь? — Теперь, блять, живу тут! — фыркнул тот. — Роман! Что за гадости опять я слышу от тебя? — возмущенно подняла голос преподавательница, и Ромка, тут же стушевавшись, пробурчал раздраженно: — Очень извиняюсь, Ольга Ивановна, не сдержался, — а потом, понизив голос так, чтобы услышать его было уже сложнее, пояснил Антону, — Сижу я здесь теперь. По посадке. — Точно, я забыл, что посадку поменяли, — понятливо произнес Антон, взъерошив свободной рукой волосы, и Ромка, проследив за этим жестом внимательным взглядом, развернулся в сторону Бяши и произнес быстро: — У тебя ручка есть, да, нет? — Хламидиям привет, на, — пробубнил Бяша, и, потянувшись, качнул головой отрицательно, — Не. Ромка приглушенно ругнулся, и, посмотрев на Полину долгим, тоскливым взглядом, решился попросить о помощи: — Полин, выручай, а? — Сейчас, может, у меня найдется та, что пишет… — Полина склонилась над своим портфелем и стала внимательно копаться в содержимом. Антон пересекся взглядами с Ромкой и почему-то понял, что может помочь. Полина точно не найдет ручку, урок уже почти начался. А ему самому ничего не стоило потянуться к пеналу, который он бережно складывал со вчерашнего вечера, и вытащить оттуда одну ручку. В глазах Ромки было что-то, похожее на немую просьбу, но Антон зачем-то решил дождаться момента, когда его попросят. Его съедал интерес: отважится ли Ромка запросить помощь у Антона, или гордость будет сильнее? В конце концов, здесь полно одноклассников, среди них по-любому найдется кто-нибудь, кто даст Ромке ручку. Антон внимательно следил за его действиями, и тот, прикрыв глаза, спросил с заметным неудовольствием и раздражением в голосе: — Ну, у тебя-то ручка есть? — Есть, — Антон кивнул и вытащил из пенала принадлежность, протянув её Ромке, — Только не грызи. — Бошку я тебе перегрызу, — закатил глаза Ромка и небрежным движением забрал ручку из пальцев Антона. — Боже, — поморщился он, — Ну и помойный рот у тебя. Ромка посмотрел на него долгим взглядом. — Если мы в перемирии, Петров, это не значит, что теперь я твоя подружка. Пиздеть буду, как мне хочется. — Тогда отдавай ручку. — Нахер иди, не отдам, — буркнул Ромка и уселся за парту, раскрыв небрежным движением свою исписанную тетрадь. Скачущие по строчкам каракули выглядели так дико, что, скорее всего, являлись в кошмарах любому учителю русского. Антон поспешил отвернуться, чтобы не привлекать лишний раз внимание и не схлопотать за то, что он откровенно пялится в чужую тетрадь. Урок проходил в очень неспешном, спокойном ритме. Антон практически не ощутил того, что на нем как-то сказалось недельное отсутствие. Напротив, всякий дискомфорт, который он поначалу ощущал, исчез безо всякого следа. Изменения в посадке тоже никак не отразились ни на учебе, ни на душевном равновесии Антона. Бяша с Ромой, к его удивлению, вели себя достаточно спокойно. Перешептывались время от времени, иногда тихо посмеивались, бубнили, если надо было что-то дописать, когда они отставали за учителем. Но в остальном они сидели очень мирно. Антон ввиду своей глупости ожидал каких-то тычков или подколок, но… Видимо, сюрпризов много не бывает. — Ты участвуешь в поездке? — спросила его Полина во время перемены, когда Антон сидел, положив голову на сложенные руки. Он озадаченно нахмурил брови: — А что за поездка? — Мне порой кажется, что ты вылез из танка, — вздыхает Полина, и Антон хохочет, — Всех родителей же обзванивали. Позавчера ещё. Антон, поначалу хотевший сослаться на то, что его просто не было в школе, проглотил все свои доводы и растерянно уставился на собственные ладони. Мама не могла случайным образом пропустить звонок. Позавчера она была дома весь день, и Антон слышал, как звонил телефон и как трубку брала именно она. Значит, она решила промолчать и ему ничего не говорить. Может, она надеялась, что Антон об этом точно не узнает? Эта догадка действительно подпортила ему настроение, но ещё хуже стало, когда он подумал: а что, если мама отказалась, убеждая звонящего в том, что Антон уже уходит из школы и переходит на домашнее образование? Этой мысли было достаточно, чтобы холод пробежался по желудку. Он постарался стряхнуть с себя негативные мысли и беспечно произнес: — Ну, не знаю. Может, мы не услышали телефон. Но я думаю, в таком случае нам позвонят ещё раз. — Скорее всего, — задумчиво произнесла Полина. Надо отдать ей должное: она поверила в его эмоции с первого раза. На самом деле, ему не очень хотелось доставлять ей дискомфорт своими проблемами. Чтобы она знала, что Антон в конфликте с родителями, что он на грани ухода из школы, и что в принципе вся его семья держится на каких-то щепках, и одного щелбана хватит, чтобы снести все напрочь. — А что вообще за поездка? — ну, в этом вопросе Антон был искренен. Ему на самом деле хотелось узнать, что же такое намечалось в классе, что мама даже не сказала ему об этом? — Мы хотим поехать в ближайший город, — Полина чуть улыбнулась, — После Нового года планируется. Хотят вместо учебного дня поставить. Лилия Павловна сказала, что, скорее всего, поедем в кинотеатр, или, может быть, даже на спектакль какой-нибудь пойдем. И потом, после всего этого, ещё и в кафе, здорово, да? — Ох… — Антон поначалу думал, что «поездка» под собой наверняка подразумевала поход в какой-нибудь музей, где экскурсовода, как обычно, никто не будет слушать, где будут унылые тексты с датами, картины… Но то, что описывала Полина, виделось ему таким замечательным времяпрепровождением, — Это так здорово, Полин, — на секунду он даже ощутил зависть. Просто потому, что знал, что он, скорее всего, никуда не поедет. И это его грызло. Сам Антон не был в кинотеатре, наверное, уже лет сто, про кафе уже и вспоминать не стоит. В последний раз он туда ездил как раз с родителями. И стоило ему представить, как он мог бы поехать туда уже будучи одним, без гнета родительских отношений, со своим классом, как душа буквально-таки начинала петь. Но потом сразу же разбивалась о крепость суровой реальности: никуда его не пустят. — Конечно, — Полина улыбнулась, — Мне кажется, тебя пустят с нами. Вообще, это не очень дорого, — она задумчиво нахмурилась, точно пытаясь припомнить, во сколько это примерно должно было обойтись, — По крайней мере, дедушка не стал долго думать. — Ну, тогда проблем точно не должно возникнуть, — Антон слегка улыбнулся, и Полина практически мгновенно отзеркалила это действие. — Я в театре не была уже лет сто, — комментировала она, — А вот тебе куда больше хочется: посмотреть спектакль или фильм? — Ну… — замялся Антон, — Наверное, я бы хотел все-таки пойти в кинотеатр, — и тут же поспешил оправдаться, — Ты, наверное, точно предпочла бы спектакль. Ты же все-таки человек искусства. — Ха-ха, да нет, я бы тоже хотела сходить на фильм, — засмеялась она, и Антон почувствовал стыд. Его так просто поймали в ловушку просто потому, что Полина не читалась, как открытая книга, и в некоторые моменты так же могла удивить Антона. — Ох… — в неловкости улыбнулся он, — Ты застала меня врасплох. — Все в порядке. Я знаю, что по мне так не скажешь. Но кино — это правда очень здорово. А вот Бяша, например, — Полина понизила голос, — Спектакли любит. К нам даже когда детский сад приезжал, сценки ставить, Бяше так понравилось, что он сидел до самого конца. Что уж говорить про настоящих артистов, — она заулыбалась, а Антон не верил своим ушам. Бяша-то? По нему вообще не скажешь, что он имеет хоть какие-то хобби кроме шатаний по лесу. А тут… спектакли. Все больше и больше начинали удивлять Антона собственные одноклассники. Такое чувство, будто бы он и не учился здесь вовсе, а только-только начинал прозревать. Но это, на самом деле, радовало его. Теперь-то он точно знал, что никто в этом классе и в половину не такой однобокий, каким бы мог показаться Антону изначально. Бяша, судя по всему, вполуха слышавший разговор, тут же встрепенулся, когда по мимолетному и осторожному взгляду Антона понял, что речь все-таки шла о нем. — Полинка, на, — обиженно произнес он, и на её лице отразилось очень глубокое чувство вины. Она явно не ожидала того, что попадется так легко. — Бяш, прости… — произнесла она с искренним сожалением, — Прости пожалуйста. Я ничего плохого в виду не имела. Я просто… — Полина замялась, силясь подобрать аргумент, но Антон продолжил вместо неё: — Я не знал об этом. А в театре ты спектакли видел? Интерес в его голосе насторожил Бяшу, уже готового изойтись возмущениями. Прищурившись, он внимательно посмотрел на него с Полиной, и произнес с большой долей осторожности: — Было дело, на. — Давно? — полюбопытствовал Антон. — Конечно, давно! А я что, выгляжу так, будто по театрам шатаюсь, на? — ощетинился Бяша. — Я не это имел в виду, — оправдался Антон, — Просто… Ох, — он запустил пальцы в волосы и взъерошил, — Я не знаю, что сказать, чтобы ты не подумал, будто я смеюсь над тобой. Я бы никогда не стал… — Я понял, Петров, — сухо ответил Бяша. — В любом случае, — попыталась сгладить ситуацию Полина, — Я говорила о том, что между кино и спектаклем все выбирают совершенно по-разному. Не обижайся на меня, пожалуйста, хорошо? — она попыталась примирительно улыбнуться, — Я никогда не скажу про тебя плохо. Видимо, такие искренние заверения Полины смогли растопить неприступность Бяши. Немного зардевшись, он фыркнул и произнес нарочито небрежно: — Было бы за что обижаться. — Ну, тут уж да, — внезапно подал голос Ромка, до этого лежавший на парте головой на сложенных руках. Он приподнялся и сверкнул едкой усмешкой, обратившись к Бяше, — Раз уж любишь мужиков в колготках — твои проблемы, — он заржал, получив подзатыльник от смутившегося друга. — Ой, залепи дуло, на, — проворчал Бяша, — Там, вообще-то, разные костюмы бывают. — Ой, да-да, — протянул Рома буквально кошачьим голосом, — Расскажешь. — А сам-то че? — взбелениться Бяше не составило усилий, — Сам вечно сопли жуешь, если фильмы смотришь, на! — Харош пургу гнать, мудила! — реакция Ромки последовала незамедлительно, от возмущения он даже хватал воздух ртом. Антон про себя отметил, что с изменениями в посадке он стал видеть и слышать Рому с Бяшей гораздо чаще, чем до этого. И трудно было сказать, радовало ли это его или все же больше огорчало.***
— Ты не сказала мне о поездке. Мама скрестила руки на груди, и непреклонность её позы едва ли придавала Антону смелости, чтобы говорить дальше. Он был вынужден приложить определенные усилия, заставившие его продолжить: — Ты настолько сильно не хочешь, чтобы я поехал? Самому себе стало горько от сказанного, но ему было просто необходимо привести хоть какие-то догадки. И ещё больше для него было необходимо услышать, как мама их опровергнет и заверит, что это все лишь недоразумение. — Почему ты сегодня ушел? — вместо того, чтобы ответить на вопрос, мама перешла в наступление, и злость вспыхнула в Антоне. — Я ушел в школу, потому что не могу уже сидеть дома. Я забрал Олю, дошел вместе с ней до дома, какие теперь проблемы? — процедил он, и мамины брови сошлись на переносице. — А нам, значит, говорить ничего не надо? Ушел из дома, и поминай, как звали. — Мам, — Антон прикрыл глаза и вздохнул, пытаясь унять бушующий внутри шторм, — Тебе что, вообще наплевать, о чем я сейчас говорил? Мы можем поговорить о том, почему я ушел, но почему ты не можешь ответить на мой вопрос? Или не хочешь? Мамины глаза сверкнули недобрым огнем, как обычно бывало всегда, если кто-то решался ей как-либо возразить, но Антон предпочел напороться на её гнев, нежели оставить вопрос о поездке открытым. — Антон, — произнесла она холодно, проговаривая каждое слово, — Ты только что выписался из больницы, в которой лежал с сотрясением. Как я, по-твоему, должна отпускать тебя ещё и в другой город? — Конечно, ведь там я совершенно точно словлю второе сотрясение, — с сарказмом произнес он, — Мам, ты смеешься надо мной? Если ты не хочешь платить за это, или… — он всплеснул руками, — Или, я не знаю, просто не хочешь, чтобы я куда-то ехал, лучше скажи прямым текстом. А не оправдывай все моим состоянием. Он вышел из кухни, проигнорировав все, что мама собиралась ему сказать. Внутри скребла колкая злость, потому что он не знал, куда деть собственные эмоции. Хотелось накричать на маму, вытрясти из неё все, о чем она молчит, заставить её, в конце концов, дать Антону возможность вместе с классом уехать хоть ненадолго из тайги, в которой он задыхался. — Антон! Он застыл посреди коридора уже на подходе к лестнице. Голос был папин, он звал его из зала. Поджав губы, Антон направился в комнату, впиваясь ногтями в ладони. Он уже был заранее готов к обвинениям, которые предсказуемо польются и с папиной стороны, однако тот не выглядел так, будто бы собирался ругать его. Напротив, его глаза выражали что-то похожее на беспокойство. Он выглядел довольно-таки напряженным, поэтому Антон непроизвольно почувствовал волнение. — Все хорошо? Папа кивнул: — Не обижайся на маму, она правда беспокоилась за тебя. — Я понимаю… — выдохнул он, поправляя очки, — Я действительно сплоховал, потому что ничего не сказал вам. Но ведь и она хороша, — тлеющие угольки внутри вновь опасно заискрили, грозя превратиться в пожар, — Ненавидит, когда я ей недоговариваю, а сама о поездке этой… Надеялась, видимо, что это мимо меня пройдет. — Знаешь, — начал папа, — Учитывая тот факт, что она и в школу тебя отпускала с трудом, потому что ты всегда оттуда приходил либо побитый, либо унылый, я не удивлен, что она не может отпустить тебя уже в другой город. — Но я же сказал ей, что теперь все в порядке, — простонал Антон, зарываясь пальцами в волосы, — И что я в перемирии с этими парнями. — А парни-то об этом знают? Или ты опять пытаешься нас заверить, что все нормально, а потом нам позвонят и скажут, что с тобой уже случилось что-то похуже обморока? — Да не будет такого! — возмутился он, — Между прочим, когда Оля убежала, — папино лицо поморщилось, поскольку ему все ещё было тяжело слышать об этой ситуации, которая, фактически, случилась из-за него, — Именно эти парни и помогли мне отыскать её. Папа застыл. — Ты серьёзно? — Ну, вроде шутки не шучу, — фыркнул Антон, — Когда Оля убежала, я встретил их в лесу, и они помогли мне её отыскать, потому что знали эту местность очень хорошо. Папа смотрел на Антона очень долгим взглядом, в котором читались смятение и неподдельное изумление: — Я этого не знал. — Да, вы, видимо, были очень заняты, пока ругались со мной, — Антон пытался говорить со злостью, но её уже и не осталось. Была лишь бесконечная усталость, потому что отношения между ним и родителями напоминали глухую стену, которую не пробить ни послушанием, ни грубостью. Папа молчал примерно с минуту, которая казалось Антону просто бесконечной. За эти секунды он успел перебрать в голове множество вариантов развития событий: от того расклада, где папа отмахивается от Антона и отправляет его в комнату, до того, в котором отец действительно верит ему и разрешает Антону отправиться в поездку. — Я поговорю с мамой, — наконец, пришел отец к каким-то мысленным выводам, — Насчет поездки, — Антон облегченно выдохнул, но не слишком очевидно, чтобы не привлекать внимание со стороны папы, сидевшего в задумчивости, — И думаю, что нам стоит как-то отблагодарить их. Он почувствовал нервное напряжение, стоило ему представить, как его родители, стоя перед Ромой и Бяшей, благодарят их за спасение Оли. Не шибко-то и хотелось представлять их встречу. Антон тряхнул головой. Вначале следовало бы как-то внятно ответить отцу: — Посмотрим по обстоятельствам. Но, пожалуйста, — он вздохнул, — Поговори с мамой. Я правда очень хочу поехать. — Хорошо, — папа кивнул, и Антон почувствовал на мгновение какое-то крошечное, приятно кольнувшее его облегчение. — Спасибо, — с искренней благодарностью в голосе произнес он, и уже хотел уйти из комнаты, но папа внезапно продолжил: — Кстати, может, хоть это тебя обрадует, — он поднял со стола небольшую стопку, и, только приглядевшись, Антон, наконец, понял, что это, — Ты вроде как просил кассеты с музыкой. Мне удалось кое-что найти… Сказали, что музыка просто замечательная. — Да, — Антон даже чуть улыбнулся, — Спасибо огромное, это правда было очень необходимо. — Я проверил, все звучит хорошо, — папа явно обрадовался тому, что сын смягчился и даже позволил себе улыбку. Он протянул Антону стопку, — Если хочешь, можешь тоже послушать. — Хорошо, — Антон с благоговейным трепетом забрал у папы компакт-кассеты и поспешил к себе. Учитывая, что он был практически свободен от домашней работы, у него действительно появилось время, которое он бы мог посвятить Полининому подарку. Он осмотрел кассеты, чтобы разглядеть подписи. На самом деле, названия на них не очень-то и много дали ему. Мельком он увидел выведенное витиеватым почерком Шуберт, и в целом был удовлетворен. Как минимум, любимый композитор Полины здесь был. Но все же хотелось убедиться лично, что за музыка содержится на кассетах.***
Всего было четыре кассеты, и, учитывая, что папа достал их в достаточно короткие сроки, этого было более, чем достаточно. Четыре кассеты, четыре композитора. Антон решил начать с Шубертовского «Лесного царя» и вставил кассету в проигрыватель. Он совершенно ничего не смыслил в классике, поэтому с решительным скепсисом отнесся к светской музыке, которую ему предстояло прослушать. Так что когда с первых же секунд понеслись тревожные и даже слишком громкие для неподготовленного слуха ноты, он вздрогнул на месте и запоздало выкрутил громкость немного пониже. Сев напротив проигрывателя, он подогнул к себе колени и, обвив их руками, прикрыл глаза, вслушиваясь в музыку. Он даже сам не обратил внимания на то, что дослушал произведение до конца. Тот факт, что текста не было, не тяготил его лишний раз тем, что нужно было очень внимательно вслушиваться в музыку. Напротив, он мог хоть с закрытыми глазами и полностью отключенным рассудком слушать её, но самым главным оставался лишь образ. Он прослушал произведение «Палладио», которое ему запомнилось и показалось достаточно современно звучащим на фоне классики, и концерт Баха, номер которого не смог запомнить, драматичный, но не слишком пафосный. В целом, ему нравилось, он слушал произведения до конца, и они, в отличие от многой другой классической музыки, даже ненадолго оседали в его голове, подобно сизому дыму. Последним шел Рахманинов, которого Антон ещё более-менее знал в силу времени, в котором тот жил. Он вставил кассету в проигрыватель и облегченно выдохнул, понимая, что эта — последняя. Ему понравилось в достаточной мере все, что принес папа, так что даже если четвертая окажется не слишком-то и занимательной, то смысла для огорчений не будет. Появилось знакомое шипение, которое всегда ему нравилось, и будто бы выходя к свету из кромешной тьмы, тихо зазвучали аккорды. Все громче, и громче… К последним перезвонам, таким громким и похожим на колокола, Антон почувствовал, как содрогается его сердце. Будто бы эта музыка, к которой он по обыкновению был практически равнодушен, смогла тронуть что-то внутри него, и он не понимал, что с ним происходило. В голове возникли тысячи образов, и они проносились перед глазами, как калейдоскоп, сменяя друг друга. И даже не все из них были связаны с тем, что происходило сейчас. Перед ним стояла мама, которая выкрикивала проклятья в сторону отца, первая их крупная ссора, к которой Антон совершенно не был готов, будучи девяти…или десятилетним. Он вспомнил, как ревел один в комнате вместе с Олей, которая не совсем понимала, что происходит и плакала просто потому, что видела таким Антона. Тогда он прижимал к себе сестру и хлюпал носом, слушая, как гремит весь мир за стеной, в комнате родителей. Вспомнил, как он еле успевал бежать за папой к машине вместе с мамой, бледной, как смерть, и прижимавшей к себе Олю. Он вспомнил, как с каким-то шоком разглядывал крошечное, немного сморщенное, красное Олино лицо, когда увидел её впервые, будучи шестилетним. Как он не верил смеющемуся папе, что это его сестра, потому что не может такой крошечный, завернутый в одеяла, человечек быть его сестрой. Антон не мог избавиться от этих образов, возникавших в голове. Как он потерялся в гастрономе и ревел посреди отдела, до смерти перепуганный, как в детстве умудрился сцепиться с Олей, которая вопила так, что в ушах стоял перезвон. Как после самой страшной ссоры родителей мама слабо улыбалась ему на кухне на следующий день, и, когда зазевалась и забыла одернуть рукава, Антон увидел синяки на её запястьях, напоминающие хватку пальцев. И как в тот же день он впервые в жизни услышал, как папа плакал, заходясь в невнятных извинениях, хотя он не плакал даже когда бабушка умерла. Все пять-шесть лет, проведенные в скандалах, спонтанный переезд… Внезапно в голове, словно высеченное на камне, очертилось искаженное ненавистью Ромкино лицо, с сочащимся во взгляде ядом. Глядящее на Антона, лежавшего на снегу. Холод ножа бабочки, надрезавшего его щеку, был столь ощутимым, что Антон даже вздрогнул и рассеянно провел пальцами по щеке, пока валторны мягко исполняли драматичный надрыв в концерте. Возникло лицо Полины, мягко улыбающееся ему. По коже словно пробежал мороз, когда он вспомнил ледяную ночь в лесу, когда пропала Оля, как он бродил по роще и не мог выбраться оттуда на физкультуре… Все это перерабатывалось в голове, переосмыслялось по новой, и когда первая часть концерта закончилась, и музыка остановилась, Антон почувствовал себя космонавтом, оказавшимся на земле. Он должен был учиться ходить, чувствовать гравитацию и приноровляться к обстановке, в которой не находился долгое время. Он не ожидал, что музыка так затронет его и заставит вспомнить те события, которые привели к тому, что Антон, будучи тем, кем он был, сидел на ковре возле проигрывателя и чувствовал себя будто бы на грани слез. Он вытащил кассету из проигрывателя и ещё раз вгляделся в подпись, словно впитывая и навсегда запоминая буквы, составляющее имя композитора и произведение, которое он услышал. Рахманинов. Второй концерт, первая часть. Он сухими губами прошептал написанное, проводя пальцами по буквам, будто пытаясь найти что-то ещё, что осталось незамеченным, что он не успел найти. — Тоша, а завтра… — Оля зашла в комнату, и судя по всему у Антона действительно было изможденное, печальное лицо, потому что она практически сразу спросила обеспокоенно, — Тоша, все хорошо? Ты как-то… — Да, Оль, все в порядке, — он ободряюще улыбнулся ей, но Оля выглядела так, будто не очень ему поверила. Шмыгнув носом, Антон поинтересовался, — Ты что-то хотела узнать? — Я… — Оля нахмурилась, поджав губы, а затем простонала, — Ох-х, я уже не вспомню… В этот момент Антон так четко и ясно осознал, что Оля на самом деле всего лишь ребенок. И, в отличие от него, в хаосе из родительских ссор, отъездов, смен школ и друзей она была практически с самого начала. И ничего из этого не помешало ей растерять и толики той доброты, из которой она была буквально соткана. Он почувствовал необъяснимо сильный приступ нежности к сестре. — Оль, — она перевела растерянный взгляд на него, и он, слегка улыбнувшись, произнес, — Пошли чай пить?