Keep silence

Карандаш порхал над шероховатой бумагой, рождая небрежные линии из-под мягкого грифеля. Линии складывались в силуэт, и Антон, даже приглядываясь со стороны, чувствовал в некотором смысле удовлетворение. Он наметил все: от выражения лица до деталей волос и цветов, обрамляющих его. Ему нравилась мысль, что его подарок получается действительно неплохим. До Нового года оставались считанные дни, но Антон уже более-менее шел в графике. Он сумел купить немного сладостей для Полины, которые были бы приятным дополнением к презенту, кассеты были аккуратно сложены, а портрет уже вовсю рисовался, так что он радостно предвкушал момент Полининой радости, когда она все это получит. В школе все тоже постепенно налаживалось. С одноклассниками Антон понемногу находил общий язык, даже умудрялся переброситься парой фраз с Ромой или Бяшей без обилия ругани. Полина не наседала активно, но все же старалась сделать обстоятельства такими, чтобы Антон мог взаимодействовать с парнями мирно. Он не совсем понимал, что в понимании Полины значит «мирно»? Если сравнивать с событиями трехнедельной давности, то они общались практически как лучшие друзья. Ромка в непонимании Полины сошелся с Антоном. Он тоже не мог просечь, что от него хотят. «Я, блять, ему в жопу дышать должен или что?» — возмущался он, и Полина, не выдерживая напора его искреннего, раздражительного непонимания, взрывалась смехом, прижимая ладони к губам. «Нет, Ром, в жопу, так сказать, дышать не обязательно, можешь и на воздух, главное, чтоб при выдохе лишнего не наговорил» — искренне веселилась она. Вопреки опасениям Антона его успеваемость вовсе не снизилась. В последние дни перед новогодними каникулами учителя дали ученикам возможность немного отключить голову, и позволить тригонометрии, литературе, химии и остальным предметам проплывать мимо них, особо не цепляясь. Родители все продолжали вести невидимую борьбу, сами не зная с кем: с детьми, между собой, или внутри самих себя. Но факт оставался фактом: угрюмая атмосфера дома начинала давить на Антона, что уж там говорить про Олю. Она в последние дни перед Новым годом была хмурой, замечая, что никто не подхватывает дух праздника. Ещё никогда их дом не был таким мрачным, даже в период самых тяжелых времен родители находили ресурс, чтобы сделать праздник праздником, а сейчас Антон и Оля сидели по комнатам, точно запертые в темную, тихую, как гроб, бочку, и это сводило с ума. Хорошее настроение возвращалось к Оле только когда они шли в школу. В целом, Антон был солидарен с ней по этому вопросу. В классе сестру ждали её подружки, а его — Полина, так что хотя бы в школе можно было чувствовать, как невидимая удавка на шее ослабевает. Пока Антон вырисовывал карандашом точеную линию подбородка, он думал, что скорее всего надо будет немного подождать Олю с продлёнки, прежде чем пойти с ней домой. Потом надо будет закончить портрет там, уложить сестру спать… Карандаш дрогнул в руке, когда Антон вспомнил, что вопрос о поездке с классом все ещё остаётся нерешенным. Хорошо бы и это прояснить. Лилия Павловна сказала, что у него ещё есть время, чтобы согласиться и внести деньги. Это, в целом, играло Антону на руку. — Что делаешь? — радостный Полинин голос из-за спины заставил Антона подскочить на месте и судорожно прикрыть портрет учебником. — Да задумался просто, — он старался ответить максимально невозмутимо, и Полина либо сделала вид, что верит ему, либо на самом деле поверила, — А ты разве не собиралась в столовую пойти? — Да я только что оттуда, — Полина потянулась и положила на парту завернутую в салфетку булочку, — Ты весь день ничего не ел. Самое время, — её лицо сменилось с довольного на обеспокоенное, — Антон, ты чего? — Все хорошо, — он и сам растерялся от того, что такая обыденная мелочь, хоть и приятная, умудрилась его растрогать, — Я сам даже не знаю, как это… — он даже засмеялся, — Странно получилось. — Ой, вот хули ты такой Нюник? — раздраженно произнес Ромка, не отрывая головы от сложенных рук. Антон почувствовал что-то, похожее на смущение. Но не потому, что дурацкая подколка его задела, а потому что чувствовал себя так, словно его подловили на чем-то постыдном или личном настолько, что никому не следовало знать. — А ты чего уши греешь? — процедил он, оборачиваясь вполоборота к Ромке. — Там и греть ничего не надо, ты ж прям над душой сопли пускаешь. — Может, тебе и на лицо пустить соплю? — выдал Антон, не ожидая такое от самого себя. Он даже потянулся немного вперед, словно на самом деле намереваясь это сделать. — Фу, блять, пожри говна! — Ромка внезапно резко отклонился назад, подскочив на своем стуле. Антон вначале был немного удивлен такой молниеносной реакцией на глупую реплику. А потом вспомнил, что Рома дружил с Бяшей, и они вполне могли на полном серьёзе проворачивать это. — Да что ты, не бойся! — безжалостно ехидничал Антон, — Мне не жалко! — Лучше б мозгов на тебя было не жалко, — огрызнулся Ромка, и, все ещё находясь на безопасном расстоянии от него, буркнул, — Отъебись. — То-то же, — хмыкнул Антон и развернулся обратно к Полине, которая с трудом сдерживала смех, — Спасибо за булочку. Как раз в этот момент в класс зашел Бяша, отряхивающий руки: — Че ты орешь, как свинья, на? — поинтересовался он у Ромки, усаживаясь за парту. — Забей, — мрачно отрезал он и вновь уронил голову на сложенные руки. Бяша пожал плечами и, вынимая помятый учебник из рюкзака, поинтересовался: — А че ты жрать не пошёл-то? Там даже котлеты сварганили. — А че б и нет? — буркнул Рома. — Ну и хер с тобой. Все равно я твою порцию схавал, на, — Бяша хмыкнул. — Мудила прожорливая, блять, — Ромка закатил глаза. Бяшу это оскорбление только больше развеселило, и он отвесил другу подзатыльник, со смехом уворачиваясь от немедленно последовавшего ответа. Антон следил за этой сценой краем уха и пребывал в каких-то странных чувствах. На грани растерянности и веселья одновременно. Когда в класс зашел учитель, он в смятении развернулся к своему месту и уставился в тетрадь. В голове были бессвязные мысли, которые количеством и настойчивостью напоминали пчелиный рой. Он даже толком не присутствовал на уроке. Все сорок пять минут прошли мимо него, как будто на это время его погрузили в воду. В тетради остался конспект, но Антон не был уверен, сможет ли он вспомнить его содержание, даже если напряжет всю имеющуюся память. Когда прозвенел звонок, он на автомате поднялся с насиженного места, сложил учебники в портфель и, дождавшись Полину, вышел из класса. — Ты сейчас домой? — спросила она, когда они шли по лестнице. — Ну да, — отозвался Антон, — Только Олю подожду. За нами либо папа приедет, либо пойдем пешком. — Хотите, я вас провожу? — предложила Полина. — Ха-ха, ну уж нет, — Антон издал смешок, — Не хотелось бы, чтобы ты шла потом в потемках и заглохла в яме. — Петров, — возмущенно прогремела она, — Это вообще хамство. — Я просто излагаю факты, бабуль. — Бабуль? — Ну конечно, кто вообще говорит «хамство»? Я только от бабушек его и слышу. — А второе сотрясение не хочешь? — Полина с угрозой кивнула на лестницу. — А вот этого не надо, — Антон в мирном жесте выставил руки, — Я всего лишь назвал тебя взрослой не по годам. Это даже комплимент. Он понесся по лестнице, смеясь во все горло, когда Полина кинулась в его сторону, намереваясь дать ему подзатыльник. Они сбежали по ступени, как первоклассники и в результате оба были отчитаны уборщицей самым жестоким образом. — Плут вонючий! — ворчала Полина, и Антон зашелся в новом приступе смеха от абсурдности её ругательств, — Нет, ну это криминал полнейший! Ты просто видишь во мне интеллигента и тащишь меня вниз, на свой уровень! — она ладонью обозначила, насколько «низкий» у Антона уровень. — Ну да, теперь мы валяемся на дне, — с сарказмом произнес он, забирая куртку у недоуменно смотрящей на него гардеробщицы. — Кошмар, так и дружи с новенькими, — хмыкнула Полина, надевая пальто. Время от времени вступая в словесные схватки и переговариваясь, они вышли из школы, и Антон начал ощупывать взглядом школьный двор и крыльцо, пытаясь выцепить в кучке резвящихся детей Олю. Выходило из рук вон плохо, но он догадывался, что она ещё может быть рядом с неподалеку стоящими учителями. — Ладно, — Полина расправила складки пальто, — Пойду я, наверное. — Да, конечно, — он обернулся к ней и, слегка улыбнувшись, обнял её, — До скорого. — Давай, пока! — она махнула рукой на прощание и, сбежав по ступенькам, ушла в своем направлении. Антон немного посмотрел ей вслед и вновь переместил вектор своего внимания на поиски Оли. Детей было немало. Кто-то играл в догонялки, кто-то в снежки. Некоторые даже участвовали в какой-то до жути странной викторине. Олина куртка никак не находилась среди вороха прочих. Неподалеку от детей возле школы курили старшеклассники, которым преподаватели устали говорить, что возле младших классов, да и на территории заведения в принципе курить нельзя. Они лениво о чем-то переговаривались, стряхивая пепел с сигарет. Иногда к ним подходили особенно храбрые парнишки с классов третьих-четвертых и просили дать закурить. Это вызывало у старших только приступы несдержанного смеха. Антон среди них увидел и Олиных одноклассников. Дуралеи. Он спустился по лестнице и подошел к двум девочкам, которые, вроде бы как, были из класса сестры. — Девочки, — мягко обратился он к ним, и они испуганно уставились на него, как часто делали это дети, если с ними говорили старшеклассники, — Оля Петрова в вашем классе учится? — дождавшись робкого кивка, он продолжил, — А где она? — Ну, там вроде бы была, — одна из них махнула рукой в направлении небольшой полянки. — Хорошо, спасибо, — он слегка им улыбнулся и, не дожидаясь ответных улыбок, зашагал в указанном направлении. Вначале он не видел Олю. Вглядывался в бегающих детей, но не различал среди их лиц знакомое. Антон старался не тяготить себя беспокойством. Мысленно подшучивал над собой из-за такой дурацкой, ненужной тревожности, но почему-то все равно не мог взять себя в руки и переместить мысли в позитивное русло. Ещё больше не давало покоя, что он ничего не может разобрать среди бесящейся толпы. Но потом в толпе мелькнула вспышкой яркая курточка Оли, и он пошел быстрее, стараясь не упустить её из виду. И с каждым шагом, пока он приближался к сестре, внутри все сильнее вскипала чистая злоба. Оля сидела в снегу, безуспешно пытаясь подняться, в то время как над ней кружил какой-то ушлепок в кислотно-желтой куртке и раз за разом пихал её или кидал в неё слепленные снежки, из-за чего каждая её попытка встать была все слабее и неувереннее. Она что-то выкрикивала, словно пытаясь достучаться до одноклассника, но он не особо разменивался на слова. Её подружки пытались добраться до неё и помочь ей, но их держали другие мальчишки. Возможно, друзья Олиного обидчика. Антон, чувствуя, как глаза наливаются кровью, направлялся тараном, прямиком к этому сучонку, который, вне всяких его сомнений, был Беловым. Где-то внутри была раздраженная мысль, что Оля так и не решилась рассказать об этом Антону, но она быстро заглохла. Какая вообще разница, если сейчас какая-то сволочь обижает его сестру? — Э-э, Сань, — неуверенно протянул один из друзей Белова, уже особо не держа Олину одноклассницу. Видимо, он не решился пойти против кипящего гневом старшеклассника. Но Белов был так увлечен, что пропустил реплику друга мимо ушей. Это только хлестнуло, сильнее распаляя темную злобу. Белов заметил его в последний момент, так что Антон, добравшись до него в три широких, стремительных шага, с силой толкнул его двумя руками в плечи. Саша полетел в снег, растерянно вскрикнув, и Антон, без особых усилий поднял худощавого ребенка, схватив за шкирку, пока Оля растерянно смотрела на происходящее. Антон встряхнул Белова и пихнул ещё раз. С трудом контролируя свой голос, он произнес, срываясь практически на рычание: — Ты охренел совсем, уродец малолетний? Это че происходит здесь, а? Белов нервно облизнул губы, растерянно переводя дыхание. Взбешенный Антон явно поубавил пыл, с которым он измывался над Олей. Теперь этому ушлепку было не до веселья. — Антон, ты чего тут… — полузадушенный голос Оли раздался за спиной Антона. Впервые за очень долгое время она назвала его не «Тоша». Он проигнорировал её реплику, не сводя глаз с начинающего понемногу отходить от шока Белова. — Че происходит, я спрашиваю?! — рявкнул Антон, уже переходя на повышенную интонацию, — Ты оборзел? Самой сложной задачей было сдерживаться от того, чтобы не пуститься в безудержный поток нецензурной брани, который хотелось обрушить на этого самоуверенного и напыщенного засранца. Мысли резко оборвались, когда Белов, внезапно поверив в себя, пихнул его в ответ, да с немалой силой. По крайней мере, для ребенка. Антон растерянно пошатнулся и доли секунд смотрел на Белова в полном изумлении. Потом удивление сменилось на грусть. Было обидно за то, что ударить ребёнка он не мог хотя бы потому, что тот меньше и слабее. А сделать это хотелось неимоверно. Вместо этого Антон схватил Белова за шкирку, как нашкодившего щенка, и тот начал извиваться и возмущенно вопить: — Пусти! Пусти меня, урод очкастый! — Да с удовольствием! — гаркнул Антон и бросил Белова в снег. Тот мгновенно вскочил на ноги, красный от злости и унижения, — Тебе кто разрешал мою сестру трогать? Тебе что, предупреждения мало было? — Иди нахуй! — от детского голоса Белова, дрожащего от переполняющих его эмоций, становилось немного смешно, но Антон старался не думать о том, что Саша такой же маленький и нерадивый ребенок, как и его сестра, — Тебе кто вообще разрешал меня трогать, а? Антон двинулся к нему, и Белов дернулся, однако далеко уйти не успел. Его схватили за грудки и слегка приподняли над землей. — То есть девочку обижать, так ты всеми руками и ногами! — Антон яростно его тряхнул, — А как сам огребаешь, так сразу ныть? Павлин хренов! — сплюнул он, отпустив Белова. — Ты сам младших!.. — он кинулся на Антона, с силой впечатавшись ему в живот, — Ты и сам на младших кидаешься! Так что вообще рот закрой! Антон, не ожидавший стремительной атаки, задохнулся, застигнутый врасплох. В голове не укладывалось, что он вступил в потасовку с ребенком, который был младше его на шесть лет. На душе было гадко, точно ему не следовало так себя вести: он был выше и сильнее, но оставить поступок Белова безнаказанным было выше его сил. Антон уже потянул руку к Белову, как вдруг за спиной раздался свист, которого он не слышал с самого первого дня в школе. Резкий и предупреждающий, не дающий сделать ни единого движения. Они оба остановились, в то время, как позади зазвучал голос, хлесткий и резкий: — Эй, салажня! Вы че тут развели? Антон, отмерев, обернулся в сторону, откуда исходил голос, и увидел Ромку как раз в тот момент, когда он подошел к сидящей на снегу и оторопело смотрящей на него Оле. Друзья Белова уже не держали девочек, так что они стояли, обняв себя за плечи, и наблюдали за всем происходящим с любопытством и ужасом на лице, поскольку теперь в бойню вступил второй старшеклассник, причем явно куда более грозный. — Давай-ка поднимайся, — Ромка взял Олю за руку и одним сильным, но не резким движением поставил её на ноги, стряхнув комки снега с её плеч, — Чего расселась-то? Оля продолжала растерянно молчать, в то время как Белову появившийся Ромка внезапно открыл глаза на кое-какие аргументы, о которых он не подумал до этого. Его глаза расширились, на лице засверкала восторженная и злая одновременно улыбка. Белов подошел к Роме и указал на него пальцем: — Вот же ж он! Торжествующий голос Саши не внес ни капли объяснения происходящему. И Антон, и Рома уставились на него с явно читающимся непониманием в глазах. Но Белов был настолько взбудоражен тем открытием, за которое он сумел зацепиться, что продолжил, невзирая ни на что. — И че ты, урод очкастый? — Белов оскалился, глядя на Антона, — На меня кинулся спокойно! А сам за себя даже постоять не можешь! — Что? — Антон переспросил, не совсем понимая, к чему тот ведет. Но внутри почему-то, словно осознавая, что дальше собирался приводить Саша, поднимался холод, от пяток до кончиков волос на макушке, скрытых шапкой. Антон сглотнул. — Не понимает он! Да мы с пацанами в лесу видели, как тебя пиздил он! — Белов указал пальцем на Рому, — Их трое было. Чурка и жирдяй ещё. И че ты сделал? Возможно, что-то в глазах Антона заставило Ромку растеряться, когда они пересеклись взглядами. Он поджал губы, а затем открыл рот, словно пытаясь что-то произнести. Он тоже понимал, насколько отвратительная вырисовывается ситуация. Антону было бы ни жарко, ни холодно от тупых подколок Белова, если бы не получалось так, что все это видела Оля. Ему хотелось до последнего оставаться перед ней сильным, старшим братом. И уж тем более ему хотелось, чтобы никогда в жизни ей не приходилось узнавать, что у него вообще существуют какие-то проблемы касательно взаимоотношений со сверстниками. Она и так была очень неустойчива в этом мире, состоящим из грубых людей, вечно ругающихся родителей, страхов. И только к Антону она всегда могла прийти, будучи напуганной, потому что он просто был. Он был крепким, он был сильным, братское плечо всегда было готово для неё, и Оля могла снести все преграды, хотя бы потому, что Антон был рядом, и он мог решить все. И сейчас, когда она наблюдала за происходящим, что-то привычное и давно понятное в её сознании давало трещину. Теперь все было не так. Конечно, Белов мог блефовать. Мог рассказать лишь одну свою фантазию, придуманную, дабы унизить Антона за публичное оскорбление при своих товарищах. Он мог бы. Но Оля знала, что это не так. Она видела, что Антон приходил домой побитым, она видела, как в спешке собирались родители, что-то попутно выкрикивая, когда они неслись к нему в больницу, она видела Семёна, который говорил с Антоном так, что сомнений во вражде не оставалось. Она видела, но старалась думать, что травить могут кого угодно, но уж точно не её брата. А даже если и попытаются — им мало не покажется. Только правда настигла и её. Она сжала кулаки, растерянно посмотрела на Антона, и он словно увидел, как темнеет её взгляд. Как если бы в воду погрузили кисть с черной краской. Оля посмотрела на Ромку уже совершенно иными глазами. Не робкими, не злыми, никакими. Взгляд был бесцветный и увядший, как пожухлые листья. Она развернулась и зашагала в направлении крыльца. — Что браток, что сестричка, — уже успокоившись и отойдя от своего триумфа, подытожил Белов, — Лошки те ещё. Вот поэтому оба и огребаете… Саша повалился в снег с возмущенным криком. Руки Антона чуть подрагивали, потому что он понял, в насколько неудачной и неприятной ситуации оказался он сам. И насколько ему было странно смотреть, как Ромка толкнул Белова, заставив его упасть. — Ты охерел что ли, горбатый?! — завопил он, поднимаясь и желая броситься на Ромку, но тот просто схватил его за шкирку и таким движением, будто ему это ничего не стоит, сделал ему подсечку и вновь заставил упасть в снег. Белов был красный, вспотевший и дышащий, как паровоз. А ещё он был в ярости, потому что у него не получилось выйти сухим из воды, просто принизив Антона. — Я смотрю, это ты охерел, бляденыш мелкий, — выругался Ромка, держа извивающегося Белова, — Что, на девок руки поднимать понравилось? — А сам-то! — выплюнул тот, — Втроем на тощего навалились! — Тощий себя хотя бы защитил! Он сумел, как мужик, разобраться! — рявкнул Ромка, вдавив Белова в снег, — А она тебе сдачи в жизни не даст! Я так погляжу, ты, блять, во вкус вошел. Так че сейчас как свинья визжишь? — Я учителям все расскажу! — завыл Белов, пытаясь найти хоть какой-то рычаг давления, но Ромка был непреклонен, — Тебя, суку, на учет поставят! — Ой, блять, расскажи! — Ромка с какой-то злой улыбкой тряхнул Белова, — Хоть на все село труби, поебать вообще. Только если я ещё раз увижу, как ты хвост здесь пушишь, петушара сраная — через все толчки тебя проведу по школе. Времени не пожалею. Понял меня? — Белов продолжил дергаться в бесплодной попытке вырваться из захвата, — Я, блять, тебя спросил: ты меня понял? — уже агрессивнее рявкнул Ромка. — Да понял я, понял, съеби от меня! — крикнул Белов. Как только его отпустили, он перекатился и, встав на колени, злой и униженный, посмотрел на Антона взбешенным взглядом и удалился, бросив своим товарищам полузадушенное рычащее «Пошли!». Антон, поправив очки дрожащей рукой, вдруг почувствовал себя опустошенным и глупым. Будто бы это было такой нелепостью — ввязаться в передрягу с никчемным, тощим парнишкой, так ещё и быть униженным им в глазах сестры. Он не сомневался в том, что Оля по-прежнему его любит, и такой бред не в силах повлиять на их взаимоотношения. Но почему-то казалось, что это было не так. Скользнув напоследок по Ромке пустым взглядом, Антон побежал за Олей, которая не успела уйти далеко. Догнав её, он тронул рукав её куртки, и тут она сделала то, что не совершала практически никогда: она вырвала свою руку и посмотрела на Антона глазами, в которых читалось все вместе: и злость, и обида, и раскаяние. Взгляд был такой, что он почувствовал, как внутри что-то ноет. Ещё никогда Оля не вела себя с ним так. — Оль, — переведя дыхание, спросил он, с досадой чувствуя, как голос подводит и хрипит практически на каждом слове, — Ты мне почему ничего не сказала? Что этот урод тебя травит? Её губы поджались, а потом она произнесла, очень тихим, дрожащим голосом: как бывало всегда перед неминуемыми слезами: — Ты что, издеваешься надо мной? Антона как будто обухом ударили. Он даже не нашелся с ответом, поэтому Оля продолжила: — А ты чем лучше, Тоша? Ты точно так же себя ведешь! — интонация повысилась, — Ты домой побитый приходил и говорил, что все хорошо!.. — Оль, между тобой и мной есть разница! — перебил он её, — Я ещё могу как-то решить свою проблему, но ты — нет! Ты ребёнок! — Но ты, Тоша, не взрослый! — крикнула Оля, и слезы все же побежали у неё по щекам, — Ты тоже молчал! И ничего никому не говорил! А теперь ты меня обвиняешь! Антон онемел. Он хотел сказать, что это не так, что ему бы в голову даже не пришло бы обвинять Олю в чем-то, что последнее, что он хочет сделать — это обидеть её, но она даже не стала слушать все его возражения и лишь продолжила: — Ты прямо как мама с папой! — вот от этого у Антона все внутренности сжало, — У тебя тоже проблемы, и ты молчишь, а если я… — Оля всхлипнула, — А если у меня все так же, то ты обвиняешь меня, потому что я тебе ничего не сказала! Но я же не виновата! — последняя фраза прозвучала буквально как отчаянная мольба. — Оль, я не имел в виду это! Я тебя не обвинял! — крикнул он ей вдогонку, но она не стала его слушать, направляясь к крыльцу, где скромно примостился её школьный рюкзачок и на ходу утирая залитое остывающими слезами лицо, — Блять! Антон почувствовал, как внутри закипает горючая злоба. Впервые за всю сознательную жизнь он поругался с Олей. Впервые за долгое время он обидел её. Обстоятельства складывались самым худшим образом. Теперь дома ни у него, ни у неё не будет никого, кто поддержит. Антон почувствовал, как его грызет гадкое одиночество. Хруст снега за спиной только подлил масло в огонь. Он обернулся и посмотрел озверевшим взглядом на подошедшего к нему Ромку. Тот крутил в руках незажженную сигарету и смотрел на Антона где-то с несколько секунд, прежде чем произнести, настороженно и хрипло: — Ну и че ты пялишься, как бешеный? Слова, срывавшиеся с языка, были топорные, злые, словно ему не принадлежащие: — Зачем ты туда пришёл? — Нихуя себе претензии! — обозлился Ромка, — За сестру твою вступился и за тебя даже, а теперь, блять, ещё и виноват! — Я тебя об этом не просил! — Антон хотел вцепиться Роме в глотку, хотя где-то в глубине души понимал, что Ромка на самом деле не виноват. Но его душила досада и злоба, хотелось выплеснуть её и забыть о произошедшем. — Да, не просил. Ты же сам отлично справлялся, — Ромка старался уколоть побольнее, — Просто тряхнул его пару раз, а потом стоял и слушал, как этот пиздюк поливает тебя говном. Что же это я? — он растерянно ощупал самого себя, вопросительно глядя на Антона, — Помог, вот мудак! — Ты мне не товарищ, не друг и не брат! Мне нахер не нужна была твоя помощь. У тебя что, комплекс героя проснулся? Лицо Ромки изменилось. — Ты за языком своим следи, мудачье, — терпение у него иссякло, — Если даже «спасибо» высрать не можешь, то хотя бы рот закрой! — теперь и он злился, каждое слово было пропитано ядом. — Мне не за что тебя благодарить. Если бы изначально ты не стал бы со мной драться, то такого бы… — Антон запнулся. — То что? Сам хуйню несешь полную и понимаешь это! Если бы изначально пиздюк не родился бы, то… То?... То, блять, никакой разницы! Не он, так кто-то другой бы пришел и петушился бы на малявку! Не будь бы драки, он бы все равно прикопался бы до чего-то ещё! Что ты тупой, дрыщавый и очкастый или что-то ещё. Какая уже, нахуй, разница? Заебало твое нытье! Последняя фраза Ромы остудила пыл Антона до такой степени, словно он оказался в центре смерча, где среди бушующего ветра притаился островок гробовой тишины. — Да что ты говоришь? Голос Антона прозвучал ровно, он старался по максимуму себя утихомирить, продолжив: — Ныть я не собираюсь. Так что возрадуйся, — он холодно посмотрел на Рому, — И уж тем более я не собираюсь больше говорить с тобой, — Антон вздохнул, — Мне это порядком надоело. — Да что, блять… — он развернулся и пошёл за Олей, и Рома крикнул ему уже в спину, — Что, сука, с тобой не так?! Антон не обернулся. Только дождавшись папу, сев в машину вместе с хмурой, уже отошедшей от плача, непривычно молчаливой Олей, Антон, сидевший у окна и рассматривающий засыпанные снегом деревья и дороги, пока сестра вяло отвечала на дежурные папины вопросы, наконец, понял, что с ним. Что за неприятное чувство оплетало все его внутренности, особенно концентрируясь на сердце, что не давало ему покоя с того момента, как он ушел от Ромы куда подальше. Его душило острое сожаление.