Keep silence

Мама была красивой женщиной. Антон был убежден в этом в детстве, когда мама казалась и самой сильной, и самой умной, и, безусловно, самой красивой. Он был ребёнком, а его мама — самой лучшей. Став старше, Антон не изменил своего мнения. Мама по-прежнему была очень красивой, с зелеными, как крыжовник, глазами, с её густыми волосами и фигурой, не потерявшей хрупкости даже после рождения двух детей. Она не растеряла былого очарования, и годы были к ней очень благосклонны. Но никогда в своей жизни Антон ещё не видел её такой. Мама словно постарела на несколько лет за несколько часов. С красными, распухшими глазами, с проступившими на лице морщинами, раньше едва заметными, и с практически белыми губами. Папа выглядел не лучше. Его обычно статная фигура напоминала безобразную корягу, скрючившуюся на стуле. Он слушал директора и медсестру очень внимательно. Однако Антону, сидевшему чуть поодаль, казалось, что он определенно витает в своих мыслях, и уже сам собрал четкий план, выслушивая советы и наставления других из чистой вежливости. — Вы понимаете, — терпеливо объясняла медсестра, снова и снова заламывая пальцы, складывая их в замок и прикасаясь к ткани белого халата, словно пытаясь убедиться, что он все ещё на ней, и она все ещё врач этой школы. — Паническая атака… Это же очень серьёзно. Да ещё и с гипервентиляцией, — увидев непонимание на лице директора, она поспешила пояснить, — С удушьем. Директор кивнула и подхватила мысль: — Дело в том, что такие вопросы… Они даже не совсем по части Ирины Геннадьевны, — сказала она, имея в виду медсестру, — Возможно, стоило бы обратиться к специалисту…к психологу, — поспешила поправить саму себя она. Ох. С каким скепсисом многие относились к психологам даже гадать не было необходимости. Папа называл их «беспринципными мозгоправами, ищущими наживы». Это даже толком профессией назвать было нельзя. У психологов лечились либо больные, либо никто. И Антон, как бы ему не хотелось становиться жертвой предубеждений, не смог не почувствовать весомый дискомфорт, когда директор заявила о необходимости посещать врача. — Мой сын не сумасшедший, — надтреснутым голосом произнесла мама. — Что Вы! — директор всплеснула руками, — Я совершенно не к этому веду! — Мы вовсе не пытались сказать Вам, что Ваш сын неадекватный, — медсестра говорила с деликатностью сапёра, обезвреживающего мину, — Просто я действительно ничего не могу сделать в такой ситуации. Это не вопрос здоровья физического, понимаете? — она взглянула на родителей с надеждой, будто пытаясь достучаться до них и увидеть в их глазах хоть проблески рассудка, — Здесь на самом деле нужен психолог. Проблемы уже в самовосприятии мальчика, его взаимоотношений со сверстниками. Не исключено, что и с вами. — С нами… — растерянно повторила мама, и тут в разбор полетов вступил уже папа: — Скажите, а психолог… Он разве обязателен? — Нет-нет, необходимости нет, — ответила без лишних церемоний директор, — Он Вам нужен только в том случае, если вы действительно хотите помочь вашему сыну разобраться в его проблемах. — Так, а какие у него могут быть проблемы? — голос мамы, растерявший всякую привычную невозмутимость и строгость, стал таким потерянным, каким Антон слышал её только в день пропажи Оли, — Со сверстниками у него, вроде бы, все хорошо. И друзья здесь есть, и проблем с учебой нет. Разве что с учителями могли бы… — Простите, — вмешалась медсестра, — А может быть вам о проблемах вашего сына спросить у него самого? Взгляды четверых переметнулись к Антону, и он, сидя на стуле, сжался в комок. Как же не хотелось обсуждать что-либо утаенное им, будучи пришпиленным четырьмя выжидающими взглядами. С другой стороны ему было куда спокойнее в присутствии директора и медсестры, которые, к облегчению Антона, были, судя по всему, на его стороне. А значит они смогли бы в какой-то момент приструнить зарывающихся родителей и указать им на те моменты, где они неправы. Его корежило от тоски, когда он понимал, что в кабинете директора он чувствует куда больше безопасности и комфорта, нежели наедине с родителями, дома. — Антон, — папа обратился к нему, — Ты о чем-то умолчал? Язык будто к небу прижало. Он так устал от этих разбирательств, хотелось просто прийти домой и забыться крепким сном. Сегодняшний день действительно крайне измотал его, а выяснять что-то ещё, бередя ещё не зажившие раны, крайне не хотелось. Да и что бы изменило сказанное? Он бы внезапно стал посещать… психолога? Более того, что он мог ответить на заданный вопрос? Да, я умолчал. В нашей семье проблема, мои родители постоянно ругаются, и моя сестра убежала в темный зимний лес, когда услышала их очередную ссору, а я, только что вышедший из больницы, где лежал с сотрясением, погнался искать её. И сразу же после того, как я пришел домой, на меня кинулись с обвинениями. Я не могу поехать с классом в поездку, я поругался со своей сестрой, и теперь она даже не говорит со мной, Новый год в нашей семье катится в бездну, а что дальше делать — сам не знаю… Но наружу и слова не вырвалось. Его молчание воспринялось, как согласие, и на лицах родителей одновременно возникло чувство тревоги. Возможно, затравленный взгляд Антона дал им понять, что проблема, вероятно, кроется далеко не в школе. Дал им понять, что причина панической атаки крылась вне этого места, далеко от него, в стенах дома около леса. Причина в конфликтах, скандалах, недопонимании и нежелании никого в этой семье идти навстречу. — Ну, так вот, — директор продолжила, — Я бы на вашем месте задумалась. Вы, конечно, можете оставить все как есть, но если мальчик с приступом свалится повторно, то сюда могут вмешаться. — Да кто ж вмешается в это? — поинтересовалась мама. — Органы опеки, например, — ответила медсестра, — Если в школе у него все хорошо, то значит дома есть проблемы. — Послушайте, — папа потер переносицу, — Да никто не станет разбираться с этим. Паническая атака, — произнес он, едва ли не закатывая глаза, — Сейчас мало кто воспринимает это всерьёз. Просто скажут, что Антону только шестнадцать. И что в таком возрасте многие вещи кажутся… преувеличенными. Антону, обычно, не бывало стыдно за отца. Он был человеком очень умным, грамотным и начитанным. Но в тот момент он почувствовал, насколько же ему на самом деле неловко сидеть на этом скрипучем стуле и выслушивать папу, который навряд ли отдавал себе отчет в том, что говорил. Сам Антон призывал рассудок к работе и здравомыслию. В конце концов, раз уж родители после звонка домой так быстро оказались в школе, растрепанные, испуганные и едва ли не дрожащие от переживаний, то им, вероятно, вряд ли все равно. Антон с тоской вспомнил, как стоя у подоконника, безнадежно надеялся на то, что его пронесёт, и домой сообщать не станут. Лицо уже остыло, и от былой тошноты на пару с тихой ненавистью осталась одна лишь бесконечная усталость. Хотелось, чтобы хотя бы эта ситуация произошла без вмешательства родителей. Как же. Как только медсестра, удивительным образом оказавшаяся в школе в этот момент, услышала от испуганной Полины, что «ученик задыхается», то сообщение родителям последовало незамедлительно. О чём Ромка, прибежавший обратно на третий этаж, к Антону, с явной досадой ему сообщил. — Пиздец, врачка уже обо всем растрепала родакам твоим, — выдохнул он. — Как? — севшим голосом спросил Антон. Как только он представил количество взвалившихся на него проблем. Одно только сотрясение чего стоило. Что же случится на этот раз? Если родители слишком много надумают своего, то вполне может быть и так, что мама на самом деле заберет документы из школы. И вот это развитие событий Антон видел худшим. Он только что склеил одну изломанную часть его жизни, как тут же опасно затрещала другая. — Вот так. Я только припахал на первый, а она уже позвонила и сама хотела подняться… — качнул головой Ромка, — Сейчас Полинка придет, и к директору идти придется, — увидев разочарованный вид Антона, он заверил его, — Да не ссы ты. Директор четкая баба. Отмазывала меня часто… Ниче тебе не будет, — и чтобы окончательно убедить Антона, он хлопнул его по плечу, да так, что тот болезненно охнул, растирая кожу. — Ай! Какого хрена? — зашипел Антон, прижав ладонь к пострадавшему плечу, — Больно вообще-то. — Бля, пардон, — поспешил извиниться Ромка, а потом резко переменился, его лицо стало возмущенным, а брови сурово сдвинулись к переносице, — А вообще-то нихера не пардон. Самого себя пиздить до охуевания — это те не больно. По лестницам в склепе порхать — те не больно. Один раз по плечу хлопнул — и пиздец, что ли? — Тогда-то я заметно пободрее был, — возразил Антон. — Н-да, а сейчас нюни твои до первого этажа распустились, — закатил глаза Ромка, — Заебемся их подбирать. Почему-то от этой фразы Антону стало смешно. Он фыркнул себе под нос, силясь подавить предательски ползущие уголки губ вверх, но Ромка все равно это заметил. Посмотрев на него с прищуром, он с подозрением произнес: — Ты чё ржешь? — Ничего, — Антон отвел взгляд, ещё раз хмыкнув, и это Ромку, похоже, подстегнуло только больше: — Крыша у тебя упорхнула что ли? — Ой, да отвали, — беззлобно выдал Антон, и на этот раз уже смешок издал Рома. И вдруг стало понятным, чего ему не хватало. Полина, хоть и была довольно-таки ехидной, но перебрасываться с ней такими фразами было куда сложнее, чем с Ромой. Антон чувствовал себя более серьезным и ответственным, находясь рядом с ней. Она же девочка, все-таки. Пусть и не такая преувеличенно стандартизированная и глупая, какими их часто показывают в фильмах, но она тоже девушка. И Антону не хотелось говорить с ней грубо. А с Ромкой было такое чувство, словно каждая фраза ему вообще поперек горла не встает, так что Антон мог браниться, сколько влезет. Он мог быть расслаблен и спокоен. Они постояли какое-то количество времени в тишине, и Ромка сказал, нарочито небрежно, но все равно доверительно: — В любом случае ничё тебе от директора не будет. Может, скажет родакам твоим разок, чё поделать можно и отстанет. — Надеюсь, что так и будет. Перебирая этот диалог в своей голове, Антон пришел к неутешительному выводу, что так просто все равно ничего не вышло. Ему даже не удалось увидеться с Полиной. Как только они с Ромкой закончили говорить, пришла завуч и буквально силком потащила Антона к директору. Он успел заметить только растерянное выражение лица Ромки, и ему стало так стыдно за то, что Полина столько времени терзалась о нем, а он даже не мог успокоить её лично и заверить, что теперь с ним все в порядке. Он даже не знал, как она. Оставалось лишь только надеяться на то, что с ней поговорил Ромка. — Знаете, я верю, что молодежь от скуки сама ищет себе проблемы. Вся эта депрессия, слезы. Вы видели, что творится на Западе? Эти их эмо и готы. Безобразие, да и только, — терпеливо начала директор, — Но взгляните на мальчика. Он просто разбитый. И у него изодрано горло. Он как будто царапал его, чтобы отдышаться. И вы мне скажете, что это несерьёзно? Услышав это, Антон как на автомате прикоснулся подушечками пальцев к шее, почувствовав легкое жжение и похожие на рубцы царапины. Он был изумлен. Тогда, во время панической атаки ему не казалось, что он раздирал себя так сильно. Но в этот раз все было иначе, рельеф царапин был ощутимым, и, возможно, не так давно они даже кровоточили, судя по легкому чувству влаги. Антон посмотрел на свои ногти. За то время, что он стриг их в последний раз, они уже успели отрасти, так что под ними были видны красные следы. Он действительно просто изодрал себя. После доводов директора послышалась растерянная тишина, и Антон где-то внутри ощутил удовлетворение от того, что теперь-то у родителей не осталось аргументов, чтобы доказать свою правоту. — Послушайте, — предприняла ещё одну попытку директор, — Я и сама мать, как ни крути. И если бы я оказалась в такой ситуации, то я бы сделала все, лишь бы ребенок был здоров и счастлив. Вы же меня понимаете? — мама отрешенно кивнула, в то время как папа напряженно сомкнул брови, — Такие проблемы нужно решать. И не «мозгоправом», — иронично подметила она, — А со специалистом. У нас в поселке есть психолог. Он даже помогает нашей школе. Евгений Сергеевич совсем недавно… Как только она заговорила о психологе, уже намереваясь его представить и посвятить в остальные детали, Антон отчетливо ощутил бурю протеста. Он был на все двести процентов уверен в своем нежелании идти к психологу. А если кто-то узнает? Тогда не избежать нападок по поводу того, что он сумасшедший. Ему не хотелось признавать тот факт, что ему действительно нужна была помощь. Особенно ему не хотелось это признавать перед родителями. Было и так слишком много плохого, чтобы вскрывалась очередная проблема, которую он не в состоянии решить. Стук в дверь прервал речь директора, а все в кабинете напряглись, точно застигнутая врасплох дичь. Антон сглотнул, пытаясь переварить все происходящее, бывшее в тот момент слишком сумбурным, в то время как директор с отчетливой усталостью в голосе произнесла «Войдите!». Антон сидел практически в полной прострации, пока посетитель, а точнее — посетительница, не показалась. Она не решилась зайти в кабинет полностью, поэтому стояла, полузакрытая дверью, в проеме. Антон поначалу не обратил на неё особого внимания, предположив, что это, может быть, секретарь, или завуч, или уборщица, всегда готовая написать жалобу на очередных нечистоплотных хулиганов, однако, увидев робкое лицо женщины, сразу понял, что она не работник школы. — Ирина Петровна, — её голос, когда она обращалась к директору, звучал так мягко и так просяще, что мгновенно располагал к себе, — Простите, если я Вас прервала… Я просто хотела сразу… — Нет-нет, Ань, проходите, — запричитала директор, изо всех сил проявляя радушие и понимание, — Мы как раз почти заканчивали. На лице женщины появилось что-то, похожее на просветление. Она выглядела маминой ровесницей, однако её темные, жесткие волосы уже начала трогать заметная седина, в то время как мама постоянно старалась скрыть берущий её возраст и стремилась выглядеть молодо. И была ещё одна примечательная деталь, которую можно было подметить, если посмотреть внимательнее. Антон редко встречал людей, глядя на которых ты можешь с уверенностью сказать, что это замечательный, добрый человек. И эта женщина, Аня, была именно в числе таких людей. Такое одухотворенное и искреннее лицо Антон не видел уже давно. Ни единого злого помысла в глазах, прямая осанка, свобода в движениях и при этом сквозящая наружу доброта. Будто бы она была соткана из любви к миру. — Спасибо огромное, — с благодарностью кивнула женщина, — Я сразу же после звонка постаралась прийти. Теперь, вот, — она зашла в кабинет полностью, и Антон только сейчас заметил, что она была практически крошечная. По сравнению с той же мамой, не то что даже с папой, она смотрелась бы просто смехотворно. Но ещё более смехотворным был факт того, что за ней послушно проследовал безумно виноватый и внезапно тихий Ромка, — Не терпится узнать, что мой оболтус натворил на этот раз. Антон изумленно покосился на неё, а потом уже на Ромку, пытаясь осознать происходящее. Учитывая, как тот напряженно отводил взгляд, эта маленькая женщина, за которой он, увалень выше её на несколько голов, ходил буквально как нашкодивший щенок, действительно была его матерью. Она уселась за свободный стул напротив директора и, расправив плечи, спросила встревоженно: — Я надеюсь, ничего серьезного? — она повернулась назад, к ожидающе смотрящему на неё Ромке и произнесла строгим, назидательным тоном, — Роман, предупреждаю, если тебя опять угораздило принести в школу дрожжи… — Он ничего не натворил, — поспешила её прервать директор, в то время как Рома едва заметно выдохнул, — К моему удивлению, — усмехнулась она, — Я его сюда позвала, чтобы похвалить. — Похвалить? — Ромка и его мама произнесли это одновременно, но с разными интонациями: она так, будто её хотят облапошить и с явным недоверием в голосе, в то время как у него звучало чистое изумление. — Самой не верится, — директор рассмеялась, — Он оказал первую помощь своему однокласснику. У Антона случилось что-то вроде…панической атаки. И Рома очень быстро среагировал. Молодец. Ромка, несмотря на похвалу, явно чувствовал себя неудобно под прицелом шести взглядов, которые осматривали его так, будто видели впервые в жизни. Он засунул руки в карманы и неровно выдохнул, оглядывая стену с великосветским интересом. — Ух ты, — его мама нервно засмеялась, отирая переносицу, — Как непривычно сюда приходить за похвалой. — Нет, Рома в этот раз молодец. Настоящий товарищ. — А вы дружите? — с осторожным любопытством спросила Ромина мама, впервые посмотрев на Антона. Её глаза лучились добротой, и он даже не сразу нашелся с ответом, и лишь нашел в себе силы хрипло выдать: — Вроде того. — А я могу поинтересоваться? — отец повернулся к Роме, который вмиг напрягся. Ну ещё бы. У отца взгляд всегда был такой: внимательный, расчетливый. Он оценивал человека одними только глазами и в основном на свое первое впечатление опирался все время. И несмотря на тот факт, что Ромка ему не шибко понравился, он не мог отнестись к нему плохо из-за помощи, оказанной его сыну, — А откуда Вы знали, что делать? — старая отцовская привычка обращаться официально даже к детям, сейчас казалась особенно неловкой и неподходящей к грубому, любящему сквернословие Ромке. Тот даже растерялся с непривычки, поэтому за него поспешила ответить мама, которая очень спокойным тоном произнесла: — У Ромы отец воевал в Афгане. Поэтому такие ситуации не были редкостью. Ну, Вы и сами, наверное, понимаете, какими люди с войны приходят… — Да, конечно, — растерянно произнес папа. Антона как будто оглушили. Так вот откуда у Ромки такая сноровка и скорость, с которой он оказал ему помощь. И, возможно, вот почему он и сам выглядел жутко измотанным, как только Антон оправился от приступа. Он, возможно, и сам окунулся в воспоминания, в которых пытался помочь своему отцу… Сколько же ему тогда было лет? Или это продолжается до сих пор? Сразу вспомнился тот день в больнице. — Просто из-за долга? — сомневаясь, спросил Антон, не находя в себе воли поверить в то, что к этому его соперник относился так серьёзно. Ромкино лицо потемнело, и он заговорил таким голосом, какого Антон прежде ещё не слышал. Словно он внезапно тронул что-то очень важное, пускающее корни очень далеко, потому что Ромка выглядел как никогда суровым и строгим: — Да. И не просто из-за долга. Это как на войне. Ты меня выручил, теперь и я тебе обязан. Не по гроб жизни, конечно, но должен. Такое не забывают. Теперь та метафора обрела новый смысл, до этого Антоном не понятый. Он бы не решился спросить Ромку о таком, но скорее всего, тот к этой теме относился очень болезненно, раз уж упоминал её едва-едва и только вскользь, словно опасаясь быть засеченным. Сам Рома при этом поджал губы и внезапно посмотрел на Антона. И в глазах его на секунду появилось столько боли и глухой, невысказанной вслух тоски, что по телу прошлась на физическом уровне ощутимая ломота, и Антон прикрыл глаза. — Простите, если вопрос был неуместный, — тихо произнесла мама, но та ответила очень искренне: — Все в порядке, я не в обиде. Мама Антона впервые за долгое время позволила себе слабую улыбку. — В общем, Карин, — начала директор, — Я Вам советую подумать над моим предложением. Вы всегда, чуть что, можете отказаться, хорошо? — дождавшись маминого робкого кивка, она продолжила, — А тебе, Ром, спасибо большое. Ты можешь собой гордиться. И Вы, Ань, тоже, — она мягко улыбнулась матери Ромы, и та практически мгновенно отзеркалила этот жест, — Простите, если я Вас встревожила. Просто лично поблагодарить хотелось. — Все в порядке, — Аня качнула головой, — Вы меня обрадовали. — Тогда… Все, получается? — уточнил папа, уже поднимаясь с насиженного места. Антон прикрыл глаза, чувствуя облегчение от завершения этой экзекуции. Хотелось поскорее пойти домой, и он даже позволил себе крохотную, как огонек свечи в промозглой тьме, надежду на то, что все, может быть, закончится лучше, чем он предполагал. Вдруг ему удастся избежать вопросов и не вляпаться в очередной конфликт с родителями. — Да, вы можете быть свободны, — кивнула директор, которая тоже явно почувствовала радость от закончившегося разговора с родителями, — Спасибо ещё раз, что пришли. Последовал продолжительный ворох прощаний в стиле «Вам спасибо, до свидания», «Всего доброго» и так далее. Антон даже не почувствовал желание проститься с директором искренне. Внутри клокотала одна лишь бесконечная, изматывающая злость. Истощение от панической атаки смешалось вместе со вселенской усталостью после разборок с директором, так что Антон, пробормотав сухое прощание, вышел пулей из кабинета и зашагал к раздевалке, агрессивно вытирая глаза, которые, к его позору, вот-вот могло защипать от подступающих слез. Все отвращало просто до тошноты. Школьные коридоры были темными и недружелюбными, и Антон чувствовал, как по затылку бегут мурашки, и дыхание его учащается. Он сглотнул скопившуюся слюну и закрыл глаза, попытавшись представить, будто это все происходит не с ним, а эта жизнь — не его. Хотелось сменить имя и уехать настолько далеко, насколько представлялось возможным. Хоть в другой город, хоть в другую страну. И самым грустным было то, что если бы у него появилась возможность хоть на пару дней оказаться вдали от всех наступающих ему на пятки проблем, хоть бы ненадолго закрыть глаза, ни о чем не беспокоясь, и ничем не тяготиться, он бы совершенно точно вернулся подлатанным и более здоровым. А сейчас его подбивала одна ситуация за другой, и он чувствовал, что у него уже нет сил стоять с прямой спиной. — Блять, да погоди ты! — рявкнули за спиной, и Антон испуганно замер, точно пойманный. Он чувствовал себя кошмарным трусом, но даже не находил в себе сил обернуться, — Че с тобой? «Че со мной? Я сейчас просто умру здесь на месте. Я не хочу со всем этим разбираться, я не хочу, не хочу, не хочу. Мне хочется отпраздновать Новый год с моей семьей, хочу помириться со своей сестрой и точно знать, что мои родители не разведутся и будут вместе не только в те моменты, когда мы в полном дерьме, а всегда. Просто всегда, без каких-то подталкивающих их к этому моментов.» — Я все, — выдохнул Антон, встав вполоборота и найдя Ромкины настороженные глаза взглядом, — Это реально все. — Ты о чём? — Ромка нахмурился, и его тело напряглось, как пружина. — Я думал, что все нормально будет, директор же нормальная, — Антон грубо вытер свое лицо рукавом формы, — А она меня… Блять… — он наклонил голову, выдохнув, — Она меня к мозгоправу записать предложила. К психологу. Ромка даже замолчал растерянно, после всего произнесенного. Антон выдохнул рвано и призвал рассудок успокоиться. Он только-только нашел в себе силы вернуть свой прежний холодный ум, который всегда выручал его, как вновь свалился в пучину бессознательного, истерического страха. — Угомонись ты, — Ромка положил ему руки на плечи и слегка встряхнул, пытаясь вернуть Антона с его бессвязных размышлений на твердую землю, — Мозгоправ мозгоправом, но если у тебя реально проблемы, то лучше так. Или ты хочешь постоянно ебаться со своими паничками? — Это произошло один раз! — вскрикнул Антон, — Один! Это не значит, что я болен. — Блять, да никто и не говорит, что ты болен. Тебе помочь хотят, а ты как нюник… — Я просто хочу, — его голос дрогнул, — Покоя. Он уже и сам сомневался во всем. Было совершенно непонятно, что ему было нужно на самом деле. Антон чувствовал себя слепым и голым, как будто только что родившийся младенец. Хотелось взглянуть на себя со стороны. Возможно, так было бы гораздо проще понять, что с ним происходит на самом деле. Ромка не ответил ему. Хватка на плечах Антона ослабла, и он сделал шаг назад, не решаясь посмотреть на своего собеседника. Он хотел сказать хоть что-нибудь по поводу отца Ромки, что-нибудь приободряющее. Внутри была необходимость как-то заявить о том, что Антон его поддерживал, однако в глубине души он понимал, что сейчас для этого нет ни подходящего места, ни времени. Возможно, у него представится возможность это сделать. Но произойдет это точно не сегодня. — Короче, — Ромка зарылся пальцами в волосы и слегка встрепал их, подведя итог, — Дело твое. Но от помощи я б не ливнул. Сходи раз к психологу, блять. Разберись в башке своей. Тебя ж никто не заставляет ежедневно просиживать пердак у него. Антон посмотрел на него долгим, внимательным взглядом, как будто пытался выявить подвох во всей этой четко сказанной речи. Но его не находилось. Ромка привел доводы спокойно, не юля, и это все равно убеждало и заставляло вслушаться и успокоиться. — А ты сам когда-нибудь?... — Нет. Напрямую я не ходил. Видел со стороны только, как они работают. Было заметно, насколько старательно он уворачивается от упоминания собственного отца. Антон терзался мыслями, через что все-таки Ромке пришлось пройти, раз он настолько не хочет говорить об этом? И жив ли его отец вообще? Или он уже давным-давно лежит в могиле? Возможно, поэтому Ромка настолько оскорбился от нежелания Антона принимать помощь психолога? Может быть, потому, что он знал, как это бывает, и он знал, что Антону нужна помощь? Рома мог видеть это и понимать и отчаивался от недальновидности и непонимания Антона. На душе заскребло. — Я просто не хочу, чтобы меня сочли больным. Ромкин взгляд смягчился. — Так и не пизди об этом направо-налево, и никто пасть лишний раз раззевать не будет, и дело с концом. Да и с какого хуя тебя парит, че там пиздят левые? О своей башке подумал бы лучше. Антон сглотнул. Не хотелось, конечно, быть слабым и принимать помощь, но если ему от этого действительно стало бы легче, то почему нет? Возможно, когда-то эту же помощь не захотел принять и Ромкин отец. В таком случае это может сделать Антон. — Хорошо, я… Ладно, я к нему схожу, — сбивчиво произнес он. И от принятого решения словно тяжелая плита свалилась с его воспаленной головы, оставив место рассудку и здравым рассуждениям. Стало практически легче дышать, и он, переминаясь с ноги на ногу, выдохнул. Было не по себе от того, что ему предстояло преодолеть дальше. Но из-за того, что неопределенность разрешилась, ему хоть и было страшно, но он стоял на твердых ногах. Они постояли так с минуту, в течение которой Антон уже раз сто успел себя морально подготовить и к разговору с родителями, и к походу к психологу, и к перемирию с Олей. Пора было решаться. Ему страшно, но из-за того, что Ромка сумел подтолкнуть его к принятию хоть каких-то элементарных решений, он почувствовал, что за проблему стоит браться серьезно, не убегая и не закрываясь. Ромка усмехнулся. — Н-да, расколбасило тебя, знатно, конечно, Нюник. — Отвали, — мгновенно огрызнулся Антон, но внутри появилось легкое, едва заметное, как витающий в воздухе пар, чувство задора и облегчения. Оставшись вдали от родителей, от директора, от медсестры, он чувствовал себя как никогда свободным и умиротворенным, даже находясь в пустом, едва освещенном коридоре вместе с Ромкой. — У тебя, кстати, очень хорошая мама, — Антон произнес это совершенно искренне. Рома посмотрел на него с прищуром: — Она же пару фраз от силы сказала. — По ней видно. Ну, что она добрая, — Антон даже замялся, было как-то неловко озвучивать свои собственные мысли касательно близкого для Ромы человека вслух. При нем. — Ну, ты не прогадал, — в Ромкиных глазах, да и в целом, на его лице, появилось выражение самой настоящей нежности, и Антон, прежде никогда не видевший его таким, даже застыл на секунду, — Она прямо мать Тереза. И по росту тоже, — он хмыкнул, и Антон обрубил его веселье: — А ещё видно, что ты её боишься, — он слабо усмехнулся, и Ромка съел наживку мгновенно: — Да пошел ты нахуй! Я ничего не боюсь! — он горделиво вскинул нос. — Ага, кроме своей мамы, — Антон почувствовал, как на выжженном пепелище вместо его сердца прорастает первый росток. — Петров, блять, ты доиграешься, и будешь ходить не к психологу, а к хирургу. — Ух ты, ты даже знаешь разновидности врачей, — Антон, слегка усмехнувшись, увернулся от шутливого Роминого захвата, — Я думал, у тебя на все ситуации «врачка». — Да ты в край охуел, блять, — процедил Ромка и уже двинулся к нему, как с другого конца коридора раздалось нежное: — Ромочка, я тебе сейчас уши надорву за такие гадости. Антон, сам не зная почему, вытянулся по струнке вместе с Ромкой, который вмиг стал очень обеспокоенным, каким его ещё не приходилось видеть. Возможно, так он себя вел только в те моменты, когда дело целиком и полностью касалось его мамы. Ни с кем больше Ромка не проявлял подобной деликатности и никого больше он так не слушал. Его мама прошагала к ним, и, ласково улыбнувшись Антону, хлопнула Ромку по плечу, отчего тот вздрогнул: — Мам! В голосе было практически детское возмущение и искренняя обида. Если бы это короткое восклицание можно было разложить на предложение, то вышло что-то вроде «Не делай так перед моим одноклассником, он ведь подумает, что я маменькин сынок!». Только дело было в том, что Рома и был маменькиным сынком. Но в хорошем смысле. Он её любил и ради неё был готов на некоторые неудобства, например, говорить без нецензурщины, что для него было катастрофично. И более того, он её очень уважал. — А что мам? — она пожала плечами и глумливо усмехнулась, — Я просто не хочу, чтобы мой сыночек… — Мама, — Ромины ноздри хищно вздулись, — Я же тебя просил так… — …Тебя не называть, да. Прости, я забыла, — она виновато улыбнулась, и все Ромкино раздражение растаяло, как масло на сковороде. — Не забывай больше, — буркнул он. — Антон, — внезапно Аня обратилась к нему, и стало немного не по себе, словно он стал свидетелем личного разговора и был безжалостно засечен, — Твои родители сейчас придут, никуда не уходи, хорошо? — Да, конечно… — он растерянно кивнул, и она улыбнулась ему: — Отлично. Тогда мы пойдем, ладно? — увидев растерянность на его лице, она сразу же предложила альтернативу, — Или подождать, пока они не придут? — Нет-нет, — Антон протестующе замахал руками, — В этом никакой необходимости нет, спасибо Вам большое, — с искренней благодарностью произнес он. — Ха-ха, ну хорошо! — она засмеялась и, потрепав его за плечо, произнесла, удаляясь, — Я была очень рада тебя увидеть, Антон, пока! — Аня заулыбалась ярко. — Да, до свидания, — он, улыбнувшись, махнул ей рукой, и она скрылась за поворотом. Антон давно не оставался в настолько приятных впечатлениях от встречи с человеком. Ромина мама была похожа на вечерний солнечный лучик, не палящий, а согревающий и очень, очень ласковый. И если она была солнцем, то Ромка совершенно точно представлял собой репейник. Колючий, грубый, а при попытке отодрать его ещё и болезненно царапает. Ромка пихнул Антона в плечо, полностью оправдывая это сравнение. — Ай! Да какого хрена? — возмутился Антон, потирая саднящее место. — Хватит любезничать с моей мамой, — проворчал Ромка. — Я же не виноват, что с ней общаться поприятней, чем с тобой, — фыркнул Антон, скрестив руки на груди. Если так посудить, Ромка с его мамой практически не имели ничего общего ни во внешности, ни в характере. У него не было ни Аниного обаяния и доброты, ни её лучистых голубых глаз. А с учетом того, насколько Ромка возвышался над своей маленькой мамой, то и ростом он пошел явно не в неё. Возможно, большинство данных он как раз-таки от отца и унаследовал… Ромка хмыкнул и произнес уже другим тоном, осторожным и вопрошающим: — Я пошел тогда, а то она ждет… — Да, иди, конечно, — ответил Антон, рефлексируя в своих собственных мыслях. Из размышлений он вынырнул в тот момент, когда навстречу ему протянули ладонь, белую и растопыренную. Растопыренную для рукопожатия. В последний раз, когда он пожимал Ромке руку, тот чуть не вывернул ему пальцы своей хваткой. Крепкой, подкрепленной злостью. Этот жест автоматически всколыхнул в нем бывалую осторожность. Антон удивленно посмотрел на Ромку и гораздо тише, чем до этого, словно боясь что-то или кого-то спугнуть, произнес: — Ты чего? — Жопу почесать тебе решил, блять! — взбесился Ромка, — Разворачивайся, что стоишь! Петров, что, сука, не так с тобой? Ты руки никогда не жал, что ли, я все вдуплить не могу! — Да жал я, — растерянно произнес Антон, — Просто в последний раз ты мне пальцы чуть не сломал. — Последний раз был почти месяц назад, — закатил Ромка глаза. — Рефлекс остался, — виновато произнес Антон. — Животное, — Ромка фыркнул от смеха. — Кто бы говорил. Антон все же протянул руку навстречу, и его замерзшие пальцы практически сразу оказались в Роминой хватке, только уже не болезненной и опасной, а надежной и крепкой. У Ромы была очень теплая рука, согревающая ледяную ладонь Антона, и поэтому он почувствовал в себе какое-то странное желание… Продлить рукопожатие. Сам же Ромка смотрел при всем на него, и внутри Антона будто скрутилась спираль. Хотелось уйти от этого взгляда, под прицелом которого он чувствовал себя точно открытой книгой, и даже самая его затаенная мысль была легко читаема. От этого его точно кидало в ледяную воду. Он не был уверен точно, сколько длилось рукопожатие, но первым руку высвободил он. На пальцах ещё таяло Ромкино тепло, и замерзшее тело жадно за него хваталось. — Ладно, — хрипло произнес Антон, — До завтра, тогда? Ромка посмотрел на него так, будто Антон от него все-таки что-то утаил. Взгляд был анализирующий, оценивающий, и он старался выдержать эту проверку на блестящий результат. И, скорее всего, им Ромка оказался удовлетворен. Он кивнул и, махнув рукой, произнес: — Ага, бывай. Как только Ромка скрылся за поворотом, Антон сел на корточки и схватился руками за голову. Опять вернулось это чувство неловкости, осознания своей детской глупости и мучения от того, что он, кажется, опять упустил что-то важное. Он выдохнул, надеясь на то, что сможет привести себя в порядок до того, как родители вернутся. Все двигалось в каком-то дурацком, сумбурном направлении. Антон даже не успевал толком следить за всем, что творится, как его тут же кидало в новую гущу событий. Он чувствовал себя соломинкой в бушующем океане. Однако несмотря на странность и какой-то сюрреализм всего происходящего, несмотря на чувство неловкости и легкого стыда, он ощущал, что кусочек пазла встал на место. Антон улыбнулся.