Keep silence

Он сообщил о своем намерении посетить врача практически сразу же после их возвращения домой. В машине они ехали молча, никогда ещё поездка не проходила в такой тишине. И никогда ещё Антон не чувствовал себя настолько продрогшим, несмотря на тот факт, что в машине было тепло. Оля ждала их дома, и, судя по её бледному лицу, она примерно догадывалась, что случилось, но вряд ли родители стали посвящать её во все детали. Она все-таки была куда впечатлительнее взрослых, поэтому могла воспринять некоторые вещи очень болезненно. Открыв им дверь, она взглянула на Антона тревожным взглядом и, сделав шаг назад, тихо поинтересовалась: — Мама, все хорошо? — Да, Олечка, — у мамы был уставший, но очень мягкий голос. Она практически никогда не позволяла себе разговаривать с Олей грубо или на повышенных тонах, — Пока иди к себе, мы ещё не успели договорить. По Олиному лицу было видно, насколько ей не хочется уходить, но она не стала спорить с мамой, поэтому, удрученно кивнув, она потопала по лестнице в свою комнату, оставив первый этаж в гробовой тишине. Родители сняли верхнюю одежду и, бросив на Антона тяжелый взгляд, проследовали на кухню, без единого слова дав понять, что разговор продолжится там. Когда они скрылись за поворотом, молча требуя пройти за ними, Антон снял куртку вместе с ботинками и позволил себе прижаться спиной ко входной двери и, сняв очки, усердно вытереть глаза. Он стиснул зубы до судороги в скулах, представляя во всех деталях предстоящий разговор. Его совершенно не радовала мысль продолжать разбор полетов, когда все точки и так были расставлены. Антон зажмурился и неровно выдохнул, представляя реакцию на его заявление о том, что он собирается пойти к врачу. Ни одна половица не скрипнула, когда он шел по коридору на кухню. Дом будто бы сам весь затих, подобрался, поддерживая эту безмолвную обстановку. От попыток уловить хотя бы один шорох в ушах зазвенело, и этот перезвон сводил Антона с ума. Он прикоснулся огрубевшими от холода пальцами к двери и, прикрыв её за собой, встал перед родителями, сидящими за столом. Был ещё третий стул, будто бы приглашающий его сесть вместе с ними, но почему-то все внутри Антона воспротивилось садиться к родителям. Оказаться в непосредственной близости от них виделось куда более опасным, чем стоять в дверном проеме. И он остался стоять, будто бы готовый к расстрелу. И особенно это сравнение было уместным, когда он медленно произнес: — Я решил, что я пойду к психологу. Родители поначалу даже не изменились в лицах. И Антон практически сразу понял, что это было не потому, что они растерялись или не успели отреагировать, а потому, что они вначале ему даже не поверили. — Зачем? — тихо поинтересовался папа, но в его голосе уже слышался набирающий обороты гнев, как разгорающийся огонь. — Потому что… — у Антона охрип от волнения голос, но он заставил себя говорить, вспомнив всё сказанное Ромкой в школе, в том темном коридоре, — Я считаю, что у меня все-таки имеются некоторые проблемы. Мама поджала губы и, прикрыв глаза, покачала головой, точно отказываясь принимать услышанное, и Антон поспешил продолжить прежде, чем разлитый на землю бензин, в который бросили спичку, вспыхнет адским пламенем: — И я уверен в том, что они есть, — с нажимом произнес он, — Даже больше, я устал делать вид, будто их нет. Разве будет плохо, если мне поможет человек, который в этом разбирается? — Антон, — голос у отца стал низким, на грани шепота, как случалось с ним всегда, когда он ощущал чувство, близкое к отчаянию, — Это не для тебя. — Почему? — резко произнес он, коря себя за то, как задребезжал позорно голос на последнем слоге. — Потому что ты не болен, — папа произнес это как очевидную вещь. — Конечно, я не болен, — легко согласился Антон, — Но я буду к этому близок, если все так и закончится. Дайте мне пойти к психологу. — Знаешь, — мама подняла на него взгляд, и он только сейчас заметил, насколько темные круги залегли у неё под глазами, — Я много историй слышала, как эти якобы психологи всю жизнь испоганили детям. Навязывали им мысли, показывали фотографии, заставляли слушать, что они говорят им… Это как гипноз, только ещё хуже. Ты правда этого хочешь? Тебе это нужно? — Мама, — Антон потер переносицу, — Ты слышала про эти истории. Значит, информация пришла откуда-то, значит, если такое происходит, то об этом не молчат. И если бы этот психолог реально был мозгоправом, директор бы об этом знала. И не советовала бы его нам. — Она же говорила, что он недавно пришел в поселок, — папа потер шею нервным движением, — Антон, тебе это самому не кажется подозрительным? У психологов репутация плохая, но в этой профессии есть деньги. Как такой специалист мог попасть в такую… дыру? — Мы же сюда как-то попали, — фыркнул Антон. — А у нас не из приятных история, — обрубил отец. — Знаешь, — Антон сузил глаза, — Мы не бандиты, не убийцы и… — он махнул рукой, — И прочее, может, и психолог нормальный. Со стороны родителей раздался практически синхронный длинный выдох, как будто бы они пытались сдержать рвущиеся наружу слова. Но один факт их молчания приободрил Антона: — Тем более, она сказала, что мы можем попробовать. Я вам сразу скажу, если что-то будет не так! Я не стану молчать. — А вдруг ты этого не сможешь сделать? Вдруг он сделает что-то с твоим рассудком, и ты просто не сможешь сказать нам? — спросила мама, сжав руки в замок почти что до белых костяшек, — И мы даже не поймем, что случилось. — Я… — Антон на секунду замолк, но быстро продолжил, — Я постараюсь, чтобы ни в какую другую степь мы не ушли. Только мои проблемы. Только помощь. И… — его осенила внезапная мысль, — Вы можете пойти со мной. Или снаружи подождать. Если вы хотите, конечно… — пробормотал он, — Но если вам так будет спокойнее… Почему нет? — Мы просто даже не знаем, чего ждать, — папа вздохнул, — Две недели назад ты попал в больницу, сегодня у тебя случилась паническая атака… Кто знает, вдруг этот психолог сделает хуже и окончательно расшатает тебе нервы… — Мне все равно расшатают нервы, — криво усмехнулся Антон, — А так у меня хотя бы есть возможность реабилитироваться. Когда со стороны родителей не донеслось ни слова, а тишину можно было черпать ложками, Антон, сам не веря, что он произносит это сам, по своей воле и вполне осознанно, тихо сказал: — Пожалуйста, дайте мне сходить к психологу. Мы ведь всегда можем отказаться. У мамы заблестели глаза. Она отерла рукой нос и, тщательно подбирая слова, начала: — Если ты на самом деле хочешь пойти к нему, и все будет хорошо… то пускай так и будет, — папа бросил на неё недоумевающий взгляд, но она продолжила, не смотря на него, — Мне нужно… Тебе нужно, чтобы ты был здоров и счастлив. Я просто у тебя спросить хочу: как так случилось, что у тебя произошла паническая атака? Это из-за того, что происходит в доме? Или что-то ещё успело случиться? Антона как будто обухом ударили, когда он вспомнил происходящее в коридоре. Он отер свою шею, чувствуя рубцы царапин, и сглотнул, с неприязнью чувствуя собственное шершавое горло. — Я не знаю, как так случилось. Ничего вне дома больше не произошло… И все было практически нормально. Я в один момент просто… задыхаться начал. Что-то в мамином взгляде дрогнуло: — Тебе правда здесь так плохо? Я имею в виду: здесь… дома. — Правда, — тихо произнес Антон, — Я не хочу тебе больно делать, но это правда. Вы кроме своих ссор вообще ничего не замечаете. А дома полный ад творится. Родители растерянно отвели взгляд. Каждый из них думал о своём, и Антон чувствовал облегчение от того, что ему, возможно, удалось до них достучаться спустя очень долгое время. И то, что это случилось только после панической атаки, не могло не огорчать. — Тебе на самом деле тот парень помог? — наконец, подал голос папа, — Это не тот же, из-за которого ты попал в больницу? — Нет, конечно, — Антон помотал головой, — Мы с ним повздорили в начале, это да… Но теперь все нормально. — Точно? — папа прищурился, — Я его впервые сегодня увидел. Мама у него очень милая, а вот сам как уголовник смотрит. — Не говори так, — с упреком сказала мама, — Сам слышал: отец воевал. После такого люди знаешь какими домой возвращаются? — Он часто отцу помогал, — подал голос Антон, — Видимо, у него то же самое бывало, как у меня сегодня. — Даже представлять как-то… — мама поежилась, — Не по себе. Все-таки, он тоже очень юный. На кухне воцарилось молчание. Каждый переосмысливал все произошедшее за сегодняшний день, и, что не могло не осчастливить, приходил к каким-то собственным выводам. Сам Антон не был идеален, и он прекрасно знал, какая мысль вертится в голове каждого из них. Я хочу быть лучше. — Хороший парень. Вовремя пришел на помощь… — тихо произнес папа в сцепленные в замок ладони. — Я не знаю, что бы было, если бы не он и Полина… — Антон прикрыл глаза, а затем всколыхнулся в одно мгновение, — Я совсем забыл! Полина! Она же с ума, поди, сходит! Родители даже немного передернулись от его вскрика. Он зарылся пальцами в волосы и сжал, мысленно подобравшись от мысли, как она, вероятнее всего, переживает. Ну, ещё бы. Ни слуху ни духу от Антона с того момента, как он задыхался у неё на руках. А ведь она на самом деле очень за него беспокоилась. — Так… Так, подожди, — запнулся папа, — У тебя номер-то её есть? Позвонить, наверное, можно, — он переглянулся с мамой, — Чего ты так подорвался? Антон вскинул голову. — Точно… — он хлопнул себя по лбу, — Вот я дурак, не подумал об этом… Он так заволновался из-за того, что переживала Полина в настоящий момент, что из головы вылетели любые доводы рассудка. И то, что у него была возможность позвонить ей, немного остудило пыл, с которым Антон сокрушался. Он мысленно начал перебирать возможные варианты всех школьных тетрадей и собственных блокнотов, на одном из которых он чиркал номер Полины, по которому и звонил ей. И одна из таких тетрадей, вроде как, лежала в его рюкзаке. — Так, я пошел звонить ей… — Антон развернулся к выходу из кухни, но тут мама окликнула его: — Антон! — Что? — он развернулся к ней, и она, посмотрев на него, осторожно произнесла: — Как только закончишь говорить — приходи сюда. Я тебе царапины обработаю. Антон машинально потянулся рукой к изодранному горлу. Рубцы царапин ощущались на подушечках пальцев почти что как ожоги. — Не трогай руками, — отчеканила мама, а потом, чуть смягчившись, добавила, — Все, иди пока. Нам с папой надо поговорить. Отец взглянул на Антона очень долгим, проницательным взглядом, в котором читалось и ожидание, и немая просьба уйти. Судя по тому, как были сжаты в замок его пальцы, он явно готовился к напряженному разговору. Кивнув, Антон вышел из кухни и закрыл за собой дверь, мысленно надеясь на то, что сегодня родители не будут ругаться и, возможно, даже придут к перемирию. Внутри пробежалась крохотная, полная надежды мысль о том, что Новый год, возможно, ещё не потерян.

***

Когда Полина подняла трубку, Антон даже не сразу узнал её голос. Сквозь телефонный провод он ощутил, как на него разом наваливаются все эмоции из её глухого «Алло?»: усталость, взволнованность, тоска. Он даже не сразу нашелся с ответом, ему было тяжело выдавить из себя даже банальное «Это я». И лишь когда Полина окликнула его во второй раз, Антон все-таки отозвался. Очень робко и тихо: — Полина, это я. — Антон! — она тут же встрепенулась, и он почувствовал облегчение на пару со стыдом, когда услышал, что в её голосе сразу же появились живые эмоции. Но не успел он почувствовать радость в должной мере, как Полина буквально прорычала, и от её взволнованной интонации не осталось ни следа, — Петров, это как назвать? Ни ответа, ни привета! Почти два часа прошло… — Прости, что я тебе не сообщил, — буквально на выдохе произнес он, — Я просто только сейчас оказался дома… Так бы я тебе позвонил гораздо раньше. Полина замолкла, и Антон смог услышать лишь её тяжелый вздох, после которого она заговорила уже гораздо мягче, своим привычным голосом: — Извини, что я так грубо… Я даже не знала, что ты только что… Подожди, — Антон на секунду перестал дышать, — А почему ты только сейчас дома? Что-то ещё успело случиться? — А разве Ромка тебе не рассказал? — с подозрением поинтересовался Антон. — Нет, — растерянно пробормотала Полина, — Я его только внизу встретила, как его к директору уволокли. Силком практически. — Ох… — Антон потер переносицу, — Это долгая история. — Знаешь, я никуда не тороплюсь, — с другого конца провода послышалась возня, как будто Полина на самом деле устраивалась поудобнее, чтобы слушать Антона как минимум несколько часов, — Рассказывай, мне уж очень интересно. Только погоди, — едва он раскрыл рот, как она встрепенулась, — Я перед этим спрошу: как ты себя чувствуешь? Тебе лучше? — Да, — внутри потеплело от искреннего беспокойства в её голосе, — Мне правда гораздо легче. Если бы не Ромка, я бы, наверное, там бы и задохнулся… — Это правда, — подтвердила она, — Я вообще как будто оцепенела. Никогда с таким не сталкивалась и даже близко не знала, что делать. — Знаешь, ты тоже немало усилий приложила, чтобы взять себя в руки и позвать на помощь. — Это было са-амое малое из того, что я могла бы сделать. Но ты даже не представляешь, — она перевела дух, — Как это выглядело. Я на секунду чуть реально не поседела, потому что мне на полном серьёзе казалось, что ты сейчас умрешь. Ты так задыхался… У Антона пробежали мурашки на затылке. — Нет, нет, хватит, — Полина отмахнулась, — Если мы продолжим говорить об этом, то задыхаться начну сейчас я. — Все равно, — хрипло произнес он, — Спасибо тебе огромное. Если бы не ты, я не знаю, что бы случилось. — Не за что, Антош, даже не благодари, — Антон слегка зарделся, почувствовав, как губы сами по себе складываются в предательскую улыбку, — Так что с тобой случилось? Это была аллергия? Или что-то другое? — Медсестра сказала, что это была паническая атака, — Антон приглушил голос, чтобы не болтать об этом на весь коридор. — Ох… — Полина явно была растеряна. — Вот и у меня была такая же реакция. Настроение действительно было плохое последние дни, но чтобы прям до такого… — Мне кажется, ты преуменьшаешь многие вещи, — изрекла Полина, и даже не видя её, он уже представлял её выражение лица, когда она начинает умничать, — Я и тогда сказала, и сейчас скажу: я знаю, что ты мне не все рассказываешь. Но даже то, что мне известно, звучит тяжело. По крайней мере, для меня. — Возможно, я на самом деле неправильно это оцениваю, — он усмехнулся. — Во-от, хорошие мысли в голову приходят, — съехидничала Полина, — И что по итогу? — Меня повели к директору. — Тебя тоже что ли? — Ну, это же я с панической атакой чуть не задохнулся. Вот и повели разбираться. — Здорово, и именно тогда меня там не было! — с досадой произнесла Полина, — Блин, а почему меня к директору не вызвали? Я ведь тоже помогала. — Не знаю, — вздохнул Антон, — Может, они подумали, что ты не при делах, и тебя просто Рома попросил добежать до медсестры. — Н-да, в общем, по этой части меня обделили, — вздохнула Полина, — А у директора что было? Антон поколебался. Все-таки, он действительно рассказывал Полине не все, но сейчас ему было особенно волнительно, поскольку тема была действительно щепетильной для многих, кто был далек от этой темы. — В общем, вызвали маму с папой, объяснили им, что случилось, — он вздохнул и понизил голос практически до шепота, лишь бы не быть никем услышанным, — И директор предложила записать меня к психологу. Полина издала звук, похожий на выдох удивления и недоумения одновременно: — Тогда все действительно серьёзно. — Мне кажется, что она просто переживала за школьную репутацию, — Антон помотал головой, а затем повысил голос на несколько октав, — Мол, как это так, в моей школе, да с панической атакой… — Зря ты так говоришь, она, наверное, действительно беспокоится, раз уж дело дошло до психолога. — Я не знаю, беспокоится она или нет, но меня поначалу очень напрягло это предложение. Я ведь даже не знаю, что за психолог такой… — Вообще, я слышала, что он только-только именно в школу пришел. А так он до этого в поселке был. И школе время от времени помогал. Вроде, работал с проблемными ребятами или что-то вроде того. — Такой вот я проблемный, — хмыкнул Антон. — И не поспоришь. И что, ты все-таки пойдешь на приём? — Да, я пойду. Рома сказал, что все-таки стоит… — Подожди-подожди-подожди, — Полина произнесла так быстро, что ближе к концу скороговорка превратилась в месиво из согласных и гласных, — А Рома тут причем? Ты ему рассказать успел? Мальчики, вы совсем что ли обалдели? — её голос повысился до саркастически возмущенной интонации, — Почему столько вещей происходит, когда меня рядом нет? — Ну, извини уж, — Антон усмехнулся, — Но ждать тебя нам было некогда. — Когда вы вообще успели сдружиться… — А мы и не друзья, — резко выпалил Антон, а затем продолжил, с меньшим запалом, — Но он мне помог. Очень. — Ты имеешь в виду, во время панической атаки? — Да, — выдохнул Антон, начав закручивать телефонный провод уже в другую сторону, — Он на самом деле очень меня выручил, мне стало лучше ещё до прихода медсестры. Да и Рома действовал так… Так, как будто… — …Как будто уже много раз это делал? — уточняет Полина, и будто бы почувствовав кивок Антона через трубку, добавляет, — Это правда. — Да. Так что… Я правда ему благодарен. — Хорошо, — протянула Полина, а затем продолжила, — Так зачем Рому позвали к директору, если он в этой истории герой? — Видимо, поэтому и повели, — Антон оглянулся в сторону кухни, откуда слышались приглушенные, невнятные голоса родителей, звучавшие гораздо мягче, чем пять минут назад, и внутри от этого потеплело, — Хотели поблагодарить его. — Вот оно что, — с пониманием произнесла Полина, — Я уже подумала, что его попытались отчитать даже за это. — Нет-нет, его на самом деле похвалили, — заверил её Антон, — При родителях, при медсестре, при мне. И даже при его… Ой, чуть не забыл рассказать! — он почувствовал, что губы складываются в улыбку, — Я впервые увидел его маму. — А-а, — по голосу Полины было слышно, что она заулыбалась точно так же, — Тетю Аню? — Ага, — кивнул он, — Я вообще удивился, как у Ромы вообще… — Может быть такая мама, — они произнесли это в один голос, и Полина засмеялась, — Я тоже до сих пор удивляюсь. Но тетя Аня очень хорошая. И Рома её очень любит. — И боится, — съехидничал Антон, и Полина хохотнула: — Он до сих пор это отрицает? — Очень рьяно. — Да-а уж, — отсмеявшись, протянула она, но после заявила уже серьёзнее, — Но тетю Аню стоит бояться. Её нельзя злить. В такие моменты она действительно может быть… устрашающей. — Серьёзно, что ли? — Антону было тяжело представить, чтобы такая милая, крошечная женщина могла навести паники. Хотя, возможно, буйство её нрава и способность быть устрашающим в гневе Ромка унаследовал именно от неё. — Абсолютно. Я даже не шучу сейчас. — Если честно, то это нелегко представить. Уж очень она жизнерадостная и… легкая какая-то. — Ну, тут не поспоришь. Но не всегда ведь так было. Тете Ане очень много пришлось стерпеть. — Я… — Антон, растерявшись, заговорил практически шепотом, — Я не совсем понимаю, о чём ты. — Это тяжело так сразу объяснить. — Подожди… — он помотал головой, — Когда мы были у директора, она сказала, что у Ромы воевал отец. Поэтому он хорошо знал, что делать, когда я задыхался. Как это понимать? У Ромы отец этим тоже страдает? Со стороны Полины донеслась тишина. Видимо, ей не очень хотелось отвечать, затрагивать тему, которая для Ромы была слишком личной, потому что она относилась непосредственно к самым темным уголкам его жизни, которые он очень яростно охранял. — Послушай, — Полинин голос зазвучал чуть обрывисто, как будто, говоря это, она оглядывалась по сторонам, — Мне не следует тебе вообще об этом говорить, потому что у меня нет на это права. — Я пойму, если ты не расскажешь, — у Антона задребезжал голос, и внутри появилось чувство чего-то нехорошего, словно сейчас он узнает какую-то неотвратимую правду, что навсегда перевернет его восприятие. — Антон, я просто верю, что ты хороший человек, — выдохнула Полина, — Я хочу попросить тебя только об одном: ты никому не расскажешь о том, что я тебе сказала. Особенно Роме. — Д-да, я… Конечно, я никому не скажу, — поспешил заверить её Антон, ощущая внутренний трепет паники все сильнее. Полина, точно собираясь с силами, вздохнула и произнесла: очень тихо и очень медленно. И от каждого слова у Антона сворачивалось сердце и дыбом вставали волосы на затылке: — Ты прав насчет Роминого папы: у него на самом деле были очень сильные проблемы с психикой. Но я не удивлена, что так случилось. Война его просто… — она порывисто выдохнула, — Не знаю, как это прозвучит, но война его просто изуродовала. И я не о лице сейчас говорю. Антон слушал, и ему казалось, что он практически не дышал в этот момент. Его будто парализовало и накрывало страхом каждый раз, когда он смел сделать вдох, который мог отпугнуть слова Полины. Вопреки его страхам, она продолжала, и с каждым предложением её интонация становилась все сбивчивей, точно она сама никак не могла отделаться от воспоминаний, которые мучили именно её. — Ромин отец, когда война закончилась, вернулся домой с травматическим синдромом… — Антон сглотнул, — Его часто накрывало. То паническими атаками, как у тебя сегодня была, например, то приступами тревоги, то агрессии… Роме часто приходилось помогать ему. Тете Ане тоже. Им нужно было, чтобы он выздоровел. — Помогать? — у Антона полностью пропал голос, — Ты имеешь в виду психологов и… прочее? — Да, — прошептала Полина, — И не только. Они делали вообще все, что могли. Водили к психологу, давали ему лекарства, какие-то таблетки, чтобы он избавился от тревоги… Удерживали его, когда у него начинались приступы. — Ох… — у Антона зашевелились волосы на затылке, настолько ему стало не по себе представлять такую жизнь, — Это кошмар. И что, это до сих пор продолжается? Или его удалось вылечить? Гробовая тишина. Никогда ещё пауза в разговоре не виделась ему настолько жуткой, как в тот момент, когда он слышал шипение телефонной трубки и больше ничего. Вообще ничего. Появилось чувство, будто испарилось абсолютно все, что окружало его, и весь существовавший мир сузился до полуосвещенного коридора, телефона и Антона, дрожащей рукой сжимавшего трубку. Антону стало страшно, и он, поколебавшись, произнес очень робко и едва ли не пристыженно: — Полина? Он знал, что она там, по ту сторону трубки, однако легче от этого не становилось. Напротив, каждое мгновение, проводимое в этом безмолвии, давило на какую-то невидимую стену выдержки внутри Антона, и казалось, что натяжение становится все сильнее и сильнее. Было чувство, что внутри него что-то лопнет. Но прежде, чем Антон не выдержал, Полина, наконец, смогла ответить. Спустя пару секунд тишины раздалось очень напряженное, похожее на колокольный набат: — Антон, он умер. «Он умер» «Он умер» Он мертв. У Ромы нет отца. Человек, которого он и тетя Аня пытались спасти и вытащить с того света, умер. Человек, которого Антон не знал. Однако он все равно почувствовал, как сердце покрылось льдом. У него отнялись все слова, и теперь он сам не мог издать ни звука. — Я… — Антон закашлялся, — Прости. Мне как-то… Мне так… — Нет, нет, не переживай, — Полина мягко успокоила его, — Ты же не знал. Да и не стоит передо мной извиняться. Вот с Ромой о таком говорить вообще нельзя, он к этому относится так болезненно. — Да я бы и не стал… — Антон приложил руку к груди, где сердце, пропустив удар, забилось с новой силой, — И давно он?... — Где-то года два назад, — отрешенно произнесла Полина, — И несмотря на все, что он сделал, они его на все сбережения похоронили. Тетя Аня так плакала… И Рома тоже еле держался. — А что он делал? Он разве плохо с ними обращался? — с непониманием произнес Антон. — Просто ужасно, — Полина произнесла очень тихо, как будто не хотела, чтобы кто-то услышал, — Приступы у него не просто так проходили. Он их избивал, — у Антона перехватило дыхание, — Очень сильно. Я видела тетю Аню, когда возвращалась домой, например. А у неё под рукавами такие синяки были… Это был настоящий кошмар. А у неё ещё силы улыбаться были… — А Рома? — глухо произнес Антон. — Раньше он убегал из дома. Видимо, его просила тетя Аня. — А она сама…? — Она не хотела, чтобы Рому били, но оставить его папу тоже не могла, — с горечью произнесла Полина, — Она так боялась, что в поселке все будут знать, что Ромин папа — сумасшедший, что даже не могла попросить у кого-то помощи… Хотя все знали. И молчали. — Неужели никто вообще… — Совсем никто. Только когда Рома подрос более-менее, он оставался вместе с тетей Аней. Он был уже достаточно сильным, чтобы подавить все эти приступы. А до этого он всегда убегал из дома. — Куда?.. — К нам. Ко мне и дедушке. — Как… к вам? — тупо переспросил Антон. — Вот так, — с горечью произнесла Полина, — Хоть днем, хоть ночью… В любое время года. Иногда он прибегал зимой, на нём тонкая кофта какая-то, штаны… Как его тогда колошматило… Мы с дедушкой поили его чаем, он иногда ночевал у нас. Но когда ночевал, ему было очень плохо. Ему почти всегда было плохо. Он боялся, что тетю Аню просто убьют… А ещё ему было стыдно, что он отсиживался у нас, пока с тетей Аней что угодно могло случиться. У Антона пробежали мурашки. Уже давно он не чувствовал так много чужой горечи, чужой скорби, чужого страха и боли. Пропуская это через себя, он испытывал чувство, по уровню страдания схожее с потерей близкого. — Дедушка все понимал. Он всегда был рад Роме, всегда старался ему помочь. — Подожди… — осекся Антон, — А сколько вам было лет? — Лет по десять… — пробормотала Полина, — Может одиннадцать. Так и не вспомнишь сразу, он часто к нам прибегал. Практически каждую неделю, — она простонала, — Господи, почти каждую неделю… — Почему они вообще… — Антон кашлянул, — Почему они не ушли? Я не знаю… Я не эксперт, но почему они не попытались себя обезопасить? Почему они его терпели? И как они вообще с ним оставались после… Он глотал воздух, судорожно сжимая пальцами трубку, и ответы на все заданные им вопросы вспыхивали в его голове один за другим, без пояснений со стороны. Антон и сам прекрасно знал аргументы на все его бесконечные «Почему»? Потому что Ромин отец был беспомощен. Потому что он был не чужой. Потому что для Ани - муж. А для Ромы - отец. — Если бы они его оставляли во время приступов — он бы руки на себя наложил, — дрожащим голосом произнесла Полина, — Он и пытался. А они не могли уйти так просто. Они его все равно любили. Очень сильно. Он стоял на коленях перед ними… Плакал, извинялся, говорил, что не может так больше жить. И в один момент организм просто не выдержал… И его не стало. Антона потряхивало. Ему так тяжело было представить, сколько страха, боли и горечи нужно было пронести через все эти годы и все равно остаться неравнодушными к миру. Сохранить рассудок, чувство справедливости, эмпатию… — Я всегда старалась помочь Роме, — продолжала Полина, постепенно отходя, — Я поила его чаем, делала вместе с ним уроки, чтобы отвлечь его. Включала ему музыку или фильмы с наших кассет, которые дедушка притаскивал. Мы иногда, — в её голосе заслышалась улыбка, — Доставали «Белочку» или «Москвичку» к чаю. Рома их очень любил… И сейчас тоже любит… Только когда мы его отогревали и говорили, что его не тронут, он себе позволял хоть ненадолго успокоиться. А Антона будто током шарахнуло. Он вспомнил сразу все. Образ возник у него в голове, как вспышка. Батарея, обжигающая ноги. Лютый холод, пробиравший до костей. Открытое больничное окно. Ромкин отчаянный, яростный взгляд. Его сжатые кулаки. Задыхающаяся интонация. — Я понял, — Антон вздохнул, — Если твоя влюбленность… — Так это не называй, — Ромка внезапно рассердился, — Я тебе уже в склепе говорил. Ты об этом ничего не знаешь. «Ты ничего не знаешь» Господи… Он и правда ничего не знал. И толики того, что могло связать между собой таких диаметрально противоположных людей, как Полина и Рома. Антон, возможно, только в самом, самом темном и глубоком закоулке своего сознания мог предположить, что Рома никогда не испытывал простой симпатии к Полине просто потому, что она была красивой, начитанной и одна из немногих, кто общался с Ромой, как с личностью и человеком. Это было гораздо больше. Настолько больше той нелепости, которую вообразил себе Антон, что становилось даже страшно. Полина — не симпатия. Не увлеченность, не половое влечение, не платоническая любовь и даже близко не относится ко всем этим слишком приземленным, слишком простым понятиям. Полина не является ничем из вышеперечисленного. Полина — это семья, это опора, это поддержка, которую Рома получал в самые страшные, в самые беспомощные и кошмарные моменты своей жизни. Полина — это символ спокойствия, уюта и доверия, которое Рома мало к кому мог испытывать. Полина — это обещание безопасности, отсутствия боли и тревоги. Она — знак того, что его никто не тронет. Полина для Ромки была его личным островком, отгороженным от прочего мира. Местом, где Рома мог побыть ребенком, где мог делать, что он захочет, где у него могли бы быть друзья. Это то, как он мог бы жить, сложись его судьба иначе. Ромин мирок, крошечный и важный для него, но, тем не менее, невероятно хрупкий. И это делало понятным столько вещей… Антон действительно ничего не знал. И ему стало по-настоящему стыдно из-за того, что он называл настолько сильное чувство привязанности обыкновенной влюбленностью. Антон зажмурил глаза и откинул голову, вслушиваясь в Полинин голос: — У тебя все хорошо? Ты чего молчишь? — Задумался, — глухо ответил Антон. — Антон, — с беспокойством произнесла она, — Ты уверен, что все в порядке? Блин, — выругалась она, — Зря я тебе, наверное, рассказала это все… — Не зря! — выкрикнул он, и от внезапно прорезавшегося голоса чуть сам не подскочил на месте, что уж говорить о Полине. — Ты… чего это? — Не зря, — упрямо повторил он, — Если бы я это не узнал, то… Я бы просто… — он прикрыл глаза и потер нос, — Полина, ты даже представить себе не можешь, как много это меняет. Он ей не врал. Теперь образ Ромки виделся ему совсем иным. Если раньше Антон просто считал его высокомерной, ограниченной свиньей, то теперь у него даже язык не поворачивался вымолвить что-то хоть отдаленно похожее на это… Рома был полон… скорби, боли, злости. Неутомимой агрессии, сквернословия и даже кровожадности. В нём было много плохих чувств. И многие из них действительно стали результатом того, что ему пришлось пережить. Только он никогда на это не жаловался. И даже близко не старался оправдывать себя. Более того. Ромка старался быть чем-то большим. И он смог доказать это Антону, даже не используя слов. Смог доказать, что помимо плохого в Роме есть чувство острой справедливости, лидерские качества, бесстрашие, способность прийти на помощь бескорыстно и отвечать за совершенное дерьмо. И все это никогда, никогда не делалось с расчетом на личную выгоду. — Если это действительно многое меняет, то я, наверное, не буду жалеть… — И не надо. — обрывисто произнес он, — Совсем не надо. Только теперь мне понадобится от тебя кое-что. Сможешь помочь мне? — Да, конечно… — растерянно произнесла Полина, — А что именно нужно? Антон, дрожащей рукой открыв выдвижной ящик в комоде, вытащил блокнот и, потянувшись за ручкой, произнес в трубку: — Дай мне пару секунд.

***

Из черточек и изгибов уже полноценно вырисовывалось Полинино лицо. Мягкий изгиб челюсти, аккуратная улыбка, ироничный блеск в глазах… Оставалось уже меньше часа работы, и все будет готово. Антон чувствовал, как растет боль в напряженной спине, но не стал останавливать себя от процесса. Сейчас он был на пике вдохновения и был настроен завершить работу сегодня же. Внизу слышались голоса родителей, и в течение первых пятнадцати минут, что Антон сидел у себя в комнате, к ним прибавился ещё и голос Оли. И когда он услышал первый смех за долгое время, за почти что две недели, он, вздрогнув, почувствовал, как с жутким грохотом от сердца откалывается огромная глыба льда. Сразу же стало страшно от того, насколько сильным мучениям он подверг себя, как был готов известись и отказаться от всего, что имеет… Эти страшные, навязанные мысли ещё не уходили из его головы, хотя стали звучать куда слабее. Но теперь Антон мог возлагать надежду на то, что он, наконец, сможет выбросить дрянь из своей головы, когда, наконец, начнет посещать психолога. Несмотря на то, что он уже точно знал, в каких деталях будет заканчивать портрет, на руки упрямо накладывались другие движения. Карандаш хотелось перехватить жестче, линии сделать жирнее и темнее. Руки стремились нарисовать иной образ, но Антон не поддавался навязчивым идеям сменить вектор рисования. Сейчас ему нужно было закончить портрет. Антон бросил мимолетный взгляд в дальнюю часть стола. Там, практически на самом краю, вместе с ручкой, лежал блокнот, на котором он небрежно чиркал цифры под диктовку Полины. 3-15-87 Ни она, ни пока сам Антон не знали, для чего он внезапно решил попросить у неё номер Ромкиного домашнего телефона, однако внутри бурлила целая гамма эмоций: от плохих до хороших. Было много недосказанностей, несостыковок, моментов злости и страха. Многое из них следовало прояснить. О многом хотелось поговорить. Полина с подозрением произнесла «Я надеюсь, тебе не захотелось позвонить сразу после того, о чем мы говорили…», однако Антон поспешил её заверить, что он и словом не обмолвится о том, что он слышал в коридоре, с замиранием сердца прижимая трубку к уху. Антон откинулся на спинку стула, чуть поморщившись от боли в затекшей спине. И почему-то, завидев кривовато выведенные цифры на клетчатой бумаге, Антон слегка улыбнулся, чувствуя удовлетворение. Даже спокойствие. Неизвестно из-за чего, но его не отпускала мысль, волнительная, бурлящая, как пузырьки шампанского, и от этого не менее важная. Мысль о том, что достаточно скоро… Нет. Возможно, не так. Что очень скоро. Он снова возьмет этот блокнот в руки. Но не здесь, за этим столом. Не под светом лампы, среди бумаги и карандашей. А уже в коридоре, стоя напротив комода. Возьмет в руки для того, чтобы услышать гудки в телефонной трубке. И чтобы услышать голос, который последует за ними.